Текст книги "Вампиры девичьих грез (СИ)"

Автор книги: Алина Борисова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 28 страниц)

Нет, моему состраданию к бедным вампирам точно есть пределы. Я отстранилась от него столь явно, что он даже усмехнулся:

– Не дрожи, тебе не светит. У тебя иммунитет хороший. Не сгоришь.

– Я и не боюсь, – взглянула на него с презрением. – Ты хоть понимаешь, насколько омерзительную вещь ты мне сейчас сказал?

– Не знала, что вампиры убивают? Это вроде было первым, в чем ты нас обвинила.

– Тебе на нее плевать, Великий. Ты сидишь тут, сокрушаешься, что устал людей убивать. А на самом деле – тебя просто процесс утомил. Если б кто другой их за тебя приканчивал – вот было б счастье. Эта Алла из-за твоей минутной прихоти жизни лишается, из-за недоразумения, что волосы в белый цвет покрасила, а ты ее – даже поцеловать на прощание брезгуешь?! Друзьям отдашь на забаву?! Да ты же мразь, Великий!

Я вскочила. Меня опять трясло, из глаз текли слезы, да что ж с того.

– Не смей! – он даже голоса не повысил, а чувство было, что к земле придавил, настолько там ощутимо угроза звучала.

– А иначе что? Убьешь? Ну так убей, тебе можно, ты же вампир! Да и пророчество у тебя опять же удобное. Убей. Знаешь, я все думала, – спешно продолжила я, торопясь договорить прежде, чем он заставит меня замолчать. – Все думала о той девочке, что ты рассказал. Что перерезала из-за тебя вены. Все думала, как же так, она же любила тебя, как ты мог допустить? Если она не могла больше жить, то почему она не умерла, зацелованная тобой, выпитая до последней капли крови? Если так тебе ее жаль, как ты мог допустить, чтоб она умерла просто так, а не задыхаясь в твоих объятьях от блаженства?

Он открыл уже рот, пытаясь что-то сказать мне, но я не позволила ему встрять:

– А теперь я знаю: ей было противно! Она, может, и любила тебя, но ей было противно! Ты был ей омерзителен, и она сбежала, предпочла вылить свою кровь в помойное ведро, лишь бы не в тебя! Потому, что даже самое склизкое помойное ведро по сравнению с тобой – золотая чаша! И не от любви она с собой покончила, не тешься! От ненависти! Она так сильно ненавидела себя за то, что полюбила такую дрянь, что жить с этим не могла! Кровь в жилах сворачивалась! Вот и вылила, лишь бы не тебе, ублюдку, достаться!

Буквально выплюнув последнее слово ему в лицо, я поняла, что попала. Даже умудрись я ударить его, след от моей ладони не оставил бы на его бессмертном лике такого явственного отпечатка.

– Что, угадала? – злорадно бросила ему вдогонку. – Не провожай. Спасибо за чудный вечер!

Буквально грудью налетела на дверь и бросилась вниз по лестнице. А он так и остался сидеть там, под звездами, среди огней чужого и не нужного ему праздника.

Уже выходя из дверей больницы вспомнила, что так и не спросила у него о том, ради чего, собственно, приходила. Почему он поставил мне запрет на донорство? Что не так с моей кровью? Возвращаться, понятно, не стала.

* * *

Домой добралась уже под утро. Хотя целенаправленно шла именно туда. Шла, рыдала, злилась, останавливалась, пытаясь отдышаться и успокоиться. Все казалось, сейчас догонит. Догонит и… не знаю, страшно не было. Злость была, и безрассудство безумное: ну, пусть убьет, а мне, быть может, еще удастся его ударить. Хотя бы словом! Как я ненавидела его в ту ночь! За то, что слушала, за то, что поверила и даже пожалела. За то, что он умел так говорить, что казался нормальным. Мудрым, добрым. Любящим. Не влюбленным, нет, любящим нас, людей, как нас в школе про вампиров учили: «и возлюбили вампиры людей, как дражайших чад своих…»

