Текст книги "Печать Цезаря"

Автор книги: Альфред Рамбо

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 14 страниц)

III. Верховный вождь народа

Пятьсот паризских всадников и предводители восьми паризских долин и Лютеции единодушно признали меня своим начальником. Сам же я был подчинён Вергассилавну, с которым мы были в прекрасных отношениях.

Мы ехали семь дней. Дороги были завалены снегом и проходили по гористой местности: нам приходилось пробираться по узким ущельям и окраинам пропастей, в глубине которых неслись бурные потоки.

Вечером на седьмой день мы въехали в укреплённый город Герговию, где был Верцингеторикс. Вся страна была полна войск, и новые отряды постоянно подходили днём и ночью. На горах и в долинах, везде виднелись бивуачные огни или же освещённые деревни и города, переполненные союзными галльскими войсками.

На следующее утро нам было приказано явиться на смотр к Верцингеториксу. Мы проехались мимо него, и он, по-видимому, остался доволен нашим вооружением и порядком, царившим в наших рядах.

После смотра я был вызван вместе с другими начальниками, и в первый раз увидел Верцингеторикса вблизи.

Это был человек лет тридцати, громадного роста, со строгими чертами лица. Он окинул нас быстрым взглядом своих выразительных глаз с металлическим блеском и таким суровым тоном задал нам несколько вопросов, что мы тотчас же почувствовали, что он собрался держать нас в строгой дисциплине.

Все находили в лице его какую-то роковую черту, какая была и в лице его отца, жестоко поплатившегося за ненависть к себе знатных людей, друзей римлян.

Хотя он говорил повелительно, но это нисколько никого не поражало, потому что говорил он точно не от себя, а от лица всей родины, Галлии, говорил так, что нельзя было не повиноваться ему.

Верцингеторикс, посмотрев на нас, обратился к нам с краткой речью. .

Он сказал нам, что взялся за оружие для того, чтобы отстоять свободу всей Галлии, что наступало время узнать, преклонятся ли свободные сыны Галлии перед римскими розгами и секирами, будем ли мы подданными тех самых римлян, которые платили дань нашим отцам; послужат ли богатства, дарованные богами Галлии, плодородие её почвы, труд наших рук только для того, чтобы платить долги проконсула; будут ли наши дети пополнять ряды рабов; осквернятся ли наши святые обители римскими идолами; послужат ли наши поля для переселенцев, являющихся с Тибра; или же Галлия отстоит свою свободу.

Он с увлечением описывал нам будущую великую Галлию, которая освободит угнетённые народы и заставит римлян по-прежнему платить нам дань, как это было во времена Бренна.

Мы слушали его с таким вниманием, что не смели прервать даже для того, чтобы выразить свой восторг.

Он продолжал:

– Уже почти все племена Галлии ответили на мой призыв, и ежедневно ко мне являются новые отряды. Если богам будет угодно, то через два месяца римская провинция сделается свободной Галлией. Когда на горах начнёт таять снег, мы переберёмся через Альпы. Мы сумеем найти путь от Альп до Рима. И последнее слово, паризы! Мы храбрее римлян, но победить римлян мы можем только римской дисциплиной... Начальник, назначенный мною, сообщит вам, какое наказание ждёт нерадивого и невнимательного воина, который осмелится грабить в дружественной стране, который не явится по первому требованию начальника, не будет соблюдать порядка в битве, и даже того, кто осмелится победить без позволения своего начальника... Для храбрецов у меня назначены награды: тому, кто первым войдёт в неприятельский лагерь, я даю полный щит золота; кто принесёт мне римского орла – две тысячи десятин земли по выбору в римских колониях и пятьсот тому, кто принесёт мне знамя. Как в наказании, так и в награде я не буду делать никакого различия между знатным воином и крестьянином. Римское рабство сделало всех нас равными. А теперь отправляйтесь по своим местам.

Нам вскоре привелось подивиться улучшениям, произведённым Верцингеториксом в его войске.

Так как он был самым богатым человеком в Галлии и самым могущественным, то он чеканил монеты со своим значком. Между своими подданными он мог набрать целый легион. Он организовал и вооружил его так, что тот не уступал знаменитым легионам Цезаря.

