Текст книги "Золото Серебряной горы"

Автор книги: Алла Озорнина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц)

Глава 6. Благодатный на горизонте

Минут десять шли молча.

Тишину нарушил Ильин.

– Ладно, слушай дальше, – сказал он. – Поспеваешь за мной?

– Поспеваю, – отозвался Петька, на всякий случай, приготовившись слушать очередную порцию кошмаров. Теперь он понял: рассказы-ужастики и книжки из серий «Страшилки» или «Мурашки по коже», не стоящие никакого внимания, мелочи. К тому же выдуманные писателями. Но когда в нескольких шагах от тебя гремят кандалами призраки и издают душераздирающие вопли…

– Так вот, – продолжал Геннадий Борисович. – Примерно месяц тому назад, а может, чуть раньше, два наших горных инженера, Георгий и Григорий, решили сходить к Серебряной горе, чтобы развеять вздорные, как им казалось, слухи. Пошли они днем, и с концом.

– Как – с концом?

– Ну больше с тех пор их никто не видел.

– А их искали? – спросил Петька, к этому времени почти полностью переключившийся на новый рассказ учителя.

– Разумеется.

«Ну и делишки творятся в этих местах, – подумал Бумажкин. – Вот тебе и «островок российского благополучия». Да до такого, пожалуй, сама бы Агата Кристи не додумалась».

Воспоминание о книге, прилипшей ко дну сумки, вызвало у Петьки приступ тревоги. «А может это она притягивает в мою жизнь такие кошмары? – пронеслось в голове. – Впрочем, вряд ли. Все это началось еще до моего появления здесь. Хотя, конечно, неплохо бы на время расстаться с этой сумкой. По крайней мере, не таскать ее за собой, как это приходится делать вот уже третьи сутки».

Размышления Петьки прервали слова Геннадия Борисовича.

– Это еще не все. То, что ты сейчас узнаешь, имеет некоторое отношение к тебе.

«Ну, этого еще не хватало!» – подумал Петька.

– Дело в том, что вместе с Георгием и Григорием должен был пойти и твой родственник, Михаил Дмитриевич. Мало того, именно он и подговорил их пойти на старый рудник и проверить, что же все-таки там творится.

– И почему же он не пошел? – спросил Петька, чувствуя, что хотя и не знаком с дядей Мишей, все же ему не очень-то приятно было бы узнать о нем что-либо не очень хорошее.

– В самый последний момент его разбил радикулит.

«Да что же это за человек такой? – недоумевал про себя Бумажкин. – Пишет одно, а на деле совершенно другое. Рудник, мол, развивается, работает, да даже не один, а два, живем, как при коммунизме, зарплату платят исправно, преступности никакой. А на деле – люди уже несколько лет денег не видят, один рудник почти не работает, в другом – души замученных стражников беснуются. Горные инженеры, что восемьдесят лет назад, что сейчас, куда-то исчезают. И обо всем этом – ни слова. Скорей бы увидеть этого родственничка, что ли. Впрочем, не удивлюсь, если и фотография, которую он прислал, не его, а какого-нибудь соседа. Да и про ботанический сад, наверное, напридумывал. Итак ясно, что фигня все это!»

Теперь вокруг было тихо, спокойно, и Петька постепенно пришел в себя. Лес остался позади, и перед путниками раскинулась белая бескрайняя равнина.

– Ну вот, почти пришли, – облегченно вздохнул Геннадий Борисович. – Благодатный на горизонте. Сейчас только через поле перейдем.

– Где Благодатный, где? – спросил Петька и напряженно всмотрелся в даль. Он, конечно, не ожидал увидеть праздничную иллюминацию поселка, о которой так красочно писал дядя Миша, но по крайней мере должны же быть хотя бы единичные огоньки…

– Да вон, вон! – с воодушевлением воскликнул учитель и показал рукой совсем в другую сторону. – Хоть бы сегодня электричество не отключили, что ли, – уже без особого энтузиазма добавил он, – а то в последние два года в основном только при свечах и живем.

«Отпад!» – подумал Петька и изо всех сил напряг зрение. Наконец, с большим трудом он рассмотрел вдалеке большое темное пятно.

