Текст книги "Трое в одном"

Автор книги: Амит Залуцкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 8 страниц)

Глава 11. Карета без оглобель, но с дворянским гербом

С того дня, как произошёл этот памятный для Лены разговор, в поведении Кошкина наступил резкий перелом. Прежняя его болтливость исчезла. Он стал молчалив и угрюм.

Когда профессор всё так же добродушно заговаривал с ним, подпоручик только хмуро отвечал «да» или «нет».

Однажды он настойчиво потребовал:

– Прошу вас, господин доктор, отправьте меня в полк. Ведь я же теперь совершенно здоров.

– Но полка вашего больше не существует, – улыбаясь, ответил Орлов.

– Вы лжёте! – гневно крикнул подпоручик. – Может, по-вашему и Российской империи больше не существует?

– Да, империи не существует. Я давно хотел…

Но профессор не закончил. Разъярённый подпоручик грохнул кулаком об стол.

– Что-о? Да знаете ли вы, что за такие слова – в Сибирь! Я докладную напишу! Самому государю императору!

– Успокойтесь, подпоручик! – резко сказал Орлов. – Здесь командую я. Извольте мне подчиняться! Тем более, что я старше вас. И годами и чином!

Повелительный тон старого военного врача неожиданно усмирил разъярённого Кошкина. На вышколенного офицера николаевской армии этот тон подействовал гораздо сильнее, чем все прежние учёные доводы профессора.

«Однако неплохо их там выдрессировали! – отметил про себя Орлов. – По крайней мере, сейчас это мне на руку».

После этой стычки стало заметно, что Кошкин побаивается старого профессора. Изменилось его отношение и к Асылбеку: он теперь был с ним почему-то подозрителен и молчалив.

И только к Лене подпоручик привязывался всё больше и больше. Кто знает, может быть, вместе с телом Бориса Стропилина он унаследовал и его любовь?… Во всяком случае, в обществе Лены Кошкин был по-прежнему разговорчивым и откровенным.

Как-то раз, потрогав свои отрастающие усы, он неожиданно спросил:

– Нет ли у вас, барышня, зеркальца? Сколько раз просил этого болвана доктора прислать мне, а он всё забывает.

Зеркало у Лены было. Она машинально расстегнула сумочку и… замешкалась. Ей вспомнились предостерегающие слова профессора:

– Ни в коем случае не давайте ему зеркала!

Но почему же? В чём дело? Он так и не объяснил…

Неожиданно она почувствовала какую-то досаду, чувство противоречия вспыхнуло в ней. После той тяжёлой сцены в беседке она даже испытывала какую-то враждебность по отношению к профессору. Возможно, это и заставило её вытащить зеркало и протянуть его Кошкину.

– Возьми!

Подпоручик взял зеркало, поднёс его к лицу и вдруг отшатнулся и побелел.

– Что с тобой? – испуганно спросила Лена.

Подпоручик посмотрел на неё глазами, полными ужаса и растерянности, и тихо, почти шёпотом, проговорил:

– Это… Это не я!

– Как не ты!

– Не я! Облик не мой, – повторил подпоручик и снова поднёс зеркало к лицу.

Лене стало страшно… А вдруг она сделала что-то ужасное и непоправимое… Она хотела взять зеркало, но Кошкин отвёл её руку.

– Погодите!

Несколько секунд он с недоумением разглядывал своё изображение. Потом с горечью прошептал:

– Что они со мной сделали?!

И, круто повернувшись к Лене, взмолился:

– Барышня! Милая вы моя! Христом-богом прошу: увезите меня отсюда. Пропаду я здесь! Чует моя душа – доктор и его помощник, Акбар этот, с нечистой силой якшаются. Заколдовали они меня. Ей-богу, заколдовали!

– Боренька!… – с тоской прошептала девушка.

Но Кошкин не слушал её. Он был взволнован и испуган. Его трясло, как в лихорадке.

– Что же это?… – бормотал он. – Асылбека, князеньку, любил, души в нём не чаял, заботился о нём, человеком сделать хотел… А он… Ведь заодно с этими супостатами! Недавно что-то сказал я, – гляжу, он с доктором перемигнулся. А я-то заметил. Меня-то не проведёшь!

