Текст книги "Тилья из Гронвиля (СИ)"

Автор книги: Алиса Ганова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 12 страниц)

Глава 5

Меня разбудило назойливое жужжание над ухом. Затем запах затхлой тины и духота.

Приоткрыла глаза и первым, что увидела – пчелу, сновавшую от кипрея к мелким соцветиям сныти. Жарко пекло полуденное солнце. Звонко щебетали, игриво перекликаясь, птицы, стрекотали неугомонные сверчки.

Я лежу во влажном платье, нагретом прямыми солнечными лучами, при этом мои босые ноги нежно омывала прохладная вода…

Понадобилось несколько мгновений, чтобы вспомнить, что произошло.

Превозмогая слабость, медленно приподнялась на локте, и вздох отчаяния сорвался с губ: вокруг лишь мокрый песчаный берег, густо поросший камышом, травяные заросли и клонившиеся к воде ивы. Вскочила, завертела головой в поисках стен Ботвифуля, но в округе ни одного дома! Ноги подкосились, и я упала на колени.

Долго сидела на берегу, наблюдая, как в воде плещутся головастики и мальки, порхают стрекозы… Что теперь делать? Куда идти? От голода и слабости кружилась голова, дрожали руки. Если бы я только знала, чем обернется мой побег!

Боль в животе стала столь мучительной, что терпеть больше невозможно. Тяжко вздохнув, протянула руку к лилово-красному кипрею и сорвала молодой листик.

На удивление он был не хуже салата. Я оживилась, принялась обдирать нежные листочки двумя руками и запихивать в рот. Как же вкусно!

Когда дочиста ободрала кипрей, перешла на елочки (полевой хвощ).

В деревне его использовали для лечения саднящего горла, гнойных ран, воспалившихся десен. А если при заготовке попадались сладкие земляные орешки (клубни), запекали их или ели сырыми.

Разыскивая их, я выдергивала елочки с таким азартом, что если бы мама увидела мои старания, восхитилась бы… При мыслях о доме и родных, глаза снова повлажнели. Как же я скучаю по ним!

Накопав впрок сладких орешков и хорошенько вымыв, сложила их за шиворот платья. Злополучные монеты спрятала под платьем: проделала в нижней юбке сбоку дыру, у пояса, и к ней привязала кошель. Так хотя бы он не бросается в глаза. Затем побрела вдоль берега.

Несмотря на все несчастья, что случились, я продолжала верить, что река не могла унести меня далеко. Еще теплилась надежда, что если пойду вверх по течению, доберусь до Ботвифуля, найду Дирка… Однако стоило забраться на пригорок, надежда рухнула. Передо мной была не речка, а пруд, и как тут разобраться, куда идти? Оставалось лишь полагаться на удачу, которая то благоволит мне, то отворачивается.

Брела я осторожно, прислушиваясь к каждому шороху, но свернув в пролесок, натолкнулась на старика, который тихо, без движения сидел на сухоломе и рыбачил. И хоть я шла почти бесшумно, он заметил меня и обернулся.

Первым делом хотела убежать, но старик был худым, спокойным, поэтому показался неопасным. С колебанием, но я отважилась подойти к нему чуть ближе и поздороваться:

– День добрый, дедушка. А далеко ли до Ботвифуля?

Дед оглядел мои босые ноги, мокрое платье и… улыбнулся.

– Далеко, дочка, – ответил негромко и доброжелательно. – Почти день пути. Неужто оттудова?

От его ответа я растерялась и ответила не сразу:

– Оттуда. А до Гронвиля?

– До него два денька пути!

Ошарашенная новостью, я заморгала и потерянно опустилась на пень. Что же делать?

– А до Эльверда? – спросила с отчаянием.

– Три.

«Если заплатить за извоз, чтобы меня отвели в Гронвиль…» – не успела окончательно определиться с планом, дед ласково обратился ко мне:

– Заблудилась?

Кивнула.

– Да как же без старших-то?

Промолчала.

– Я из Кулей. Видишь, вон там на пригорке деревенька? Сходи. Нежли кто поедет в город, тебя прихватит.

– Правда? – я вскочила, сжала кулаки. – Это было бы так здорово! – От счастья я готова была обнять случайного спутника. – А долго ждать?