Отборная рать Верцингеторикса приводила нас в восторг. Когда по утрам она обучалась и, как римский легион быстро развёртывалась и свёртывалась, вокруг неё толпами собирался народ. Вообще вся тактика была позаимствована от римлян, и кроме того, солдаты умели складывать из своих щитов «черепаху>, чтобы под её защитой иметь возможность взбираться на стены.

У всех галлов недостаток заключался в том, что, когда мы нападали на неприятельский отряд или осаждали укрепления, мы двигались стадом, воюя каждый за себя, как люди, принимающие участие в охоте. Римляне же, напротив, продвигались равномерным шагом, правильными рядами, прикасаясь локтями друг к другу. Вот против этого-то нашего недостатка Верцингеторикс и старался действовать тактикой.

Он образовал, кроме того, правильную конницу, разделив её на отряды, и применил в ней улучшение, заимствованное им от германцев и неизвестное римлянам: каждому конному он дал быстроногого пехотинца, который бежал подле, держась за гриву. Когда такой отряд шёл в наступление, пехотинец, обнажив меч, кидался под лошадь римлянину или вонзал ему дротик прямо в лицо.

Эти нововведения сильно интересовали галлов и всем хотелось воевать под начальством Верцингеторикса, но он не хотел иметь новичков и говорил:

– Пусть люди лучше сражаются тем оружием, к которому они привыкли с малолетства.

Поэтому в нашем войске одни отряды были вооружены по образцу наших дедов и отцов, другие – по образцу римлян. Но всех поддерживал единый дух. Верцингеториксу важно было иметь только ядро из отборного войска.

Дисциплина соблюдалась строжайшая, и каждое нарушение строго наказывалось точно так же, как и в римских легионах. Однажды у входа в палатку предводителя я увидел одного из своих касторов, босого, в одной рубашке, в цепи вокруг тела, посиневшего и дрожавшего от холода. Он был наказан за то, что показал язык человеку старше его чином.

Когда вина была более серьёзной, то Верцингеторикс поручал друидам произнести приговор. В таких случаях виновных выгоняли из лагеря, полунагих и без оружия.

Когда первые отряды Верцингеторикса были собраны и обучены, он отдал их под начальство наиболее опытного из своих помощников, а сам отправился к стране битуригов, где было множество цветущих городов, плодородные поля и луга, покрывавшие долины, и где железная руда выходила почти на поверхность земли.

Верцингеторикс знал, что некоторые из предводителей этого племени отказывались подать голос за независимость из страха, что война разразится на их земле.

Тем не менее, когда он подошёл к их городу, все старейшины явились предложить ему почётного вина.

– Вы несколько опоздали, – сказал он им. – Я знаю, что вы обращались за помощью к римлянам.

– Обрати внимание, в каком мы находимся положении, – заявил ему один из старейшин. – Неизвестно, галлы или римляне одержат победу. Если бы мы примкнули к тебе как бы добровольно, а не по принуждению, то Цезарь обошёлся бы с нами жестоко.

– Так и быть, я принимаю ваши предложения, но вы мне дадите заложников, и прежде всего тех лиц, которые были против свободы. Вы откроете мне ваши города и снабдите меня войском. Мне особенно нужна конница.

– Можешь брать заложников, сколько тебе угодно. Входи прежде всего в нашу столицу; все остальные города будут для тебя открыты. Мы призовём к оружию всю нашу молодёжь, и наши знамёна с кабаном присоединятся к твоим. Вся наша земля со всеми её богатствами принадлежит тебе.

– Готовы ли вы сражаться с нами и разделять как неудачи, так и удачи?

– Да, на живот и на смерть!

– Готовы ли вы пожертвовать всеми вашими богатствами ради святого дела освобождения, не бледнея от того, что факелы появятся в ваших городах и деревнях?

Они немного смутились, но всё-таки ответили:

– Мы готовы на всё!

– Я включаю вас в союз Галлии, целиком восставшей против угнетателей... Я надеюсь отвоевать вам свободу, хотя победа находится в руках богов.

Эти битуриги сделали тоже, что сделали тогда многие из галльских народов. Простой народ всюду стоял за свободу и старался увлечь своих старейшин и предводителей.

В это время мы вместе с Вергассилавном проезжали по долинам Арвернии и торопили набор людей.

Снег покрывал ещё высокие места и скапливался в ущельях. Но зима всё-таки начинала уступать. Начались хорошие дни, и низкие местности стали зеленеть.