И он откровенно начал рассказывать Лене:

– Страшно мне, барышня! Как перед господом-богом говорю – страшно. Против черкесов на Кавказе воевал – не боялся. А нечистую силу боюсь. И греха в этом не вижу. Вот давеча лежу, сплю, – слышу, кто-то моей головы коснулся. Хочу глаза открыть – не могу. Крикнуть хочу – тоже не могу! Зельем каким-то, наверное, опоили. А ведь чувствую, всё чувствую. Колдуют они. Что-то гудит, какие-то железки с верёвочками к голове прикладывают… Страшно! Что они со мной делают, а? И вот теперь… Облик-то не мой! Что ж это такое? Куда я попал, сударыня?! Зачем они надо мной все эти штуки проделывают?

Лена вздохнула.

– Успокойся, Боренька. Ну, успокойся.

И ласково провела рукой по его волосам.

«Что же с ним происходит?» – с тревогой думала девушка.

Всю ли правду сказал ей профессор? Каким-то шестым чувством она безошибочно угадывала: Орлов что-то скрывает, что-то не договаривает. Но что? Этого девушка не могла понять.

«Что они делают с Борисом? – раздражённо думала она. – Как они смеют!» В конце концов он принадлежит ей – больной ли, здоровый, – он её будущий муж. Она сама имеет право распорядиться его судьбой.

Довольно! Она увезёт его. Увезёт к родным. Там, в тихом селе, без врачей, Борис за лето придёт в себя, выздоровеет. А если не выздоровеет… Ну что ж… Тогда она последует совету профессора и сама начнёт учить Бориса всему заново. Но только – сама.

– Боря! – решительно сказала она. – Хочешь поехать к моим родителям, в колхоз?

– В колхоз? – переспросил Кошкин. – А что это такое – колхоз?

– Ну, в село, – в отчаянии сказала Лена. – В деревню!

– Там имение вашего батюшки?

– Да, допустим. Так что – едем? Только сейчас. Сию минуту! Я увезу тебя потихоньку, без разрешения Александра Ивановича.

– Едем! – радостно сказал Кошкин. – Велите закладывать карету.

И Лена решила действовать. Через минуту она сказала сидящей в коридоре дежурной сестре, что сейчас вернётся, и вышла из клиники.

Минут пять она стояла на улице, оглядываясь по сторонам, чтобы взять такси. Но такси не было. Несколько раз она пыталась остановить проезжающие мимо машины, но ни одна из них не останавливалась. И в то же время у самых ворот клиники стояла «Волга» с красным крестом на боку. Водитель, развалясь на сиденье, читал книгу.

Наконец девушка не выдержала и решительно подошла к «Волге».

– Послушайте! – окликнула она шофёра. – Мне нужно отвезти домой выздоровевшего из этой клиники. Можно?

Водитель отложил книгу и разулыбался хорошенькой девушке.

– Вообще-то рабочий день кончился. Я собирался в гараж. Но если вам так уж нужно…

– Будьте добры… – умоляюще сказала девушка.

– А далеко?

– Полчаса езды, не больше.

– Гм… – глубокомысленно проговорил водитель, но потом снова улыбнулся: – Только ради вас! Давайте быстрее!

Лена вернулась к Борису, сказала, чтобы он был наготове, потом снова вышла в коридор и обратилась к дежурной сестре:

– Где Александр Иванович?

– До вечернего обхода будет дома.

– Будьте любезны, позвоните, чтобы он немедленно пришёл сюда.

– Что случилось?

– У больного сильная головная боль.

И, видя, что дежурная колеблется, Лена быстро сказала:

– Да вы не беспокойтесь, никуда он не денется. Идите, я подежурю. И оставьте мне ключ: если придёт Акбар Мамедович или Асылбек, я открою.

Ничего не подозревавшая сестра отдала девушке ключ от входной двери и поднялась на второй этаж к телефону. Лена бросилась в сад – туда, где ждал её Кошкин.

– Скорее!

Она положила на стол заранее приготовленную записку для Орлова. Потом, схватив Кошкина за руку, почти бегом провела его через коридор во двор и потащила к воротам.

– Садись, Боря. Скорее только, скорее!

