Текст книги "Вампиры девичьих грез (СИ)"
Автор книги: Алина Борисова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 28 страниц)
Он вопросительно взглянул мне в глаза.
– Спасибо, – объяснила я, касаясь лбом его лба и обнимая руками за шею.
Анхен остановился в воздухе, принимая мою благодарность и мою ласку. А потом вдруг резко изменил направление полета.
– Что там? – обернулась я, но не заметила ничего, достойного внимания. Несколько столбов застывшей воды, мы таких уже не один десяток видели.
– Ничего, – спокойно отозвался Анхен. – Немного устали руки. Чуть-чуть передохнем.
Однако отдохнуть тут было практически негде. Пришлось спуститься немного ниже. Но даже там шел всего лишь довольно узкий неровный карниз, на который и ногу-то полностью не поставить. Но Анхен все же опустил меня на него, плотно прижав спиной к ледяной толще. Я чувствовала себя крайне неустойчиво, ноги того и гляди соскользнут. А он решительно вставил свой элегантный черный ботинок между моих видавших виды сапожек, разводя мне колени и вжимаясь в меня бедром, и далее корпусом, буквально впечатывая меня в стенку. Я оказалась фактически сидящей верхом на его бедре, и это было уже… как он там говорил: «хорошо зима, а было б лето…». Анхен же, оставаясь абсолютно невозмутимым, действительно разжал руки, чуть встряхивая их, позволяя им, наконец-то свободно повиснуть вдоль тела. Интересно, сколько мы здесь уже? Час, больше? Я совершенно потеряла счет времени, а ведь даже для вампира, наверное, есть какие-то пределы выносливости.
– Я совсем тебя замучила? – с запоздалым раскаяньем взглянула в его глаза.
– Не надейся, – он взял меня за запястья и сомкнул мои руки у себя за спиной. – Теперь ты меня держи. Только крепко, а то кувыркнемся.
Я послушно сцепила пальцы в замок у него за спиной. Он был сейчас ко мне так немыслимо близко. Вроде так же близко, как и пять минут назад, но как-то интимней, что ли. И от этого я чувствовала неловкость. Сейчас меня не отвлекали ни небо, ни лабиринты Ледяных Водопадов. В этом положении я могла видеть и чувствовать только Анхена. И он уже не был просто средством передвижения. Он просто был.
– Ты такая счастливая сейчас, – прошептал Анхен, пристально глядя мне в глаза. – Я никогда еще не видел тебя такой счастливой.
Я хотела ответить, что это благодаря ему, и еще успела понять, что он не ждет от меня ответа. А потом его губы накрыли мои, и все слова стали попросту невозможны.
Он целовал меня так нежно, так бережно, едва коснулся раз, другой, не встретив сопротивления, прижался чуть сильнее, осторожно посасывая мои губы, проводя по ним языком. Одна рука его уверенно легла мне на затылок, другая ласкала шею. В какой-то момент он обхватил мой затылок чуть сильнее, словно чтобы не дать мне вырваться, и его язык проник мне в рот, не встречая даже слабого сопротивления. Мысли путались, сердце билось где-то в горле, это было так сладко, так упоительно сладко! Где-то за гранью реальности я чувствовала, как его пальцы раздирают пуговицы на моем пальто, раскрывают шарф, рвут ворот на моей блузке. Ледяной ветер скользил по моей обнаженной шее и плечу, но я чувствовала только жар его объятий, его губ, языка, пальцев – таких нежных, таких страстных, таких нетерпеливых. Я и сама хотела еще, хотела дальше, хотела больше…
И лишь когда его ладонь резким хлопком накрыла мое обнаженное плечо, а его шея судорожно выгнулась назад, разрывая наш поцелуй буквально «на полуслове», сознание ворвалось в меня вместе с глотком ледяного воздуха. Колени задрожали, но ноги и так не могли удержать меня на этом скользком карнизе, меня держал Анхен, и потому я даже рук, сцепленных за его спиной, не могла от него оторвать, не то, что бежать от него сломя голову. Ведь он почти меня укусил. А я – я была готова, я была согласна, а ведь всегда считала, что никогда и ни одному вампиру! Я и не собиралась, я и не думала, а он, он…
Он прижался лбом к ледяной глыбе возле моего правого виска, и хрипло дышал. Обе его ладони тоже упирались в лед, но грудью и бедрами Анхен по-прежнему прижимал меня к стене, не сдвинувшись ни на миллиметр. Мы молчали. Довольно быстро я поняла, что замерзаю. Осторожно расцепила руки, вернула на место шарф и попыталась застегнуть пальто. Две верхние пуговицы были оторваны, и я, дрожа, зажимала ворот руками. Он по-прежнему не шевелился.