Страна Арверния очень странная, и там под горами всюду чувствуется присутствие бога огня и подземной силы. Людей, подобно мне никогда не видевших ничего, кроме холмов Сены, эти горы пугали своей высотой. В сравнении с ними наши паризские холмы, наша гора Люкотиц казались просто муравьиными кучами.

Жители этой страны не знают усталости, привыкли к бедности и считаются первыми храбрецами Галлии.

Я никогда не видывал людей более гостеприимных, и, хотя содержание войска ложилось на них тяжёлым гнётом, они, из преданности делу, никогда не роптали.

IV. Около Аварикума

Однажды отряд нашей конницы остановился, застигнутый вьюгой в ущелье, из которого мы услышали крики, передававшиеся с вершины и эхом разносившиеся по горам.

В то же самое время мы заметили, что ручьи и водопады как бы окрашены в чёрный и красный цвет.

– В воду налили крови и насыпали угля, – сказал мне Вергассилавн. – Это значит, что получено какое-нибудь важное известие, которое нужно передать всюду. Таков обычай у наших горцев.

Мы увидели человека, скакавшего к нам.

– Где Вергассилавн? – крикнул он, останавливаясь.

– Я здесь, – отвечал начальник.

– Слава богам!.. Я давно ищу тебя. Я везу тебе известие... Цезарь перешёл через Альпы...

– Не может быть!

– А между тем это так! Он пришёл с новобранцами из Италии... С помощью горцев расчистил ущелья от снега... У него воинов так же много, как звёзд на небе... Конница его всюду разъезжает, и по ночам видны пылающие деревни.

– Ну что же, мы поохотимся за ней...

– Да, но под прикрытием конницы Цезарь пройдёт к эдуям, призовёт к себе с севера свои легионы и бросится со всеми своими силами на нас... Вся Арверния дрожит от страха... К Верцингеториксу посылается гонец за гонцом, чтобы он скорее выступал навстречу Цезарю... Дело идёт о всей Галлии, о всём свете...

Только мы подошли к Герговии, как услышали ещё новость: Цезарь соединился с своими легионами!

Мы поспешили к Верцингеториксу и соединились с ним в его лагере около Аварикума, столицы битуригов.

Он созвал на военный совет начальников племени и доказал им, что нечего было и думать устоять против римлян в открытом поле, а потому надо было прибегнуть к совершенно новому способу: опустошить кругом неприятеля страну и заставить голодать его войско, изнурённое переходом через горы.

Поля ещё были покрыты снегом, следовательно римляне могли достать продовольствие и корм для лошадей только в крепостях, городах и деревнях. Чтобы заставить их голодать, следовало выжечь все на их пути, начиная от богатых городов и кончая последней лачугой, в которой можно было бы найти мешок ржи и связку сена. Уничтожив все обитаемые места, их можно было бы победить голодом и холодом на пустых биваках.

– Такие меры, – заключил Верцингеторикс, – могут показаться жестокими, но рабство жён наших и детей должно казаться нам ещё более жестоким.

Это предложение было встречено сначала мрачным молчанием. Даже у начальников галльских племён, живущих вдали от войны, сжималось сердце при мысли, что им самим придётся поджечь те самые города и деревни, которые они пришли защищать, хотя сами они ничем не рисковали при этом опустошении. Что же касается до начальников битуригов, то они, глядя задумчиво куда-то вдаль, молча плакали. Никто не смел возразить Верцингеториксу: все сознавали, что он был прав, и что иначе действовать нельзя. Его предложение было молча принято большинством.

С этого дня во всей стране, по дорогам, размытым дождём и таявшим снегом, тянулись печальные вереницы скота и людей. Крестьяне уходили из своих деревень, обречённых на сожжение, не смея даже обернуться, чтобы хоть в последний раз взглянуть на хижину, в которой они родились.

Вслед за стадами качались по ухабам и рытвинам большие тростниковые телеги, запряжённые волами и набитые всевозможными вещами. С возов то и дело сваливались глиняные горшки, и черепки хрустели под колёсами. Куры, привязанные к тростниковым перекладинам, висели, распустив крылья, и кричали, выпучив глаза.

На возах сидели с поникшими головами старики; матери со слезами на глазах грудью кормили младенцев, а ребятишки, в восторге от неожиданной поездки, хлопали руками и весело взвизгивали.