– Позвольте, Елена Александровна, – удивлённо сказал Кошкин. – Чего ж торопиться, ежели карета даже не запряжена. Где же, по крайней мере, кучер?

Водитель, который в этот момент протирал лобовое стекло, усмехнулся и ответил:

– Кучер – я.

– А где лошади, любезный?

Водитель похлопал по капоту.

– Вот.

На слуг обижаться не подобало. И поэтому Кошкин только деланно захохотал.

– Однако шутник ты, любезный! Спрятал в коробку целую тройку? Ха-ха-ха!

– Здесь не тройка. Здесь семьдесят лошадиных сил.

– Ха-ха-ха! – искренне залился Кошкин.

Потом с любопытством оглядел длинный изящный корпус машины и слегка дотронулся до нарисованного на боку красного креста.

– Ишь ты! Карета с дворянским гербом! – с уважением проговорил он и спросил: – Чей это герб, любезный?

– Наш, – коротко ответил водитель.

– Княжеский или графский?

– Нет, медицинский.

– Однако ты дерзок, братец! – с некоторой обидой сказал Кошкин. – Видно мало тебя, подлеца, на конюшне пороли.

Лена, покраснев от смущения, потянула Кошкина за руку и виновато посмотрела на водителя. Тот усмехнулся, подмигнул ей и украдкой покрутил пальцем у лба: понимаю, мол, спятил парень, да мне-то что? – на больных не обижаются…

Впрочем, Кошкин уже не обращал на него никакого внимания. Восхищение шикарной каретой с дворянским гербом явно подавляло все остальные чувства впечатлительного подпоручика. Он с благоговением обошел машину.

Вдруг лицо его вытянулось.

– Позвольте! – озадаченно спросил он. – Где же оглобли?

Водитель сдержанно прыснул. Лена страдальчески опустила глаза.

– В самом деле, где оглобли? – настойчиво повторил подпоручик. – И где лошади? Почему до сих пор не привели лошадей? Неужто я, дворянин, подпоручик Кошкин, ждать должен?!

– Да вы садитесь, чего уж там… – сказал водитель. – Ехать пора.

Кошкин побагровел.

– Ты что? Разыгрываешь меня, скотина! – угрожающе проговорил он. – Не советую-с! С подпоручиком Кошкиным шутки плохи. Да-с!

Он сжал кулаки и медленно двинулся к водителю. Парень растерялся. Но в эту минуту Лена взяла Кошкина за рукав и сказала с жалобной и в то же время нежной настойчивостью:

– Боренька! Сядь, ради бога. Прошу тебя, сядь рядом со мной…

Лицо Кошкина тотчас же прояснилось.

– Слушаюсь и повинуюсь, Елена Александровна! – любезно сказал он и покорно полез в машину.

Водитель торопливо спрятал тряпку под сиденье, захлопнул дверку и включил зажигание. Машина фыркнула и плавно тронулась.

Побледневший Кошкин, инстинктивно ухватившись за скобу, растерянно зашептал:

– Господи, боже мой! Спаси и помилуй от всякой нечисти… Святые угодники!…

Лена решила вмешаться.

– Послушай, Боренька. Помнишь, ты мне рассказывал о железной дороге между Петербургом и Москвой?

– Да, сударыня, – пролепетал бывший офицер двадцать второго пехотного полка. – Прошлой осенью я ездил по чугунке, но ведь это же…

– Это такая же машина, как и паровоз. Только по-другому устроена. И, конечно, нечистая сила здесь не при чём.

Спокойные слова девушки и невозмутимый вид водителя привели в себя бедного Кошкина. Он постепенно оправился от страха и уже с любопытством посматривал по сторонам улицы, по которой проносилась «Волга».

– Что за чепуха! – бормотал он. – Да у нас, в Козлове, таких домов отродясь не было…

Машина плавно летела по асфальту. Вот она сделала поворот и пошла по одной из центральных магистралей города, временами останавливаясь перед светофорами.

Вдруг Кошкин воскликнул:

– Сударыня! Поглядите, какой чудный дом – сплошное стекло!

С правой стороны проплыло здание кафе. Сквозь широкие окна были видны сидящие за столиками люди. На плоской крыше, у самого барьера, под полотняным зонтом сидели три девушки и, посматривая вниз, лизали мороженое…

– Из чего сделан сей дом? – спросил Кошкин, не отрывая взгляда от здания.

