Текст книги "Трое в одном"

Автор книги: Амит Залуцкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 8 страниц)

Глава 16. Самоубийство или спасение от смерти?

Рано утром Акбар Мамедов вошёл в кабинет Александра Ивановича. Ещё вчера профессор позвонил ему и просил прийти в клинику пораньше.

Орлов, казалось, не слышал шагов вошедшего. Он задумчиво смотрел в окно, слегка постукивая пальцами по подоконнику.

Акбар поздоровался. Орлов, вздрогнув, повернулся, кивком указал на стул, стоявший у противоположной стороны стола, и тоже сел.

– Мне нужно поговорить с вами по очень важному делу.

«Что это с ним сегодня?» – с удивлением подумал Акбар.

Орлов казался необычайно взволнованным. Было видно, что он провёл бессонную ночь. Он похудел, пожелтел, его старческие щеки казались ещё более дряблыми и отвислыми. И только глубоко запавшие глаза по-прежнему смотрели зорко и внимательно.

«Сдаёт старик, сдаёт… – подумал Мамедов. – Но что поделаешь – девятый десяток пошёл. Хочешь, не хочешь, а пора».

– Дорогой Акбар! – с какой-то необычайно торжественной ноткой в голосе начал Орлов. – Сможете ли вы сегодня провести очень сложную и ответственную операцию? Чувствуете ли вы себя готовым к этому?

Мамедов смущённо улыбнулся.

– Что за вопрос? Разумеется, я готов на всё, что в моих силах. Особенно с вашей помощью.

– В том-то и дело, голубчик, – серьёзно сказал профессор, – что на этот раз вам придётся обойтись без моей помощи.

Лёгким движением руки Александр Иванович указал на стол.

– Возьмите записку. Вон там, на пакете… Читайте!

Акбар развернул сложенный вдвое листок и прочёл:

«В моей смерти прошу никого не винить. Подробное объяснение вместе с другими материалами находятся в этом пакете, который прошу передать партийной организации клиники.

Проф. Орлов.»

Мамедов растерянно заморгал.

– Я… Я ничего не понимаю… Разумеется, это шутка… Но, простите, такими вещами не шутят.

– Да, – усмехнулся профессор. – Такими вещами не шутят. И это не шутка.

Орлов промолчал, взял из рук Акбара записку, аккуратно свернул её и положил на пакет. Потом достал из стола плёнку.

– Вот последняя электроэнцефалограмма Кошкина. Вы достаточно хорошо изучили её?

– Да. Вы же знаете…

– И вы так же, как и я, уверены, что биотоки постепенно затухают?

– Да. Его мозг отказывается работать. Вы были правы: потрясение, которое он перенёс, будет стоить ему жизни.

– Значит, вы согласны с моим выводом, что смерть должна наступить по крайней мере сегодня вечером?

– Согласен. Но что же делать, Александр Иванович? Наш опыт с пересадкой мозга удался блестяще, и не наша вина в том, что мозг оказался не вполне сохранившимся и не смог работать длительное время…

– Следовательно, мы должны повторить операцию и дать телу Бориса Стропилина новый, совершенно здоровый мозг.

Глаза Мамедова вспыхнули азартом неутомимого исследователя. Он вскочил и возбуждённо зашагал по кабинету. Несколько секунд Орлов следил за молодым человекам, а потом просто и твёрдо сказал:

– Мозг для пересадки уже есть.

Акбар остановился и пристально посмотрел на Орлова. Он начинал догадываться.

– Чей мозг? – тихо спросил он.

– Мой.

Профессор помолчал, потом усмехнулся:

– Бросьте ходить, садитесь! И давайте поговорим по душам. Гм… Надеюсь, вам известно, что я уже далеко не юноша? Совсем недавно вы поздравляли меня с восьмидесятилетием. Что и говорить – торжественная дата. Но не совсем приятная. Сознаешь, что пора готовиться к смерти. А умирать не хочется, дорогой мой. Ой, как не хочется! Сколько ещё не сделанного, сколько планов, и вдруг – конец. Глупо, ей-богу глупо. Ну-с, вот я и решил бороться с собственной смертью. Но как?