– Анхен, – решилась позвать я. Надо же как-то выбираться.
– Х-х-х-х-х-хочу тебя! – как-то очень тяжело и страшно выдохнул он. Почти беззвучно, но громче любого крика. – Всю, до последней капли, до конца, без остатка.
А потом его руки поползли мне за спину, сжимая все в более крепких объятьях, но прежде, чем я закричала от боли, он упал назад спиной, и я закричала уже от страха.
Это был не полет, это было падение. Нас крутило и переворачивало в воздухе, увлекая вниз все неудержимее и стремительней. Солнце уже не проникало в эти глубины, вокруг нас клубилась тьма, а Анхен все продолжал равнодушно падать, крепко сжимая меня в объятиях и не делая даже попыток прекратить эту безумную круговерть.
И лишь когда я уже сорвала горло от крика, а перед глазами замелькали красные точки, мы вдруг чудовищно резко остановились и приняли вертикальное положение. Это стоило мне резкой боли в висках, подкатившей к горлу тошноты, и потерянной шапки.
Бедная моя шапка, и без того сидевшая на голове неплотно после наших безудержных ласк, и столь же безудержного падения, последнего кульбита с переворотом мне не простила, и теперь улетала все глубже, а мы молча провожали ее взглядами. А красные огни мне, оказывается, не примерещились. Они цепью висели в воздухе метрах в ста под нами. Этакие продолговатые плоские фонари, дающие, правда, не слишком много света. И на одном из них повисла, зацепившись, моя шапка.
– Надень капюшон, – хрипло произнес Анхен, глядя как фонарь тихонько раскачивается, потревоженный ее приземлением.
– Можно мы спустимся и заберем ее? И я хочу взглянуть, что это, – робко попросила я, обрадованная его возвращением. Кажется, он все-таки взял себя в руки, и ни убивать, ни целовать более не намерен.
– Забудь. Нам надо подниматься.
И прежде, чем я успела произнести хоть слово, мы стремительно взмыли вверх. Ну вот что за клятый вампир! То мы божественно неторопливы, а то мечемся, как безумные, то вниз, то вверх, словно сам Дракос за нами гонится. Меня же сейчас точно стошнит! Задышала глубоко и часто, пытаясь побороть подступающие спазмы. Анхен почувствовал, замедлил движение, но полностью не остановился.
– Потерпи еще чуть-чуть, Лариса, – попросил он, – надо улетать. Слишком много тут сегодня… приключений.
И в этот момент я почувствовала, что у него дрожат руки, и мне впервые пришла в голову мысль, что мы можем и не выбраться.
Но мы выбрались. Тихо, ровно, без приключений. Анхен вынес меня к самой машине, не дав даже шагу ступить на снег. Дверца открылась еще при нашем приближении, и он сразу посадил меня в кресло и пристегнул.
– Все еще боишься, что упаду? – попыталась я пошутить, но он не отреагировал, захлопнул мою дверцу, очень быстро сел на свое место и решительно придвинул к себе панель управления. Его пальцы с безумной скоростью замелькали по мерцающим клавишам, а на экране мелькали с той же скоростью немыслимые закорючки.
В машине было тепло, даже очень, и в этом тепле я наконец-то почувствовала, насколько замерзла. С трудом сдернула с рук перчатки и стала растирать заледеневшие пальцы. Пальцы ног тоже весьма ощутимо стонали от холода, и мне здорово продуло уши во время нашего не в меру стремительного подъема.
– Вот неужели нельзя было поднять шапку? – недовольно буркнула я, поднимая руки к ушам и пытаясь их хоть как-то согреть. – Заняло бы от силы минуты три.
