Текст книги "Поцелуй через стекло (СИ)"

Автор книги: Алина Воронина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 13 страниц)

Глава 9
Старуху с косой стоит поторопить!

В это время хозяин дома у оврага вглядывается в подрагиванье ткани на девичьей груди и заключает: «Нет, на свете долго не задержится!»

Он делает шаг к выходу и едва не теряет равновесие. Пошатывает его, однако. Как бы не свалиться!

«Где лучше рыть? Нет, подвал не самое лучшее место. Если только в огороде. Но там картошка. А если поближе к забору? К нему присоседился старый продавленный диван, некогда населённый клопами. Только вот день нынче заметно прибавился. А чтоб не нарваться на случайного прохожего, лучше дождаться глухого ночного часа».

Дядя Коля наклоняется над неподвижным телом и брезгливо морщится. Воняет как залежавшаяся старушонка. Одно утешает: недолго уже ждать старухи с косой. Или кто там уполномочен…

Покопавшись в шкафу, он достаёт старое одеяло. Для савана сгодится. Нет, медлить нельзя. Сегодня же ночью следует покончить с этим делом.

В кухне его снова повело. Он уцепился о кончик стола, чтобы не брякнуться, и подумал: старуху с косой стоит поторопить. Или того, на кого возложена эта скорбная, но почётная обязанность. Короче, нынче заведёт он будильник этак на полтретьего ночи…

Когда хозяин дома у оврага ставит свой будильник, Мирра блуждает по лабиринту сна, снова и снова бормоча: «Кто меня услышит? Кто меня узнает?»

И словно расслышав этот зов, в спальне «Божьей коровки» открывает глаза Фёдор Селиванов. Стараясь не шуметь, маленький человек, не терпящий в свой адрес слова «лилипут», сползает со своего ложа и переваливаясь на коротких ножках идёт к окну. Отсюда виден торец соседнего корпуса, на котором мозаикой выложена божья коровка.

Мутно, неспокойно на душе маленького человека. А когда такое случается, Федя допускает по мнению опекающего инвалидов священника сущее кощунство. Он взывает: «Божья коровка, утоли мои печали!»

Однако в ту ночь Миррин брат по несчастью пребывает в уверенности: одними его стенаниями здесь не обойтись. Ведь в голове всё время слышится: «Кто меня услышит? Кто меня узнает?» И маленький человек принимает решение напомнить Луке про бывшую служанку.

Да вот только сделать это ему невозможно, ибо природа обидела его дважды. Обрубив не только тело, но и руки по самые плечи. Так что хотя идея была хорошая, воплотить её предстояло лишь утром. Когда проснётся Маринка. А пока, чтобы заглушить голос в голове, он идёт на пост дежурной медсестры и просит что-нибудь успокоительное.

В то время, когда Федя, проглотив таблетку, проваливается в спасительное бесчувствие, дядя Коля видит уже видит сон. Про зиму.

Эх, какие снежные зимы были в Мирном в прежние времена! Какие сугробы громоздились под окнами. Нырянье в эти мягкие холодные перины – любимая забава Николеньки Шульпякова и Капы Кузюткиной. Прыгнуть в снег с крыши сарая и оказаться в его холодных мягких объятиях. Впечатляет не хуже, чем на этих самых… батутах. Но есть испытание и посерьёзнее обычного сугроба.

Он и Капа стоят на кромке крыши погреба, устроенного у реки, и примериваются к посверкивающей внизу снежной пелене.

Ну давай! – в который раз велит Капля. Вместе давай! Раз, два, три – пали! И они, оттолкнувшись от толя, которым покрыта крыша, делают шаг вперёд. Холод обжигает лицо. А ступни ищут и не находят опоры. Начинается полёт вниз – сквозь снежное колкое облако. Чуть ли не до самого берега.

Холод сковывает до костей. Что это за звук? Его зубы так клацают? И где Капля? Голоса её не слыхать. Только тик-так, тик-так раздаётся. Будильник! Дядя Коля тянет руку к настольной лампе и зажмуривается. Ещё только час ночи. Он спускает ноги на прикроватный коврик и их обдаёт холодом. Дубак! Как зимой. Его сотрясает дрожь. Как в тот день зимних каникул, когда они прыгали в сугробы и провалились в заброшенный погреб.