Профессор пытливо взглянул на Мамедова и после короткой паузы продолжал:

– Вы, батенька, знаете, что последнее время я почти превратился в физиолога. Изучал проблему продления человеческой жизни. Но методы физиологов меня несколько огорчают. Ведь я – хирург! И вот этот случай с не совсем удачной пересадкой головного мозга натолкнул меня на новую мысль. Сейчас у нас под рукой есть прекрасное молодое тело. Тело здоровое, но, к сожалению, наделённое мозгом, который вот-вот начнёт разлагаться. А с другой стороны, у нас есть вполне здоровый головной мозг. Мой. И я бы сказал, это неплохой мозг. А вот тело никудышнее. Прямо-таки ни к чёрту: старое, беспомощное… Ну, словом, появляется вполне логичная мысль: соединить прекрасное тело с хорошим мозгом. Неплохо придумано, а? Как по-вашему? Из двух человек слепить одного! И главное, оба будут довольны: молодой человек получает опытный, с богатыми знаниями мозг профессора, а старый профессор обзаводится молодым телом спортсмена!

Ошеломлённый Мамедов с восхищением глядел на Александра Ивановича.

– И вы… вы хотите поручить исполнение этой операции мне, профессор?

– А почему бы и нет? – просто сказал Орлов. – Ведь вы наиболее талантливый и, главное, наиболее смелый хирург из тех, кого я здесь знаю. Я уверен, вы блестяще справитесь с операцией.

– Вы думаете?

– Уверен! Только, ради бога, смотрите на меня как на рядового больного. Не делайте из этого исключительный случай. Считайте, что мозг профессора Орлова просто переселяется на новую квартиру. И вы, как хороший управдом, должны помочь этому переселению.

Глаза Мамедова блестели. Его тонкие чуткие пальцы крепко впились в спинку кресла. Несколько секунд он молчал. Потом опустил голову и сказал глухо и взволнованно:

– Нет, я не могу, Александр Иванович… Что, если операция окончится неудачно?

Профессор нахмурился.

– Вы колеблетесь? Это на вас не похоже. Исследователь не должен бояться неудач.

– Но вы понимаете…

– Бросьте, – с досадой перебил профессор. – Я и так стою на краю могилы. Я ничем не рискую. Умереть годом раньше или годом позже – не всё ли равно?

– Но этот год может оказаться слишком значительным для науки. Вы за год можете дать больше, чем другой за пять.

– Одна эта операция даст больше, чем я дал за всю свою жизнь. Неужели вы не понимаете?

– Понимаю. Но почему вы первый должны подвергнуться этой операции? Делать опыт над вами – это, Александр Иванович, преступление. И пойти на это преступление я не могу.

– Ни в коем случае?

– Ни в коем случае, – твёрдо ответил Мамедов.

Орлов хмуро усмехнулся и пристально посмотрел на молодого хирурга.

– Я ожидал этого возражения, – медленно проговорил он. – И в какой-то мере я понимаю вас. Ну, а если бы речь шла о спасении моей жизни, вы бы согласились сделать такую операцию?

– Это дело другое, – горячо воскликнул Мамедов. – Ради вашей жизни я готов на любую операцию. Но ведь речь идёт не о спасении жизни, а только об опыте.

Профессор пожал плечами.

– Ну, положим, теперь это всё равно. И если уж вам так хочется спасти мою жизнь, вам придётся это сделать. Разве вы забыли о моей записке?

Мамедов побледнел.

– Так это не шутка? Вы решили убить себя?

– Да. Так нужно, чтобы операция стала необходимостью, а не просто опытом. Я знал, что вы, как и всякий на вашем месте, будете возражать мне. Хорошо, что вы ещё не успели слишком много наговорить банальных словечек о ценности моей жизни, о долге перед наукой и прочее. Значит, выход один – самоубийство. Сначала самоубийство, затем необходимая операция и, наконец, воскресение в новом теле. Понимаете?

Профессор помолчал и задумчиво добавил:

– Ещё неизвестно: самоубийство это или спасение от неминуемой смерти, которая придёт за мной через год или два…

Мамедов нервно кусал губы. Он был растерян и не знал, что сказать.