– Шапку поднять не сложно, – рассеянно отозвался Анхен, не отрывая взгляда от экрана, – вот только носить ее уже нельзя.
– Почему? – ошарашено поинтересовалась я. Хорошая была шапка, новая. – Что с ней такого стало, от того, что она на фонарике покачалась? И что это за фонарики, кстати?
– Плохие, звезда моя, фонарики, недобрые. Шапки у девочек воруют. Иногда вместе с девочками, – он по-прежнему отвечал мне крайне рассеянно, явно не слишком задумываясь над смыслом сказанного. Все его внимание поглощала бегущая по экрану абракадабра. Но вот его пальцы нажали последний десяток кнопок, он резким движением отодвинул панель прочь, и устало прижал пальцы к глазам, тяжело опираясь на подлокотники. Пару секунд посидел неподвижно, затем все же отнял от лица руки и взглянул на меня.
– Все плохо у нас, душа моя. Все до омерзения плохо.
– Что плохо? – не поняла я. – У тебя машина сломалась?
– Ну, мою машину, по счастью, не на вашем заводе делали, чтобы она вот так, от скуки, ломалась, – и только усталость сквозила в его голосе, и думал он по-прежнему о своем. Но вот это осознание безграничного вампирского превосходства над нами, убогими, было у него настолько в крови, что вновь стало противно.
– Но тогда Великий, может, поделится со мной хотя бы ближайшими планами: отвезет ли он меня домой, как изначально обещал, или все-таки убьет, как собирался чуть позже?
Анхен уставился на меня совершенно непонимающим взглядом. Я попыталась плотнее запахнуть порванное пальто.
– А, ты об этом? – в его взгляде отразилось легкое понимание. – Даже в голову не бери. Хотел бы убить – убил бы. А не убил, так значит не очень-то и хотелось.
– Что меня всегда подкупало в вас, куратор, так это ваша всепоглощающая искренность! – попыталась собрать в голосе весь яд, нам который только была способна. В глазах, правда, уже собирались предательские слезы.
Анхен смотрел на меня долгим изучающим взором. Потом взял мою руку и медленно поднес к губам. Даже не поцеловал, просто прижал тыльной стороной ладони, потом столь же медленно провел ею по своей щеке.
– Никак не могу решить, – наконец произнес вампир, не отпуская моей руки, – стоит ли мне быть сейчас с тобой искренним. И нужна ли тебе моя искренность. Ты только маленькая человеческая девочка, хоть и стоящая на самом краю мира…
– Но это ты привел меня на этот край. И даже очень маленькие девочки хотят понимать, что происходит.
– Нет, – грустно качнул головой Анхен, – это только в вопросах «любит-не любит» они хотят понимать. Чтобы знать, по ком дальше плакать. А я сейчас не о том.
– Пожалуйста, Анхен, когда ты перестаешь отвечать на вопросы, мне становится страшно, я не знаю, что и думать, и думаю всегда самое худшее…
– Самого худшего ты, пока еще, не знаешь. Но если настаиваешь – могу рассказать.
Я кивнула. Лучше уж знать, что он там для меня приготовил, даже если это ванна, полная розовых лепестков.
– Нас ждет очень тяжелый год, Лариса. Нас всех. Стихийные бедствия всех мастей, аварии, несчастные случаи, через месяц – полтора начнутся эпидемии, причем всего без разбору…
Я изумленно вытаращила на него глаза. Это было настолько не про то, о чем я боялась и ожидала услышать. Да и вообще все это настолько…
– Анхен, это что, ты там сейчас на ледяной крошке погадал? Или на тех фонариках?
– На фонариках, Лариска, на фонариках. Я ведь не зря тебя к ним не пустил, не красоты ради они там повешены. – Анхен немного помолчал, словно все еще решая, стоит ли мне рассказывать. Решил. – Официально они называются «верхняя граница волны». Это довольно сложный прибор, который не только измеряет уровень смертоносного излучения Бездны, но и способен перемещаться в пространстве, в зависимости от изменения интенсивности излучения.
– Смертоносного излучения Бездны? – изумленно повторила я. Никогда про такое не слышала. Бездна, конечно, смертоносна, но лишь в том плане, что если упадешь, то уже не вылезти. Или нет?
