Текст книги "Капитан"
Автор книги: Анастас Павлов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 8 страниц)
– Вот погоди, вернется отец – ох и достанется ж тебе! Мичман сглотнул. Это уж без сомнения! Словно библейский пророк, Мичман отчетливо видел ближайшее свое будущее. Одна только надежда на отходчивое сердце мамы. Если попросить ее... Мичман сделал еще глоток и застыл в прежней позе – неподвижный и молчаливый. Судьба!
...Трудней всего идти, когда тебя волокут за ухо. Еж гундосил: "Ой, ма!.." – и все норовил так приладиться к походке матери, чтобы хоть немного ослабить нагрузку на ухо. А мать энергично подтащила его к колонке во дворе, пинком придвинула лохань и пустила воду.
– Отстираешь рубашку – получишь другую!
Еж видел ее тень на плитняке двора, – пришлось приниматься за стирку. Мать постояла, постояла и ушла. Еж тут же подобрал с земли соломинку и стал пускать мыльные пузыри.
...С матерью Султана, большой чистюлей, чуть не приключился сердечный приступ. Она прижала руку к груди, закрыла глаза и пошатнулась. Впрочем, она тут же пришла в себя.
– Какое свинство! Где ты так вывозился?
– Упал, – простодушно соврал Султан.
– Где ж это можно так упасть? – В голосе ее зазвучали первые громовые раскаты. – Где? Отвечай!
– На молу.
– Что еще за мол?
– Дамба.
Она двумя пальцами ухватила его за единственное чистое место на воротнике, повернула во все стороны, недоумевая, откуда взялись эти бесчисленные черные и коричневые грязные пятна. Будь на теле у Султана хоть одно свободное от грязи место, наверняка бы она его по этому месту отшлепала.
– Что ты там забыл?
– Лекарственные травы собирал.
– Вот я тебе сейчас соберу травы!
Буря грянула!
– Вон, вон отсюда! Ты мне весь дом перепачкаешь! В гроб ты меня вгонишь!
Она скрылась в доме, и Султан, чинно застывший на пороге, оголодавший как собака, услышал громкие ее причитания:
– За что на меня такая напасть? Как я мечтала иметь чистенькое дитятко, которое светило бы мне, будто ясно солнышко...
Немного погодя она снова появилась – в нейлоновом фартуке, с кастрюлей горячей воды, маленькой жесткой щеткой и мылом.
Султана раздели и отмыли от грязи самым тщательным образом. Вода обжигала его, щетка драла кожу, мыло щипало глаза. И надо же было, что в довершение всего появилась Румяна – ей, видите ли, не терпелось узнать, решил ли он задачки по арифметике.
Когда Султан засверкал, будто ясно солнышко, и сел за стол, мама присела рядом, заговорила тихим, проникновенным голосом:
– Ну, можно ли так, Руменик, зачем так делать, сыночек? Посмотрел бы на других детей, взял бы с них пример. Ой, как же повезло маме Стефчо или Петеньки – всегда они чистенькие, аккуратненькие, пятнышка на них не увидишь.
Султан кивал в ответ – кротко, обещающе...
Разумеется, пострадали далеко не все участники битвы. Иные совсем незаметно перешли к мирной жизни.
Ваню, к примеру, прошмыгнул в чулан так, что никто его не увидел, стянул замызганную майку, запихнул ее в кучу нестираного белья и надел другую. Взял сетку.
– Мама-а, я пошел за хлебом! – прокричал он уже со двора.
Впервые Юнга добровольно, даже с горячим желанием, отправился занимать очередь за хворыми старушками.
У Петьки-Седого вообще никого дома не оказалось, и, пока родители вернулись с работы, он успел замести следы – вымылся сам, выстирал рубашку и сел за уроки.
Пейчо использовал свой поэтический талант – сочинил целую героическую историю. Будто возвращался он из школы. Глядит, навстречу маленькая девочка. Она горько-прегорько плачет. Слезы так и текут.
– Как ее утешить, мама? Какие-то хулиганы отняли у нее новый цветной мяч. Я возмутился до глубины души. Какие же есть плохие дети!
Он разыскал их. И хотя было их трое, отнял у них мяч, вернул девочке. Она заулыбалась. Слезы высохли. Девочка гладила рукой мячик и благодарила его, Пейчо. А в это время хулиганы начали швырять в него комками грязи.