Многие впопыхах оставили дома дорогие вещи, а вместо того взяли с собой какой-нибудь битый горшок; другие, по прихоти детей, везли кошку, птицу в клетке или старую игрушку.

Глядя на проезжавшие мимо возы с убогими хозяйствами, выставленными на показ, наши воины, опираясь на копья, невольно думали: «А завтра, может быть, придёт черёд и нашим!..»

С наступлением ночи, насколько видел глаз, всюду поднимались клубы дыма. Иногда около горевших построек вдруг раздавалось ржание лошади, забытой где-нибудь в конюшне, или крик старика, не пожелавшего оставить своё родное пепелище и отправиться умирать в чужую сторону. Кругом пылало зарево, точно северное сияние. Только один город Аварикум был пощажён. У жителей не достало духу поджечь его, так как это был самый красивый город в Галлии, с домами, похожими на римские дворцы, с прямыми улицами и с богатыми лавками.

Начальники Аварикума на коленях умоляли предводителей галльских племён пощадить хоть столицу их. Они, припоминая, указывали на то, какие громадные жертвы уже принесены ими, и клялись до последней капли крови защищать свой город, укреплённый и окружённый болотами.

Все начальники были тронуты и плакали вместе с ними.

Верцингеторикс долго молчал, не меняя сурового выражения лица, в то время как сердце у него обливалось кровью; наконец он должен был уступить общему желанию, хотя предсказывал, что придётся дорого поплатиться за эту слабость.

Действительно, слабость повлекла за собой большое несчастье. Цезарь осадил город, и те самые болота, которые должны были защитить его, помешали нам поспешить к нему на помощь. Аварикум был взят, и там погибли десять тысяч отборных воинов, оставленных для защиты, и кроме того, там, как в западне, было перебито сорок тысяч жителей. Римские солдаты, страдавшие от голода, были щедро вознаграждены, найдя там в изобилии съестные припасы. Двадцать городов и пятьсот деревень, сожжённых в один день, были пожертвованы нами совершенно напрасно.

Мы поклялись, что если возьмём латинский лагерь, то не оставим ни души живой, убьём даже поездную прислугу и жрецов, а добычу всю принесём в жертву богам.

Среди галлов возникло недовольство против Верцингеторикса.

– Обещав нам свободу и власть над всем светом, он не сумел даже защитить Аварикум! – роптали недовольные.

В нашем лагере начал обнаруживаться беспорядок и упадок духа. Нашлись такие, которые обвиняли начальников в измене и не хотели им повиноваться.

Вот в это-то время всего более обнаружилось нравственное величие избранного нами вождя. Он созвал всех начальников, даже таких, которые были во главе отрядов человек в десять, и явился на это бурное собрание, где даже преданные ему люди избегали встретиться с ним глазами, а большинство смотрели на неги вызывающе. Он остановился и, скрестив руки, сказал:

– Зачем после первой неудачи так падать духом? Что это за упрёки и подозрения? Разве сегодня вы менее вчерашнего ненавидите римлян, менее вчерашнего предпочитаете смерть рабству? Они лучше нас умеют осаждать города, и у нас нет таких машин, какие имеются у них. Вот потому-то я и не хотел собирать людей своих в одно место. Кто предложил сжечь Аварикум, как были сожжены другие города битуригов? И кто виноват, что эта тяжёлая жертва, которая в будущем сделает честь нашему народу, не была доведена до конца? Не ваши ли просьбы заставили меня отказаться от моего намерения? Разве я не предсказывал того, что случилось? Взятие Аварикума – большое несчастье, но неужели вы думаете, что в войне бывают только одни победы? Наши предки, слава о которых распространена по всему миру, испытывали ещё гораздо худшие неудачи. Несчастье это велико, но поправимо. Взамен нескольких тысяч воинов, погибших в Аварикуме, к нам явятся сотки тысяч других. Дальним народам надо дать время, чтобы снарядить войска и пройти по зимним дорогам. Но зима подходит к концу, и ваши страдания уменьшатся. Легионы настрадались ещё более вас: разве вы не видели, как итальянцы бежали из лагеря и дрожа от голода и холода, приходили отдаться вам в рабство за кусочек хлеба? Продовольствие, найденное в Аварикуме, давшее римлянам возможность избавиться от смерти, истощится. А других припасов у них не будет. Опустошённые земли галлов в виде пустыни окружают их. Эдуи отказываются поставлять им что-либо. Они готовятся присоединиться к нам и увлекут за собою все соседние народы. Всякое отступление Цезарю отрезано: сами боги отдали нам его в руки. Но умоляю вас, не предавайтесь подозрениям, распространяемым между вами тайными врагами вашей свободы! Отгоните от себя всякую мысль о разладе! Теперь вам необходимее, чем когда-либо, сплотиться в один братский народ. Против сплочённой Галлии что могут сделать десять легионов? Если Галлия будет объединена, то против неё не устоять целому миру!