Вокруг праздновали. Веселые, шумные компании постоянно попадались мне навстречу, и одинокая девушка в слезах вызывала и недоумение, и дискомфорт, и желание утешить. Понятно, что ни первые, ни вторые встреченные мной молодые люди сквозь мое отчаянье не пробились, но где-то, как-то… И вот уже меня угощают сидром, и я смотрю, как запускают фейерверки, и меня даже кто-то обнимает. А может, и целует. Помню, что почему-то я оказалась в парке, и шумною толпой мы катались с огромных ледяных гор, и опять были фейерверки, и сидр, и поцелуи. Губы на своих губах помню, лица ни одного. Меня целовали или я целовала? Вот только смеялись все, и я со всеми – ведь праздник же! И все кружилось, кружилось… А потом помню полупустой стылый автобус, возможно уже не первый на своем маршруте. Остановка, дом, подъезд. И Тема на скамеечке. Ждет. Сказать, наверно, что-то хочет. Да не пошел бы он!

– Да, гуляла! – заявила прежде, чем он успел раскрыть рот. – Нашла парней, которые целоваться умеют лучше, и с ними гуляла! И сидр у них вкусный! И горы ледяные! И… видеть тебя не желаю! Никогда! Ни единого более дня! Ни минуты!

И громко хлопнула дверью подъезда. Ну, если этот придурок влюбленный еще родителей мне напугал, и они там морги опять обзванивают…

Родители спали. Тихонько раздевшись, тоже рухнула на кровать. Надо как-то выспаться. Вечером же еще торжественное собрание в университете. Ага, посвященное отбытию куратора ир го тэ Ставэ на родину предков. Ладно, он же нам за место себя другого куратора обещал. Аж генерального. В смысле – всего университета. Ну, посмотрим на генерального. А то что ж это, уж полгода, как я школу закончила, а у меня только два вампира знакомых. Надо расширять кругозор.

Провалилась в глухую тьму без сновидений, и было мне счастье. А потом, видно, перевернулась во сне на спину, и что-то твердое впилось мне в затылок. Не вполне еще проснувшись, повела рукой: что там за лишняя деталь ко мне в кровать свалилась? Пальцы нащупали холодную гладкость металла, потянули, силясь убрать из-под моей головы эту штуку. И тут же я ощутила, что тяну себя за волосы. И проснулась окончательно. Вспомнила.

Немного нервно отцепила от волос его заколочку и уже даже размахнулась, чтобы запустить ее куда подальше. А потом остановилась. Взглянула внимательно на этот кусок драгметалла. Благо на улице было уже совсем светло, свет зажигать не потребовалось. Строгая простота формы. Изысканная сложность рисунка. Холодная белизна основы. Разбегающиеся по всем направлениям теплые солнечные лучи. И все это словно в узел связано тонкой черной нитью. В голову невольно лезли глупые вампирские сказки о битве солнечных богов с демонами Бездны, что-то было там о созданиях света с душами, охваченными тьмой. Вот как-то примерно это мне в тот миг и примерещилось. Его светлая солнечная душа, мечтающая о листве и птицах, повязанная путами смерти. Обреченная убивать. Сама почти уже мертвая, но все же… все же… Местами, сполохами мелькают золотые лучи, и можно почти поверить. В чудеса. В сказку. В любовь. В Сэлисэна и Елену. Ведь зачем-то он сидел со мной на той крыше. Гулял в парке. Катал в Бездну. Рассказывал все то, о чем, наверно, далеко не всем людям рассказывают. Как он сказал мне тогда? Чтобы я вспоминала о нем то хорошее, что он все-таки смог для меня сделать? Было бы подло утверждать, что хорошего не было. И пусть он мерзавец и негодяй, распутник и убийца. Он просил меня принять этот подарок в память о том хорошем, что я сумела в нем разглядеть. И я приняла. И приму. Вот этот маленький кусочек его светлой души, затянутой черной нитью порока. В память обо всем хорошем, что у нас было.

И я крепко сжала вампирскую заколку в ладонях. И снова уснула, прижимая ее к себе – крепко-крепко. А когда проснулась, решительно заколола ей свои волосы.

– Выспалась, душа твоя беспутная? – приветствовала меня на кухне мама. – Вы зачем с этим негодником Артема обидели? Не хочешь встречаться – так и скажи, что дураком-то парня выставлять?

