Текст книги "Свет и тени (ЛП)"

Автор книги: Ананд Кумарасвами

Соавторы: Рене Генон,Фритьоф Шуон,Юлиус Эвола
сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 8 страниц)

Фритьоф Шуон. ХРИСТИАНСКИЙ ГНОЗИС

Суть христианства выражается словами св. Иринея «Бог уподобил Себя нам, чтобы мы стали подобны Ему». Небеса стали землёй, чтобы земля могла стать Небесами. Христос возвращает во внешний и исторический мир произошедшее с начала времён во внутреннем мире души. В человеке чистый Дух становится эго, чтобы эго могло стать чистым Духом – Дух или Интеллект (Intellectus, а не mens или ratio) становится эго, воплощая Себя в разуме в виде мышления или истины: объединяясь с ним, эго становится Духом или Разумом. Таким образом, христианство является доктриной единства: Принцип объединяется с проявлением, чтобы проявление могло объединиться с Принципом; отсюда и символизм любви, преобладание пути бхакти. Бог стал человеком «из-за безмерной любви Своей» (св. Ириней), и человек должен объединиться с Богом также благодаря любви в любом смысле этого слова, будь то любовь волевая, эмоциональная или интеллектуальная. Бог есть Любовь: Триединый Бог есть единство, и единства Он желает.

Каково же тогда содержание Духа – другими словами, какое послание несёт Христос? Послание Христа в нашем микрокосме также является вечным содержанием Интеллекта. Это послание или содержание таково: любите Бога всеми своими силами и, вследствие этой любви, любите также ближнего своего как самого себя, то есть объединяйтесь – ведь «любить» по сути значит «объединяться» – с Интеллектом и, вследствие (и в качестве необходимого условия) этого объединения, отбросьте всякий эгоцентризм и узрите Интеллект, Дух, Божественную Самость во всём сущем. «Так как вы сделали это одному из сих братьев Моих меньших, то сделали Мне»[45]45
  Мф. 25:40 – прим. перев.


[Закрыть].

Это послание Духа или эта присущая ему истина служит прообразом креста, ибо в ней существует два измерения – вертикальное и горизонтальное: любовь к Богу и любовь к ближнему своему, или Единство с Духом и единство со своим окружением, уподобляемым проявлению Духа. С несколько иной точки зрения эти измерения соответствуют Знанию и Любви: человек знает Бога и любит ближнего своего; или же любит Бога, зная его, и знает ближнего своего, любя его.

Однако глубочайший смысл послания Христа или истины Интеллекта состоит в том, что проявление не отличается от Принципа. Таково послание Принципа проявлению.

На практике всё дело состоит в познании способа объединения с Логосом или Интеллектом. Основным средством является молитва, квинтэссенцией которой объективно выступает Имя Божье, а субъективно – сосредоточенность. Отсюда и необходимость усердия при обращении к Богу. Однако эта молитва, этот союз всего нашего естества со своим принципом или божественным истоком был бы иллюзорным без определённого единства со всей полнотой нашего бытия, нашим универсальным ближним, своего рода осколком которого мы являемся. Расщепление человека и Бога невозможно устранить, не устранив расщепление между собой и другими. Мы не можем познать, что Бог внутри нас, не увидев Его в других, и не поняв, каким образом Он в них присутствует. Проявление должно объединиться с Принципом, а вследствие этого вертикального объединения часть должна соединиться с целым на уровне проявленного. Что касается нашего внутреннего бытия, то желай мы понять, что разумная душа является Интеллектом или Духом по природе своей, а вовсе не случайно, мы должны также постичь, что эго, включая тело, по природе своей является проявлением Интеллекта или Самости.

Если мы желаем понять, что этот мир фальшив, а Брахман подлинен, мы должны также понять, что всё сущее есть Атман. Таков глубочайший смысл любви к ближнему своему.

Муки Христовы суть муки Интеллекта, окутанного страстями. Терновый венец – это индивидуализм или гордыня, крест – забвение или отвержение Духа, а вместе с ним и Истины. Дева – это душа, подчинённая Духу и единая с ним.