– Да давеча Ниокл собирался ехать. Ты б сходила, узнала. У него дом как раз первый с края! – он махнул рукой. – Дойдешь сама по тропке? Аль проводить?

– Дойду, – от радости у меня даже силы появились. Я готова была бежать в Кули вприпрыжку.

– Только иди, не сворачивай! – крикнул старик напоследок.

– Не буду! – я поспешила в деревню.

Узкая тропка петляла, с пригорка уходила в низину с зарослями. А когда выправилась, я увидела деревню и высокие кусты разросшегося орешника. Я спешила, но стыдно выйти к людям грязной, лохматой и… очень голодной.

«Только горсточку наберу, приведу себя в порядок и побегу дальше!» – подумала и спустилась к орешнику.

Однако деревенские знатно ободрали его с одного бока, поэтому обошла и встала с другой стороны. Стою, орешки собираю, мысли провожу в порядок, волосы приглаживаю и тут вижу, старик идет по тропинке, по сторонам воровато озирается.

«Чего это он?» – хотела крикнуть: «Я здесь!» – помахать рукой, но смутилась, что очень он спешит. Даже запыхался. И выглядит сердитым, не как на берегу. Вон как брови сдвинул да губы поджал.

«Неужели все оставил на берегу, чтобы меня проводить?! – подумала. – Ни удочек, ни шайки с уловом не прихватил».

Только лицо у него теперь ястребиное, совсем не такое, как у простодушных людей. Еще коряга в руках, хотя вон как бодро идет, не хромает!

Я медленно присела, чтобы не заметил, и стала наблюдать.

Старик стоял на пригорке и озирался по сторонам, выглядывая меня неприятным, цепким взглядом. С того места деревня и дорога, ведущая к ней, видны как на ладони. И видно, что меня на ней нет. Он приложил ладонь ко лбу и еще раз огляделся по сторонам.

– Дочка?! – неожиданно позвал елейный голосом, а сам смотрит, как волк. Глазища злые-презлые! У меня озноб пробежал по спине. – Здеся ты?! Отзовись! Дочка!

А сам стоит, раскинув ноги, и палку в руках сжимает.

Мне захотелось пригнуться еще ниже, распластаться на земле, и только страх, что при движении сухая ветка в траве хрустнет и выдаст меня, заставил застыть и не двигаться.

– Дочка?! – громче позвал старик. В этот раз в его голосе отчетливо проступили раздражение и досада. Не получив ответа, он сплюнул, зло ткнул палкой землю и прошипел: – Ну, попадись гномье отродье!

Едва старик ушел, я опрометью бросилась бежать подальше от деревни. Вдруг он за подмогой в свои Кули пошел?

Но с босыми ногами далеко не убежишь. Чтобы не изранить их совсем, оторвала от нижней юбки оборки и наспех перебинтовала ступни. Стало лучше.

Только силы быстро закончились. Я больше не могла бежать, поэтому просто шла. Затем все медленнее и медленнее, пока не поняла, что больше не могу сделать ни шагу.

«Передохну немного и дальше…»

Села, оперевшись спиной к дереву, и не заметила, как задремала.

…Зачесался нос. Я резко раскрыла глаза и завизжала. Попыталась удрать, но великан схватил меня за юбку и приподнял над землей.

– A-а! А-а-а! – голосила я, отчаянно брыкаясь.

Гигант же молча наблюдал за моей истерикой.

– Пустите! – еще раз дернулась, и услышала глубокий, спокойный голос:

– Тише, пичуга! Не обижу!

Но я продолжала трепыхаться. Не уверю уже никому.

– Не обижу! – повторил он громче и осторожно тряхнул.

– Вы из Кулей?! – жалобно пропищала.

– Нет. Тебе нужно туда?! Отнесу!

– Нет! – взвизгнула. От страха мой голос срывался и дрожал.

– Тогда пошли в Тригу! – он поднял меня выше, усадил себе на плечо и зашагал огромными шагами.

Я покосилась на его большую голову и уши, сивые, выгоревшие на солнце волосы и ресницы, красное от загара лицо с носом картошкой…

– Вы… великан? – спросила, немного осмелев, и в ответ услышала смех. Он так расхохотался, что мужские плечи заходили ходуном, и я схватилась за его голову, чтобы не упасть.