– Да, Ларис. Там, на дне, смерть. Абсолютная смерть. Не выживает никто – ни люди, ни вампиры. Очень мощный источник излучения, не совместимого с любой формой жизни. Землю разорвало до таких глубин, что и осознать не выходит. В которых идут совсем иные процессы. И действуют иные законы. Обратные тем, на основании которых живем все мы, дети солнца. Там – солнца нет. И жизни быть не может. Было множество попыток этот источник излучения ликвидировать. Или хотя бы закрыть. Все они стоили многих жизней. Все они провалились. Невидимые лучи пронзают все, что бы мы ни ставили у них на пути.
– Но погоди, если там все так ужасно, зачем же мы тогда туда спускались?
– Мы не спускались глубоко. Там, где мы были – безопасно. Собственно, красная граница и отмечает уровень, ниже которого не может опуститься человек, не причиняя вреда своему здоровью. Выше – хоть живи, вреда не будет. Есть еще желтая граница. Она значительно ниже. Отмечает уровень начальной опасности для вампиров.
– Но тогда зачем пытаться все это закрывать? Если опасность где-то там, внизу, куда и лететь – не долететь. Проще просто туда не лазить.
– Проще. Но не выход. Дело в том, что Бездна не стабильна. Большую часть времени она дремлет, и хрен бы с ней. Но временами Бездна пробуждается, и тогда интенсивность излучения повышается в разы. Наши приборы, как я уже сказал, не фиксированы в пространстве, они перемещаются, будучи настроены на определенные параметры. Спит Бездна, или активна, но красная граница всегда там, где начинается опасность. Для того и создана. Потому, что чем ближе она к поверхности, тем большие проблемы начинаются на земле. И возможно, однажды она поднимется над Бездной, и тогда все живое на земле просто умрет.
– Ну, вы-то останетесь. Ведь это наша граница.
– Не завидуй. Мы передохнем от голода в страшных мучениях. Потому и пытаемся – и отслеживать, и блокировать, не жалея ни сил, ни средств, ни жизней.
– А почему ты решил, что проблемы начнутся уже сейчас?
– Потому, что Бездна проснулась. Граница поднимается, и резко. Еще неделю назад она была глубоко внизу. А сегодня мы едва в нее не влетели. Исходя из опыта прошлых пробуждений, нас ждет именно то, что я сказал.
– Но разве ты можешь так определять это на глаз?
– Мне приходилось заниматься этими проблемами. Давно. Но да, все еще могу и на глаз, хотя довольно приблизительно. Но, если честно, я очень надеялся, что ошибся. Что уровень просто не опустился до конца после последнего пробуждения, я все же давно здесь не был. Тогда это не страшно, любая стабильность катаклизмов нам не несет.
– Теперь не надеешься?
– Теперь я проверил, – он кивнул на свои приборы.
– В твою машину заложена такая информация?
– В мою машину заложена способность получать информацию. Из весьма удаленных источников.
Какое-то время мы молчали. Он, видимо, сказал все, что хотел. А я пыталась это как-то осознать. К такому я оказалась не готова, все мои страхи действительно гнездились на уровне «любит-не любит», в этом Анхен был прав. А тут он пророчит нам столь глобальные катастрофы, и вроде как все взвешено и измерено… самой прогрессивнейшей в мире расой, в чьих знаниях и опыте и сомневаться-то нелепо. Но как же не хочется в это верить…
– Но погоди, Анхен, ты же не можешь знать, насколько высоко поднимется этот ваш уровень. Может, это просто резкий скачек – и все.
– Резкий скачек тоже на чем-нибудь аукнется. Любая стабильность хороша, любые скачки – губительны. Но ты права, масштабов я не предскажу. Может, отделаемся массовым воспалением легких, или внезапным обвалом всех мостов. Гораздо больше мне не нравится, что ты потеряла шапку.
– Что? – нет, с ума я сойду с этим вампиром! То он и вспомнить не может, что едва меня не убил, оно понятно, это такое ничто в сравнении с переживаниями за свое кормовое человечество. А теперь выясняется, что черт бы с ним, с человечеством, Лариса шапочку потеряла. Это какой-то, видимо, уже совсем высший разум, нами, смертными, не постижимый.