Сама форма Христова учения объясняется тем фактом, что Христос направил своё послание всем без исключения людям. Следовательно, он не мог выразить его так, чтобы для кого-то оно было непонятно, бесполезно или даже вредно. Шанкарачарья мог учить чистому гнозису, потому что не обращался ко всем. Он мог воздержаться от этого потому, что уже существовала индуистская традиция, априори включавшая в себя духовные пути, адаптированные для среднего ума и страстного темперамента. Однако Христу, создателю духовной и социальной вселенной, необходимо было говорить со всеми. Неверно порицать Христа за то, что он не учил открыто чистому гнозису – которому он на самом деле учил самим своим пришествием, своим образом, действиями и чудесами – но столь же неверно и отрицать гностический смысл его послания, а значит, и не признавать права на существование за натурами, предрасположенными к интеллектуальным размышлениям, сосредоточенными на метафизической истине и чистом созерцании, на чистом и непосредственном Мышлении; не предлагать им никакого духовного пути, сообразного их природе и призванию. Это противоречит притче о талантах и выражению «В доме Отца Моего обителей много»[46]46
  Иоанн 14: 2 – прим. перев.


[Закрыть].

В этой тринитарной доктрине выражена вся суть христианства и, следовательно, перспектива единства. Она уже предугадывает единство in divinis[47]47
  * Среди божественного (лат.), то есть в божественном принципе. – прим. перев.


[Закрыть]*: Бог по самой своей природе служит прообразом отношений между собой и миром – отношений, лишь кажущихся внешними.

«И свет во тьме светит, и тьма не объяла его»[48]48
  Иоанн 1:5 – прим. перев.


[Закрыть]: истина этих слов была явлена и по-прежнему явлена нам в христианстве благодаря непониманию и отвержению гнозиса. И это отчасти объясняет его судьбу в Западном мире.

Фритьоф Шуон. ВИДЕТЬ БОГА ВЕЗДЕ

Часто высказывается мысль о том, что видеть Бога необходимо «всюду» или «во всём». Для верующих эта идея представляется несложной, однако в ней присутствует множество разных уровней от простой мечты до интеллектуальной интуиции. Как можно пытаться «видеть Бога», незримого и бесконечного, в видимом и конечном, не рискуя впасть в заблуждение или совершить ошибку, или не наделяя эту идею слишком расплывчатым содержанием, лишающим слова всякого смысла? Именно этот вопрос мы намереваемся здесь прояснить, несмотря на то, что придётся повторить некоторые положения, уже прозвучавшие в других наших трудах.

Прежде всего, мы должны признать присутствие в окружающих нас предметах, а также в собственной душе (в той мере, в какой она является объектом нашего разума) того, что можно назвать «чудом бытия». Бытие чудесно по своей природе: именно благодаря чуду предметы, так сказать, отделены от небытия. Пропасть между ними и небытием бесконечна – с этой точки зрения мельчайшая пылинка обладает природой абсолюта, «божественного начала». Сказать, что нужно видеть Бога во всём, значит, прежде всего, увидеть его в бытии существ и предметов, не исключая и нас самих.

Однако явления обладают не только бытием, иначе они были бы одинаковы; им также присущи качества, как бы наложенные на бытие и реализующие заложенные в нём потенции. Качество, отделяющее хорошее от плохого, напоминает уменьшенный вариант бытия, отделяющего всякий предмет от небытия[49]49
  Здесь мы говорим о небытии, как будто оно является реальным. Это порой необходимо с метафизической точки зрения, хоть и абсурдно логически. Если небытия не существует, всё же имеет место «принцип небытия», всегда не доводимый до конца (ибо небытия нет). Этот принцип подобен обратной тени бесконечности запредельного Бытия; это Майя, иллюзорно отделённая от Атмана, хоть и не способная выйти из него, а тем более уничтожить Атман.


[Закрыть]. Следовательно, положительные качества, как и чистое, простое бытие представляют собой Бога. Существ привлекают качества, потому что их привлекает Бог; всякое качество или достоинство, будь то мельчайший физический признак или величайшая из человеческих добродетелей, передаёт нам что-то от божественного совершенства, в котором и лежит источник всяких качеств. С метафизической точки зрения, помимо этого совершенства у нас не может быть никаких иных поводов для любви.