Надо выпить чаю с малиной. Мать всегда лечила его таким способом. И помогало без всяких пилюль.

Тапок на привычном месте не оказывается, и босые ноги обжигает холодный пол. Уходит дом постепенно в землю! Надо бы поднять фундамент. Но здесь ему потребуется существенная подмога. Ну и соответственно финансы. Правда, здесь у него всё чики-чики. Есть всё-таки справедливость на земле! Расплатилась Капля за все его унижения. Пусть и с того света, но расплатилась по всем счетам!

Он силится подняться, но не удержав равновесия, шмякается на кровать. Панцирная сетка скрипит под его тяжестью. Он делает вторую попытку, подстраховавшись с помощью спинки с металлическими шариками. Один из них собственноручно откручен Николенькой и преподнесён Капле в знак особого расположения. «Ох, доведёт тебя эта девка до беды!» – доносится голос из прошлого. Он привычно отмахивается от него, и осторожно, по-стариковски ступая идёт в кухню. Там в подвесном шкафчике выстроились в ряд баночки с малиновым вареньем. Нет, не зря их переулок называют Малиновым. Урожая хватает на целую зиму.

Прихлёбывая целебный напиток, он поглядывает на часовую стрелку. Время бежит. Главное, одолеть эту лихоманку-лихорадку.

Спустя некоторое время его бросает в жар. Но силы прибавляются и он решает покончить с делами до звонка будильника. Со всеми предосторожностями спустившись в подвал, он наклоняется над пленницей.

«Не жилец!» – заключает дядя Коля, глядя на прозрачные веки с фиолетовыми прожилками.

Но вот ведь какое диво-дивное. Пропал старушечий запах. Может, девушка пришла в себя и обтёрлась какими-то влажными салфетками. Но где она их раздобыла?

Дядя Коля шумно втягивает в себя воздух. Ничего! Вообще ничего! Что за напасть?

Глава 10
Краснолицый и люди в голубом

Прежней чистоте в доме, судя по всему, пришёл конец. Всякие разные предметы, включая обрезки ткани и ниток, валяются по всем комнатам.

Сегодня черёд мести пол Раулю. Пацан, следует признать, старается. Бумажка, забившаяся под кошачью переноску, где любит устраиваться Лёва, он заметает на совок вместе с куриным клювом – остатком кошачьей трапезы. Да, из соображений экономии кот вместо «вискаса» получает головы кур.

После клюва Рауль подцепляет луковую шелуху и длинный белый ус (Лёва линяет не только шерстью). Всё это он ссыпает в пластиковое ведро, которое изнутри выстелено мусорным пакетом. Раулю пока не хватает сноровки: от недостаточно выверенного движения бумажка из-под кошачьей переноски летит мимо цели и некоторое время парит в воздухе, после чего приземляется на пол.

Предположив, что эта бумажка из тех ярлычков, на которых написано «Немедицинское изделие» и которые они по маминому поручению раскладывают в пакетики с масками, Рауль поднимает находку. Нет, это не ярлычок. Кстати, почему всё-таки «Немедицинское изделие», если пошиваемые в их доме маски должны защитить от болезни? Мама от вопроса отмахнулась, ограничившись репликой: «Так надо!»

Будучи по натуре педантом, Рауль находку изучил. Нет, спорная надпись отсутствовала. Зато имелся рисунок. Поначалу мальчик даже не понял, что означала длинная линия, кончавшаяся двумя окружностями– побольше и поменьше. От нижней отходила ещё одна линия– потолще, а на ней этакий помпон. Ну как на шапке у сестры. Мальчик вгляделся пристальнее. Да не помпон это вовсе. А хвост с кусочком шерсти. Да это Лёва! Но что с ним? Он висит на этой линии– верёвке! Ему же больно!

Послышались шаги на лестнице.

– Что это у тебя? – Мамино лицо-усталое, отчего она кажется сердитой.

– Бумажка!

– Так выброси её немедленно.