– Что? – только и смогла выдать я. Артема обидела, да, было дело. Но никаких негодников, вроде, в дом не тащила, одна пришла. Или мне совсем уж память отказывает?

– Что «что»? Поздно дурочку-то строить, знаю я все. Артем ее бегает, ищет, нас на уши поставил: пропала, потерялась, нету! Про больницу что-то. Я в больницу-то сразу позвонила, быстро выяснила, что такая пациентка к ним не поступала, даже с жалобами не обращалась. Хорошо я догадалась Петьке вашему дурному позвонить. Он, конечно, тоже молодец, пытался дурачка со мной разыгрывать. Ну, да со мной не забалуешь, я ж его с детства как облупленного. Признался, что у него ты прячешься. Не хватает духу Теме в лицо всю правду сказать, вот и выдумали всю эту круговерть. Тебе самой-то не стыдно? Артема обманула, нас едва на уши не поставила, еще бы: ночь на дворе, ребенка нет нигде! А если б я не догадалась Петьке позвонить?

А если б Петька не догадался тебе соврать? Вот уж, да уж, был бы праздник! Надо будет хоть позвонить, спасибо сказать, спас семью от убийств и инфарктов.

– Ты хоть с Темой объяснись, нехорошо так. Не по-людски, – продолжала разглагольствовать мамочка.

– Да объяснились мы, он меня у подъезда ждал. Все, что возможно, мы друг другу уже сказали, – странно, еще вчера я и не думала порывать с Артемом. Казалось, мы пара. А сегодня я чувствовала только облегчение от того, что больше не надо с ним видеться, общаться, иметь какие-то общие планы. Я и не заметила, когда он стал меня тяготить, а, оказывается, тяготил.

– А с Петей у тебя что? – не успокаивалась мама. Ну да, ей же мою жизнь надо знать, как свою. Как-то она порой путала, где граница проходит.

– А что с Петей? Благодарность Пете. С занесением в личное дело. Выручил. Даже спас. Кстати, – поспешила я увести разговор на другое, – я тут вчера после зачета куратора нашего встретила. Спросила его про твою нумерологию. Светлейший вампир сказал, что все фигня. Точка отсчета взята условно, так что цифры складывать бессмысленно, они случайные, реальное количество прошедших лет не отражают.

– Да? – заинтересовалась мама. – Ну может, вампирам виднее. А ты что же, вот прям так подошла к куратору и спросила?

– Ну, мы же с ним знакомы…

– Погоди, погоди, это что же, тот самый? Ну, который кровь твою? Анхен, верно?

– Да не пил он моей крови, сколько ж можно повторять! Не пил! И не просил даже. Кстати о крови. Где у нас папа?

Мама лишь плечами пожала, мол, не настолько у нас большая квартира, чтоб потерять. Явно слегка обиделась, что я пошла что-то лично с ним обсуждать. А я как-то побоялась при ней, явно она мне не ответит, еще и всполошится по-глупому.

– Папа, а ты не знаешь, в каких случаях ставят запрет на донорство? Полный запрет?

– Мне казалось, это все знают. В случае наличия у человека неизлечимых болезней, которые он может передать через кровь.

– И чем таким неизлечимым я могу быть больна?

– Ты? И не мечтай. Здоровье у тебя железное, нам с мамой даже в детстве жаловаться не приходилось. Так что откосить от сдачи донорской крови на законных основаниях тебе не удастся. Хотя, если честно, я не понимаю, зачем тебе это. Это ж людям, не вампирам. Люди, да тем более тяжелобольные, тебе чем не угодили? Мы что же с мамой, эгоистку вырастили?

– Ты не понял, – я устало вздохнула. – Я не мечтаю его получить. Мне его уже поставили. Полный запрет на донорство. Безоговорочный.

– Как поставили? Кто? Почему? – папа, похоже, был ошарашен не меньше моего.

– Как – молча. Прихожу сегодня в лабораторию, а мне сообщают: «не имеем права у вас взять, ваша кровь закрыта для использования». Представляешь, у всего курса нашего взяли, а у меня – не имеют права.