Однако существует и иное «измерение», о котором необходимо помыслить тому, кто пытается получить память о Боге в вещах. Наслаждение, доставляемое нам качествами, демонстрирует нам, что они существуют не только вокруг нас, но и затрагивают нас напрямую благодаря Провидению; ведь видимый нами ландшафт – это одно, а тот, что простирается за пределами нашего взора – совсем другое. Таким образом, существует «субъективно-временнóе» измерение: вещи напоминают нам о Боге лишь настолько, насколько они хороши или способны передать положительное качество, но также и насколько мы сами способны постичь это положительное качество или воспринять его более непосредственным образом. В воздухе, которым мы дышим и в котором нам могли бы отказать, мы встречаемся с Богом в том смысле, что божественная дарующая рука присутствует и в самом даре. Эта способность «видеть Бога» в дарах Его соответствует «благо-дарению» (thanks-giving), в то время как восприятие качеств соответствует «восхвалению», а «видение» Бога в самом Бытии, в свою очередь, рождает в душе общее или фундаментальное сознание божественной реальности.

Таким образом, Бог проявляет себя не только посредством бытия и качеств вещей, но и благодаря посланным нам дарам Его; Он также открывается благодаря явлениям обратного порядка – ограничениям вещей и их дефектам[50]50
  Именно в этом смысле Мейстер Экхарт мог бы сказать: «Чем больше он богохульствует, тем сильнее прославляет Бога».


[Закрыть], а также отсутствию или исчезновению чего-то положительного, полезного и приятного для нас. Нужно отметить, что точной противоположностью бытия является не небытие – это лишь абстракция, а ограничение, не позволяющее существованию стать чистым Бытием, стать Богом... Вещи ограничены во многих аспектах, но прежде всего в своих экзистенциальных параметрах, на земном уровне представленных материей, формой, числом, пространством и временем. Необходимо ясно разделить понятия «ограничения» и «дефекта» – действительно, уродство какого-либо создания и пространственное ограничение идеального тела находятся на разных уровнях, ибо последнее выражает форму, нормативный принцип или символ, а первое соответствует лишь недостатку и просто замутняет ясность символизма. Как бы то ни было, открытое Богом путём ограничения вещей, наделения их дефектами, а в отношении человеческого субъекта – лишением вещей или качеств – это «небожественная», а значит, «иллюзорная» или «нереальная» сущность всего, чем Он не является.

Все вещи суть лишь случайные проявления единственной и универсальной сущности – Бытия, которое всегда остаётся нетронутым по отношению к своим порождениям; оно проявляет, не будучи проявленным. Иными словами, это божественное, творческое действие, которое, начиная с Бытия, порождает всё сущее. Реально Бытие, а не вещи; сущность, а не её случайные проявления; неизменное, а не изменяющееся. Раз это так, как бы могли вещи не быть ограничены, как бы могли они не подтверждать своими многочисленными ограничениями единство божественного Слова, а значит, и Бога? Ибо универсальная сущность есть не что иное, как Слово творения, «Да будет!», породившее все вещи.

Слово «существовать» подразумевает также «иметь качества», но также и «иметь ограничения», даже дефекты. Мы уже отметили, что вещи ограничены не только сами по себе, но и по отношению к нам; они ограничены и эфемерны, и в то же время они избегают нас, будь то благодаря их отдалённости в пространстве или отдаляющей их судьбе. Это вновь позволяет нам «всюду видеть Бога», ибо если Бог проявляет свою реальность, своё изобилие и своё присутствие в акте дарования, Он проявляет нашу относительность, нашу пустоту, наше отсутствие – по отношению к Нему, – устраняя, то есть, так сказать, забирая дарованное Им.

Подобно тому, как качества выражают бытие на его уровне существования, так и ограничения выражают, в обратном смысле слова, метафизическую нереальность вещей. Таков иной способ «всюду видеть Бога»: ведь каждая существующая вещь тем самым «нереальна» по сравнению с абсолютной Реальностью, а нам следует во всём различать не только аспекты бытия, но и «ничтожность» мира перед Богом – другими словами, его метафизическую нереальность. И именно само бытие[51]51
  Бытие реально и «божественно» в сравнении с существующими вещами и в той степени, в какой оно является причиной, но оно ограничивающе и «демиургично» в сравнении с Богом, который в акте творения в некотором иллюзорном смысле ограничивает Себя, если здесь можно употребить такое выражение. Мы говорим об иллюзорности этого состояния, ибо Бог неизменен и непреходящ.