– Ты хорошо поступил! – одобрила мама. – Лучше нечистая одежда, чем нечистая совесть.
И дала ему денег на кино.
Капитану тоже пришлось соврать – ловил, дескать, рыбу, поскользнулся и упал в воду.
К великому его огорчению, у него вскоре начался озноб. Поднялась температура. Мать побежала за доктором.
Пришел отец Султана.
– Вдохни!..
– Выдохни!..
Приговор вынес суровый:
– Сильная простуда. Три дня сидеть дома. Вот эту микстуру – три раза в день по столовой ложке. Горячий чай и аспирин...
В дверях он остановился:
– Скажи, Боян, ты тоже ходил к реке за лекарственными травами?
– Я?.. Рыбачить... А, да-да, за лекарственными травами. Доктор заговорщицки подмигнул. Эх, бедолага Султан! Какую катастрофу пережил он дома! Надо же, придумал – лекарственные травы!
Он весь горел, но ему было холодно. Свернулся калачиком под одеялом. До чего же глупо – разболеться в конце мая! Вода была просто ледяная, пронзила до костей. И все же хорошо, что игра не обернулась слезами... Эта старая, прогнившая лодка... Моряки, пираты, Остров сокровищ... Глупости, глупости! И он – Капитан этих глупостей, этих игр вчерашних сорванцов... Доктор все знает, с чего бы ему иначе подмигивать? Наверняка и отец его, мастер кирпичного завода, тоже все узнал. Веселенькое дело! Если Лена узнает, что она подумает? Невезенье какое, опять попал в дурацкое положение! Французский будто бы учу... на старой плоскодонке. А она ему дала листки со словами: с одной стороны по-французски, с другой – перевод. Капитан тайком доставал их из кармана, а Султан тут же подсовывал ладошку ковшиком – думал, что это семечки. Бонжур, чтобы он теперь играл в моряков и пиратов? А после этой грязной бани половина его словаря – оревуар! Что, если Лена попросит назад свои листки?..
Над кроватью у него небольшая полка с книгами. На ней – кораблик. Совсем взаправдашний, только маленький, как сказал Ваню. Прошлым летом Капитан первый раз в жизни был на море, впервые увидел бескрайнюю синь. Корабли на горизонте появлялись и исчезали, словно привидения, далекие и непостижимые. В лагере был судомодельный кружок. И Капитан, хоть и не очень умело, смастерил этот кораблик. А по возвращении, в тихие часы наедине с самим собой, он построил целую флотилию: бумажные и деревянные лодки и парусники, они стояли на вечном якоре в картонной коробке, и даже Ваню не подозревал об их существовании.
Нет, он должен отказаться от этих далеких морей, океанов, коралловых островов... Он сын суши. Отец его получает свой хлеб от земли, от вязкой глины на холмах. Когда он возвращается с работы, одежда его искрится красной кирпичной пылью...
Волны жара накатывали на Капитана, Он смежил веки.
Крошечный корабль с полки разросся до размеров настоящего, и Капитан двинулся на нем к своему Саргассову морю.
Под вечер его разбудил аромат жареного мяса. Дверь в комнату была приоткрыта. Из кухоньки едва слышалось шкворчанье. Серебряным звоном отозвалась струйка воды из крана.
– Что сказал доктор? – Это был голос отца.
– Сильная простуда. Ох, только бы пе перешла в воспаление легких!
– Ничего, у крепкого щенка все заживет.
– Надо быть с ним построже. Запрети ему ходить на реку!
– Ладно, ладно... Мало ли что случается Не беспокойся, все пройдет.
– Ты скажешь ему?
– Ладно. Погоди, только вот посмотрю газеты – что там на белом свете делается? Ага, так... так... Видишь, через несколько дней во Франции выборы президента.
Но что за дело матери до выборов во Франции, когда ее ребенок свалился в реку, а сейчас лежит с высокой температурой!
– Иди сейчас же! И не закрывай дверь – я хочу слышать, что ты ему скажешь.
Прошелестела газета. Отец появился в дверях, небритый и усталый. Он говорил то громко, то шепотом, помогая себе руками, плечами, бровями.
Громко:
– Проснулся?
Капитан кивнул. Отец ткнул пальцем в сторону кухни и открыл рот. Сын понял, проговорил:
– Да, проснулся, папа.
– Ну, как тебе, лучше?