– Погоди, но это же врач должен решать, надо идти к твоему терапевту, спрашивать. Возможно, это просто ошибка какая. Ты когда кровь сдавала последний раз?

– Да ходила я… к врачу, который это решил. Да он все «потом, потом». Ну а потом мы… поругались так страшно, что вряд ли он мне теперь скажет. А я вряд ли пойду еще спрашивать.

– Лариса, ну ты как ребенок. Поругались, не пойду. Это ж с твоим здоровьем проблемы. А если ошибка – так тем более обидно, она тебе полжизни перечеркнуть может. Ну хорошо, не хочешь – давай я пойду, будем разбираться с твоими анализами. Что за врач-то? Из районной поликлиники или из вашей, студенческой?

– Из больницы.

– А больница тут при чем? Вы ж там практику проходите, а не лечитесь. У вас там брали анализ крови?

– У меня – брали.

– Что значит у тебя? Только у тебя? Почему? Так, ладно, не тяни кота за хвост, что за врач, как зовут, где его можно найти? Праздники кончатся, пойдем разбираться. Поругалась она. С врачами не ругаться надо, а решать проблемы, связанные со здоровьем.

– Зовут его Анхенаридит ир го тэ Ставэ, а найти его можно… При желании можно его найти. Вот только потом до конца дней своих будешь жалеть, и что искал, и что нашел, и что вопросы задавал. Не связывайся, папа, не скажет он. Да и вообще, он на меня сейчас злой, наверно, страшно. Я ему нынче ночью столько всего наговорила, он за всю свою вампирскую жизнь, небось, столько гадостей о себе не слышал! – под конец не удержалась, аж рассмеялась удовлетворенно, вспомнив его лицо – словно сапогом ему по физиономии въехали.

– Вампир? – вся папина решительность улетучилась. – Тот самый? А ты точно уверена, что это он?

– Да, он и не отрицал. И потом, это он у меня кровь брал.

– Ты ж говорила, что не брал.

– Я говорила, что не пил. А шприцом из вены в пробирку – да, брал, причем лично. Сказал, что будет делать анализ по своим технологиям, человеческие его не устроят, там каких-то параметров не рассматривается. И теперь – вот. Как думаешь, что это может быть?

– Честно говоря, дочка, я даже не знаю, чем тебя успокоить. Зная его интерес к тебе, могу предположить только одно.

– Что?

– Ты только не пугайся, это не более, чем мои домыслы, я по вампирам не специалист, но…

– Да что?

– Боюсь, он закрыл твою кровь, чтобы сохранить ее для себя.

– В смысле? – не очень поняла я.

– Есть такое понятие, как «экстренное донорство». У вампиров существует своя Служба Крови, их задача – сохранить жизни тем, кого кто-то из их сородичей выпил слишком сильно, не собираясь убивать. В этом случае Служба Крови доставляет на место происшествия так называемого «живого донора», делается экстренное переливание из вены в вену. Иногда донор заказывается заранее, если у вампира есть предчувствие, что он не сможет вовремя остановиться. Но и в случае экстренного вызова они прилетают очень быстро.

– Погоди, а «живой донор» – это кто? Он откуда берется?

– А «живой донор», дочка, это абсолютно любой человек Страны Людей, причем используют его обычно под гипнозом, так, что он даже не знает, что его куда-то возили и он служил донором.

– Как?

– А вот так. Знаешь, что такое Гора Вампиров? На самом деле? Это лаборатория. Всеобщая база крови всех жителей нашей страны. Вампиры не признают наши понятия о группах крови. Для них это очень грубо и примитивно, они в нашей крови ощущают очень тонкие нюансы, и при переливании «своим, любимым» пытаются эти нюансы воспроизвести и сохранить. Поэтому в лаборатории на Горе абсолютно всем жителям нашей страны, достигшим совершеннолетия, делается анализ по их методикам. Данные заносятся в базу. Когда требуется донор, оператор смотрит, чья кровь максимально подходит пострадавшему, выбирает того, кто территориально ближе, и вот уже человек становится донором, сам о том не догадываясь.

– А при чем здесь я?