[Закрыть] предоставляет нам «сущность» этого «ничто»: вещи нереальны или иллюзорны лишь в той мере, в какой они вплетены в ткань бытия и тем самым отдалены от божественного Духа.

Качество, как мы уже сказали, выражает бытие на уровне самого бытия. Аналогичным образом можно сказать, что дефект выражает ограничение исключительно отрицательным и случайным образом. Ограничение определённым образом стоит между бытием и небытием: оно положительно в той мере, в какой очерчивает форму-символ, и отрицательно в той мере, в какой искажает эту форму, пытаясь вернуть её к неопределённости сущности, но «снизу». Скажем мимоходом, что эта древняя путаница между надформенным и бесформенным позволяет постичь «абстрактное» или «сюрреалистическое» искусство. Однако хотя форма и обладает положительной функцией благодаря своей силе выражения, она в то же время ограничивает выражаемое, и в том её сущность: самое прекрасное тело подобно застывшему фрагменту океана невыразимой благодати.

* * *

Ко всем этим категориям бытия, субъективным и объективным, мы можем добавить категории символизма. Хоть каждое явление по необходимости является и символом, так как бытие по своей сути является выражением или отражением, необходимо всё же различать степени содержания и доступности: например, существует не ограничивающееся количественным отношением различие в степени между прямым символом (например, солнцем) и непрямым, квази-случайным символом. Кроме того, существуют и отрицательные символы, которые могут быть предельно доступными, имея при этом туманное содержание. Не следует также забывать о двойном значении многих символов, хотя и не самых непосредственных из них. Наука о символах – не просто знание традиционных символов – происходит из качественного значения сущностей, форм, пространственных направлений, чисел, природных явлений, положений, отношений, движений, цветов и прочих свойств или состояний вещей. Здесь мы говорим не о субъективных оценках, ибо космические качества упорядочены в соответствии с Бытием и согласно иерархии, значительно более реальной, чем индивидуальная. Следовательно, они не зависят от наших вкусов, или скорее определяют их в той мере, в которой мы сами подчиняемся Бытию. Мы соглашаемся с качествами в той степени, в какой сами носим «качественный» характер[52]52
  Лишь весьма испорченный человек способен не видеть качественной и объективной разницы между благородным и подлым, если он не смотрит с трансцендентной точки зрения недифференцированного Атмана, которая совершенно отличается от разрушительного и иконоборческого эгалитаризма. Как бы то ни было, именно это знание качественных явлений позволяет безжалостно замечать отклонения современного искусства и разрывать завесу его фальшивой тайны.


[Закрыть]. Символизм, связанный с природой или закреплённый в сакральном искусстве, также соответствует образу «видения Бога повсюду» при условии, что это видение спонтанно благодаря глубокому знанию принципов, на которых построена наука символов. Эта наука в определённых моментах совпадает с «различением духов», которое она переносит на план форм или явлений, отсюда и его тесная связь с религиозным искусством.

Каким же образом в таком случае вещи символизируют Бога или «божественные качества»? Нельзя сказать, что Бог является этим деревом или что это дерево является Богом. Однако можно сказать, что в определённом смысле дерево «не отличается от Бога» или что, не будучи несуществующим, оно никоим образом не может не быть Богом. Ведь дерево сперва обладает бытием, затем жизнью, отличающей его от минералов, затем своими собственными качествами, отличающими его от других растений, и, наконец, своим символизмом: всё это необходимо не только для того, чтобы «не являться небытием», но также и ради утверждения Бога в том или ином отношении: жизнь, творение, величие, осевая неподвижность или щедрость. Мы говорим «не являться небытием», но в определённом смысле лишь Бог «не является небытием». Лишь Он есть «не-небытие» – здесь двойное отрицание в одном слове имеет свой смысл. Такого рода истины могут (косвенным образом или исказившись) породить пантеизм и идолопоклонство, но это не лишает их истинности и, следовательно, по меньшей мере оправданности на своём уровне.