– Будет сделано, – вымученно улыбается сын. А мамины глаза затуманиваются. «Будет сделано!» – это папино выражение. Так Карим Ахмедович приучал сыновей отвечать на просьбы взрослых.

Мать поворачивается и выходит во двор. Мальчик, прицелившись, бросает бумажку с котом– висельником в пакет для мусора.

Нет, он не будет гадать, кто так жестоко подшутил над их семьёй, а продолжит уборку. А потом организует спасательную операцию Лёвы. Не посвящая в детали операции женщин.

Спустя час братья тщательно, этаким мелким гребнем прочесали двор, садик и огород. Тщетно! Младший уже проявлял все признаки нетерпения и даже дезертирства, так что старшему пришлось волей-неволей рассказать и о зловещем рисунке, и о своих опасениях.

– Это всё та тётка! – прошептал Рауф, у которого от страха перехватило горло. – Я же говорил тебе, а ты…

– Выдвигаемся туда! – скомандовал Рауль после непродолжительной заминки. Младшему, наделённого живым воображением, было боязно идти к дому у оврага, но слово «выдвигаемся» звучало так по-взрослому, что он, лишь отпросившись у брата на минутку в туалет, вскоре предстал в полной боевой готовности, то есть с игрушечным пистолетом и в армейской пилотке, доставшейся им в наследство от отца.

– Вы куда это лыжи навострили? – послышался насмешливый девичий голос из открытого окошка. Это Айгуль, накормив братьев завтраком, наслаждалась кофе-брейком.

– Никуда! – отчеканил старший, бросив грозный предупреждающий взгляд на младшего. – Мы просто в войнушку играем.

– Сегодня у нас гости будут! – торжествующе объявила сестрица. – Из Москвы!

Братья переглянулись. Приезд москвичей обещал массу приятных моментов. Они поспешили забросать сестру вопросами, и мало-помалу судьба Лёвы отошла на задний план.

Однако сполна насладиться предвкушением перемен им не позволил резкий выворачивающий душу сигнал. который часто звучал в последнее время на местных дорогах. «Скорая», мягко переваливаясь, вкатилась в Малиновый переулок.

– Стой здесь! – повеление прозвучало сколь безоговорочно, столь скоропалительно. Младший и глазом моргнуть не успел, как старший сорвался с места и только спустя пару секунд откуда-то издали послышалось: – Ты на посту-у-у! Не покидать его ни в коем разе.

– Пристрели меня, если это случится, – шепчет брат в догонку реплику из боевика и берёт под козырёк. Глаза его с грустью глядят на две грязные колеи, по которым тащится «Скорая», и ветки кустов шаркают по её бокам.

И вот она у цели.

Появление следом ребятёнка замечено лишь стайкой воробьёв.

Не успевает он сообразить, что к чему, как открывается дверца и из салона выскальзывают две фигуры устрашающего вида. С какими-то громоздкими чемоданами они направляются к крыльцу.

Пока Рауль мается дилеммой– дождаться развязки или двинуть домой, люди в голубых одеяниях минуют калитку и исчезают за палисадником.

Густо заросший плющом остов беседки чем-то напоминает макет советского бомбоубежища. Не догадываясь об этом, пацан, тем не менее, по достоинству оценивает его возможности как наблюдательного пункта. Судя по остаткам демаркационной линии в виде ржавой проволоки, она принадлежит соседней пустующей халабуде. Так у местных зовётся хижина с провалившейся крышей, которая притулилась к интересующему пацана объекту.

Время тянется. Ну совсем как размоченная во рту жвачка. Терпение разведчика на исходе. А тут ещё его слуха достигает фортиссимо братца:

– Дом-о-о-й!

Следуя этому сигналу тревоги, Рауль уже собирается дать стрекача, как на крыльце снова возникают голубые комбезы. За ними тащится краснолицый дядька с всклокоченными волосами, в пузырящихся на коленках трениках. Но здесь мальчишка проявляет благоразумие и отказывается досмотреть сцену водворения краснолицего в «Скорую».

Успевает он вовремя. Мать, стоя на крыльце, приветствует гостя.

Глава 11
Эй, возьми меня с собой!

Когда настал черёд Раулю поздороваться с великовозрастным племянником, мальчишечья дыхалка уже пришла в норму. Так что его отлучка из дома осталась их секретом.