«И это говорит инженер-строитель!» – с горечью подумала Лена.

Впрочем, Кошкин и не ждал ответа. Он был возбуждён до предела. Он казался ребёнком, попавшим в сказочную, неведомую страну: восторженно кричал и радовался каждой мелочи, на которую никто из его спутников не обращал никакого внимания.

Мальчишка-велосипедист неожиданно развеселил его до слёз.

– Глядите, сударыня! Сам себя везёт! Сидит, крутит ногами и – едет! Потеха!

Широко открытыми глазами смотрел он на появившийся рядом мотоцикл. Мотоцикл был с люлькой, а в люльке сидела женщина.

Кошкин расхохотался:

– Баба-яга в ступе! Ей-богу, баба-яга в ступе! Ох, и умора!

За городом движение стало меньше. Машина, вырвавшись на простор, быстро набирала скорость.

Кошкин беспокойно заёрзал.

– Послушай, дорогой! – сказал он водителю. – Нельзя ли того… потише?

– Девяносто километров в час. Нормально.

– Девяносто вёрст? – робко переспросил Кошкин. – За один час?

– За один час.

– Боже мой! А вдруг – яма? Или, скажем, ухаб?

– На наших дорогах ухабов нет, – с улыбкой ответил шофёр, глядя на поблескивающий впереди асфальт.

Кошкин с сомнением покачал головой:

– Э-э, любезный! Уж я-то знаю русские дороги…

Машина повернула в сторону гор. Впереди, сквозь лиловое марево, тускло поблескивали ледяные вершины Киргизского хребта. С каждой минутой они росли, увеличивались и теперь уже были видны чётко и резко.

Кошкин, внимание которого до сих пор было поглощено дорогой, вдруг ошеломлённо воскликнул:

– Сударыня! Что это?

– Где? – не поняла Лена.

– Горы!

– Да, горы. А что?

– Но где мы находимся, сударыня? Я ничего не понимаю! Сначала этот странный южный город, который чем-то напоминает италийские города, а теперь – эти вершины… Может быть, это Альпы?

– Это Ала-Тоо.

– Ала-Тоо? Не слышал. Что это – часть Альп?

– Ала-Тоо выше, чем Альпы. Ты знаешь высоту Монблана?

– Нет…

– Монблан – величайшая вершина не только Альп, но и всей Европы. Её высота четыре тысячи восемьсот десять метров над уровнем моря. А вон та гора… Видишь, прямо перед нами?

– Вижу.

– Это пик Западный Аламедин. Его высота четыре тысячи восемьсот семьдесят пять метров!

– Выше самой высокой вершины в Европе?

– Да.

Кошкин расхохотался.

– Шутить изволите, сударыня! И потом… разве мы не в Европе?

– Мы в Азии.

– Господи, но мы же с вами русские! Разве, сударыня, мы не в России?

– В России. И в то же время в Киргизии.

– В Киргизии? – озадаченно переспросил Кошкин. – А что такое Киргизия? Где это? Я ничего не слыхал о такой стране.

Лена растерялась. И в тот же момент она вдруг впервые подумала, что всё это она объясняет Борису вполне серьёзно, как человеку, действительно не знающему самых элементарных вещей. Или она уже настолько вошла в эту роль, что сама невольно стала верить в существование офицера Кошкина? Но, может, это даже лучше, правдоподобнее?

– Ты, Боря, как офицер, вероятно, должен был изучать географию?

– О, Елена Александровна, я люблю эту науку. У нас в кадетском корпусе был чудесный учитель географии.

– Разве он ничего не рассказывал вам о Средней Азии?

– Как не рассказывал? Рассказывал. Вот вы изволили упомянуть о Киргизии. Но я хорошо знаю, что такой страны не существует. Есть, правда, киргизские степи. Это за Оренбургом. Там, где Большая Орда и Малая Орда. Они тянутся до самого Хивинского и Кокандского ханств.

Лена кивнула.

– Вот-вот! Мы сейчас и находимся в одном из городов бывшего Кокандского ханства.