Символизм не имел бы смысла, если бы не являлся условным, но всегда осознанным способом восприятия Единства, ибо «всюду видеть Бога» означает прежде всего постичь Единство – Атман, Самость – в явлениях. Согласно Бхагавад-Гите, знание, видящее во всём сущем уникальную, неустранимую, неделимую, хоть и распылённую по разным вещам сущность, происходит от саттвы («ясного», «возвышающего», «соответствующего Бытию (Sat)» стремления). Далее там говорится: «Знание, посредством которого видят разделённость сущностей различных созданий из-за множественности тел, происходит от раджаса («огненного», «расширяющего» стремления). Закрытое знание, порождающее привязанность к какому-то частному предмету, без учета всеобщей причины, происходит от тамаса («тёмного» и «нисходящего» стремления)» (XVIII, 20–22).

Здесь необходимо принять во внимание точку зрения, с которой всё рассматривается: космические стремления (гуны) находятся не только в разуме человека, они явно присутствуют в его способностях к относительному познанию и сопутствующих сферах, поэтому рассудок и око в равной степени не могут игнорировать разнообразие. Более того, сказать, что некоторое состояние признаёт присутствие уникальной сущности во всех вещах, означает признать существование этих вещей на их собственном плане. Следовательно, дело касается не признания отсутствия объективных различий вокруг нас, но понимания того, что отличия эти никоим образом не противопоставляются восприятию единства сущности. «Страстная» точка зрения (раджас) неверна не потому, что постигает различия, а потому что приписывает им абсолютный характер, будто бы каждая сущность обладала собственным, отдельным от всего прочего бытием. Отчасти сходным образом поступает и наше око, бытийно соотвествующее «страстной» точке зрения до той поры, пока принадлежит эго, «сотканному из страсти». Интеллект, постигающий единство сущности вещей, в то же самое время замечает различия видов и степеней – одну из функций этого союза, без которой не существовало бы различий между гунами.

* * *

Выше мы уже упоминали необходимые условия чувственного или психофизического существования: пространство, время, форма, количество, вещество – вещи, впрочем, сводимые к нашему плану бытия, который не может являться замкнутой системой, лишь в той степени, в какой они полностью окружают человека – ибо человек стремится к Бесконечному. Эти условия указывают на великое множество принципов, позволяющих «видеть Бога в вещах». Пространство позволяет расширяться и сохраняет, ограничивая формой; время ограничивает и поглощает, при этом позволяя расширяться при помощи длительности; форма выражает и ограничивает одновременно; количество есть принцип расширения, но лишённый качественной силы или, так сказать, достоинства формы; наконец, вещество, на физическом плане становящееся «материей»[53]53
  Пятое состояние порой называют «жизнью» – несомненно выражая мысль, согласно которой инерция не может быть абсолютной, а эфир содержит определённую жизненную потенцию, без которой жизнь – «дыхание» (или прана) – не находила бы себе вместилища.


[Закрыть], определяет бытие на некотором уровне, отсюда и «уровень бытия»[54]54
  Обозначение «материи» на санскрите – bhuta – имеет также смысл «вещества» или «бытия»; материя происходит из вещества, являясь его отражением на плане «грубого» сгущения, и посредством вещества связана с Бытием.


[Закрыть]. Форма, сама по себе качественная, приобретает количественное свойство, когда переходит в материальное состояние; количество, само по себе количественное, приобретает качественное свойство, когда является абстрактным. Материальность формы добавляет ей размера, а, следовательно, и количества; символический характер числа освобождает его от количественной функции и дарует ему основную ценность, отсюда и качество[55]55
  Это число в пифагорейском смысле, согласно которому в геометрических фигурах нужно видеть универсальную, а не количественную суть: треугольник и квадрат – это «личности», а не количества; это сущности, а не случайности. В то время как обычное число образуется путём сложения, качественное число возникает, напротив, благодаря внутреннему разделению главного единства; оно ни к чему не добавляется и не уходит из единства. Геометрические фигуры суть лишь одно из представлений единства; они исключают друг друга или скорее обозначают различные главные качества: треугольник – это гармония, а квадрат – стабильность. Это «концентрические», а не «последовательные» числа.