А спустя некоторое время мелкие и вовсе исчезли с домашних радаров, ибо женщины принялись хлопотать вокруг гостя. Приличия ради мальчишки немного понаблюдали за тем, как их руки порхают вокруг родственника, что казалось: их не две, а больше. Как у божества, который они видели в книжке индийских сказок. Осознав, что на них свалилась вожделенная свобода, братья вознамерились использовать её на благо семьи, а именно: отыскать сгинувшего кота.

Стоит ли удивляться, что зона поисков распространилась до дома у оврага?

Первым делом они провели ревизию хозяйской коллекции металлолома. Не обнаружив новинок, они двинулись к дому. Здесь их ожидало открытие: раскиданные «шабалы». Так местные именуют вещи различного назначения, но по преимуществу носильные. Взгляд старшего зацепился за длинную ночную сорочку в цветочек. «Выходит, в доме и правда есть женщина». Развить эту мысль ему помешал оклик брата, привлечённого картиной в крайнем оконце. Там на задних лапах стоял Мурзик, он же Лёва, и отчаянно бил по стеклу передними.

Теперь у братьев появилась уважительная причина для проникновения внутрь этого жилища. Спецопрацию по вызволению кота они начали без подготовки, просто толкнув входную дверь. Она поддалась…

В этот волнующий для родственников миг их гость осматривал новое обиталище. Довольно вместительная комната, куда вела крайне ненадёжная лестница без перил. Напротив– спальня его юных дядьёв. Под женскую половину отводилась комната на первом этаже, где в закутке ютилась кухня. Конечно, не хоромы, но для данной местности годится. Распаковав дорожную сумку, Лука прилёг на кровать и прислушался. Его слуха коснулись голоса дома. Шуршанье неведомых тварей на чердаке. Потрескиванье отклеивающихся обоев. Позвякиванье банок с соленьями в подвале.

Веки отяжелели. Лука редко спал днём, но поездка изрядно его утомила. Из-за нынешнего отсутствия в их жизни водителя Толи пришлось добираться до Мирного поездом. Он и не представлял, как назойлива и бесцеремонна может быть так называемая «живая жизнь». Нет уж, увольте. Он предпочитает своё уединение на мансарде. Пусть она и покажется кое-кому обитанием в башне из слоновой кости, где нельзя написать ничего стоящего. Но у Луки имеется на это контраргумент, а именно: Марсель Пруст. Этот француз писал в комнате, чьи стены были обиты специальным материалом. Для звукоизоляции. Вспомнив прустовскую манеру изложения, молодой человек окончательно впал в спячку.

Из тягомотной безысходности его вывели детские голоса. Его юные дядья горячо что-то обсуждали под окнами. Вслушавшись, он догадался, он понял: речь идёт о каких-то ползающих тварях.

Сбросив остатки дрёмы усилием воли, он поднялся со своего ложа и подошёл к окну, над которым завис осколок неба с белым крыломоблака. Братья продолжали переговариваться.

«Какие шустрые. Как кролики из рекламы „Дюррасел“. Правда, хвала небесам, эти в барабан не лупят!»

Он вернулся на кровать и распаковал свой ноутбук, взятый больше для видимости планирующейся работы. На самом деле писать охоты не было. Да и о чём? Всё давно уже описано. И вообще в этой стране число писателей заметно превышает количество читателей. Грядущий крах родительского «Библиофила»– лишнее тому доказательство.

Тем не менее он включил ноут и проверил почту. Крэйзи! Он что, надеется, что Мирра ему начирикает на ящик? Уничижительные мысли на этот счёт прервались каким-то поскрёбываньем по двери. До гостя даже не с первого раза дошло, что ребятня таким образом заявляет о своём присутствии.

– Войдите!

Дверная ручка двинулась и её примеру последовало дверное полотно. В проёме нарисовались две вихрастые головы– одна пшенично-золотистая, почти пуховая, другая– потемнее и пожёстче. «Родные братья, а такие разные. Впрочем, сейчас у них абсолютно одинаковые вытянутые физиономии».