– Гораздо лучше. Шепотом:
– В другой раз будьте внимательней... Громко:
– Слушай, Боян! Это не дело – каждый день на реке!
А жесты его в это время говорили "Ты славно поступил, мой мальчик!"
– Вот до чего это довело: должен теперь лежать и тебя пичкают лекарствами...
Шепотом:
– Смотри, маме ни слова, как ты на самом деле в воде очутился!.. Громко:
– Играйте себе здесь – во дворе, на улице. Ясно? И поднял, словно дирижер, руки. Капитан ответил.
– Ясно, папа!
Самую крупную бомбу, однако, подбросил дядюшка Мичо. Молодость ли ему вспомнилась или кто-то что-то ему сказал, только вздумалось старику отправиться к устью. Что это? Его плоскодонки не было! Всегда была здесь – с тех незапамятных времен, когда еще не знали грузовиков и железных дорог, когда и не думали еще перекинуть мосты через Малую и Большую реки. Нет его лодки! А ведь на ней он добирался с грузом зерна до самого моря. По реке, по реке, два дня вниз, десять дней вверх по течению. Лодочник Мичо славился своим умением и силой – одним толчком шеста брал он против течения полную длину лодки. Другие тогда были времена... Вода в реке стояла выше, а уж рыбы, рыбы – вода так и кишела рыбой, и никто не покушался на чужое. А сейчас?
Так думал и бормотал старик. Плохие дети! Отвязали лодку и бросили на произвол судьбы. Сам то он не видел, но ему сказали, и среди них видели одного с совершенно светлыми волосами...
Дядюшка Мичо вошел в школу. Коридоры чистые, блестят; тихо, как в церкви. Старик стянул с головы ветхую шапку, вышагивает почтительно, с благоговением.
– Не школа – царский дворец. Что мне тут делать, неучу?
Он готов был повернуть назад.
И надо же! Как раз в этот миг рядом раскрылась дверь, и вышла старшая пионервожатая. Она несла свернутую в трубку стенгазету, маски для предстоящего праздника цветов и три плакатные кисти, которые выскользнули у нее из-под мышки и упали на пол. Дядюшка Мичо нагнулся, чтобы ей помочь.
– Молодая госпожа, – сказал он, – упали ваши карандаши.
Потом события замелькали так быстро, что старик с трудом мог вспомнить, как прозвенел звонок, как коридор наполнился криком и беготней, как он поведал молодой госпоже о своих неприятностях.
– Класс, встать!
В "опасный" шестой "В" вошли раскрасневшаяся старшая пионервожатая и смущенный дядюшка Мичо
Лицо Пирата потемнело. Еж юркнул за широкую спину Султана, который с веселым удивлением проговорил:
– Гляньте-ка, дядюшка Мичо!
Лена закусила губы и обернулась к Мичману; он ответил ей мрачным взглядом.
Голос вожатой был ледяным.
– Сядьте! Кто из вас играл вчера на лодке дядюшки Мичо?
Мичман тотчас же направился к классной доске На ходу он пристально оглядел всех моряков по очереди. Торпеда, Пират и Петька-Седой почти одновременно с ним поднялись со своих мест.
– А-а! Больной и его санитары!
Вожатая со вздохом сказала Пирату:
– От тебя уж я этого не ожидала.
Пират опустил голову.
Петух вскочил с парты. Стручок словно плыл над рядами. Султан двигался, зажмурив глаза и низвергая все на своем пути. Вот грохнулся на пол портфель Румяны, вот вспорхнули две тетради, свалился чей-то пенал, рассыпались карандаши.
– Ага, и мастер ставить диагнозы тоже здесь!
– Ну зачем так, я...
– Молчи уж!
Лишенный прикрытия за спиной Султана, смиренно поднялся Еж. Он слегка прихрамывал – не нарочно, от смущения. А Пейчо усердно копался в портфеле.
– Где же ваш Капитан? – спросила пионервожатая.
– Он болен. Я его представляю, – ответил Мичман. И так он это сказал, так при этом выпрямился, что девушка почувствовала: она готова простить им все и вся.
Дядюшка Мичо перепугался: "Ну и заварил же я кашу!" При всем том этот вот мальчонка (он имел в виду Ежа) приходится ему родней – забыл только, внуком или правнуком. "Глядишь, еще и попадет мальцу!"
– Молодая госпожа, я...