– При том, что кровь на Горе ты не сдавала, не забыла?

– То есть меня в базе нет?

– То есть ты в базе уже есть. Твой Анхенаридит позаботился. Твою кровь он наверняка послал именно туда. Вместе с запретом на донорство. Подозреваю, это, в первую очередь, запрет на «живое донорство». Всю твою кровь он явно присмотрел для себя и не жаждет делиться. Я не знаю, какие сказки он тебе рассказывает, но он имеет на тебя виды, и весьма серьезные. Будь с ним, пожалуйста, очень аккуратна. Не спеши за Лизой. Ты мне живая дорога.

– Да не собираюсь я… И потом, все равно не сходится. Если он не хотел, чтоб меня как «живого донора» использовали, так зачем мою кровь в базу посылать? Нет ее там – так и не используют.

– А тебе он как донора искать будет? Если нет в базе твоей крови, то с чем сравнивать? Очень даже сходится. Он не хочет, чтоб как донора использовали тебя, но для тебя донор должен быть найден в считанные секунды.

Я ошарашенно молчала. Воистину, страна свободы. Чем больше узнаю о вампирах, тем страшнее в ней жить.

– Погоди, а ты откуда все это знаешь? – вдруг пришла мне в голову мысль. – Только не говори, что в книжке прочитал, все равно не поверю.

– Да так, – папа вдруг смутился. – Приходилось сталкиваться. Давно. Ты еще не родилась.

– То есть? Ты хочешь сказать… Ты ведь не был «живым донором», иначе ты б не запомнил. Донора искали для тебя, верно? И это была не разовая связь, ты знаешь слишком много подробностей. Ты был… У тебя была… – даже взрослые дочери порой не могут сказать такое в лицо своим отцам.

– Была, – признал папа, тяжело вздохнув. – Мне бы не хотелось вспоминать. Было слишком больно, когда мы расстались. Я бы пошел за ней через Бездну, не задумываясь. Я даже умолял ее об этом. Но она не взяла. Сказала, самое ценное в жизни – это не любовь. Это дети. И у меня они могут быть. Мне потребовался не один год, чтобы понять, что она права. Береги себя, девочка. Всегда помни, что у тебя тоже могут быть дети. А твоему папе станет совсем уж незачем жить, если еще и без тебя.

Глава 7
Палач

Торжества были назначены на пять. Сумерки только близились, но вся территория университета переливалась огнями гирлянд. Все до единой елки вдоль дорог были украшены, а сами дорожки – усыпаны конфетти. Я влилась в факультетские двери вместе с шумной толпой студентов, гардероб был, как водится, переполнен, но настроение волшебного праздника витало над всеми.

Беломраморные ступени парадной лестницы украшало с десяток выстроившихся по бокам нарядных елок, словно указующих нам путь, а на вершине нас ждали распахнутые двери Зала Торжественных Собраний. О, вот и сбылась моя мечта: мои сказочные двери раскрылись, готовые явить свою тайну! Правда, будучи открытыми, сами двери несколько терялись, мне очень нравилась их строгая элегантная красота, а теперь она была не видна. Зато я вошла, наконец, в этот таинственный Зал.

Он был огромен. Деревянные скамьи, расположенные амфитеатром, уходили вверх, почти в бесконечность, оставляя внизу полукружье сцены, где стояла сейчас вереница наряженных елок, а перед ними – стол для почетных гостей и кафедра. И если скамьи и стол были обычные, как в любой аудитории, что было даже несколько обидно, то кафедра, несомненно, приковывала взоры. Она вся была резная, ажурная, это было какое-то немыслимое переплетение ветвей, листьев, цветов, казалось, вся она дышит жизнью, цветом, светом, и листья чуть трепещут на ветру, и цветы источают тончайший аромат. А это было всего лишь очень черное дерево, даже и не знаю, какой породы. Но мастерство исполнения – достойно лучших выставочных залов.