– Ну ты посмотри на себя: одежда изорвана, волосы всклокочены, шапки нет. Как я тебя родителям возвращать буду?
– Ты мог бы подумать об этом до того, как рвать на мне одежду! – попыталась хоть как-то пригладить волосы.
– Ой, ладно, не припомню, чтоб ты возражала.
– Ты меня специально на этот карниз поставил, чтобы у меня и возразить-то не было возможности!
– Самой себе не лги, красотка. Тебе просто понравилось со мной целоваться, – и, резко дернув рычаг, он начал очередной стремительный подъем.
Но, то ли я уже привыкла к его манере взлетать, то ли просто разозлилась на его подколки, но организм на этот очередной безудержный рывок практически никак не отреагировал. Зато разум просто кипел. Вот ведь зараза! Ну, поцеловались разок. Так что теперь, меня будут этим изводить и кровь требовать уже не на анализы?
– А вот это не факт, – посмотрела на него с ехидной улыбочкой, – может, и не с тобой. Обаяние меня твое вампирское захлестнуло, голос крови отсутствующий активировался – сколько мы с тобой в обнимку-то пропархали! А не было бы у тебя твоей всепоглощающей вампирской ауры – и неизвестно, был бы ты кому нужен. Может, ты только в этом флере и хорош, как проверить?
– Вот даже так? – он смотрел на меня не менее ехидно. – То есть вот настолько наглая, неблагодарная девчонка? Целый день на руках ее ношу, песни ей пою, сказки рассказываю, и все нехорош? И целовалась она не со мной, а со своими мечтами о прекрасном принце!.. Кстати, куда летим: к тебе или ко мне? А то здесь примерно одинаково. Ко мне даже чуть ближе.
Я только посмеялась, и стала смотреть, как мы взлетаем. Ничего он со мной не сделает. Обещал домой, значит отвезет домой. Хорошо хоть, к нему вернулось его обычное настроение. А то все эти разговоры о грядущих катаклизмах…
Зимний день короток, возвращались мы уже в темноте. Смотреть было не на что, и я незаметно для себя задремала. Возможно, даже во время разговора, так как о чем-то же мы с ним еще разговаривали. Кажется, я спрашивала, бывают ли у вампиров принцы. А он смеялся, и говорил, что да, принц Дракос например, известнейший вампирский принц. Правда, никогда не существовавший в реальности, ну да что это меняет…
А проснулась от поцелуя. Дверца с моей стороны была открыта, Анхен стоял снаружи и, склонившись надо мной, целовал меня в губы. А я ему уже отвечала. Даже не проснувшись, уже отвечала. Заметив, что я открыла глаза, Анхен отстранился.
– Добро пожаловать, принцесса, мы прибыли.
– А ты всегда целуешь девушек, не спросив разрешения?
– А зачем, если они все равно согласны? А некоторые так вообще целуются не со мной, а с моим вампирским обаянием.
– Но это подло! Ты должен был сначала разбудить!
– А я и разбудил. А теперь спрашиваю: можно я поцелую тебя еще раз, прежде, чем ты пойдешь объясняться с родителями по поводу порванной одежды?
– Ох, Дракос и вся его свита, и вот что я, по-твоему, скажу родителям? – эта мысль прежде не приходила мне в голову. – Что с вампиром за край Бездны каталась? А там такой сквозняк?
Анхен посмеялся.
– Придумаешь что-нибудь. А про Бездну лучше не говори, и не только родителям. Есть вещи, которые вроде и не секрет, да лучше не знать, – его рука запуталась в волосах у меня на затылке. – Кстати, вот и ответ на твой вопрос.
– Какой вопрос?
– Почему я не спрашиваю. Потому, что когда я спрашиваю, ты либо не отвечаешь, либо не соглашаешься, – и решительно нагнувшись, он вновь поцеловал меня в губы. Поцеловал глубоко, страстно, лаская языком и губами до тех пор, пока дыхание мое не сбилось, мысли не разбежались, а я не ощутила всепоглощающую потребность отдать ему все, и даже немного больше.
А потом он разорвал поцелуй и посмотрел на меня совершенно спокойно:
– И почему ты не соглашаешься?