Мичман кашлянул, и старик запнулся. В этот миг к доске вышел Пейчо с какой-то тетрадкой в руках.
– Все?
– Больше никого не было, – отрапортовал Мичман.
– Хороши, нечего сказать! Герои как на подбор! Только и знаете, что вопить, носиться как угорелые, прыгать из окон да прикидываться больными... "Аппендицит"!.. Отвязали лодку, храбрецы, и прощай – плыви себе по речке... Постыдились бы его седин... Обидеть немощного старика!
– Молодая госпожа!..
Дядюшке Мичо хотелось ее успокоить, жалко ему ее стало – вот ведь как она переживает! Но поскольку вожатая продолжала говорить, старик прижал к груди шапку и чинно замолк. Он принадлежал к тому старому поколению, которое свято чтило учителей и деятелей просвещения.
– Хоть бы раз вас пришли похвалить за добрые дела. Нет, ни разу! Мне стыдно, что вы мои пионеры!
Разволновали вожатую собственные ее слова. Глаза стали влажными, того и гляди, хлынут слезы. Боясь разреветься перед ребятами, она замолчала и вышла из класса.
Дверь осталась открытой.
Дядюшка Мичо стоял, размышляя над ее словами. Права девушка. Такая молодая, а так умно говорила. Султан тяжело вздыхал – нечестно все это, нечестно! Остальные хитро переглядывались – ну, долго им еще столбами торчать возле доски? На глазах у этих плакс и подлиз – девчонок. И насмешниц к тому ж! А все же не решались они самовольно двинуться с места, ждали, как начальство распорядится. Но Пират упорно глядел в какую-то точку на полу и, казалось, забыл обо всех остальных, а у Мичмана лопались шина за шиной.
7. У БОЛЬНОГО КАПИТАНА
– Потом сказала: "Мне стыдно, что вы пионеры!" – и вышла из класса, закончил рассказ Султан, протягивая руку еще за одним пончиком.
– Не так вовсе! – досадливо поморщился Мичман. – Она сказала: "Мне стыдно, что вы мои пионеры!"
– А чего ей стыдиться?
И, недоумевая, съел еще один пончик.
Моряки собрались у больного Капитана; перебивая друг друга, рассказывали ему, что произошло утром в классе.
– А ты в другой раз нас не подводи! – Этот выговор был обращен к Пейчо.
– Да я...
– Нечего оправдываться, – прервал его Капитан. – Раз был на реке – выходи!
– Это верно!
И еще одного пончика как не бывало.
В дверь постучали – тихо, неуверенно. Чичо Пей был к ней ближе всех – он встал и отворил. От неожиданности он даже вздрогнул. В комнату вошел Пират, остановился виновато у порога:
– Мы узнали, что ты заболел...
– Входите! Располагайтесь! – ласково улыбнулся Капитан.
Пират неуверенно шагнул вперед. "Давай входи!" – послышалось за порогом, и Еж так толкнул Стручка, что тот затормозил только на середине комнаты.
– О, мистер Стручокинс, нельзя ли полегче? Разве так входят в чужой дом?
– А что поделаешь? – пожал плечами Стручок. – Дикари, разве им растолкуешь, как себя вести в обществе!
В комнате стало тесно. Моряки поднялись, уступая места нежданным гостям. Мичман и Пейчо примостились на краешке кровати, а Ваню – тот вообще устроился на пестром половике.
– Можно, я тоже сяду в кресло? – сказал Стручок, втискиваясь на сиденье рядом с Ежом.
Султану пришлось сидеть на одном стуле с Торпедой. Это отдалило его от тарелки с пончиками. Ее заслоняла картонная коробка. До него долетал только их сладкий дух.
Когда все расселись, наступило молчание. Еж прыснул:
– Что это вы притихли, как на уроке рисования?
На щеках Пейчо замелькали ямочки – целая серия тире и точек, прямо азбука Морзе. Стручок укоризненно глянул на Ежа и хмыкнул.
– Ну, как ты? Температура есть? – нащупал он наконец подходящую тему для разговора.
– Небольшая. С чего это я простудился? И не в такой ледяной воде приходилось купаться, почище этой!
– Вспотел, поэтому, – вставил Пират.
Все опять замолчали.
– Банки тебе ставили? – сделал новое усилие Стручок.
– Банки – это что! – отрезал Торпеда. – Я вот однажды, бам, слег, так бабушка мне хлоп-хлоп горчичники – жуткое дело!