– Там?

– Ну конечно! – радостно закивал Геннадий Борисович. – А вот еще вглядись, видишь самое темное место? Это Америка. То, что посветлее – Индонезия. И совсем светлое – Индия.

Ничего такого не увидел Петька в темнеющем вдалеке пятне, но снова вспомнил услышанный в поезде разговор, и ему многое стало ясно.

– Это что, у вас районы так называются? – все же решил уточнить Бумажкин.

– Не официально, конечно. Просто жители поселка, не знаю почему, их так окрестили. Возможно, сказалась подспудная тяга к путешествиям, к знакомству с новыми странами.

Геннадий Борисович с нескрываемой гордостью, не отрываясь, смотрел на раскинувшийся вдали Благодатный.

«А что, дядя Миша прав, – подумал Петька, – по освещенности с этим поселком действительно ни один город в мире не сравнится. В том числе Нью-Йорк и Лос-Анджелес».

Глава 7. Дядя Миша

Буквально пятнадцать минут спустя путники уже бодро шагали по поселку Благодатный. Петька ощутил, что у него появилось второе дыхание и от усталости не осталось и следа.

На улице не горел ни один фонарь. И если бы не огромный месяц над головой, то, пожалуй, и в двух метрах ничего не было видно. Сквозь неплотно закрытые ставни просачивался желтоватый свет.

– Ну вот и пришли, – сказал Геннадий Борисович, останавливаясь у одной из калиток. Залаяла собака. – Сабля, свои! – прикрикнул учитель и изо всех сил закричал: – Дмитрич, а Дмитрич, открывайте! Я вам радость привез. – Скрипнула дверь. Из темного проема послышался бодрый, почти молодой голос:

– Геннадий Борисыч?

– Да, я!

– Прибыл?

– Ну да!

Над крыльцом зажглась тусклая лампочка, и Петька увидел, как с него стремительно сбегает высокий сухощавый мужчина в полушубке.

– Сабля, свои! – гаркнул он на не перестающую лаять собаку, выскочил на улицу и сгреб учителя в охапку. – Ну, какое место занял? – секунду спустя, отойдя в сторону, спросил он.

– Первое, Дмитрич, первое!

– Ну вот, а я что говорил! А ты ведь не верил!

Дядя Миша, словно ребенок, бегал вокруг Ильина, радовался, заглядывал ему в глаза, махал руками. Петька, незамеченный родственником, и, видимо, забытый лучшим учителем страны, сиротливо жался к забору. Ему было обидно и одиноко. И зачем только перся в такую даль?

– Я так и знал, Борисыч, что так будет! – продолжал восклицать дядя Миша. – Да что же мы на улице-то стоим, пошли чаевать!

– Какое чаевать, у меня уроки с утра, – ответил учитель. («Да что же он на самом деле обо мне забыл, что ли?» – с досадой подумал Петька). – Да и пришел-то я вовсе не для того, чтобы похвастаться первым местом. Я вам, Дмитрия, родственника привез.

– Какого еще родственника? – насторожился дядя Миша. – Никаких родственников у меня здесь нет!

– Нет, вы ошибаетесь, – сказал Ильин, в недоумении оглядываясь по сторонам. – Петя, где ты?

Петька отошел от забора и приблизился к дядьке.

– Постой, постой, – сказал тот, склонившись над Петькой, который оказался ему как раз по грудь, – а ну-ка… Петька, что ли? Бумажкин?

Петька даже глазом моргнуть не успел, как родственник, словно малого ребенка, поднял его вверх и, запрокинув голову, вглядывался в его лицо. Петьку уже лет десять так никто не держал, ему стало неловко и он задрыгал ногами. «Видел бы кто из одноклассников, – пронеслось в голове, – засмеяли бы».

– Ну точно как на фотографии! – воскликнул дядя Миша. – Один в один!

Бумажкин про себя то же самое отметил: дядя Миша как две капли воды был похож на присланные им снимки. Стало быть, свои фотографии отсылал, не соседа.

– На отца похож, – заключил дядька, опуская Бумажкина на землю. – Только вот росточком-то больно мал. Не в нашу ты, Бумажкиных, породу, не в нашу. – И безо всякого перехода спросил: – А где же твой чемодан?

