Текст книги "А кто у нас муж? (СИ)"

Автор книги: Алина Ланская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 21 страниц)

Глава 38. «Даже Рыжего не поздравите»?

Утро… Лень просыпаться! А это только октябрь! Что зимой-то будет? В прошлом году на первые пары почти всегда забивала, но сейчас по утрам три раза в неделю английский гад, а еще старая кляча с культурой речи и пиарщик. Вот на него-то я хожу с удовольствием! Там всегда аншлаг. Полгруппы уже в пиар намылилась. Ну да, крутая компания, соцпакет, большая белая зарплата, публичность, опять-таки…

Вот сегодня с утра как раз Антон Павлович, прям как Чехов! Но не Чехов, а Зимин. Так! Все, надо вставать, а то опять на галерке придется сидеть!

– Ты уже проснулась? Пойдешь на первую пару? – Киваю головой и топаю в ванную. Быстро в душ, пока моюсь, прокручиваю в голове вчерашний день.

Папа приезжал. Похудел немного, вроде полтора месяца всего не встречались, а будто годы прошли. Столько всего произошло за это время…

– Я теперь безработный, Мань, почти. – Его слова до сих пор болью в душе отдаются. – . Знал же всегда, что не бизнесмен никакой, просто обычный пекарь.

Еще буквально пара недель, чтобы вывезли оборудование. Его уже продали, как и помещение… Даже деньги в банк перечислили, почти все кредиты закрыли, остался только один долг, на два миллиона.

– Они его обещают реструктурировать, на пять лет. Решение в конце месяца сообщат. Юристов своих Яша привлек. Повезло с ними, конечно. Думал уже дом продавать наш придется.

Про Милу ничего не сказал, поохал только, что мелкие в школу ходить не хотят. Каждый день с боем. Ну это нормально, я тоже ее терпеть не могла.

У самой с деньгами напряг. Был. Пока вчера пятьдесят тысяч на карту Матвей не перевел. Сам. Я его даже не просила. Типа подарок.

Плодова, оказывается, не только Леднев ищет. Варя сказала, что Мишка летом связался с какими-то очень серьезными людьми. Они и взяли этот новый наркотик в оборот, только улучшили значительно. А сам Плодов где-то скрывается. От них. Почему – не знаю, да и плевать. Не думаю, что ему есть до меня дело.

Рыжего не видела уже почти две недели, с того дня, как мы с ним поругались. Последний раз. Больше уже точно ругаться не будем, не из-за чего просто. Все ведь ясно. Спасибо Барсуковой, сказала, наверное, что-то Айсу, так тот теперь даже не упоминает его больше. Так, обмолвился только на днях, что они запустили какую-то компьютерную игру. И Даня, как всегда, на высоте. А то я не знаю. Еле откопала на каком-то полудохлом сайте инфу. Тощий конопатый пацан улыбается в камеру и держит в руках желтый кубок. Довольный такой, не сразу его даже узнала. Что ж с тобой произошло, а?

Сначала, правда, пришлось порыскать по школьным фоткам Луизы. Они действительно учились вместе, только он на несколько лет старше. Данил Щеглов. А для меня всегда просто Рыжий. Даня.

– Ты будешь вылезать? – Стук в дверь. – Завтрак на столе.

Похудела на три килограмма за две недели. Раньше бы до потолка прыгала от радости, а сейчас как-то по фигу даже. Зато платье идеально сидит, то, которое мне Матвей купил. Сегодня же прием в мэрии. Там только местные олигархи будут. Не знаю даже, как он туда пробрался. Вечером пойду укладку и мейкап делать. Туфли есть, новые, один раз только надевала. К платью подходят…

Через десять минут я уже готова.

– Ну, что? Поехали?

– А завтрак?

– К черту!

Барсуковой не нравится пиар, то есть на лекциях она сидит прилежно, но явно без особого восторга. А для меня это чуть ли не единственный глоток воздуха в универе. Ну кроме самой Барсуковой, конечно.