– Горчичники? – усмехнулся Мичман. – У меня, когда я маленький был, заболела нога, и мне ее крапивой нажгли. Жгло здорово, но ничего, стерпел, подумаешь!
Перед крапивой все остальное, конечно, бледнело. И напрасно Еж тужился придумать что-нибудь пострашнее. Поняв это, он тяжело вздохнул:
– Везет тебе, Капитан! Я вот невезучий: в этом году не пропустил в школе ни одного денечка.
– Я слышал, вчера кое-какие происшествия случились! – благовоспитанно продолжал Стручок.
– Меня чуть не отлупили, – честно признался Пират. – Хорошо, что у нас были гости. А потом папа остыл, не стал меня трогать.
– А у меня все тихо обошлось. – Еж приврал и глазом не моргнув.
– И у меня, – поспешно сказал Султан.
– Девчонки нам подпортили, – ввернул Мичман.
– Откуда они узнали? – спросил Петух.
– Ниоткуда. Румяна видела, как мать Султана щеткой драила.
– Султан, это правда?
Султан залился краской.
– Румяна сказала: ты в это время был похож на штангиста.
Вообще-то Румяна этого не говорила, но все поверили. Еж держался за живот, не смея ни на кого взглянуть. Чичо Пей хмыкнул и тихо-тихо зачирикал:
– Султан, а Румяна к одному тебе приходила спрашивать про задачки?
– Она живет рядом, – оправдывался Султан.
– А-а-а-а! – затянули ребята.
И замолкли, потому что в комнату вошла тетя Софа, Капитанова мама, с миской, полной печенья. Султан услужливо отодвинул коробку, чтобы освободить место для миски. Печенье было с пылу с жару – прямо из духовки. Пахло оно так, что дух захватывало. Печенье масляное – белое, песочное, посыпанное орешками и сахарной пудрой. Некоторые подрумянились – перепеклись. Видимо, находились на середине противня: уж Султан кое-что смыслил в таких делах.
– Угощайтесь, ребята! Берите! – пригласила тетя Софа.– Боян, угощай своих гостей!
Она тут же ушла, потому что знала: останься она в комнате – мальчишки притихнут и начнут смотреть, как пугливые мышата.
– Ваню! – кивнул Капитан.
Ваню поднялся. Торопливо потянувшись к миске, он толкнул картонную коробку – она упала, крышка отскочила в сторону, и у ног Юнги рассыпался весь секретный флот Капитана.
– Ух ты!..
Он отставил миску ужасающе далеко от Султана.
Капитан покраснел. "Как же я забыл спрятать ее! Подумают: большой, а в цапки играет".
– Я это... Нечего было утром делать. Ваню, хочешь – возьми.
– С коробкой?
– С коробкой.
– Ух ты!
– Я тоже иногда мастерю такие лодочки, – соврал Мичман, решивший разделить смущение друга.
Ваню присел на корточки. Он наскоро укладывал все в коробку – потом рассмотрит это богатство, дома. Ну и ну! Эта-то штука – торпедный катер! Капитан приподнялся, взял с полочки корабль:
– Его тоже бери! Юнга не решался.
– Это все мне, Капитан?
– Все до единого!
– Ух ты!
Вот так нежданно-негаданно можно стать богачом!
Капитан поднял глаза на ребят – поначалу все примолкли, удивленные его поступком. Если им сказать, поверят ли? Вот и Пират здесь: пришел как настоящий друг. Если он согласится, – только бы согласился, – он понимает толк в таком деле...
– ...с парусами, как у Колумбовых каравелл, – закончил какую-то фразу Петька-Седой.
– А помните, какие были на ярмарке, – Еж едва дождался, пока тот закончит, – моторные, работают на спирте...
– А-а, знаю я какие, – прервал его Султан.
Он приподнялся, взял печенье.
– Здесь вот у них маленький котел, отсюда выходит трубочка, – показывал Султан. – Поднесешь спичку – и тах-тах-тах...