– Лука, мы нашли… – приглушённым голосом начал светленький с ещё детской округлостью щёк. Рауль?

– Мы нашли мертвяка! – подхватил тёмненький с вздёрнутыми бровками. Рауф?

– Заходите! Быстро! – скомандовал племяш, отзеркалив выражение, с каким пассажиры смотрят на стюардессу, когда что-то на борту идёт не так.

МИРРА ИЗ ГОРОДА МИРНОГО

От меня осталась одна голова. Как у того профессора. Как его там? Доуль? Впрочем, неважно.

Голова моя пока выполняет свои функции. А вот всё остальное… Где оно?

Вместо ответа– на тёмном фоне возникает зелёное пятнышко.

Спустя некоторое время оно даёт потомство.

Похоже на ряску– там, на нашем озере.

Но вот пошли волны. Ряска моя заколебалась. А потом стала исчезать-пятнышко за пятнышком!

Эй, возьми меня с собой!

Глава 12
Белый мишка пришёл!

Итак, имелась криминальная колода. А в ней – джокер. Иначе откуда бы взялась маска с лицом скандальной шведки?

Вилен снова и снова просматривает публикации дела «Русская Грета Тунберг». Так окрестила серию нападений пресса. Как всегда не до конца точно, но в память врезается. Вообще-то Адаев чуждается всякого рода желтизны, хотя и мог бы погреть на ней руки. Но брезгует. Советское воспитание не позволяет. Этакая метка.

Он делает усилие и прерывает поток размышлений, чтобы выглянуть в окно. А там очередная картинка с натуры. К мусорным контейнерам приближается молодой очкарик. Да не один, а со свитой из десятка собак разных размера и масти. Первым делом молодой человек роется в мусоре в поисках угощения для животных. Затем запускает руку в ящик с макулатурой. Выловив оттуда газету или журнал, погружается в чтение. Стая устраивается неподалёку. При виде этого зрелища мысли журналиста обращаются к его собственному псу. Который не лаял.

Верный дружок ЗОЖа подвергался постоянным нападкам Капитолины, ибо то ли по возрасту, то ли по вздорности не дотягивал до кустиков. А его хозяин ещё не усвоил правила европейских собачников и спецпакет с совочком с собой не носил. В итоге отношения между разноглазой псиной и дворничихой (Капа впрягалась тогда в любую работу) сложились натянутые. Каждая встреча сопровождалась оглушительным тявканьем. – С обеих сторон. Но в тот вечер, когда нападению подверглась девушка, расстреливавшая озеро пластиковыми бутылками, заклятые враги никакой реакции не выдали. Со стороны преступницы это понятно: маска мешала. Но почему не лаяла псина? И как перестать думать про это?

Участникам эксперимента в США поставили цель – всячески избегать воспоминаний о белом медведе. Но как не старались, ничего не вышло. Для Вилена Владимировича таким «белым медведем» стала смерть Капитолины. Пришлось прибегнуть к собственному методу избавления: он сконцентрировался на запретной мысли, чтобы, по его собственному выражению, израсходовать горючее в баках. А там было, что сжигать.

Он мысленно перенёсся к началу своей журналистской карьеры. К школе юного корреспондента при газете «Вести Мирного».

В те времена газеты делались старым дедовским способом, а потому существовала такая профессия как метранпаж. Капитолина была метранпажем. Не частый для женщины профессиональный выбор. Юный Вильчик во время ознакомительной экскурсии в типографию первым делом увидел почти детские пухлые пальчики, покрытые какой-то отвратительной черной смазкой. Как они ловко орудовали инструментом! По виду – большое шило. А на самом деле? Нет, не вспомнить. Так вот этим шилом они расставляли в столбики металлические пластины с выбитыми на них словами.

Могли ли эти ручки взять и замахнуться приспособлением для отбивания мяса?

Нет, никак в это не верилось.

Не делала этого Капа. Потому и разноглазый пёсик не подавал голоса.

Маска скрывала другого человека. Того самого-джокера! Почему следователи его не вычислили? Даже в затылках на сей счёт не почесали. Да потому что изначально повелись на убедительно выстроенную версию.

Русская Грета Тунберг. Громкое дело раскрыто в кратчайшие сроки!