– Анхен, – шептала я в сладкой истоме, – Анхен…
Он медленно провел по моим губам указательным пальцем и поинтересовался:
– Ты зовешь сейчас меня? Или только мое вампирское обаяние?
Вот ведь гад злопамятный! Резко дернулась от его руки:
– Отстегни меня! Мне давно уже надо быть дома!
– Сейчас пойдешь, – ремни он расстегнул, но с прохода не ушел, так, что выходить мне было некуда. – Хотел сказать тебе две вещи напоследок. Во-первых, я, как ты видишь, отнюдь не жажду тебя убивать, что бы я не наговорил тебе в Бездне. И голову от поцелуев с тобой я не теряю. Ну а там… на то она и Бездна, там возможно всякое. И во-вторых. Не вздумай считать меня своим возлюбленным. Вампиры не созданы для этой роли. Встречайся с мальчиками. Целуйся с ними, отдавайся им – живи. Так, как это принято среди людей. А целовал я многих. И еще многих поцелую, и поверь, не только поцелую. Я люблю чувственные удовольствия, впрочем, как любой вампир. Не вздумай обо мне мечтать.
– Спасибо за столь подробную инструкцию, Великий, – если он хотел меня обидеть, то у него это почти получилось. – Только по-моему, это не я за вами бегаю, а вы мне пройти не даете!
– Прости. Просто я видел, куда заводят излишне розовые мечты. Не сильно хочу повторить.
– В розовую ванну с воздушными пузырьками? Я помню, не стоит так беспокоиться.
– Светоч, как романтично. А я вот помню не розы. Я помню пальцы, которые не могут гнуться, потому, что вместе с венами перерезаны нервы и сухожилия. Помню кафельный пол факультетского туалета, ведро, в котором грязная вода перемешана с кровью. И я знаю, что когда пробуждается Бездна, растет не только число аварий. Растет и количество самоубийств. Спасти удается не всех. До свидания, Лариса. Более я тебя не задерживаю.
Он отошел в сторону, склонив голову в галантном поклоне. Я выскочила из машины пулей, мечтая избавиться от его общества немедленно. И ошарашенно остановилась. Мы были на крыше. Крыше моего дома, я даже в темноте узнавала окрестности. Но только как я буду спускаться? Все выходы на крышу наверняка закрыты на замок, и я сильно сомневалась, что у Анхена есть ключ.
– А я думал, ты спрыгнешь, – сообщил он мне. – Так бежала. Кстати, юная дева, сумочку не вы потеряли?
Действительно, совсем забыла о своей сумке. И теперь она ехидненько покачивается на длинном ремешке, зажатом в кураторских пальцах.
– Как мне спустится? – холодно поинтересовалась, протягивая руку за сумкой.
– Идем, открою.
Ключа у него не было. Он просто ударил по двери ногой, и вышиб замок. Придержал для меня дверь, какое-то время смотрел, как я спускаюсь по лестнице. А потом развернулся и ушел, избавив меня, наконец, от своего общества.
* * *
Но когда он ушел, из меня вдруг ушли и силы. Ноги подогнулись, и я присела на ступеньку, вцепившись руками в перила. В голове шумело, перед глазами мелькали какие-то пятна… Ну конечно, я ведь даже не обедала, а уж ужинать пора, а тут столько всего на мою бедную голову! Мог бы хоть до двери проводить, Великий и Всемогущий, как это у приличных людей заведено. А у приличных вампиров – нет, они только одежды рвут, да двери вышибают! И еще целуются со всеми подряд, а чего – сами напросились… При воспоминании о его поцелуях мучительно заныли губы, и все тело отозвалось сладкой истомой. И почти осязаемой тоской по его рукам, которые всегда были здесь, а вот теперь их нет, и совсем.
Да что же это! Решительно встала, собираясь продолжить путь, но меня тут же резко качнуло, и я судорожно вцепилась в перила, чтобы не улететь вниз по лестнице. Вновь опустилась на ступеньку. Дом у нас невысокий, всего четыре этажа, но я-то жила на втором, и как мне спуститься туда в таком состоянии с четвертого, не сломав себе шею, оставалось загадкой.