– Шутите? – оторопело спросил Кошкин.

– Нисколько. Это бывший Пишпек. Теперь город Фрунзе.

– Вот как!…

Кошкин умолк и задумался…

Машина уже подъезжала к небольшому селу. Лена указала водителю на беленький саманный домик на окраине села, и сказала:

– Вот сюда.

А через минуту подпоручик услышал, как девушка объявила ему:

– Мы приехали, Боря!

Глава 12. Запчасти… человеческого тела

В то время, когда Лена осуществляла дерзкий план похищения своего жениха, ничего не подозревавший Александр Иванович вместе с Асылбеком мирно сидели на веранде и пили чай.

Они только что кончили работать в саду. Александр Иванович любил физический труд и считал, что любой человек должен непременно заниматься им хотя бы два-три часа в день. К этому же он стремился приучить и Асылбека.

Правда, иногда между ними разгорался спор.

Вот и сегодня Орлов сказал, вернувшись из клиники:

– Бери-ка лопату. Почистим арык.

Асылбек воспротивился:

– Мне на стадион надо. Сегодня интересная футбольная встреча.

– Успеешь! – недовольно проговорил старик. – Тоже мне болельщик нашёлся.

Асылбек нехотя взял лопату и пробурчал, что если уж укреплять своё тело, то лучше всё-таки заниматься спортом, а не этой дурацкой чисткой арыков.

Александр Иванович рассердился:

– Спорт – спортом, а работа – работой. Спорт служит для того, чтобы сделать человека сильным и выносливым в труде. А спорт ради спорта – это чепуха. Это как искусство ради искусства. Не будешь же ты по целым часам молоть бессмыслицу только для того, чтобы упражняться в красноречии. Скороговорки – хорошее дело. Но глупо посвящать им много времени.

– Спорт – не скороговорки, – упрямо сказал юноша. – Спорту можно посвятить и целую жизнь.

– Но для чего? – не унимался старик. – Всю жизнь тренироваться в прыжках, чтобы на старости лет иметь право заявить, что однажды на таких-то соревнованиях прыгнул выше всех? Глупо! Прыгнул и прыгнул – что тут такого? Кому какая от этого польза? Можно и плюнуть дальше всех. Тоже развитие определённых мышц. Не-ет, голубчик! Всё должно быть осмысленным и полезным. Если ты взял лопату, выкопал яму и посадил дерево, – считай, что сделал полезное дело: поупражнял свои мышцы и дал жизнь дереву, которое сто лет будет приносить людям плоды. А если ты столько же усилий затратил на размахивание гирей, – гордиться нечем.

– Я на футбол собрался, а не гирей размахивать, – раздражённо сказал Асылбек.

– А это ещё хуже! Это уже не спорт, а чёрт знает что – просто азарт. Ненавижу! Сидит на трибуне какой-нибудь обрюзглый, жирный дядя с брюшком, который без персональной машины шагу ступить не желает, – сидит и орёт, болеет. Спортом, видите ли, занижается! Футбол, видите ли, обожает! Тьфу!

Старик сердито сплюнул. Асылбек вздохнул и ничего не ответил. Он знал эту слабость Орлова и вообще-то старался избегать таких споров.

Замолчал и старик, видя, что спорить уже не с кем. Так молча они и почистили арык.

А когда вернулись в дом, Александр Иванович добродушно усмехнулся и сказал:

– Ладно, не сердись. Всё равно на футбол уже опоздал. Пойдём-ка лучше посидим на веранде. Пока чай закипит, я тебе о вчерашней операции расскажу.

На веранде они и помирились. Профессор, удобно устроившись в жёлтом плетёном кресле, рассказал об операции, а потом увлёкся и повёл разговор о методе пересадки тканей и целых органов.

– Знаешь ли ты, какие большие возможности открывает медицина в области так называемой починки человеческого организма?

– Починки? – удивился Асылбек.

– Да. Именно починки. В буквальном смысле этого слова. Учёные изучают жизнь изолированных частей человеческого тела для того, чтобы со временем научиться заменять повреждённую часть тела такой же, но вполне здоровой частью погибшего человека. Работа в этом направлении ведётся уже давно. Еще в начале нашего века сибирский учёный Кулябко вырезал сердце из трупа ребёнка, погибшего от воспаления лёгких. И через двадцать часов оживил это сердце.