– Можно и так сказать.

– А я думала, вы выше.

Он хохотнул, вытер глаза тыльной стороной огромной руки и пояснил:

– Из-за роста меня в деревне кличут Великаном. Но я человек, – повернул улыбающееся лицо ко мне и подмигнул. Вот уж я забавляла его своей реакцией. – Так что случилось в Кулях?

– Пока ничего, но я испугалась. Мне попался злой старик.

– Сельф? Худой, с длинным носом и жидкими клочьями на башке?

– Вы знаете его?

– Жадный старикашка! У тебя счастливый день.

Мужчина хотел еще что-то добавить, но его слова невольно прозвучали, как насмешка, я не сдержалась и всхлипнула:

– Это два самых несчастливых дня в моей жизни…

Великан нес меня, не перебивая слушал, а я рассказывала ему все, как на духу. Только утаила, что деньги с собой есть.

Как раз успела рассказать про свои злоключения, когда показалась деревня.

– Идем, Мальда нас накормит, – вздохнул великан. Он не спрашивал, просто оповестил и зашагал к добротному каменному дому.

Не успел дойти, во двор выбежали дети, похожие на него. Но увидев меня, растерялись и захлопали глазами. Затем из дома вышла темноволосая женщина, тоже высокая, и всплеснула руками:

– Ты где шлялся?!

– Пошутил бы, что на охоту ходил да гномку поймал, только она испугается, – осторожно снял меня с плеча и поставил перед женой.

– Мальда, это Тилья. Тилья, это моя жена Мальва и дети: Тея, Кред и Ульф.

Я спрятала руки за спиной и невольно сделала шаг назад, подальше от большой женщины. И она рассмеялась.

– Знаешь, Грон! В следующий раз издалека кричи, что у нас гости. Я уже, грешным делом, подумала, что ты еще одного ребенка принес, – она сощурилась и окинула его непередаваемым взглядом.

– Ну, что ты, Мальда! – Грон обнял жену. – Обижаешь!

Они вошли в дом и пригласили меня. Так я оказалась на просторной кухне с высоченным потолком, таким же столом и огромным стулом. Выглядело это все удивительно.

– Рассказывай, – обратилась ко мне хозяйка дома, одновременно расставляя тарелки.

– Меня ограбить хотели…

– Сельф хотел ограбить, – уточнил Грон и, пока жена качала головой от возмущения, аккуратно выхватил один пирожок из горы, сложенной в глубокой миске.

– Ограбить?! А что у меня брать-то? – удивилась я, ведь все же спрятала.

Муж с женой повернулись ко мне и начали перечислять, указывая пальцами:

– Серьги!

– Пояс – тонкой гномьей работы.

– А пуговицы?

И только теперь до меня дошло, какая же я глупая!

– Ну, будет плакать, – мягко утешила женщина. – Завтра или послезавтра Грон поедет в Пустель и довезет тебя. А там договорится, чтобы тебя довезли до дома…

Вспомнив, что старик говорил то же самое, я вытянула губы и едва опять не расплакалась.

– Ладно, – вздохнула Мальда, – давайте есть. Мы все голодные. Тея, Кред, Ульф! Идемте есть! – крикнула в окно, и троица любопытных детей сразу же прибежала на кухню.

На большой тарелке моя порция казалась подходящей, но съев лишь половину, я наелась так, что боялась лопнуть. Но не хотела обидеть хозяйку, поэтому впихивала в себя через силу. Готовила Мальда неплохо, и все же с мамиными изысками не сравнить.

Наевшись до отвала, я стала клевать носом.

– Иди, умойся, – Мальда сняла с крючка чан с горячей водой. – А то родители увидят, расплачутся. Лица на тебе нет, подол платья в лохмотья. Эх, – она повернула голову к открытому окну и громко произнесла: – Надеюсь, мои оболтусы поймут, как тяжело без отчего дома и намотают на ус!

– Очень плохо без дома! – поддакнула я и пошла за ней.

Пока я отмывалась и стирала платье, она принесла платье дочери и туфли. Тее всего одиннадцать, а девочка выше меня на полголовы.