– Девочки, а можно к вам?

– Нельзя! – Рявкаю, даже не глядя.

– Мань, ну ты чего? – Варя возмущенно шипит. – Хватит уже на людей бросаться, а? Что с тобой? С Матвеем поругалась?

– Не поругалась! Все хорошо, вот идем сегодня на прием в мэрию.

– А что тогда? С папой? Да?

Ответить не успеваю пара начинается.

Сегодня у нас антикризисный пиар. Проще говоря, если твой работодатель облажался, а СМИ вывалили твою компанию в дерьме, как сделать так, чтобы ее отмазать, то есть создать позитивный информационный фон.

– Ну что, для разогрева простенький кейс. Итак, вы – пиарщик небольшого банка. И вот однажды бравые укладчики бордюрного камня взяли и перерубили кабели, которые обеспечивали работу сервисного центра. В результате у вас не работают ни мобильный, ни интернет-банк, в отделениях оперционистки не могут толком провести платежи, у них тоже все программы «висят». Кейс, повторюсь, простенький, так как по сути виноват не банк, но проблемы у него. Да, чуть не забыл, на форумах в сети банк уже «хоронят» и предрекают скорый отзыв лицензии. Ваши действия.

Ну и снова галдеж. Я в таких побоищах участия не принимаю, выжидаю, когда все угомонятся и потом уже говорю, что думаю. Мой вариант опять оказывается самым лучшим.

– Мария предложила наиболее рациональное решение. Действительно, надо было, не дожидаясь реакции людей и СМИ, сразу же выпустить релиз о проблемах в работе банка. Довести эту информацию до кол-центра банка, до всех сотрудников, кто общается с клиентами. Связаться со всеми основными изданиями города, дать им дополнительные комментарии. Получить подтверждение от дорожных служб, что они действительно перерубили кабель. Посадить всех своих коллег отвечать на клиентские вопросы в соцсетях и форумах. И как только работа банка будет восстановлена, тут же сообщить об этом на сайте, разослать релиз и опять прозвонить по всем изданиям. В нашем примере все закончилось хорошо, работа банка была восстановлена через три часа, но это были очень напряженные часы для пиарщиков. Так, а теперь немного теории и перейдем к другим кейсам…

Ну почему его пары так быстро пролетают?

– Никогда тебя не видела такой заинтересованной. Может, попробовать все-таки? Ну а вдруг получится.

– Не получится, говорила уже. Не мое это, Варь. Да и не выиграю я. Там столько желающих…

Зимин конкурс объявил. На всех курсах, где он ведет, то есть на трех. Надо сделать проект, тему он сообщит каждому, кто подаст заявку. Пять лучших работ отберет лично и даст победителям месячную стажировку в его департаменте. Но только одному предложит работу.

– Мааш…

– Не обсуждается. Пойдем лучше поедим чего…

В буфете как обычно шумно, не протолкнешься, но с некоторых пор как только Барсукова появляется там, очереди как-то сами собой рассасываются, нас пропускают вперед. Варьку это жутко бесит, а я вот не стесняюсь. Какой толк стоять в очередях?! Берем котлеты, картошку и еще салат. Собственно, это обычно единственный прием пищи в день у меня. Вечером почти не ем, утром – тем более. Только кофе и то не всегда.

– Какие планы на вечер? – Спрашиваю у Варьки, хотя давно знаю. У Рыжего сегодня день рождения. Значит, пойдут куда-то тусоваться. Без меня, естественно. Но наверняка с Луизой. Вон довольная ходит, позавчера чуть поднос на нее не уронила, но Барсукова удержала. Жалко.

– Мы… не знаю, может, в кино сходим, – рассеянно отвечает. – А может, дома останемся…

– Что так? Даже Рыжего не поздравите? Он зажал днюху?

– У него мама умерла, Маш, он хоронить ее поехал.