Петька молчал. Ему казалось, что с тех пор, как дядя Миша признал в нем родственника, он, Петька, попал в бурлящий поток, в котором потерял всякую способность соображать. Геннадий Борисович молча протянул Петькину сумку. Дядя Миша легко, словно пустую авоську, закинул ее за спину и пошел к дому, увлекая за собой Бумажкина.

– Ну спасибо, Борисыч, вот это радость, так радость! И кто бы мог предположить? Я вот все думал: чего это мне последние три ночи степной орел снится? А это, оказывается, ко мне московский орел летел! Сабля, да свои же!

Они уже были у крыльца, когда Петька вспомнил, что на нем же чужие вещи.

– Геннадий Борисович! – теперь уже он закричал. – А ботинки, а куртка! Когда мне их вернуть?

– Встретимся завтра! – послышалось из-за калитки.

Петька хотел спросить, где и во сколько, но в это время дядя Миша открыл перед ним дверь и втолкнул его в темноту. Петька с разбегу налетел на какую-то бочку.

– Тьфу ты, забыл предупредить, тут же капуста квашенная, мы-то привычные, обходим…

«Кто это – мы?» – подумал было Петька, но в это время распахнулась вторая дверь и он оказался в большой просторной, чисто побеленной кухне. У окна стояли давка и стол, у стены громоздился большой неуклюжий стол.

– Раздевайся, Петьк, чувствуй себя как дома!

Бумажкин снял с себя куртку, шапку и, нагнувшись, начал развязывать шнурки на ботинках. И тут дядя Миша огорошил его словами:

– То, что ты приехал, Петьк, это хорошо. Это очень даже здорово. Но вот почему же ты телеграмму не дал? Я бы тебя в самой Чите встретил!

Глава 8. Как в дореволюционной России

– Как – не дал? – опешил Петька. – Папа же во вторник специально на телеграф ходил.

– А сегодня что? Понедельник? Странно… По крайней мере, – дядька начал загибать пальцы, – так, среда – раз, четверг – два, пятница – три… Ну по крайней мере к субботе-то телеграмма должна была дойти. Не письмо же!

«Это что ж за телеграмма, которая идет пять дней? – удивился про себя Бумажкин. – А письмо тогда – сколько?»

– Дядя Миша, но почему до вас так долго телеграммы идут? – спросил он, снимая ботинок. – Мы с папой считали, что уж к среде-то, самое позднее, вы должны были ее получить.

– Конечно, – согласился дядя Миша. – К среде бы и пришла, если б мы в райцентре жили. Так ведь от нас-то до туда двадцать три километра!

Тут Петька совсем растерялся. Ведь для телеграммы и двадцать три километра, и двести тридцать – не расстояние.

– Ах, да ты же ничего не знаешь! Дело в том, что почты-то у нас нет. Ее два года, как закрыли, – пояснил дядя Миша. – И всю корреспонденцию привозит муж нашей начальницы, Борька.

– У него что, свой транспорт? – поинтересовался Петька, принимаясь за второй шнурок.

– Какой там! Транспорта-то у нас ни у кого нету. Лыжи у него – транспорт. А летом пешком бегает. Что ему, молодой еще. И шестидесяти нет.

– Как – пешком? – изумился Петька, вспомнив, с каким трудом далась ему дорога через лес. – В такую даль?

– Да какая ж это даль? – засмеялся дядя Миша. – Я ж говорю, двадцать три километра всего. Пробежаться туда и обратно одно удовольствие. У нас тут есть деревни и за сорок, и за пятьдесят километров. И ничего себе, ходят. А что делать? Прижмет, так и побежишь…

«Ни фига себе, – подумал Петька, – третье тысячелетие на дворе, люди скоро другие планеты будут осваивать, клонирование изобрели, а тут – пешком из деревни в деревню ходят. Ну прямо как в дореволюционной России».

– А с Борькой я разберусь, – продолжал дядя Миша, – опять, поди, напился, вот и не сбегал в райцентр. Ну ладно, проходи, чай варить будем.

– А с чем вы его варите? – спросил Петька, усаживаясь на табурет.