Какое-то время я сидела, прислонив лоб к прохладному металлу перил, пыталась собраться с силами, мыслями. Потом опять задремала. Очнулась от того, что меня трясла за плечо встревоженная соседка.
– Лариса, ты что здесь делаешь? Что случилось?
Изумленно оглянулась по сторонам, не сразу сообразив, где же это «здесь».
– А, нет, все в порядке, просто голова закружилась, я присела передохнуть и задремала… Я пойду, все хорошо, вы не беспокойтесь.
И, прежде, чем она успела еще что-то сказать или спросить, я стремительно побежала вниз по лестнице.
Перед собственной дверью немного отдышалась. Затем постаралась войти в квартиру максимально гордо и независимо.
– Лариса, ты где была? – на шум в прихожую немедленно выдвинулась мама. Вот что ж ей книжку-то не читается?
– В библиотеке, – я равнодушно пожала плечами, торопясь снять пальто прежде, чем мама заметит, что у него не хватает пуговиц.
– Лариса, двенадцатый час ночи, какая библиотека? Я уже больницы и морги готовлюсь обзванивать!
Вот не было мне забот! Какие двенадцать ночи, полчаса, как стемнело… Ничего себе, вздремнула на лесенке. Конечно, учитывая, что с этой учебой последний раз я высыпалась никто уже не помнит, когда. Вот только про лесенку мне никто не поверит. А, пошло все…
– Мама, мне 18 лет, да мало ли, где я была! Тебе не кажется, что моя личная жизнь совершенно тебя не касается?
– Нет, не кажется! – мамочка явно накручивала себя последние несколько часов, и теперь собиралась разразиться скандалом, – тебе ВСЕГО 18 лет, и, пока ты живешь с нами, ты обязана являться домой вовремя! Или хотя бы предупреждать, что задерживаешься!
– А так же с кем задерживаешься и где? – усмехнулась я. Вот уж что тут кого-то совершенно не касается…
– Да! И я не вижу в этом ничего смешного! Должна же я знать, где мне тебя разыскивать, если что случиться!
– Знать и разыскивать – это очень разные вещи, знаешь ли. Дай я пройду. Мне надо переодеться, я есть хочу. Если тебе так уж надо с кем-то поругаться – ругайся с папой, там наверняка тоже найдется, к чему придраться. А я, в отличие от него, терпеть тебя не подписывалась!
Наверное, я была не права, не знаю. Может, мне надо было найти другие слова, за все извиниться, всех успокоить, всего пообещать… Но я была такой усталой, такой измотанной приключениями этого бесконечного дня. Мне хотелось простых вещей: поесть, выспаться, ощутить тепло и уют родного дома, а вместо этого на меня сходу набрасываются, как на главную преступницу этого столетия… В общем, я не чувствовала раскаяния. До сих пор не чувствую.
Мама что-то кричала. Что-то о том, что я живу на ее деньги, и на ужин пока не зарабатываю. А раз я смею так с ней разговаривать, то могу и близко к кухне не подходить – там нет ничего моего, а она со мной и крошкой хлеба не поделится, пусть я хоть сдохну от голода.
А я смотрела на нее, и вспоминала, как она толкала меня прямо в руки вампира, глядя на него безумными, преданными глазами. Она была не виновата, я знала это. Но это ничего не меняло. Она предала меня в тот день. И какие-то мои чувства к ней умерли, и я нечего не могла с этим поделать. Она не смогла меня защитить. И никогда не сможет. Так зачем тогда тут орать и размахивать руками, словно от нее хоть что-то зависит?
– Знаешь, – устало сказала я ей, – у меня сегодня было столько весьма экзотических возможностей сдохнуть, что я и помыслить не могла, что придется буднично сдохнуть в собственном доме от голода.
Сдернула шарф, которым до того еще пыталась как-то прикрыть порванную блузку, бросила его на вешалку и попыталась пройти мимо нее в комнату.
– Лариса! – нашелся новый повод для воплей, – Что у тебя с кофтой? Как я должна это понимать?
– Она порвана. И мне все равно, кому и что ты должна. Ты дашь мне пройти, или мне на лестницу пойти прилечь, там мне по любому быстрее скорую вызовут?
– Какую скорою, зачем? Лариса, что происходит?