А профессор вынул из кармана ключи, неторопливо отпер нижний ящик стола, достал револьвер и положил его на стол.

– Вот он когда пригодился, – усмехнулся Орлов и пояснил: – Этим именным наганом я был награждён ещё в девятнадцатом году…

Тонкая рука Акбара метнулась к револьверу, но в тот же миг её сдавила тяжёлая ручища профессора. Правой рукой он поднял пистолет.

– Спокойно! – властно сказал он. – Ещё одно ваше движение, и я выстрелю себе в сердце. Уберите руку!

Бледный, тяжело дышавший Мамедов молча повиновался. Тон Орлова был теперь резким и холодным.

– Не будьте истеричной барышней! Я выстрелю не сейчас: вам нужно подготовиться к операции. Теперь девять часов. Через два часа у вас всё должно быть готово. Ровно в одиннадцать я застрелюсь. Ну, а сейчас идите! Мне нужно побыть одному.

Мамедов перевёл дыхание и опустил голову. Он понимал: спорить бесполезно.

– Я всё сделаю, Александр Иванович, – хрипло сказал он и быстро пошёл к выходу.

– Так не забудьте – ровно в одиннадцать! – крикнул вдогонку профессор.

Потом он тяжело поднялся и запер дверь.

Глава 17. Жизнь начинается снова

Это была та же самая палата, в которой несколько недель назад в теле убитого инженера Бориса Стропилина воскрес никому неведомый подпоручик двадцать второго полка Борис Кошкин.

А теперь в той же палате и в том же теле медленно воскресал ещё один человек – профессор-хирург Александр Иванович Орлов.

В этот час у его постели собрались лучшие врачи клиники. Среди них был, конечно, и тот, кто совсем недавно сделал эту необычайно сложную операцию – Акбар Мамедов.

В палате стояла тишина. Было слышно лишь взволнованное дыхание собравшихся людей да мерное гудение аппаратов.

Акбар не сводил взгляда с лица больного.

Время шло… Вот веки больного едва заметно дрогнули. По палате прошло лёгкое движение. Потом все замерли.

– Пульс? – тихо спросил Мамедов.

– Семьдесят два, – так же тихо ответил ассистент.

– Давление крови?

– Нормальное.

Глаза больного открылись.

Акбар, наклонившись над ним, спросил дрогнувшим от волнения голосом:

– Вы узнаёте нас?

Больной утвердительно прикрыл глаза.

– Поздравляю вас с новой жизнью, Александр Иванович! – торжественно сказал Мамедов.

Он выпрямился и с нескрываемой радостью оглядел собравшихся.

– Ну, пока всё. А теперь больному нужен полный покой.

И врачи осторожно, один за другим, вышли из палаты…

Прошло несколько дней. Силы больного постепенно восстанавливались. Мозг быстро «привыкал» к новому телу. Наступил день, когда больной заговорил. Наконец ему разрешили подниматься с постели и даже принимать посетителей.

Первым в палату ворвался, конечно, Асылбек.

– Значит, всё в порядке? Я так рад за тебя, – сказал он, пожимая больному руку.

– Спасибо. Ты волновался?

– Ещё бы! Конечно, дедушка! – вырвалось у Асылбека.

Но тут же он запнулся и покраснел. Вид молодого человека со смешным вздёрнутым носом никак не вязался с привычным обращением «дедушка».

Александр Иванович понял это и усмехнулся:

– Да, называть меня дедом теперь, конечно, нелепо.

– А как же я?… – в замешательстве спросил Асылбек.

– Ну, называй хотя бы по имени и отчеству. А можно и запросто – Сашкой, Санькой, что ли.

Асылбек оторопело посмотрел на больного. Александр Иванович расхохотался.

– Санька! Дико для тебя, да? Еще, наверное, ни один внук на земле не называл так запросто своего почтенного деда. Но что же делать? Ведь я для тебя стал почти ровесником. Не дедом, а, по крайней мере, старшим братом.

Асылбек молчал. Ему было неловко разговаривать с больным. Представить, что близкий друг превратился в подпоручика Кошкина было как-то проще. Проще, может быть, потому, что Асылбек даже не представлял себе, как выглядел подпоручик в XIX веке. Всё это отчасти походило на какую-то игру, словно истинный Борис Стропилин только вообразил себя Кошкиным. И в глубине души Асылбек почему-то всегда ждал, что вот-вот больной снова превратится в прежнего Стропилина, и игра кончится.