[Закрыть]. Время, «вертикальное» по отношению к «горизонтальному» пространству (хоть геометрический символизм едва ли ценен при рассмотрении, выходящем за пределы пространственных координат), переходит пределы земного бытия, определённым образом и в определённых рамках проецируясь на то, что находится за его пределами – слабым подобием того может служить земная связь психической жизни и времени. Эта связь тоньше той, что связывает нашу душу с окружающим пространством, что демонстрирует тот факт, что проще, сосредоточившись, абстрагироваться от протяжённости пространства, чем от промежутка времени – душа слепого будто вырезана из ткани пространства, но не из времени.

Что же касается материи, то она по сравнению с тонкой или подвижной (animic) субстанцией является в большей степени «сгустившейся»[56]56
  Это «сгущение» не касается самой сущности, так же как и «застывание» в структуре пяти элементов (или разделение общего элемента) не касается существующего в них эфира. В то же время это сравнение неверно, ведь эфир является стихией и принадлежит к тому же плану, несмотря на своё «центральное» положение и свою «нетронутость», в то время как универсальная сущность трансцендентна по отношению к своим творениям.


[Закрыть] или «кристаллизованной» при помощи холодного воздействия «ничто» универсальной субстанцией. Процесс проявления никогда достигнет этого «ничто» по той простой причине, что абсолютное «ничто» не существует или существует лишь в виде «указания», «направления» или «стремления» в самом творении. Так, холод является лишь нехваткой тепла и, следовательно, нереален, несмотря на то, что он преобразует воду в снег и лёд, будто бы обладая созидательной силой.

Пространство «исходит» из точки или центра – это «расширение», «стремящееся» к бесконечности и неспособное когда бы то ни было её достичь. Время исходит из текущего мгновения или настоящего момента[57]57
  По отношению к «точке» и «мгновению» «центр» и «настоящее время» обозначают одновременно качественную и субъективную точку зрения: качественную субъективность, ибо субъектом является Самость. Объективные термины «точка» и «мгновение», несомненно, подразумевают то же «качество», но духовные (не метафизические) отношения менее прямы и очевидны именно потому, что соответствующие понятия в жизни не встречаются.


[Закрыть] – это продолжительность, стремящаяся к вечности. Форма исходит из простоты – это разделение или сложность, стремящаяся к совершенству. Число исходит из единства – это умножение или количество, стремящееся к полноте[58]58
  В этих двух состояниях, в форме и числе, соответствующие отправные точки (простота и единство) обладают конкретным бытием – несомненно, потому, что эти состояния являются «содержимым» по отношению к пространству и времени, которые являются «вместилищем». С другой стороны, отправные точки этих состояний – точка и мгновение – не обладают соответственно ни протяжённостью, ни продолжительностью. Тем не менее, сферическая простота не является одной из многих форм, ибо она несравнима ни с чем. Так же и единство, строго говоря, является качественным свойством, ибо оно ни к чему не прибавляется – если бы существовали только простота и единство, не было бы ни формы, ни количества.


[Закрыть]. Наконец, материя исходит из эфира – это кристаллизация или плотность, стремящаяся к неизменности, тождественной неразрушимости. В каждом из этих случаев «средний этап», которым «является» соответствующее состояние, пытается достичь, грубо говоря, совершенства или достоинства «исходной точки», но делает это на своём уровне или, скорее, в своём движении – там, где такое достижение невозможно. Если бы расширение обладало достоинством точки, оно было бы бесконечностью; если бы продолжительность обладала достоинством мгновения, она было бы вечностью; если бы форма обладала достоинством простоты, она была бы совершенством; если бы число обладало достоинством единства, оно было бы полнотой; если бы материя обладала достоинством эфира – проистекающей из вездесущности неизменностью – она сама была бы неизменностью.

Если возразить, что на уровне форм сфера достигает совершенства, мы ответим, что совершенство формы невозможно ограничивать его простейшим видом, ибо прекрасную и сложную форму – например, человеческое тело – от сферы отделяет вовсе не недостаток совершенства, а принцип формы как раз и стремится к сложности, в которой и только в которой он может реализовать красоту. Это, однако, ни в коем случае не обозначает, что на этом уровне совершенство достижимо. На самом деле сложное совершенство потребовало бы формы, сочетающей строжайшую обусловленность (necessity) или ясность с величайшим разнообразием, а это невозможно потому, что возможные формы неисчислимы тем более, чем дальше они отдаляются путём дифференциации от исходной сферы. Погружаясь в сложность, можно определённо достичь «одностороннего» или «относительно абсолютного» совершенства данной красоты, но не внутреннего и абсолютного совершенства всякой красоты. Состояние чистой обусловленности реализуется только в сферической и «недифференцированной» протоформе.