Адаев перевёл взгляд в окно. Предводитель собачьей стаи, что-то жуя, по-прежнему читал прессу.

«Вот она сила печатного слова!» – не без самодовольства подумал Вилен Владимирович.

Глава 13
, судьба-проруха!!

«Молчаливый, сонный, пугливо глазеющий окнами домишко». Такое описание выдал бы литературно одарённый наблюдатель. Но Лука обошёлся без комментариев.

Он прислушался– ни включённого телевизора, ни звяканья посуды, ни шагов. От этого дом казался ещё мрачнее. Мальчишки тянули его за рукава толстовки и при этом переминались с ноги на ногу, точно им срочно требовалось в туалет. А потом все трое вступили на крыльцо, сквозь прогнившие доски которого проглядывала молодая травка.

Входная дверь больше соответствовала бы сараю. Раньше она запиралась, но сейчас нужда в этом отпала. Лука перешагнул порог и оказался в помещении, где имелась лестница. Её перила из стальных тросов походили на леера. А может такими, снятыми с какого-нибудь судна, и являлись. Ступеньки вели на чердак. Но туда им было не нужно.

Внезапно спохватившись, что вторгаются в чужую собственность, Лука постучал в следующую дверь. Никто не отозвался. выждав некоторое время, он с силой нажал на дверное полотно. В образовавшемся проёме возникло трюмо с зеркалом. Мазнув взглядом по своему отражению в мутном стекле и не заметив в нём ничего кардинально нового, молодой человек перешагнул через следующий более высокий порожек.

Вся здешняя обстановка – это стол с тремя табуретками, буфет с куда-то подевавшимися дверцами и диван с вытертой до дыр обивкой.

Внутри ещё витает запах лекарств, что подтверждает шприц на столе и валяющаяся на полу ватка с красной точкой. Бросив взгляд на брошенное у дивана одеяло, Лука бросает взгляд в закуток, судя по всему выполняющий функцию кухни. Здесь его ожидает натюрморт в духе «Memento mori»: давно уже мёртвая селёдка, надкусанный ломоть хлеба, яичная скорлупа.

«Но где труп обвитый червями?» – Он бросает вопрошающий взгляд на братьев, гуськом, по старшинству следующих за родичем. Те синхронно тыкают указательными пальцами в пол, покрытый домотканой полосатой дорожкой, и шёпотом, словно их могут услышать, выдыхают:

– Та-а-ам!

– Где?

Одарив столичного родственника снисходительными взглядами, Рауль и Рауф вцепились в его рукава-один справа, другой слева– и потащили в пристройку.

К одной из половиц там приделано колечко.

– Тяни! – повелел Рауль. Лука повиновался, отметив про себя, что дядья у него не робкого десятка.

Крышка подполья откинулась со звуком, прозвучавшим, как выстрел, что заставило жавшуюся к сундуку рыжую кошку ретироваться.

Вниз вела лестница, всем своим видом внушавшая опасение сверзиться в темень при первом же шаге.

Призвав на помощь всю свою решительность, Лука осторожно поставил ступню на верхнюю ступеньку. Она не издала ни звука и вообще оказалась довольно устойчивой. Второй шаг дался легче.

Преодолев ещё две ступеньки, молодой человек осторожно впустил в себя воздух. Тянуло сырой землёй, овощной гнильцой и канализацией.

– Держи! – К нему потянулась рука с фонариком. Успевшие вспотеть пальцы взрослого с трудом нащупали кнопку включения. – Луч метнулся по стенам.

Судя по кирпичной кладке, к подвалу у строителей изначально были высокие требования. А жильцы захламили его донельзя. Какие-то металлические штуковины неизвестного назначения, разобранная мебель, оконные рамы– всем тем, что в преизбытке наполняло двор. Однако было кое-что и новенькое: кучи старой одежды. Лука снова опасливо втянул в себя воздух, отчего его тонко вырезанные ноздри нервно затрепетали.

Луч фонарика продолжил исследовать внутренности помещения. И троица последовала за ним.