А теперь всё было сложнее. Видеть Стропилина и знать, что на самом деле перед тобой старый профессор Орлов! Нет, это было невероятно!…

Иногда, слушая своего собеседника, Асылбек закрывал глаза, и тогда в его сознании возникал образ прежнего восьмидесятилетнего старика: строй речи, манера разговаривать живо напоминали прежнего Александра Ивановича. Но стоило юноше снова поднять веки, и его охватывало прежнее смятение: не сон ли это?

– Ну, так как ты решил называть меня? – спросил Александр Иванович.

Асылбек вздохнул.

– Я лучше никак не буду, – сказал он. – Может, потом. Когда привыкну…

– Как хочешь, – снисходительно согласился Александр Иванович и спросил: – Ну, а что нового дома?

– Ничего, – проговорил Асылбек.

Потом вспомнил:

– Я себе фотоаппарат купил!

– Когда?

– Да вскоре после твоей операции. Тебе как раз пенсию принесли. А я один. Ну и решил – сэкономлю, а фотоаппарат обязательно куплю.

– Это хорошо, – похвалил Александр Иванович.

И вдруг спохватился:

– Постой! Ты что про пенсию сказал? Какая же мне теперь пенсия? Придётся вернуть. Это же незаконно: я ведь теперь не старик! Ну ладно, об этом потом. Значит, говоришь фотоаппарат купил?

– Да. «Зоркий». И фотографировал уже. Хочешь карточки посмотреть?

– А ну покажи.

Асылбек достал из кармана около десятка фотографий и начал по одной показывать больному.

– Это наш дом… Лена… А это я тут, у дерева… А это кладбище… Вот могила твоя…

– То есть как это, могила моя? – опешил Александр Иванович.

– Да, твоя, – подтвердил Асылбек. – Вот, видишь, памятник. А на памятнике надпись. Читай. У тебя теперь глаза молодые. Разберёшь.

Александр Иванович вытер вспотевший лоб и прочитал витиеватую надпись, удостоверявшую в том, что под этим памятником покоится тело профессора такого-то. Словно последняя справка из домоуправления.

– Чёрт знает что! – сердито сказал он, возвращая фотографию. – Какой болван это придумал?

– Это не болван, а председатель вашего месткома.

– Иван Петрович?

– Иван Петрович. Видишь ли, когда ты застрелился и тебе сделали операцию, никто не знал, что делать с твоим собственным телом.

– Действительно! – озадаченно проговорил Александр Иванович. – Я и сам о нём не подумал. Ну, в конце концов сдали бы в прозекторскую и всё.

Асылбек покачал головой:

– Кто-то предложил это сделать. Но, говорят, против выступил председатель месткома. Целое совещание по этому вопросу собрал. «Не позволю, – говорит, – чтобы тело известного уч ёного осталось без похорон. Это, мол, нарушение наших общественных обычаев и ритуалов. Кто знает, что там получится из вашего опыта, а тело похоронить надо». Так и настоял на своём!

– И похоронили меня?

– Похоронили. С музыкой и речами.

– И ты там был?

Асылбек вздохнул:

– Был. И когда гроб в могилу опускали, даже… заплакал. Жалко ведь…

Профессор расхохотался:

– Ну, а как в ЗАГСе оформили?

– Не знаю, – в замешательстве ответил Асылбек.

А то ведь чёрт знает что может получиться! Придёёшь куда-нибудь, представишься: «Профессор Орлов», а в ответ: «Нет, мол, профессор Орлов умер. А кто вы такой – мы не знаем».

– А правда, как теперь у тебя с документами будет? – с любопытством спросил Асылбек. – Ты Орловым останешься или Стропилиным будешь?

– Стропилиным? – сердито переспросил Александр Иванович. – Этого ещё не хватало! Ну, положим, от всех этих почётных титулов можно ещё отказаться. Всё-таки именоваться профессором в двадцать четыре года не совсем прилично. Смешно даже. И всё-таки я – Орлов и хочу остаться только Орловым. В какое бы тело этот мозг не переехал – всё равно он мой. Я желаю получить новый паспорт именно на Орлова.