Смотрит на меня виновато, а я… я… меня нет просто.

– К-как умерла? И ты молчала, Варь?

Пофиг, что здесь люди, пофиг, что я перекричала даже шум десятков голосов, что нас оборачиваются…

– Она болела долго, очень… несколько лет… у нее рак… был. Он ее в Израиль перевез, там врачи хорошие… она дольше прожила, чем… здесь прогнозировали…

– Почему не сказала? – Я готова броситься и трясти за шиворот мою лучшую подругу, самого близкого мне человека. Как она могла мне такое не сказать?!

– Ты ж сама просила молчать, запретила даже упоминать его!

– А почему Айс с ним не полетел? Они же друзья! Он там один ведь!

– Один. Он даже просил Ника не приезжать за ним в аэропорт. Сегодня вечером возвращается, часов в одиннадцать, кажется, самолет. Сказал, сам до дома доберется…Ты как, Мань? – Осторожно так спрашивает, как у сумасшедшей.

– В порядке я, нормально. Просто… неожиданно. Пошли на пару, опоздаем.

– Так еще десять минут и ты не ела совсем.

– Идем.

Вечером сверкаю, как новогодняя елка. Девочки, конечно, шикарно все сделали. Одни глаза минут тридцать красили, сама бы так не смогла, как и волосы уложить. Высокая прическа, там одних шпилек штук десять в голову воткнуто.

– Вау! Малыш! Ты восхитительна. Сегодня мне все будут завидовать.

Ага.

На автомате сажусь в машину, сейчас быстро темнеет, уже фонари зажглись, на дороге много транспорта.

Матвей сам как елка. Для него эта тусовка – пропуск в элиту города. Бизнес, очень крупный бизнес, это не галоши продавать, пусть и брендовые.

– Ну что, идем? – Он уже отпустил водителя, тут долго не постоишь. Постоянно кто-то подъезжает, высаживает випов и снова уезжает. Кажется, где-то мелькнуло знакомое лицо. Леднев-старший с какой-то дамой. Точно не с Вероникой.

– Да. Ты… иди, пожалуйста. Я… плохо чувствую, переволновалась наверное… Постою тут, а потом подойду.

– Нет, пойдем вместе. Я подожду.

– Не надо. И так из-за пробок чуть не опоздали.

Кивает головой и быстро идет ко входу. Наконец-то!

Смотрю, как он скрывается из вида, а потом перехожу дорогу, через метров сто тут стоянка такси. Уже в машине пишу сообщение Матвею и отключаю телефон. На сегодня все!

Расплачиваюсь с таксистом и прошу его подождать, минут десять, пятнадцать. Конечно, это время я тоже оплачу, обязательно.

Быстро сбрасываю с себя платье, оно мне не понадобится сегодня. Джинсы, черная водолазка. Так, теперь лицо. В таком виде точно нельзя, смываю с себя всю косметику, не сразу получилось, раза с третьего. На раковину падают шпильки. Пару движений расческой. Волосы собираю в хвост уже в коридоре.

Он никуда не уехал, стоит ждет.

Открываю дверцу.

– В аэропорт, пожалуйста.

Глава 39. «Встречаешь кого»?

– Девушка, а вы кого встречаете? Я самолеты перепутал, приехал на два часа раньше. А вы тут все время. Или просто сидите?

Этот мужик уже раза три вокруг меня проходил, косился, вот сейчас решил подойти.

Два самолета из Москвы приземлились. Дани нет. Но и не должен был, если Барсукова не напутала, сейчас девять, ровно в одиннадцать прилета нет, но есть в пол-одиннадцатого и, последний, еще через час. Дальше уже глубокой ночью. На расписание можно не смотреть, выучила его наизусть. Телефон так и не включила. Зачем?

– Жду я… знакомого. – Запоздало отвечаю мужику. Ему просто поговорить хочется, явно не клеится ко мне.