Огромный живописный плафон на потолке изображал голубое небо с бегущими по нему легкими облаками. Ну а стены… Стены были просто гимном геометрии, воплощенной в камне. Самоцветы Западных Гор покрывали всю поверхность этих стен, создавая теплый охристый фон, образовывая зеленые линии и спирали, расчерчивающие пространство сверху вниз и слева направо. И, словно бы поверх этих линий, шли длинные прямоугольные панно сиреневого цвета. Этот удивительно красивый камень перепутать было невозможно. В наших горах таких не водилось. Лишь далеко на востоке вампирских земель, на берегах Зачарованной реки, было найдено его единственное месторождение. Потому и назывался он Вампирским камнем, или Зачарованным камнем, и был в наших землях большой редкостью, мне разве что ювелирные украшения с ним встречать приходилось. А тут целый зал этим камнем отделан! Красиво. Даже не торжественно, а именно что – красиво.

Мелодичный гонг возвестил начало праздника. За кафедру поднялась декан нашего факультета, невысокая, плотно сбитая Ева Градова. В ее темной косе, обвивающей голову, уже вовсю блестела седина, но движения ее были энергичны, взгляд решителен, голос тверд. На факультете светлейшую Еву любили. Была она принципиальна, но доброжелательна, возникающие проблемы решала быстро, студентов не обижала. Ее встретили аплодисменты.

Декан коротко поздравила нас с началом Нового Года Человеческой Истории, пожелала хранить и преумножать свет знаний, сияющий в наших душах. И представила почетных гостей нашего праздника. Они выходили по одному и занимали места за столом. Вереница каких-то не слишком интересных мне лиц и, разумеется, мой давний знакомец, председатель Общественного Совета университета, зав. кафедрой общей и биоорганической химии профессор Ольховников собственной персоной.

– И наконец, главный гость нашего праздника, Генеральный куратор Светлогорского университета Гоэрэдитэс Варионэстэзэ ир го тэ Дэриус. Прошу вас, куратор, – светлейшая Ева вышла из-за кафедры, уступая свое место поднявшемуся на помост вампиру.

Все встали. Народ зааплодировал. Почетные гости, так же поднявшиеся, как один, аплодировали особенно подобострастно. Ну, или мне так показалось. Я в тот момент на Ольховникова смотрела. А уж в его подобострастии сомневаться не приходилось. И только светлейшая Ева стояла очень прямо, лишь чуть склонив вежливо голову в какой-то неуловимо вампирской манере, чем очень напомнила мне в тот момент Анхена, и указуя раскрытой ладонью на кафедру.

– Благодарю вас, Ева, – ответный вежливый кивок и теплая улыбка декану, затем вампир поворачивается к аудитории. – Благодарю вас, друзья. Можете сесть.

Подобно уже виденным мной вампирам, он был высокий и стройный. Светловолосый. Не блондин, но светлый, волосы, как водится, до середины спины, распущены, отчего часть прядей упала на лацканы светло-серого пиджака. Цвет глаз с моего места было не разглядеть, лицо приятное, не более. Вот интересно, достопамятный Лоурэфэл помнится мне таким несравненным красавцем, потому, что я его первым из вампиров увидела, или он объективно красивее и Анхена и этого, ир го тэ Дэриуса?

А лицо Анхена явно приятней, чем у генерального, вдруг пришло мне в голову. И роднее. Бездна, я ж его ненавижу вроде как! За что вот только, еще бы вспомнить. За то, что вампир? Пресыщенный вампир, которому даже убрать за собой противно? Жаль, что его сегодня нет. Что мне его Алла? Всех людей не спасти. А уж тех, кто сам спасаться не жаждет…

– А где же светлейший Анхенаридит? – группка девчонок слева тоже была не слишком рада замене. Нет, генеральный куратор – это здорово, но мы своего больше любим.

– Спит светлейший Анхенаридит. Вечным сном, – встряла в чужую беседу, и сама опуская голову на сложенные на конторке руки. Ночка была – нда, сама спала бы да спала.

– Как ты можешь?! – до глубины души возмутилась та, что была ко мне ближе. Да и другие смотрели не слишком приветливо. А я, вроде, ничего такого…

– Да правда спит, – дружески улыбнулась девчонкам. – Он же неделю в больнице, без перерыва на сон и отдых, там аврал полнейший. Мы вчера последний зачет там сдавали, вот и встретились. Мельком. И он нам сказал, что уезжает домой отсыпаться, а на праздник генеральный придет… За что ко мне такая нелюбовь?