Моторка грациозно проплыла по воздуху и бросила якорь на языке у Султана. Язык тут же прижал ее к нёбу – только так и едят масляное печенье. Чичо Пей откинулся на кровати и задрыгал в воздухе ногами – и без того его разбирал смех, стоило вспомнить про штангиста. Еж повалился на пол. Петух схватился за живот и затянул длинное-предлинное "и-и-и". Даже Стручок не выдержал, только смеялся он все больше на "е". И лишь Султан, улыбнувшись, начал допытываться, причем совершенно искренне:
– Что это вы всё смеетесь? Скажите, а то нечестно. Смех вспыхнул с новой силой. Султан был малый догадливый. Сам сообразил: случилось что-то очень-преочень смешное. И он тоже захохотал, только дважды позволив себе маленькие передышки: в первый раз – ради одного подрумянившегося печенья, а во второй раз – ради другого, еще более лакомого печенья.
– Я тут вот лежал и думал, – начал Капитан, когда моряки и пираты перевели дух и вытерли проступившие от смеха слезы. – Ну к чему мы ухватились за эту прогнившую лодку дядюшки Мичо! Бомбы наши стоят дороже, чем она. А ведь мы можем построить корабль. – Он взглянул на Пирата. – Большой. И плавать по реке.
Мальчишки слушали, не схватывая пока сути этого предложения.
– Совсем настоящий, да, Капитан?
– Конечно, не игрушечный. И гораздо больше плоскодонки.
Мичман сглотнул целых четыре раза, не проронив ни слова.
– А что! Почему бы и нет?
– Плавающий? – словно бы сам себя спросил Петух. Пират поднял глаза спокойные, серьезные, полные молчаливого согласия.
– А материалы? – будто бы во сне проговорил Петька-Седой.
– Построим у нас, под навесом. Отец позволит, – сказал Пират.
Решение было принято. Капитан не скрывал радости – улыбался, просто сиял. Достал тетрадку из-под подушки.
– Организуем подсобные бригады и пошлем на разные предприятия. Вот список. Если везде нам дадут по две-три доски...
– Лекарственные травы будем собирать! – крикнул Султан.
– И-и, так вам вожатая и разрешила, – покрутил пальцем Еж.
Петька-Седой обнял за плечи Петуха и Стручка, они наклонились к остальным:
– Сохраним все в тайне: пусть для нее это будет неожиданностью!
– Тайна!
– Строжайшая тайна!
– Скажем, что строим сарай, деревянный сарай, – продолжал Седой.
– И – бумс корабль! Экстра!
– И никаких девчонок!
– А то еще растрезвонят повсюду. Браво, Мичман!
– Особенно эта Ленка, такой звонок!
Мичман помахал рукой, словно железным языком звонка.
– Они ж плавать не умеют, еще потонут, – пропищал Ваню, довольный, что участвует в общей атаке.
– Браво, Ваню!
Юнга просто горел от восторга.
Седой вытянул руку и таинственно проговорил:
– Полная тайна! Кто ее выдаст...
Что-то перехватило ему горло, он не мог сказать ничего страшного.
– ...будет трижды проклят! – закончил за него Еж.
– Полная тайна! – повторил Мичман и положил свою руку на Петькину.
– Ни слова, вечный замок! – проговорил Торпеда.
Пирамида рук росла. Всякий произносил при этом свое заклинание или повторял чужое.
Пират сказал:
– Пусть я онемею, если проболтаюсь!
Пейчо:
– Клянусь в вечной верности!
Ваню с бьющимся сердцем лихорадочно придумывал самую лучшую клятву, но, когда очередь дошла до него, повторил слова Султана:
– Тайна до сырой могилы.
Капитан положил руку последним, сказал твердо и ясно:
– Кто выдаст, пусть останется без друзей!
Пирамида рук качнулась – вниз, вверх.
За окнами сияло майское солнце.
Ваню взял миску с печеньем, обнес всех по очереди. Аккуратно поставил миску на место, взял и себе кусочек и уселся на половике у самой кровати Капитана. Взяв печенье в рот, поднял всамделишный, только маленький кораблик, сунул его в коробку и бесшумно захлопнул крышку. Все молча жевали.
Минуту спустя Ваню вдруг спросил:
– А бате Димо? Скажем?
– Верно, как с ним быть?
Капитан с Пиратом снова обменялись взглядами,
– Скажем. Он нам поможет,
– А если не захочет?
– Ладно тебе, как это не захочет! – возмутился Юнга. – Играет же он с нами в футбол?
– Ваню, Ваню-ю-ю!
Ваню даже побледнел. Чувствовалось, что он готов юркнуть под кровать.
– Ваню-ю-ю!
– Чего? – прокричал он в окошко.