Когда в детском платье, с двумя туго заплетенными косами вышла из пристройки, где мылась, Мальда всплеснула руками:

– Дите дитем! И какая академия?! Тейка, – обратилась к дочери, помогавшей поливать огородик, – слышала! Учудишь – поймаю, розгами выпорю!

– Мне восемнадцать, – утончила я тихо и, потупив взгляд, добавила: – Но дома меня тоже, скорее всего, выпорют.

Девочка хихикнула в кулачок, но стоило матери цыкнуть, закусила губу. И все равно поглядывала озорно.

Я порывалась помочь им, а меня почти силком отправили спать в тейкину комнату. Там я спрятала кошель за сундук, стоявший в углу, серьги и пояс положила на его крышку, и полезла на высокую кровать.

И как только вытянулась на чистой постели, тут же заснула.

С дочерью Мальды нам пришлось спать вместе, только я так крепко спала, что не слышала ни как она пришла, ни как ушла. Думать о плохом, бояться, у меня больше не было сил.

Проснулась я на следующий день, поздно. Солнце заливало комнату светом, гоготали гуси во дворе. Устыдившись, скорее оделась и спустилась кухню, где в духоте Мальда разрывалась между шинковкой и помешиванием убегающего супа, поэтому я предложила помочь.

– Если не в тягость, замеси-ка лучше тесто, – попросила она.

– Да! – ответила я и принялась возиться с тестом… для тироского пирога!

Очень хотела приготовить что-то вкусное для семьи Грона, а еще успокоиться и привести мысли в порядок. А для этого сложный рецепт подходил как нельзя лучше!

Мальда задумчиво поглядывала на меня, стоявшую коленями на табурете и пыхтевшую над тестом.

– А проще рецепта нет? – спросила, когда я начала раскатывать его в который раз.

– Есть! Я просто хотела приготовить что-то особенное!

– Ну, готовь! – улыбнулась она. – Я ненавижу готовить, но приходится.

– Я тоже, – призналась ей, – но иногда хочется. Дома мы каждую субботню готовили тироский пирог.

– А-а! – протянула Мальда. – Сегодня не субботня, но готовь!

Но чем дольше я выкатывала тесто, посыпая его мелко нашинкованными ломтиками масла, тем грустнее она вздыхала и качала головой.

– Знаешь, Тиль, – обратилась ко мне, когда на кухне, кроме меня, Теи и ее, никого не было. – Не обижайся, но если пирог будет чудо как хорош, мы с Тейкой съедим его сами и никому не скажем. Иначе мне потом век так же по субботням возиться с тестом. Не хочу! А Тейка никому не скажет, иначе будет помогать, да? – мать посмотрела на дочь, сидевшую за столом, и та покачала головой:

– Неа, тоже не хочу!

– Вот и договорились!

Я их очень хорошо понимала, но своего спасителя обделять не хотела, и сделала второй сладкий пирог, специально для него и мальчишек.

Но стоило Мальде с дочерью отведать оба пирога, они попросила два рецепта.

– Не знаю, отважусь ли когда-нибудь сама взяться за тироский, но если рецепта не попрошу, спать не смогу.

– Ага! – поддакнула Тея.

Так, склонившихся и заговорщицки обсуждающих тонкости рецептов, и застал нас хозяин дома. Он пришел уставшим, его сыновья, помогавшие ему собрать телегу в город, тоже, поэтому Мальда быстро накрыла на стол, и мы сели ужинать.

– А вы чего? – удивился Грон, заметив, что жена и дочь не едят.

– Да мы пирог попробовали, аппетит себе перебили, – отмахнулась Мальда и засуетилась, подливая мужу то ельника в кружку, то подкладывая еще рагу. Еще бы, да они вдвоем с Тейей почти весь тироский пирог с сыром умяли!

Однако Мальда хорошо знала своего мужа. И как она и говорила, Грону сладкий пирог понравился, и он попросил у меня рецепт.

– Да записала уж, – улыбнулась она мужу. – В субботнюю приготовлю, – и подмигнула мне.