Асылбек усмехнулся:

– Представляю, какая это была новость в то время!

– Тогда это казалось чудом, – подтвердил Александр Иванович. – И печать всего мира расписывала это «чудо» на разные лады. Но профессор Кулябко пошёл дальше. Через пять лет после этого опыта, в 1907 году, ему удалось оживить и сохранить в живом состоянии отрубленные головы холоднокровных животных.

– Этот профессор ещё жив? – спросил Асылбек.

– Нет, он умер в тысяча девятьсот тридцатом году. Но последователи профессора Кулябко продолжают его работу. Несколько лет назад московский исследователь Андреев оживил сердце ребёнка через девяносто шесть часов после смерти.

– Через четверо суток?

– Да, ровно через четверо суток! Это пока предельный срок, который знает наука.

– А интересно, пытались ли оживлять мозг?

– Мозг оживлять значительно труднее, чем сердце. Но всё-таки было доказано, что и мозг может быть оживлён. В 1928 году на съезде физиологов и биохимиков наши московские исследователи Чечулин и Брюхоненко демонстрировали интересный опыт. Как сейчас помню этот удивительный эксперимент. На тарелке лежала голова собаки, отрезанная от туловища. В кровеносные сосуды головы, питающие мозг, особым аппаратом ритмически нагонялась кровь. И вот на глазах у нас голова стала оживать. Уши её начали вздрагивать и двигаться. Глаза зорко смотрели на людей. Когда к её рту подносили кусок мяса, ноздри её шевелились, и она делала глотательные движения.

– Здорово! – восхищённо сказал Асылбек.

– Все эти удивительные опыты, – продолжал профессор, – представляют большой интерес не только в теоретическом, но и в практическом отношении. Наш академик Филатов достиг, например, того, что стал заменять помутневшую роговицу глаза прозрачной роговицей, взятой у другого, погибшего, человека. И слепой снова начинал видеть. Вообще, достижения в области пересадки огромны. Теперь уже научились пересаживать отдельные кости и даже целые суставы, например коленный. В последнее время ведутся смелые опыты с пересадкой отдельных органов. Правда, ещё в начале нашего века учёный Каррель с успехом пересаживал собакам почки и целые конечности, но теперь хирурги пошли значительно дальше…

– Погоди, – перебил Асылбек. – А это правда, что теперь уже научились пересаживать даже сердце? В каком-то молодёжном журнале я однажды прочёл, что один наш учёный уже работает в этой области.

– Ты, вероятно, читал о Владимире Петровиче Демихове? – спросил Александр Иванович.

– Да, – подтвердил Асылбек. – Его фамилия была, кажется, Демихов.

– О-о-о! – с уважением протянул старый профессор. – Демихов, несмотря на свою молодость, известен как большой учёный. Этот бывший слесарь начал экспериментировать в области хирургии, когда ещё был студентом университета – накануне войны. Уже тогда он выдвинул идею создания искусственного сердца, механического.

– Вместо сердца – мотор? – недоверчиво спросил Асылбек.

– А почему бы и нет? Собственно говоря, что такое сердце? Своеобразный насос, который перегоняет по телу кровь. Так не всё ли равно: что будет перегонять эту кровь – сердце или мотор?

– А вдруг этот мотор испортится?

– Так ведь и сердце портится. Но сердце, пожалуй, ремонтировать труднее, чем мотор.

Асылбек скептически покачал головой.

– Ну, если уж так рассуждать, то многие части человеческого тела можно будет заменить искусственными.