– Как – с чем? – удивился дядька. – С водой… А в Москве с чем варят?

– У нас не варят, а кипятят…

Родственники недоуменно посмотрели друг на друга и замолчали.

– Да, дядя Миша, а где у вас тут санузел, – прервал паузу Петька, – руки помыть… С дороги ведь.

– Для рук вон, рукомойник в углу, видишь, а остальное, то бишь, нужник, в другом месте. Пойдем покажу.

Дядька подошел к двери. Поднялся и Петька.

– Э-э, нет, туда одеваться надо.

– На улице, что ли?

– Ну конечно. А где ж ему еще-то быть? Тут у всех нужники на улице, – ответил дядя Миша и так взглянул на Петьку, что тот понял: все его вопросы кажутся дядьке, мягко выражаясь, странными.

И все-таки он не удержался и еще спросил:

– Так вы что, его отапливаете?

На этот раз дядя Миша секунды три, не мигая, изучал Петькино лицо, словно пытаясь сообразить, о чем речь, потом почесал затылок и ответил:

– А че его отапливать-то? Там и так тепло… – И опять недоуменно покосился на Петьку.

В свою очередь тот бросил на дядьку непонимающий взгляд и начал натягивать ботинок.

– Постой, постой, – остановил его дядя Миша. – Здесь экипировка будет другая. А то хозяйство свое отморозишь. Эх, знал бы, что ты нарисуешься, у соседей бы чего-нибудь попросил. Ну ладно, подожди, я сейчас…

Он исчез в сенях и минут через пять вернулся, держа в руках какую-то одежду и серые валенки.

– Вот, смотри, – он вывалил все это кучей прямо перед Петькой. – Еле дотащил. Все топорщится… А вещички-то у меня, оказывается, ничего. – Дядька поднял с пола старую кроличью шапку и водрузил ее Петьке на голову. Шапка оказалась большой и упала Бумажкину на глаза. – Ничего. Лучше большая вещь, чем маленькая. Постой-постой, сколько ж этой шапке лет… Мне отец ее то ли в сороковом году, то ли в пятидесятом подарил… Ладно, теперь вот это примерь. – Дядя Миша протянул Петьке старую телогрейку. Тот невольно поморщился. – Надевай, надевай, нечего нос воротить…

Ничего не оставалось делать, как подчиниться. Вздохнув, Бумажкин сунул руку в рукав. Потом – вторую. Телогрейка на Петьке по длине вполне могла сойти за пальто: как раз до колен.

– Ну вот, – удовлетворенно произнес дядька, – в самый раз. Будто на тебя сшита. Теперь вот это давай. – Он поднял с пола валенок и протянул его Петьке. – Босиком же ходить не будешь. Ну, быстрей!

Петька нехотя сунул ногу в огромный серый валенок. Непривычно как-то. Неловко. И верхний край в подколенную ямку уперся.

– Ничего, привыкнешь, – успокоил его дядя Миша. – Ты пальцами-то пошевели. Не жмут? Это сорок шестой размер. А ты какой носишь?

– Сорок первый.

– То-то я смотрю, ботинки почти игрушечные. Тогда постой немного, я сейчас…

Он прошел на кухню, выдвинул из шкафа нижний ящик и извлек оттуда две длинные серые тряпки.

– Вот, – протянул дядя Миша Петьке, – держи!

– Что это? – недоуменно спросил Петька, не в силах понять, что же это и для чего предназначено.

– А, дай сюда, – дядька в досаде выхватил их у Петьки, – вы, столичные, видать, ничего не знаете. Это же – портянки!

– Портянки? – переспросил Бумажкин, силясь вспомнить, что же обозначает это слово. Кажется, он встречал его где-то, в какой-то книге, но о чем в ней шла речь?

Дядя Миша быстро нагнулся, держа в руке портянку.

– Давай сюда ногу!

Ничего не понимая, Петька поднял правую ногу. Дядя Миша принялся быстро наматывать на нее серую тряпицу. Теперь Бумажкин вспомнил! Совсем недавно в какой-то книжке о войне проскальзывало это слово. Портянки были одним из необходимых атрибутов солдатского обмундирования.