– Давай-ка сходи за хлебом, душечка!
– Ладно, потом, – попытался Юнга хоть ненадолго продлить свое пребывание в такой славной компании.
– Поторопись, моя булочка.
– Иду! – взревел Ваню, готовый расколотить витрину кондитерской, откуда мать почерпнула все свои нежные сравнения. За "булочкой" обыкновенно следовали "рахат-лукумчик", "бисквитик", а под конец шел "батончик ты мой шоколадный".
Юнга обернулся к честной компании и жалостливо проговорил:
– Надо идти.
Вздохнул.
Он взял картонную коробку и двинулся к двери с таким унылым видом, что всем стало жаль его.
– Нет, это не жизнь! – сказал Еж, когда Ваню вышел.
А Султан грустно сжевал еще одно печенье.
Внезапно дверь отворилась. Ваню, встревоженный, запыхавшийся, прижал палец к губам и прошептал:
– Ш-ш-ш! Бабы идут!
Первой вошла Лиляна. Она приходилась Капитану двоюродной сестрой и держалась как дома. Физиономия Мичмана стала похожа на выжатый лимон. Румяна улыбнулась Султану мило и скромно, но Султан сделал вид, что вообще ее не замечает. Девчонок становилось все больше. Донка с Росицей вошли, держась за руки. Маргарита. Лена...
Лена, спрятав руки за спину, нервно сжимала две веточки роз. Укололась о шип, вытянула уколотый палец. Вообще-то розы принесла Лиляна, но получилось так, что в последний момент они оказались у Лены. Она не смела взглянуть на Капитана. Почему все молчат? И чего это Мичман и Петька-Седой смотрят на нее с неприязнью?
В комнате было совсем тихо. По дороге она продумала, что скажет, но теперь все вылетело из головы.
– Ты сильно болен?
Капитан улыбнулся:
– Нет, не сильно.
В комнате будто двое их и осталось.
Зашла тетя Софа:
– Садитесь, девочки. Боян, ты угостил их?
– Момент! – предложил свои услуги Торпеда.
Он потянулся к миске и окаменел – она была абсолютно пуста.
– Ничего, я сейчас еще принесу.
Мичман и Седой пошептались между собой.
– Мы пойдем, – сказал Мичман, – в шарики поиграем.
Мальчишки один за другим потянулись к двери.
– Мы еще зайдем, – добавил Пират.
– Какие чудесные цветы! – порадовалась, вернувшись, тетя Софа. – Кто ж тебе их принес, Боян?
– Лена, – быстро проговорила Лиляна.
– Это от всех, – покраснела Лена. – А вообще цветы из сада Лиляны.
– Понимаю, понимаю. – Тетя Софа погладила ее по голове. – Сейчас принесу вазочку.
– Если ты не устал, Маргарита расскажет тебе, что мы проходили сегодня.
– Я не устал, – подчинился Капитан.
Лена присела к письменному столу, затихла. Так ей было радостно, а сейчас все изменилось. Идя сюда, она знала, что мальчики тут, хотела поговорить с ними об отряде. Без учителей, без вожатой. Пусть не думают, что она нарочно выставляется. Пусть знают, не так уж ей приятно выступать с докладами. Она предложит изучать что-нибудь. Неважно что – лишь бы заняться каким-нибудь делом. Она надеялась, что Капитан ее поддержит. И Пират. Все их слушаются. Почему же ни один пальцем не шевельнул, чтобы задержать мальчиков? Почему? На столе перед собой она увидела книжку, которую два дня назад дала Капитану. И с чего это Лиляна соврала про розы? Не знает она, что ли, что это не по-дружески?
8. ОДНА
Старшая пионервожатая выскочила из шестого "В". Нет, не заплачет она перед этими врунами и притворщиками! Не стоят они ее слез! В памяти, словно в калейдоскопе, мелькали картины последнего сбора. Петька-Седой, говоривший упавшим голосом. Султан. Еж. А как он побледнел, как побледнел! "Аппендицит"!.. И как невинно смотрел на нее этот толстяк, сын доктора. До чего же смешно небось выглядела она в глазах заговорщиков! Надо проводить Петю, да? А холодное можно положить ему на живот? А холодное? А холодное? Кто ее об этом спрашивал?