Входящее в пространство входит также и во время, входящее в форму входит в число, а входящее в материю тем самым входит в форму, число, пространство и время. Пространство, «содержащее» подобно матрице и «сохраняющее», напоминает нам благо или милосердие; для нас оно подобно «матрице бессмертия», смерти как рождению в жизни вечной. Пространство сохраняет и связано с любовью; время, напротив, без колебаний бросает нас в «прошлое», которого более нет, и несёт в будущее, которого ещё нет или, скорее, никогда не будет, и о котором мы не знаем ничего, кроме смерти – единственной в жизни определённости. Здесь подразумевается, что время связано со строгостью или справедливостью, а также и страхом. Что касается материи, то она напоминает нам о реальности, ибо она является тем видом «не-небытия», который мы видим повсюду – от нашего тела до Млечного Пути. Форма напоминает нам о божественном законе и универсальных нормах, ибо она правдива или ошибочна, точна или неверна, важна или случайна. Наконец, число открывает перед нами безграничность всевозможности, в своей бессчётности подобной песчинкам в пустыне или звёздам на небе.

В какой бы мере пространство ни ограничивало своё содержимое, оно не может запретить ему существовать. Сколько бы время ни продлевало бытие своего содержимого, однажды оно всё равно прекратит существование. Протяжённость не заменяет эфемерность, точно так же как и пространственные ограничения не заменяют расширение. В пространстве ничто не может быть полностью потеряно, во времени же всё теряется безвозвратно.

Бытие априори проявляется посредством сущности. У этой сущности имеется два вместилища – пространство и время, соответственно положительное и отрицательное. У неё также есть два вида существования – форма и число: первая ограничивает, а второе расширяет. Число отражает пространство, так как расширяет; форма отражает время, так как ограничивает.

Если бы человек мог прожить тысячу лет, он бы, без сомнения, в конце концов почувствовал себя раздавленным пределами вещей, а значит, и пространством, временем, формой, числом, материй. В то же время в содержимом он бы видел только сущность. Ребёнок или обычный человек, напротив, видит лишь содержимое без сущности и без границ.

* * *

Каждое из этих условий нашего земного бытия дважды открывается Богу: пространство с одной стороны подразумевает геометрическую точку или «центр», а с другой – безграничное раширение, «бесконечность». Сходным же образом время подразумевает мгновение или «настоящее время», а также бесконечно длящуюся «вечность». В пространстве мы находимся как бы между центром и бесконечностью, а во времени – между настоящим моментом и вечностью, и именно эти дома Божьи выводят нас из этих двух «измерений бытия». Мы не можем не думать о них, если сознаём, что живём в них, а они, так сказать, живут в нас. Центр и бесконечность, настоящее время и вечность являются полюсами соответственно пространства и времени, но в то же время мы избегаем этих систем координат благодаря этим полюсам: центр, строго говоря, уже не находится в пространстве, геометрическая точка не имеет площади, а абсолютное настоящее или чистое мгновение – продолжительности. Что касается бесконечности, то это своего рода «не-пространство», подобно тому, как вечность является «не-временем».

Давайте вновь подумаем о состоянии формы: в форме лежат геометрическое и телесное совершенство, оба из которых открывают Бога. Создатель являет Себя в «абсолютности» круга, квадрата, креста, а также в красоте – бесконечности – человека или цветка. Геометрическая красота «холодна», а телесная «тепла». Но, строго говоря, «центром» этого состояния формы является пустота. Элементарные геометрические формы, начиная со сферы, воплощают собой первое «стремление» формы из пустоты, а значит, одновременно и первые «выражения» и «отрицания» этой самой пустоты. Сфера является формой, более прочих близкой к пустоте, отсюда и её совершенная простота. Человеческое тело в своей обыкновенной красоте и его различных вариантах ближе всего подходит к изобилию, соответствуя противоположному совершенству – совершенству сложности. Изобилие сводит воедино максимум однородных аспектов или вносит в форму полноту: сфера и человек формально соответствуют единству и полноте. Форма выражает в конкретном, объединяющем и качественном виде то, что число выражает в виде абстрактном, разделяющем и количественном. Ноль по отношению к единству подобен пустоте по отношению к сфере; единство определяет Бога, а полнота соответствует Его проявлению – космосу.