– Толкай ногу в валенок! – скомандовал дядька. – Как теперь? Не слетит?

– Да вроде нет…

– Вторую ногу давай! О, хорошо!

Дядька отошел в сторону и посмотрел на Петьку.

– Что тут скажешь? Красавец, да и только!

Он исчез в комнате и включил там свет.

– Иди-ка сюда! Сейчас убедишься! Иди, иди, не бойся, не натопчешь!

Петька с трудом, словно на ходулях, доковылял до комнаты, несколько раз чуть не свалившись на пол, и встал рядом с дядей Мишей. Тот повернул его к зеркалу:

– Вон, посмотри, какой ты красавец!

Петька взглянул на себя и остолбенел. Перед ним стоял то ли бомж, то ли зэк.

«Мама бы точно в обморок упала», – подумал Бумажкин.

– Красавец! – еще раз, с чувством, повторил дядька. – Куда до тебя нашим-то! Ты теперь, можно сказать, деревенскее всех деревенских!

Дядя Миша весь светился радостью от того, что так удачно сумел подобрать Петьке одежду. Петьку же его новый имидж просто подавлял. Но попасть под власть переживаний он не успел: от дяди Миши поступила новая команда:

– Ну а теперь в нужник! Быстро! А то обмочишься!

Они вышли в кухню, дядька открыл дверь в сени:

– Не налети, тут кадушка, помнишь? Во-от… Все нормально. – Он щелкнул выключателем, над крыльцом. Опять залаяла собака.

– Да, нужно тебя с Саблей познакомить. Она у нас собака серьезная, помесь овчарки с кем-то там… Чужих не любит, пока ей не представишь. Как-то раз к нам Венька Вострецов забежал, я его не представил, так, большой палец отняла. Да ты иди, иди, не бойся!

Дядя Миша уже стоял возле псины и ждал, пока приблизится Петька. Бумажкин с опаской подошел к собаке.

– Сабля, это Петр. Сын моего племянника Константина. Ну, помнишь, я тебе как-то о нем рассказывал? – Сабля, будто поняв, о чем речь, завиляла хвостом. – Да не бойся ты, – это он уже Петьке, – погладь собаку-то! Поди, живое существо!

Петька несколько раз провел рукой по спине Сабли. Та еще сильнее замахала хвостом.

– Ну вот, – удовлетворенно сказал дядя Миша. – Теперь вы почти родственники, и тебя она никогда не тронет. А теперь пойдем в этот…

– Санузел, – подсказал Петька.

Он подвел его к какой-то калитке, открыл ее и, показывая рукой вправо, произнес:

– Вот, через этот огород перебежишь, там строение такое будет… Увидишь. Вот это самый узел и есть. Да, света там нет. Так что будь осторожен. Не провались.

Петька невольно остановился:

– А куда я могу провалиться?

– Ну это… Дырка там посередине, в темноте можно не увидеть. Ну, словом, разберешься. Беги!

Легко сказать – беги. В своих ужасных валенках Петька еле доковылял до так называемого нужника, который внешне напоминал конуру Сабли, только сильно вытянутую вверх.

«И как тут люди живут? – недоумевал Бумажкин, возвращаясь обратно. – Ведь так действительно все свое хозяйство отморозить можно».

Он вспомнил дачу в Перловке. Там тоже деревянный дом, но все что нужно, находилось внутри. «Это как же так, совсем себя люди не берегут. Разве можно так издеваться над собой. Такой мороз, а этот, как его, нужник на улице. Да еще и не отапливается!»

Глава 9. Даша

– Входи в избу, я сейчас, – сказал дядя Миша Петьке, как только тот появился во дворе. Бумажкину показалось, он несколько взволнован, а точнее – встревожен, но спрашивать ничего не стал. А дядя Миша подошел к калитке, ведущей на улицу, постоял немного, всматриваясь в темноту, и, чуть слышно вздохнув, повернулся к крыльцу.

– Ладно, пошли, чаевать будем, – и вдруг охнув, схватился за поясницу. – Ну вот опять она, окаянная, покою мне не дает. Прострел за прострелом. – Скрючившись, он еле доковылял до дома.