– Я уже сказала, что происходит. Я устала, я с утра только чашку чая выпила, я от голода уже сознание теряю. Я три часа не могла до второго этажа добраться, боялась с лестницы упасть, у меня в глазах все плывет. Но это же ерунда! Тебе ж обидно, что ты не в курсе, с кем и где я целуюсь! И из-за своего неудовлетворенного праздного любопытства ты готова меня уморить, всего лишить и за все наказать! Да если б ты только представить могла, как я тебя сейчас ненавижу!
К такому она оказалась не готова, и наконец дала мне пройти. Папа едва ли уже спал, просто явно решил не вмешиваться и тихонько отсидеться в спальне. Тоже весьма удобная позиция, можно всегда оставаться хорошим, сваливая все выяснения отношений на жену. Но сейчас я была ему за это благодарна. Еще одного сеанса воспитания я бы точно не вынесла.
А ночью я задыхалась от собственного крика. Все кричала, кричала, не в силах остановится и вздохнуть, потому что мы падали, так безудержно неостановимо падали, в Бездну, вглубь, за огни. Они мелькали перед глазами, красные, желтые, а я кричала, умоляя его остановиться. Но он не хотел. Или не мог. И мы все падали, падали, падали…
Меня трясли за плечи, пытаясь добудиться, и мать и отец склоняли надо мной встревоженные лица.
– Мы падаем, падаем, – твердила я им, плохо отличая сон от яви, и вновь погружаясь в забытье.
За завтраком все сидели хмурые, не выспавшиеся. Мама, позабыв все, что мы с ней наговорили друг другу накануне, поминутно щупала мне лобик и предлагала пропустить денек университет.
– Мам, отстань, я не могу, у меня сессия скоро.
– Не может она, Лида, дружек ее там поджидает, куда она без него, – неожиданно поделился своим виденьем событий папа.
– Папа, какой дружок, ты вообще о чем?
– Да я о том, что кто-то пришел домой, шатаясь от потери крови, а потом всю ночь орал: «Анхен, Анхен!».
– Неправда! – я почувствовала, что краснею.
– Что неправда?
– Он не пил моей крови!
– Нет? Или тебе так кажется? Одежду на тебе кто порвал? Скажешь, не он?
– Да объясните ж наконец, что происходит? – не выдержала мама. – какой еще Анхен, откуда он взялся вообще?.. Он что, вампир? Настоящий вампир попросил у Ларисы крови?! Но что же ты сразу не сказала, девочка моя! Это ж такое событие! Такая честь! А Лизкина мать еще хвасталась, что у нее такая дочка золотая: и красавица, и умница, не успела школу закончить, как ее уже вампиры забрали! А наша Ларка ничуть не хуже, она вон тоже вампиру приглянулась!
Я почувствовала, что меня тошнит.
– Она этим хвасталась?! Что у нее дочь убили?! И ты собралась хвастаться тем же? А ничего, что я жива еще? И крови у меня никто не пил, это папа все нафантазировал. А я – не давала ему разрешения. И не дам!
– Лара, как… как не дашь? Ты что, хочешь нашу семью опозорить? Что мы тебя воспитываем плохо? Да обратить на себя внимание вампира – это уже великая честь! А уж если он снизошел до того, чтобы пригубить… как ты можешь даже рассуждать о таком святотатстве, как отказ одному из Творцов наших!
– Один из Творцов наших обронил как-то мимоходом с великим презрением, что они нас еще здорово недотворили. Я тогда на него за это обиделась, а слушая тебя, понимаю, что зря.
В универ я приехала в отвратительном настроении. И оно не улучшалось. Пары шли, а оно не улучшалось. Сначала я искренне думала, что это из-за матери, из-за отца, который так не вовремя ляпнул о моих вампирских связях. А потом поняла, что причина не в том, мне плевать, кто там что думает. Мне изначально было плохо. Плохо без него. Может, я и звала его ночью. Не помню. Отцу виднее. Но сейчас я готова была орать его имя в голос, лишь бы только пришел, лишь бы только обнял. Мое тело привыкло к его рукам, оно жаждало их, оно без них не могло. Я готова была даже вновь падать с ним в Бездну, лишь бы только он держал меня…