– Видать, особенный знакомый, да? Раз вы его столько ждете. Загодя ж приехали… Или тоже самолет попутали?

Прикрываю глаза.

… Она болела часто, но я не понимала, не думала никогда, что это может…, что она может… умереть. Радовалась, когда она болела, значит, она была дома, со мной. Здоровой я ее очень редко видела, только вечером в субботу и то не всегда. Они с папой всю жизнь вместе работали, она – кондитер, а он – пекарь… А последний год… ей все хуже становилось, я не понимала тогда этого, да и она, видимо, тоже. Как сейчас помню, я из школы пришла, это май был, конец учебы. А дома только тетка двоюродная, на днях приехала погостить… Они ничего не сказали мне про маму, ни она, ни отец. Вечером же отправили меня с ней за триста километров от дома, к родственникам каким-то, я их и знать не знала до этого. Я даже на похоронах не была, не попрощалась…

Самолет приземлился ровно в пол-одиннадцатого, но Дани нет. Вокруг много людей, кого-то встречают, обнимают, целуют, а кто-то просто быстро проходит к выходу, ловит такси или идет на маршрутку. А я даже не знаю, что скажу ему, когда увижу. Если увижу. Вдруг Барсукова ошиблась, перепутала, может он еще утром прилетел, и я тут зря сижу? Мне просто нужно его увидеть, знать, что он вернулся, не потерялся по дороге, не забил косяк где-нибудь в тысячах километрах от дома. Он же… не представляю, в каком он сейчас состоянии.

– Девушка, а может мы тут с вами… – Мужик продолжает что-то говорить, а я встаю и выхожу на улицу. Душно что-то, дышать совсем нечем.

Холодно на улице и темно, уже четверо таксистов предложили отвезти.

– И ты здесь? Как шило в заднице! Что ж тебе все неймется?

Лицо хмурое, брови насуплены, это только с Барсуковой он играет роль милого доброго дядьки. Ну это и понятно, а я ему как…

– А вы тут что делаете?

– Да, видать, то же, что и ты. За Рыжим нашим чудиком приехал. Его ж..

– Сами вы… – чуть не ляпнула «мудак»… – Вроде как Даня не просил… его встречать.

– А тебя просил?

Молчу. Кутаюсь в куртку, ветер пронизывающий, зато кислорода в воздухе много, хоть продышалась наконец.

– Ну иди, встречай. Самолет только что сел.

Сам не пошел, на улице, видимо, остался.

Я даже не злюсь, что Старый Хрен здесь. Главное, что не ошиблась, Даня тут.

Люди проходят мимо, а его все нет. Он появляется минут через десять. На плече рюкзак, тот самый, с которым ко мне тогда приезжал.

Остановился, меня заметил. Так и стоит, не двигается, его обгоняют люди, какая-то мамаша с ребенком на руках толкает в бок, не глядя извиняется, бежит дальше. А он стоит и на меня смотрит.

Хочу подойти к нему, а не могу, ноги как будто к полу приросли. Такую хрень ему наговорила, когда последний раз ругались. Что я ему сейчас скажу? Что вообще можно сказать, когда мама умерла?

На всю жизнь запомню эти его несколько шагов, вокруг шум, суета, а я не слышу. Как в замедленной съемке вижу, как идет ко мне. Целая вечность. И все перед глазами расплывается.

– Встречаешь кого? – Стоит передо мной, а я только сейчас понимаю, что реву. Опять реву. Думала за эти две недели уже все выплакала, что можно. А нет, опять слезы льются. – Чего ревешь-то? Маш? Эй!

Смотрю куда-то в пол, ни черта не вижу, на самом деле, но в глаза ему посмотреть не могу. От него пахнет его дрянными сигаретами, дорогой, еще усталостью и…горем.

– Мань, – тихо говорит, мягко. – Ну ты чего?