За ужином Грон сообщил, что завтра утром поедет в Пустель и возьмет меня с собой. Поэтому весь оставшийся вечер я латала свое платье. Мальда поделались остатками ткани, что хранила про запас, и я красиво подбила подол. Однако она велела в путь не одевать его.

– Езжай в Тейкином. Меньше внимания привлекать будешь, а платье в суму положишь, перед тем, как домой прийти, наденешь. А то опять кто-нибудь на пуговицы позарится. Видно же, что они красивые, с любовь сделаны. И не переживай, все обойдется: родные обрадуются и не будет серчать.

– Я вам очень благодарна за все и хотела бы отплатить за вашу заботу. У меня есть…

– Да будет тебе! – перебила меня улыбающаяся Мальда. – Накормив и подарив детское платье с разношенными туфлями, не обеднеем. А тебе еще дорогу оплачивать.

– Мне и на дорогу хватит!

– Не надо! – отказалась она. Но утром перед тем, как уехать, я положила полновесную серебряную монету в одну из мисок. Начнет готовить и найдет.

На прощание Мальда помахала мне рукой и пригрозила пальцем:

– Из Пустеля – домой!

За день с половинкой, что я прожила у них, отдохнула и душой, и телом. И снова поверила, что мир не без добрых людей. Но теперь я ученая и буду внимательнее относиться ко встречным попутчикам.

В компании с Гроном три часа пролетели быстро, и вот мы уже в небольшом городишке.

По размеру он больше нашего поселка, но неопрятный. И нет в нем, добротности, основательности. В Гронвиле, где все кузнецы, что не ворота – то чудо чудное. Не решетки и заборы, а кружева великолепные. И флюгера в виде сказочных животных взор завораживают. Что уж говорить об ажурных фонарях и витражах на многих окнах, украшенных медью и цветными стеклышками! А в Пустеле все серее, беднее.

– Отвезу дрова, и поедем насчет тебя договариваться, хорошо?

Кивнула. Грон мне ни чем не обязан, поэтому за любую его заботу я была очень признательна.

Мы проехали по кривой, плохо мощенной улочке, свернули на перекрестке к ратуше, шпиль который виднелся за домами, и вдруг я увидела солидное каменное здание с искусно начертанными буквами на вывеске.

«ГБ» красовались позолоченные буквы на фоне благородного бордового цвета. Они сияли на солнце, привлекая внимание и, не удержавшись, я указала пальцем.

– Смотри!

– Гномий Банк, – пояснил Грон.

– А можно мне потом туда? – папа рассказывал о нем и частенько пользовался его услугами.

– Можно и сейчас, – он свернул на небольшую улочку, дабы не портить красивый вид площади, остановил кобылку и помог мне спуститься. Спрашивать, зачем мне туда, не стал. – Буду ждать здесь.

Чтобы не задерживать Грона, я вприпрыжку перебежала дорогу, поднялась по каменным ступенькам парадного крыльца и вошла в банк.

Внутри небольшого помещения не было ничего лишнего, однако во всем чувствовалась добротность. Яркая мозаика на полу с теми буквами, прочная красивая решетка во всю стену, выполненная в виде причудливо изогнутых кругов, символизирующие монеты. В ней имелось небольшое окошко, за которым, отгородившись от всего остального мира, в громоздком, дорогом кресле сидел важный гном. Уже немолодой, с окладистой бородой рыжеватого отлива, он что-то записывал в огромной книге, но увидев меня, с любопытством рассматривающей зал, отложил перо. Не знаю, как так, но перед окошком тотчас появилась подставочка, ступив на которую, я оказалась как раз лицом к лицу с ним.

Я изучала его невыразительные глаза, вертикальные морщины, что залегли между густыми бровями. Видимо, нечасто улыбается. А еще заметила, что волосы и борода у него бледно-рыжие, и если бы не зеленый цвет сюртука, он бы выглядел совсем бесцветно.

Он же рассматривал мои две косы, перекинутые на грудь; простенькое детское платье, нелепо смотревшееся на моей женственной фигуре; губы, которые я поджимала, не зная, как начать разговор.

Решив, что от меня еще нескоро дождется слов, обратился сам:

– Чем могу помочь?

– У меня есть… некоторая сумма, – начала рассказывать, смущаясь и краснея. Ведь я-то знаю, что она принадлежит Дирку, и что мой побег с деньгами похож на кражу. Как стыдно!