Она заперлась в пионерской комнате и только теперь, прижавшись лицом к красному сукну стола, дала волю слезам. Мерзкая ложь! Воспользовались ее доверчивостью, решили поиздеваться над ней. Ничтожество, ничтожество, ничтожество... Она здесь никому не нужна. Все, что она делает, бессмысленно. Не лучше ли махнуть на все рукой... Она мечтала совершить чудо, верила всем сердцем, но все время чувствовала, что какие-то неизвестные ей раньше железные правила сковывают ее замыслы, мешают им осуществиться.
Вечером она возвращалась вконец разбитая от беготни, с ощущением без толку проведенного дня. Она всегда ждала чего-то особенного, чего раньше не случалось. Нет, все безнадежно...
В дверь постучали, послышались тихие шаги и голоса девочек. Она не отворила, даже не отозвалась. Ей полегчало, но еще не прошло. Веки покраснели от слез. Она не приняла никакого решения.
Она чувствовала себя одинокой, совершенно одинокой, никого вокруг не осталось. Она не рискнула обратиться к классному руководителю шестого "В". Пожилой и строгий человек, он мог сурово наказать мальчиков. А уж это полностью оттолкнуло бы от нее ребят. Нет, она ничего не скажет, но и ноги ее больше не будет в этом шестом "В". Вот если бы нашелся человек, который увлек бы их, который...
Она подобрала две заколки, выпавшие у нее из прически. Поднялась. Она вспомнила про Димо.
– Слушай, Катя! – сказал Димо. – Я простой рабочий, для меня ваша педагогика – темный лес.
Они шли по улице.
– Надо же, надумала – пионервожатый отряда, – продолжал он, обеспокоенный ее молчанием. – Чересчур длинное название для меня.
– А ты попробуй, сначала попробуй – потом отказывайся.
– Ну ладно, скажу откровенно, не по душе мне такое занятие.
Они проходили по маленькому скверу.
– Присядем, – предложила она.
Его упорство утомило ее. Она на Димо так рассчитывала. Познакомились они давно. Сначала занимались вместе в драмкружке клуба. Потом Димо ушел поступил на курсы машинистов. А как начал работать, не показывался на репетициях. Но их знакомство и дружба не прерывались.
– Значит, отказываешься, – проговорила она, нарушив наконец продолжительное молчание.
Когда вожатая подошла к дому бате Димо, она чуть было не столкнулась нос к носу с мальчишками. Те вовремя ее заметили и по-кошачьи припустились в сторону.
– Увы, увы! – вздохнул Чичо Пей. – Опоздали. Видно, не судьба!
Мальчишки двинулись следом за бате Димо и вожатой, наблюдали за каждым их шагом. Это было не так-то просто: ведь не могли же они идти по той же улице. Им приходилось выбирать прилегающие переулки, издали обмениваться условными знаками, подсматривать, таиться за углами. Это было похоже на игру в сыщиков, и, когда бате Димо с вожатой уселись вдруг на скамейку в скверике, ребята были очень недовольны. Расположившись на стратегическом отдалении, они терпеливо наблюдали. Потом им надоело вытягивать шеи. Установив дежурство наблюдателей, свободные от наряда мальчишки вытащили из карманов стеклянные шарики и стали играть.
– А если бы ребенок утонул? – спросила вожатая.
– Ну, так уж и утонул.
– Конечно, по-твоему, раз все окончилось благополучно, нечего и беспокоиться, смешно просто подымать тревогу. Так ведь? Вот уж действительно, пока гром не грянет, мужик не перекрестится.
– Ребята играли...
– Они себе играли, а ты на них любовался со стороны. Так ведь легче – со стороны. К чему загружать себя? По крайней мере, хоть бы вернули лодку на место.
– Послушай, Катя!..
– Значит, отказываешься?
– Хочу сказать тебе...
– Что ж, и на том спасибо!
Она встала.
– Но, Катя, выслушай меня!
– Я уже наслушалась. Теперь ты слушай. Ты, конечно, имеешь полное право. Совесть твоя может быть спокойна. Это ведь мне платят деньги за то, чтобы я заботилась о воспитании ребят, это только моя работа, ребята только мои. Погоди, не перебивай! Успокойся, я уже привыкла к мысли, что я одна. Жалко только, я-то думала, что мы друзья.
И она быстро пошла прочь, почти побежала.
– Катя! – крикнул вслед Димо.
Преследователи не могли видеть этой сцены. Они были заняты тем, что случилось с ними самими.