Кладет руку на мой затылок, притягивает к себе, и все – меня срывает. Цепляюсь дрожащими пальцами за его куртку и опять реву, остановиться не могу. Приехала поддержать парня, а у самой истерика и это он, только что похоронивший мать, стоит рядом и пытается меня успокоить.

– Опять что-то натворила? Маш? – Терпеливо спрашивает, а я пытаюсь успокоиться.

– За тобой п-приехала.

Молчит, долго молчит, а я боюсь, что опять скажет. Скажет, что зря, что не надо было, что не нужна. Но он вдруг берет меня за руку и ведет на улицу.

– Ты что дрожишь-то? Холодно? – Останавливается, не дойдя буквально несколько шагов до такси. Вдруг снимает с себя шарф, обматывает его вокруг моей шеи, поправляет волосы. Чую, опять зареву.

Сажает меня в такси, а я должна сказать, что тут где-то Старый…, то есть Василий Федорович. Но я совершенно точно не хочу его видеть, и не только его. Вообще никого не хочу видеть, кроме Дани.

Он называет свой адрес таксисту. Только свой. До меня не сразу доходит… Мы к нему едем.

Холодно, не могу согреться. Я уже и чай заварила, две кружки выпила, а все равно холодно. Наверное, из-за того, что из окон дует, забыла уже, что бывают обычные деревянные рамы, а не стеклопакеты.

Он лежит в одежде на своем старом прогнувшемся диване, похоже, уже уснул. Помню, как ругалась на эту рухлядь, заснуть на ней нормально невозможно. А Даня потом на следующий день матрас притащил откуда-то, но сейчас его тут нет.

– Иди сюда. – Вздрагиваю от его голоса. – Больше тут спать негде.

Он так и не спросил, зачем я приехала. Вообще ни о чем не спрашивал, всю дорогу молчал, а как приехали… Я не знаю, что ему сказать, просто лежу рядом, едва касаясь плечом и слушаю его дыхание.

– Я когда в сентябре был у нее, врачи сказали, что счет идет на недели, в лучшем случае два месяца. Она уже не всегда меня узнавала, не вставала с постели… Я знал, что… попрощался с ней… тогда. Но когда позвонили… не поверил…

Он говорит медленно, очень тихо. Он не мне это говорит, себе. А я слушаю, боюсь пошевелиться, лишь бы снова не замолчал.

– Четыре года. Она много прожила…Здесь врачи не больше двух лет давали. – Вдруг протягивает руку и гладит меня по волосам. – Она не верила, что у нее рак, отказывалась лечиться…От меня скрывала, я только через полгода узнал. Случайно. Может, еще жива была бы…Год бы ей выторговал или даже больше.

И снова молчит, никогда о себе ничего не рассказывал. Да и некогда было, мы на этом диване… первый раз вот так лежим рядом, просто лежим.

– Я не успела с мамой попрощаться. Она часто болела, а потом… я не понимала, хотя уже взрослой была. Обижалась на нее очень сильно, ее ведь никогда не было рядом. Ни ее, ни папы. Сначала на хлебозаводе, потом пекарню открыли. А если и дома были, то всегда друзей приводили. Я их ненавидела. Всех.

Он молчит, просто гладит по волосам, а потом вытаскивает из кармана платок и вытирает слезы с моего лица.

– А твой папа, Дань? – Приподнимаюсь на локте, смотрю на Рыжего. – Он где? Он знает?

Молчит, я уж думала не ответит.

– У меня нет отца, Маш, и никогда не было. Человек, который был женат на маме, не мой отец. И я не знаю, где он. Мы не общаемся.

У него холодные ладони, даже у меня сейчас теплее. Прижимаюсь ближе, так близко, как только могу.

Он больше ничего не говорит, думает о чем-то, а я чувствую, что никогда прежде мне не было здесь так спокойно, как сейчас. И я только сейчас понимаю, что до сих пор не попрощалась с мамой.