– Да нет, просто ты так сказала… – девчонка явно пошла на попятный. Но продолжать беседу не стала, ибо вампир начал вещать.

– Сегодня нас собрал здесь особенный праздник. Этот праздник собирает нас вместе каждый год вот уже много-много лет, но от этого он не перестает быть особенным, – голос у вампира был красивый, поставленный. Говорить на публику светлейший Гоэрэдитэс явно умел и любил. И говорить собирался долго.

С удивлением отметила, что декан за почетный стол не села. Представив народу вампира, она вовсе вышла из Зала, плотно прикрыв за собой дверь. Странно, она ж, вроде как, лицо факультета. И куратора нашего нет, так еще и светлейшая Ева нас покинула. Бедные мы бедные, беспризорные совсем.

Вампир вовсю разорялся о далеких временах, о значении искры разума, мелькнувшей в чьей-то там голове, о том, с какой заботой и любовью вампиры помогали, помогают и всегда будут помогать, как чиста и бескорыстна их светлая любовь, как дороги мы все им, и как радуются они малейшим нашим успехам…

А глаза его при этом сияли вот тем самым светом любви, переливались бриллиантами нежности, а я чувствовала некий странный дискомфорт. Нет, разумеется, вампир меня не видел, да он и вовсе ни на кого конкретно не смотрел, обращаясь просто к залу, гости в президиуме тоже особо никого не разглядывали, жадно внимая вампирской речи, а мне было неуютно, и с каждой минутой это ощущение усиливалось. Огляделась. В Зале гробовая тишина, все слушают, все внимают, вот только… словно тихий гул, почти на грани слышимости. Да, неприятный такой – даже не звук – отзвук, от него в голове наливается тяжесть, и чувство непонятной тревоги усиливается.

Попыталась сфокусироваться на вампире, и поняла, что он мне тоже не особо нравится. Улыбка у него была… чуть холодновата для тех нежных чувств, в которых он так трогательно признавался. И взгляд слишком уж отстраненный. Он, вроде как, любил нас всех оптом, но никому конкретно свое тепло не дарил.

А Анхен врет лучше, подумалось мне, искренней. И улыбка у него куда нежнее и сердечней, и взгляд более теплый и адресный, даже если он с толпой разговаривает. Он одному подарит лучик света, другому, третьему. Генеральный «любил» нас всех. Анхенаридит – каждого. При этом врали оба, и словами, и улыбкой, и взглядами, в этом я ни секунды не сомневалась. Любили они нас – вот как конфеты, ни больше, ни меньше. Не только эти двое – все вампиры. Какая там искра разума! Плоть и кровь. И богатство эмоций. А разум – это так, чтоб нам было, чем заняться. И не замечать, что мы для них то корм, то безвольные доноры для корма, то сломанные игрушки, которые надо вовремя убирать, чтоб не отсвечивали. И все мечтают о совершенстве разума, не замечая, что нас просто используют.

Да что ж голова-то так гудит! Вроде ж выспалась. Огляделась снова. Все лица светлые, возвышенные, глаза горят любовью и верой. Никакого дискомфорта ни на одном лице. Но явно же гудит!

Взгляд мазнул по поверхности стен. Вот оно! Сиреневые панно буквально вибрировали, даже воздух возле них, казалось, дрожал. Вот он, гул! Голос вампира создавал какой-то резонанс в этом камне, и он дрожал, гудел, отсвечивал слепящими бликами… Зачарованный камень! Так, стоп. Это что же, светлейший вампир нас всех сейчас гипнотизирует, что ли? А камень усиливает его воздействие на массы?.. Все кураторы, по всем направлениям, вспомнилось мне. Конечно, не забавы ради. Вся наука под их контролем. И, наверняка, правительство. Все жизнеобразующие линии развития. И везде залы Вампирского камня. И торжественные речи о любви и заботе. И вот мы всей страной любим вампиров, а они не только не голодают, но и без десерта не остаются!