Спустя несколько минут Петька, скинувший с себя валенки, телогрейку и шапку и помывший под рукомойником руки, опять сидел за столом.

– Ну вот и чай сварился, – сказал дядя Миша, одной рукой держась за спину, другой – поднимая с печи чайник. Он налил в две огромные кружки кипяток, заварку, сел напротив Петьки и спросил:

– Ты, Петьк, как чай-то пьешь: с молоком, маслом или сахаром?

Этот вопрос опять застал Петьку врасплох.

– Ну как… – растерялся он, – чай – с сахаром, а бутерброд – с маслом. Ну иногда с колбасой…

– Да нет, я не про бутерброд, я про чай спрашиваю. Масло-то в чай кладешь, нет?

– А зачем?

– Значит, не кладешь, – сделал вывод дядя Миша. – Я ж не знаю, как москвичи-то чай пьют, вот и спрашиваю. Вот буряты, например, на чабанских стоянках, чай пьют с маслом и молоком. И даже иногда сало туда добавляют, и соль сыпят.

– Так ведь я ж не бурят, – обиделся Петька.

– Понятное дело, что не бурят. Но кто ж вас знает, как там в Москве-то? Не предложишь чего-нибудь, глядишь, тебе не понравится. Вон, ко мне буряты как-то приехали. Осерчали за то, что я им масла для чая не дал. Ладно, пей, не бери в голову. В бане-то деревенской мылся, нет?

Петька покачал головой. Он в городской-то бане никогда не был.

– Ну тогда тебе сам Бог велел! Сейчас вот пойду, баньку затоплю, веник запарю, и – вперед! – сказал дядя Миша, но даже не сдвинулся с места. Петька прекрасно чувствовал, что он чем-то озабочен!

На улице хлопнула калитка, но Сабля не залаяла.

– Но вот наконец-то и Даша пришла, – облегченно вздохнул дядя Миша и широко и радостно улыбнулся.

«Да что ж это за Даша такая? – недоумевал Петька. – Ведь он же писал, что один живет!»

В этот момент дверь распахнулась и на пороге появилась высокая красивая девочка. Даже очень красивая. В сто, нет, даже тысячу раз красивее Самохваловой.

Судя по всему, Даша была Петькиной ровесницей. На ней был надет коротенький тулупчик, валенки и меховая шапка. Увидев Петьку, она растерянно поздоровалась. Петька привстал и плюхнулся на табурет. Вот кому моделью-то быть!

Даша между тем не спеша раздевалась.

– Что-то очень уж ты задержалась, – сказал дядя Миша, укоризненно глядя на нее.

– Да я же говорила, дядя Миш, что подготовка к конкурсу «А ну-ка, девочки!» началась. Вот мы и репетировали.

Даша прошла на середину кухни.

– Попить бы чего.

Она налила из чайника воды в чашку и, подув, сделала несколько глотков, украдкой поглядывая на Петьку.

– А у нас радость, Даш, – как показалось Петьке, несколько смущенно, объявил дядя Миша. – Гость приехал. Из самой Москвы.

– Из Москвы! – воскликнула Даша так, будто речь шла о человеке, прибывшим из Австралии или Новой Зеландии. – Вот это да!

Несмотря на смущение Бумажкин вскочил и протянул Даше руку:

– Петр…

– Даша, – ответила она, глядя на Петьку сверху вниз. Петька торопливо опустился на табурет. То, что он успел заметить за несколько секунд, повергло его в самый настоящий шок. Даша-то, Даша оказалась выше его на целую голову! И угораздило же его уродиться таким коротышкой!

– Помнишь, я рассказывал тебе, что в Москве живет мой племянник, Константин, – теперь уже с гордостью продолжал дядя Миша. – Так вот, это его сын. Приехал к нам в гости. («Похоже, он и Даше, и Сабле говорит одно и то же», – подумал Петька). Ну ладно, Даша, ты тут гостя развлекай, пельмени вари, а я пойду баньку затоплю.

И в этот самый момент, словно раскаленные клещи впились Петьке в верхнюю челюсть. Он схватился за щеку.

– Что случилось? – встревожился дядя Миша.

– Зуб… – простонал Петька, – зуб…