Глава 40. «Мои наблюдения»

Тупо пялюсь в холодильник. Как же есть хочется! Вчера толком ничего не ела, аппетита не было. Давно не было, но сейчас желудок сводит так, что съела бы что угодно, если бы это что-то было! А ни хрена нет! И никогда не было. Рыжий и запас еды в доме просто несовместимы. Всегда пусто. Ладно готовить не умеет, но хотя бы хлеб или какой «доширак» у него должен быть?! Ну чай хоть поставлю.

Я проснулась полчаса назад. Дани рядом не было, даже записку не оставил. Подумала, может, сообщение на телефон написал? Включила телефон. Блин! Барсукова! Семь раз звонила, три сообщения оставила. Я их даже прослушать не успела. Опять звонит.

Вроде на парах сейчас должна быть.

– Машка! Я чуть с ума не сошла вчера! Ты совсем чокнулась?! Я полночи с ума сходила! Позвонить не могла?!

– Варь…

– Что Варь?! Что Варь?! Ты с этим кретином на прием собралась, а вечером прихожу, платье на полу… тебя нет. Охрана сказала, на такси уехала, телефон отключен! Тебя в психушку запереть…

Я аж на диван села. Барсукова редко истерит, очень редко, на моей памяти один раз, когда я ей сказала, что машину хочу. И сейчас вот… орет так, что даже телефон от уха отодвинула. Во дает, да.

– … Эгоистка… не любишь… не ценишь ни черта! Две недели терпела твою дурь! Плевать на всех. На меня плевать! Хорошо, Василий Федорович Никите позвонил. А ты сейчас у него, да? У Дани? – последние слова произносит уже почти спокойным голосом.

Молчу, что ей сказать?! У меня почти нет от Вари секретов, я, собственно, только ей и доверяю по большому счету.

– У него. Ничего не было, Варь. Совсем ничего. Мы просто разговаривали.

– Ага! Тебя ждать сегодня? И прекрати отключать телефон! – Нажала на отбой, прежде, чем я ответить успела. Вот это да!

Смотрю на экран, два пропущенных от Матвея и сообщение. «Ты в порядке, Малыш? Позвони мне».

От Рыжего ничего нет, я же его номер, дура, удалила тогда. Но и с незнакомых тоже ничего. Даже позвонить ему не могу.

Надо хоть душ принять, вода горячая у него, надеюсь, есть. Если я правильно помню, где-то тут у него в комнате должны быть полотенца…

Надеюсь, он не обидится, что я тут роюсь.

А это что? Случайно задела соседний ящик…

«Мои наблюдения». Обычная общая тетрадка. У меня таких в школе навалом было.

Листаю страницы, почти все они заполнены мелким почерком. Корявым, правда, но прочитать можно.

«Лучше всю жизнь прожить одному, чем так. Одиночество – это свобода, в нем нет боли. Все честно, живешь один, без иллюзий, что нужен кому-то».

Чего?! Это что, чей-то дневник? Данин? Странные записи. Не знала, что их еще ведут, к тому же от руки. Но Рыжий – это не все. Но интересно, очень интересно. Листаю дальше.

«Хочу исчезнуть, никто не заметит. Все рухнуло, а что было? Чудовищная ложь. Она не понимает, что сделала. У меня никогда не было ни отца, ни матери».

Тут нет дат, только годы, вот эта, например, семь лет назад.

«Странно. Как в чужой одежде хожу, снять хочу ее и выбросить на помойку. Как все, что связано с ним. Лучше бы я не знал».

Ни черта не понимаю.

«У меня никогда не будет своей семьи. Hе верю, что у детей свой путь и они не совершают ошибок родителей. Как раз наоборот – еще как повторяют. Никакой любви не существует. Смотрю на то, что раньше было моей семьей. Они столько лет просто терпели друг друга и претворялись. Ради чего? Ради его денег».