* * *

Всюду видеть Бога означает во всём видеть Самость (Атман). Это означает осознание аналогических связей – в той степени, в которой они являются «видами тождества» – между принципами или возможностями, сперва включёнными в божественную природу, а затем устремляющимися или реверберирующими «навстречу ничто» и составляющими микрокосм и макрокосм, из которых они создают одновременно вместилище и содержимое. Пространство и время являются вместилищем, форма и число – содержимым, хотя они и выступают вместилищем по отношению к веществам, ими сгущаемым или делимым на части. Материя же, что более очевидно, одновременно является вместилищем и содержимым: она «содержит» вещи и «заполняет» пространство, время гложет и поглощает её содержимое, но сама она остаётся как бы вне времени в той самой мере, в которой она совпадает с продолжительностью.

Проблема времени тесно связана с проблемой души и может натолкнуть на следующий вопрос: какой смысл необходимо вложить в догматическую доктрину души монотеистов, согласно которой у души нет конца, но есть начало? Метафизическая абсурдность сотворённой во времени вечности или исключительно «односторонней» бесконечности очевидна, но раз теологическая ортодоксальность исключает очевидный абсурд: в поисках объяснения столь противоречивой доктрины необходимо читать между строк и изучать символизм. Поэтому можно сказать, что монотеизм озабочен лишь тем, что интересует человека напрямую, а потому является своего рода «духовным национализмом» рода человеческого. Однако так как наше состояние до нашего появления на Земле было не более человеческим, чем животное или ангельское, это время считается несуществующим подобно душам животных и растений. Следовательно, нас называют «душой» лишь с момента человеческого рождения или входа в лоно. Однако существует нечто куда более важное: творение души во времени – так сказать, вход её в человеческое состояние – выражает нашу относительность. Напротив, звёздное постоянство души, её вечность с Богом затрагивает её абсолютную сторону, «нетварное» качество её сущности. Мы относительны и абсолютны одновременно, и этот фундаментальный парадокс нашего бытия объясняет нелогичную или «загадочную» суть самой формулировки теологической доктрины души. С другой стороны, нельзя забывать, что creatio ex nihilo утверждает прежде всего существование божественной причинности перед лицом вечно опасного «натурализма»: сказать, что душа «вечна» – значит сказать на уровне абсолютной истины, что по своей сути она тождественна Самости.

* * *

Способность «во всём видеть Бога» может не зависеть от интеллектуального анализа любого рода; она может быть проистекающей из глубокой любви к Богу благодатью, виды которой невообразимы. Говоря «интеллектуальный анализ», мы не имеем в виду пустые рассуждения: озвученные нами категории никоим образом не являются «абстрактными», однако их восприятие очевидным образом зависит от проницательности, с точки зрения чувств выглядящей абстрактно. Несмотря на отсутствие восторга от стерильного анализа, она всё же вынуждена «разделять» для того, чтобы «объединять». Разделение и объединение одинаково естественны – каждое на своём уровне: чтобы лучше увидеть гору, глазу нужно некоторое расстояние. Это расстояние раскрывает отличия, позволяет провести визуальный анализ и в то же самое время «объединяет» или синтезирует, создавая адекватный и полный образ горы.

Всюду и во всём видеть Бога означает видеть в вещах бесконечность там, где животное начало видит лишь поверхность и относительность. Кроме того, это означает видеть в то же самое время относительность категорий, в рамках которых живёт человек, полагающий их абсолютными. Видеть бесконечное в конечном означает видеть, что растущий перед нами цветок вечен, ведь сквозь его хрупкую улыбку утверждается вечный исток. Видеть относительность означает понять, что этот настоящий момент, в котором мы живём, не является «сейчас» – он стал «прошлым» ещё до того, как наступил, и что если бы время можно было остановить, а все живые существа замерли бы, будто бы вмёрзнув в речной лёд, человеческий маскарад проявил бы всю свою зловещую ирреальность. Всё показалось бы абсурдным, кроме «памяти о Боге», расположенной в неизменном.