– Хотите оставить ее на хранение с правом истребования в любом отделении «Гномьего Банка?» Или перевести сумму в определенный город?

– А… что значит «с правом истребования в любом отделении»? – растерянно спросила я. Папа про такое не рассказывал. Он только отправлял деньги в Гронвиль, стараясь не возить больших сумм с собой.

– Передавая нам некоторую сумму, я подтверждаю это, ставя вам на руке или любом другом удобном для вас месте, невидимую метку. Обращаясь в другое отделение, вы показываете ее и можете забрать эту сумму или часть ее. Правда процент в этом случае будет повыше, но вам, как представительнице гномьего народа, сделаю хорошую скидку.

– А другие ценности можно оставить на хранение? – спросила набравшись дерзости.

– Можно. Ну, так что вы решили?

Услышав, что есть такой удобный для меня вариант, я задумалась: стоит сразу вернуться в Гронвиль, где меня запрут в комнате и выпустят только в день свадьбы. Читай книги на Книгочей. нет. Поддержи сайт – подпишись на страничку в VK. И неважно, будет это Дирк или кто-то еще… Или рискнуть и отправиться в Эльверд? Но одной добираться до него страшно. Однако если сейчас не решусь, уже никогда больше не смогу подобраться к мечте так близко. Но папа с мамой переживают…

– А письмо у вас можно послать?

– Родителям? – вскинул бровь пожилой гном.

– Да, – покраснела я.

– Обычно нет, но в вашем случае, юная Тилья Кален, сделаю исключение…

Я так обрадовалась! Ведь я волновалась за родителей. Не представляю, как там они? Но откуда он знает мое имя?

– Вы меня знаете? – спросила.

– Теперь о вас многие гномы знают. Такой шум поднялся из-за вашей пропажи. Так что написать родителям?

Вот теперь моя радость сменилась досадой: как же рассказать им про злоключения? Условием отправки банком моего письма была его краткость. Однако если кратко рассказать о бегстве с чужими деньгами – получается что-то похожее на кражу.

Заметив мою растерянность, гном спросил:

– Что-то еще?

– Нет. Думаю, как рассказать родителям о том, что случилось.

Мужчина вздохнул, покачал головой, затем взял перо, махнул в чернильницу и произнес:

– Рассказывай.

– На ярмарке нас с Дирком разделила толпа. Пользуясь случаем, я хотела узнать про академию. Но на обратном пути меня чуть не ограбили прямо среди белого дня… – вздохнув, продолжила рассказ: – Хотела вернуться к Дирку как можно скорее, но грабители, от которых чудом улизнула, искали меня по всей улице. И мне пришлось затаиться в укромном месте. Однако меня нашла собака, я испугалась, упала в реку и оказалась в Кулях. Там меня чуть снова не ограбили, но спас господин Грон. И теперь я тут…

– Еду домой? – уточнил гном, записывавший за мной все сказанное.

– Нет, в Эльверд, – возразила.

– А, может, все-таки домой?! – в его невыразительных глазах мелькнула насмешка.

– Я очень хочу научиться ковать! – мой ответ прозвучал донельзя наивно. Но это было правдой. – Папа запрещает и не хочет отдавать меня в ученицы. А учат только в Эльверде.

Мужчина вздохнул и подытожил:

– Гномье проклятье, тянущее к металлу.

– Не уверена, что желание учиться, проклятье, – осторожно заметила.

– Очень хочешь работать в кузне, любишь возиться с металлами и даже во сне видишь, как пылает печь, и алеет прут? – перечислил он прискорбно. – Значит, точно проклятье. Но можешь считать даром…

Судя по сочувствующему тону, его тоже тянет к металлу, но исключительно в виде монет, потому что когда я протянула кошель, он впервые улыбнулся.

Уладив все дела, я положила в карман две простые чеканки, разменянные тут же в банке, сердечно поблагодарила господина Селти за помощь и побежала сообщить Грону, что доеду до Эльверда в сопровождении охраны гномьего банка. Как раз вскоре туда отправят хорошо охраняемая подвода. Мне следует лишь в тот день явиться в банк, и все.