Схватила сумку и, под ошарашенными взглядами всего зала, начала решительно выбираться в проход.

– Простите. Извините, – бросала сквозь зубы, протискиваясь мимо чьих-то ног. Уйти отсюда. Немедленно. Я не обязана это выслушивать! Да если б он просто разговоры разговаривал! А это же массовое принудительное промывание мозгов! А я к себе в мозг лезть не разрешала! Почти бегом бросилась вниз по проходу. Жаль, двери только там. Может, будь они наверху, вышло бы менее заметно. А так я выскочила из зала почти под носом у вещавшего куратора. Он скользнул по мне взглядом, но не прервался. Еще бы, занят. Народ зомбирует в факультетских масштабах! Может, там правила какие есть, типа прервешься – и надо заново начинать.

Закрыла за собой красивые двери ненавистного Зала и бросилась вниз по лестнице.

– Что-то случилось? – окликнул меня женский голос.

Подняла голову. Декан. Светлейшая Ева стояла, облокотившись о перила балюстрады и с интересом разглядывала меня.

– Нет. Да. Я плохо себя чувствую. Голова раскалывается. Не могу там более находиться, простите, – мой поступок был целиком импульсивен, и как объяснять его теперь, я не знала. Сказать декану, что не желаю, чтобы меня зомбировали? Так она меня сразу по скорой в дурдом отправит, потому как ничего подобного нет, и быть не может.

– Подойдите ко мне, будьте так добры.

Подошла. Ну понятно, имя, курс.

– Скажите, генеральный куратор уже закончил свое выступление?

– Нет, еще выступает.

– А вам не кажется крайне невежливым выходить из аудитории во время выступления? Даже если выступает человек. А перед вами выступает сейчас Великий. Который отложил все свои дела, чтобы поздравить нас всех с этим знаменательным праздником. Между прочим, нашему факультету в этом году оказана великая честь. К нам на праздник пришел сам светлейший Гоэрэдитэс Варионэстэзэ. Между прочим, это один из старейших вампиров, он лично стоял у истоков создания нашего университета. А вы позволяете себе просто взять и выйти, прервав Великого на полуслове, просто потому, что у вас голова от выпитого накануне побаливает? Можно было бы чуть скромнее праздновать! У вас сейчас не каникулы, а разгар учебного процесса. Сессия, если вы забыли.

– Простите, я правда нехорошо себя чувствую, и праздники тут не причем.

– Вот будьте добры дождаться, когда генеральный куратор выйдет, и извинитесь за свое неподобающее поведение лично.

– Да, светлейшая Ева, – я понуро облокотилась о балюстраду рядом с ней и приготовилась ждать. Двери Зала распахнулись почти сразу, но вышел не куратор. Ну да, ну конечно, ну куда же мы без вас! Профессор Ольховников летел на меня с таким лицом, словно собирался как минимум перекинуть через перила.

– Вы как посмели! Выходить! Во время выступления! Самого генерального куратора!

– Тише, профессор, тише, – неожиданно вступилась за меня Ева, – девушка уже осознала свою вину, и готова извиниться. Вам не было необходимости покидать собрание.

– Возможно, это вам бы стоило хоть раз его не покидать! – взбешенный профессор не раздумывая набросился на мою заступницу. – А эту студентку вы защищаете совершенно напрасно! Я прекрасно ее запомнил. Мне уже приходилось из-за нее краснеть и извиняться перед Великими. И тогда она тоже утверждала, что все осознала! И я даже ей поверил. И что теперь? На глазах всего факультета! Так оскорбить неуважением самого Генерального Куратора! Что он подумает о нашем факультете? Такое падение нравов, такое преступное пренебрежение к Отцам и Покровителям нашим!

– Вы, кажется, посмели сделать мне замечание, профессор? – в холодном голосе декана звучало сейчас такое высокомерие, что даже мне стало не по себе.

Но Ольховников особо не растерялся:

– Я не знаю, какие договоренности у вас со светлейшим Анхенаридитом, но к Генеральному Куратору стоило проявить уважение, и остаться его послушать. Такая честь нам оказана впервые за столько лет! Но если даже декан не проявляет должного уважения, то что можно требовать от студентов.