Стало заметно светлее. Здесь имелось оконце– мутное, подёрнутое паутиной с остовами насекомых, но это было окно, говорившее в пользу цокольного этажа, а не подвала. Замаячила надежда, что пацанам померещилось, привиделось, почудилось. – Всё то, что взбадривает взрослых, когда они оказываются в подобных ситуациях.

– Дальше! – срывающийся голос принадлежал, видимо, старшему.

Лука повиновался ему. И там луч выхватил из сумерек силуэт.

Тело лежало на боку. Нечто подобное он видел в итальянском музее под открытым небом, где были представлены жертвы вулкана Везувия. Но в отличие от людей, погребённых под толщей пепла и лавы и не подвергшихся тлению, этот человек, на взгляд взрослого, уже включился в пищевую цепочку простейших организмов. По его рукам и ногам расползлись длиннющие черви.

«Братья ничего не придумали», – это была последняя мысль племянника. – Перед тем, как последний приём пищи низвергнулся из его желудка.

МИРРА ИЗ ГОРОДА МИРНОГО

В Бога не верю. Потому что эволюция подарила нам мозг. Так говорила учительница биологии. И этот кусок мяса создаёт сознание. А чтобы погасить его, надо добраться до черепушки.

Зеркальный шар крутится на потолке. Или это моя голова? Потом шар почему-то гаснет. Начинают крутиться потолок и стены. Ужасно, потому что не за что зацепиться глазами. На белой поверхности стен и потолка нет ни одной картинки, лампы, гвоздя – ни какого-то другого цветового пятна. Поэтому самое большое развлечение – сны. Моя подружка Алька вообще считала их чем-то настоящим. Фантазёрка! Она даже уверяла, что во сне можно воздействовать на реальность. Надо только… Нет, здесь её всегда прерывали смешками. Так что обитатели «Божьей коровки», точнее, та их часть, которая способна была следить за ходом её умственных построений, так и не узнали всех Алькиных секретов. А зря. Мне бы пригодилось.

От досады я кусаю губы, и боль напоминает мне, что я ещё живая. И с этим надо что-то делать. Но ничего не остаётся, как просто дрыхнуть. Ведь время остановилось для меня. Как для насекомого, увязнувшего в янтаре. Такой сувенир имеется в доме у Дамировых. Я с него пыль стирала. Как бы я хотела вернуться в то время и в тот дом. Хотя бы в качестве застывшей в янтаре мошки. А впрочем, согласна я и на простое воспоминание. Дескать, жила – была в городе Мирном девочка Мирра. Но судьба-проруха! Или я всё-таки не верю в неё?

Когда ты моложе остальных… Когда представляешь научный интерес… Тогда тебя изо всех медицинских сил тянут на эту сторону.

В палате интенсивной терапии – особое освещение. Свет направлен лишь на столики медсестёр. Понятия не имею, откуда мне это известно. Как и то, что мониторы приборов поблёскивают то красным, то зелёным. Может, я стала такой же всезнающей сущностью, как Бабуленция. Но одновременно я не лишилась плоти. Правда, сейчас она представляется мне типа человеческих фигур из анатомических атласов. То есть без кожи.

Сегодня вокруг меня– слишком многолюдно. Когда же они сочтут, что пришла моя очередь освобождать койко-место? Должна же пандемия как-то повлиять на скорость принятия этого решения. Судя по всему, сегодня как раз такой день. По крайней мере, об этом свидетельствует щекотанье в груди. Кхы-кхы. Это что, Мирра издаёт этот звук? Если так, её отключили от аппарата искусственной вентиляции лёгких.

Надо мной склоняется лицо. Из-за масок я перестала различать медсестёр. Но судя по запаху изо рта, она использует зубную пасту с эффектом отбеливания. Нет, названия не помню. В голове осталась лишь картинка телерекламы: чернокожий парень и его ослепительный оскал. Сестра принимается заворачивать меня в одеяло. Эй, я же не младенчик! Ей на подмогу приближается другая, и они сноровисто переносят меня на более жёсткое ложе. Каталка?

Надо мной скользит потолок-изученный мной досконально. Он не сплошь белый, а в трещинах, пятнах и разводах. Больница-то старая. Продолжительное перемещение в пространстве производит на меня слишком сильное впечатление, делая мои веки неподъёмными.