– А это, кстати, уже делается, – подтвердил профессор. – Возьми обыкновенные очки. Для многих людей они уже стали как бы частью их глаз. Но скоро очки отойдут в прошлое. Теперь из пластмассы акрилата научились делать даже хрусталики для глаз. Они возвращают человеку нормальное зрение. А протезы зубов? А новые, усовершенствованные протезы рук и ног, которые работают под действием биотоков? Видишь ли, Асыл, пересадка органов от одного организма к другому – очень сложный процесс. Организм борется против всякого чужеродного белка. А вот пластмассовые органы можно смело ставить любому человеку: организм их просто не замечает, считая своими. Ещё совсем недавно, если у человека выходили из строя сердечные клапаны, он был обречён. А сегодня их делают из органического стекла! Пластмассовые плёнки могут заменять барабанные перепонки в ухе человека, а трубка – пищевод. Если человек сломал ногу, ему проходится долго лежать в гипсе. А сейчас разрабатывается клей для сращивания сломанных костей. Таким клеем можно исцелить человека за несколько дней. Уже существует и успешно применяется клей для кишок и кровеносных сосудов. А ведь сшивание их ещё совсем недавно было трудным и болезненным делом. Между прочим, делая операцию на теле Бориса Стропилина, мы пользовались именно этим клеем. Конечно, у нас ещё много технических трудностей. Но ведь техника-то на месте не стоит, движется.

– Но ты начал рассказывать о Демихове, – напомнил Асылбек.

– Да, о Демихове. Так вот Демихов вскоре отошёл от своей попытки заменить сердце мотором. Созданное им искусственное сердце из резины и металла оказалось несовершенным, ненадёжным и работало лишь короткое время. Тогда Демихов пошёл по другому пути. В технике этот путь называют дублированием.

Он решил пересадить здоровому организму второе сердце. И добился этого. Собаки, на которых он делал допыты, жили с двумя сердцами по месяцу и больше. А один пёс Гришка прожил со своим и чужим сердцем сто сорок один день – почти пять месяцев! Но Демихов пересаживал собакам не только сердца. Он пересаживал и головы. В его лаборатории можно увидеть животных с двумя головами. Любопытно, что после того, как сообщения о пересадке голов появились в печати, Демихов получил немало писем молодых людей, у которых болезнь или несчастный случай безнадёжно парализовали всё тело. Они просили хирурга пересадить их голову на оживлённое туловище только что умершего молодого человека…

Профессор умолк. Он задумчиво смотрел, как подувший с гор ветерок срывал последние лепестки с отцветающих яблонь.

Асылбек сидел рядом и думал о том, что рассказывал старый хирург. И вдруг он вспомнил коллекцию Ильи Фёдоровича.

«Да ведь это же целая кладовая запасных частей человеческого тела!» – подумал он.

Он сказал об этом Александру Ивановичу и стал с жаром рисовать заманчивую картину, как устроить целую фабрику таких запасных частей человеческого организма. Тогда в любом несчастье больному можно было бы сразу помочь: заменить разрушенный раком желудок, убрать изъеденные туберкулёзом лёгкие и на их место поставить совершенно здоровые. Да мало ли чего не бывает в жизни с такой сложной машиной, как человеческий организм! Он портится, и его обязательно надо ремонтировать.

– Об этом давно уже думают наши учёные, – проговорил Александр Иванович. – В лаборатории того же Демихова уже разрабатываются способы поддержания оживлённых органов в живом состоянии. Правда, Демихов пользуется совсем другим методом, чем мой дед. Он сохраняет оживлённые организмы в специальных пластмассовых футлярах. Прямо в этих футлярах он и подключает их к животным снаружи.

Асылбек хотел было что-то сказать, но в этот момент зазвонил телефон. Александр Иванович тяжело поднялся и взял трубку.

– Это кто?… Дежурная сестра?… А что случилось?… Так… Жалуется на головную боль… Гм… Ну, хорошо, приеду, приеду. Кстати, кто сейчас у него… Лена? Отлично…

Он положил трубку и начал переодеваться. И когда ему осталось только обуться, телефон зазвонил снова.

– Послушай, Асыл, – сказал профессор и, кряхтя, стал натягивать туфлю.

Асылбек снял трубку. Через секунду лицо его вытянулось, и он испуганно крикнул:

– Дедушка! Случилось несчастье: Кошкин бежал из клиники.

Туфля выпала из рук старика.

– Что?!

Бледный, встревоженный, он быстро подошёл к телефону.

– Как это произошло? – крикнул он. – Так… Да знаете ли, голубушка, что вы наделали?! Да, да!… Искать! Немедленно искать!… Где угодно! А больной чтобы был на месте!

Он швырнул трубку и в ярости стукнул кулаком по столу.

– Дурёха! Да ведь она погубит его!