Асылбек усмехнулся:

– А как в милиции на это дело посмотрят? Там главное – фотокарточка.

Александр Иванович вздохнул:

– В самом деле, неразбериха какая-то, – смущённо сказал он. – Много будет всякой возни. И в военкомат придётся на учёт становиться. Военнообязанный же теперь…

Он озадаченно пожал плечами.

В дверь постучали. Вошла медсестра.

– К вам какая-то девушка пришла. Пригласить?

– Что ещё за девушка? – рассеянно спросил Александр Иванович.

– Не знаю. Говорит, что ваша невеста.

– Как невеста? – оторопело спросил Орлов.

– Лена, – тихонько напомнил Асылбек.

– Ах, чёрт возьми! – с досадой проговорил Александр Иванович. – Начинаются неприятности…

– Так позвать? – снова спросила сестра.

Профессор обречённо вздохнул.

– Зовите. Как-нибудь разберёмся…

Когда Лена робко отворила дверь, профессор, который до этого неторопливо расхаживал по палате, остановился и протянул ей руку.

– Здравствуйте. Очень хорошо, что вы зашли именно сейчас. Нам надо с вами поговорить о многом.

И он кивнул на табуретку, стоящую возле тумбочки.

– Присаживайтесь. А ты, Асылбек, сядь на койку.

Лена молча села. Профессор прошёлся по палате.

«Скажу ей всё, – решительно подумал он. – С этим надо кончать. Если раньше я колебался, потому что не мог предвидеть дальнейшую судьбу Кошкина, то теперь колебаться нечего. И жалость здесь бесполезна».

Он покосился на Лену и нахмурился.

«Только бы выдержал характер. Но отчего я так волнуюсь? Неужели даже мои чувства превратились в чувства двадцатичетырёхлетнего мальчишки! Этого ещё не доставало!»

Он молчал, не зная с чего начать разговор. Лена тоже молчала. Она, видимо, боялась говорить, чтобы снова не услышать странных и диких слов.

Профессор взволнованно ходил по комнате, искоса поглядывая на девушку. Молчание становилось тягостным.

– Боря… Борис Ефимович… – наконец запинаясь начала девушка.

– Оставьте, Лена, – с досадой сказал профессор. – Вы, вероятно, думаете, что перед вами всё тот же взбалмошный подпоручик Кошкин? Его больше нет.

Лена покраснела, вскочила с места и протянула руки к Александру Ивановичу:

– Наконец-то! Значит, этот кошмар кончился, и ты снова почувствовал себя прежним Борисом Стропилиным?

Александр Иванович отрицательно покачал головой:

– Нет, я – не Стропилин.

Лена отшатнулась:

– Но… кто же?

– Я – профессор Орлов.

Лена вздрогнула.

– Подумай, что ты говоришь! Александр Иванович умер. Я сама была на его похоронах.

Несколько секунд она с тоской всматривалась в лицо больного. Потом вдруг разрыдалась:

– Боря! Боренька! Когда же всё это кончится? Сначала ты вообразил себя подпоручиком, теперь – профессором… Я не могу больше.

Александр Иванович подошёл к девушке и взял её за руку.

– Не надо, – тихо сказал он. – Успокойтесь. Вы вс ё поймете. Я вам всё расскажу…

– Не надо мне ничего рассказывать, – сквозь слёзы проговорила Лена. – Я ничего не хочу слушать! Я хочу, чтобы ты оставался таким, каким был, каким я тебя всегда видела и любила…

И уронив голову на грудь Александра Ивановича, она продолжала плакать.

Профессор вздохнул и растерянно посмотрел на Лену.

– Лена… Леночка… Не плачьте. Бедная! Сколько же вы перестрадали из-за Бор… из-за меня! – сказал Александр Иванович.

«Да что со мной? – снова подумал он. – Неужели я… Да ведь это же молодость! Жизнь начинается снова!»

Да, жизнь начиналась снова. Впереди было всё: вторая молодость, работа, новые исследования, новые открытия…