Надо же, какие мысли были у Рыжего в школе! Один к одному с моими про семью. Ну у меня-то есть на это причины. Да и у него явно тоже. Пережить развод…

«Скучно и противно. Пацаны на девчонках соревнуются в собственной крутизне. Девчонки ищут богатых и «крутых». Ненавижу. Не хочу так. Меня все равно никто не будет любить такого. И я не буду никого любить»!

Хожу по комнате, здесь много, очень много записей. И все грустные.

«У меня кроме нее никогда никого не было. Но иногда мне кажется, что мы совсем чужие. Ей нет дела до моих интересов. Нам не о чем говорить. Я – изгой. Родной отец просто откупился от меня, как от ненужной вещи. Изгой. Отчим только делал вид, что мы семья. Потом ему надоело. Даже хорошо, что его нет и не будет в нашей жизни – только мешал нам с мамой. А мама… мама просто хотела с моей помощью получить много денег, раз не удалось женить его на себе. Зачем?

Раза три перечитала. Потом еще раз и еще. Сколько боли… Так, стоп. Какой отчим? Какой родной отец? Ничего не поняла.

«Всю жизнь хотел иметь брата или сестру. Бойтесь своей мечты. У меня есть брат, который меня и за человека-то не считает. Так, «сынок шлюхи». Еще, небось, думает, что я претендую на его деньги. Ага, сейчас! Какой он мне отец? Только по фамилии теперь. Продал меня, когда я еще не родился».

Читаю дальше. В полном … шоке.

«Я не такой как они, всегда это чувствовал, а сейчас это еще сильнее видно. Смотрю на вчерашних друзей и кажется, что у меня их никогда не было. Бабки, девки, снова бабки. А я не хочу быть богатым. Хочу быть свободным. Мать всю жизнь в нищете барахталась. Пока меня не продала. Я должен как-то научиться зарабатывать на жизнь. Еще бы знать – как. Но просить никогда ничего ни у кого не буду».

Сколько ему тут было? Как мне сейчас или даже меньше. Намного меньше.

«Я сам накликал ее болезнь. Мама умирает. Не верю врачам. Я же все вижу. Я был плохим сыном. Жил этими чертовыми компьютерами, ничего и никого вокруг не замечал. А она мне жизнь отдала. Мне, дебилу. А еще ругал ее, осуждал – за папу, за отчима. Никому, кроме нее, я не нужен. А я ее даже спасти не могу. Ничего не могу. Это я ее убил. Своей злостью».

Это ж сколько всего он пережил? Один? Не могу читать. Я не могу это читать!

Кладу обратно тетрадку в шкаф. Пусть там лежит. Хотела узнать о нем больше. Вот и узнала! Но я еще не все, не все прочитала!

У него здесь много записей, явно в разное время писал. Тетрадка снова в руках. Почему я ее раньше не нашла? Летом? Все бы могло быть по-другому.

«Рыжий. Рыжий клоун. Ничего прикольного в этой «непохожести на других» нет. Нормальные люди как-то нормально живут, учатся. А ты сам – ничто, фрик».

«Странно, никогда не думал, что буду так рад сексу с девчонкой, к которой ничего не чувствовал. Эта Маша похожа на меня. Тоже клоун в женском обличье. Косит под циничную мажорку, а сама такая же неприкаянная и растерянная. Интересно, как она будет жить, если не сможет найти богатого хахаля?»

Это про меня?! Про меня?! Какой я тебе клоун! Сам ты… неприкаянный. Ко мне ничего не чувствовал?! Вот же …! Не чувствовал… а сейчас?

Листаю дальше… Так, погоди-ка, а он до этого писал о девушках? Он вообще о ком-то писал, кроме матери? Нашла еще одну, самую последнюю.

«Я всю жизнь осуждал маму за то, что выбрала деньги и жила с нелюбимым человеком. И вот сам нашел такую же, у нее прямо на лице написано: «Хочу богатого мужика». И она выбрала не меня. К лучшему. Я не хочу пережить то, что пережил с мамой и отцом».