Речь эту сначала слушали очень холодно. Затем мало-помалу подозрительные и враждебные взоры доверчиво обратились на Верцингеторикса, и в конце концов все опять поклялись победить или умереть.

Неужели из-за одной неудачи Галлия перестала бы быть родиной храбрецов?

На другой день после описанного собрания разнеслась весть, что ночью Цезарь вышел из города со всеми своими легионами. Выгнал ли его голод оттуда, или же он бежал при виде наших подкреплений, с каждым днём всё приближавшихся к городу?

Вскоре мы узнали настоящую причину его отступления.

У эдуев было не совсем спокойно: у них образовались две партии, из которых одна перешла на сторону Цезаря, а другая хотела соединиться с Верцингеториксом.

Цезарь отправился в страну эдуев.

V. Герговия

Дни стали длиннее. Хотя высокие места в Арвернии ещё белели от снега, но долины уже покрылись зеленью, и наша конница находила там богатое пастбище.

Все силы Верцингеторикса стояли теперь на берегу одной реки против римских легионов, задержанных быстрой рекой, раздувшейся от вешних вод.

Мы несколько дней провели на виду у римлян, отделённых от нас рекой.

С одного берега на другой неслись оскорбления. Засев в кусты и на деревья, враги посылали друг другу стрелы, к которым были прикреплены бранные слова.

Мы очень хорошо понимали, что это глупая забава, и бездействие тяготило нас. Переправиться через реку мы не имели возможности и дошли до того, что стали желать, чтобы римляне, более ловкие, чем мы в постройке мостов, переправились первыми.

Это случилось скорее, чем мы ожидали.

Цезарь построил мост гораздо ниже по течению реки и переправил на другую сторону свои легионы.

Таким образом война была перенесена в Арвернию, но душевное настроение наше было совсем не такое, каким оно было раньше. Тогда Цезарь явился совершенно неожиданно, точно свалился с неба. Войск у нас было очень мало, и города не были готовы к защите. Теперь же нас было шестьдесят тысяч человек, и через несколько дней мы заняли непреступные позиции на склонах горы Герговии.

Вершина Герговии, возвышающаяся на тысячу двести локтей над долиной, представляет собой квадратную площадь, на которой и был выстроен город, окружённый стеной в десять локтей толщины и в двенадцать вышины.

Город вмещал в себе массу народа, так как в нём укрылись все окрестные жители. Там постоянно слышался шум, напоминавший прилив и отлив океана, и разные звуки, сливавшиеся с человеческими голосами, с топотом всадников, мычанием скота, блеянием баранов, криком ослов и хрюканьем свиней. Иногда среди всеобщего гула раздавался звук бронзовых труб и рожков конницы.

Чтобы избежать тесноты и сохранить дисциплину, Верцингеторикс поместил свои войска за чертой города. Мы стояли на южном склоне горы, так как римлян можно было ждать только с этой стороны.

На склоне горы Верцингеторикс выстроил из камней стену вышиной в шесть локтей. Между превосходными укреплениями города и этой стеной находился наш лагерь. Мы размещались по племенам. У каждого из галльских племён был свой лагерь с воротами, у которых стояли часовые. Никто из галлов не смел выйти из лагеря без дозволения начальника, не сказав часовым пароля и не показав им свинцовой бляхи.

Тут-то мне и привелось любоваться на расторопность паризских солдат. Другие стояли ещё, сложив руки, и ждали своих пайков, в то время как наши уже развешивали над огнём котелки, доставали из колодцев воду, разводили огни и варили или жарили мясо. Другие ещё голодали, когда наши уже сидели сытыми. Паризы угощали воинов соседнего лагеря, но, не стесняясь, выбирали лакомые кусочки себе. У нас припасов было в изобилии, тогда как в других лагерях жаловались на голод.

Наш паризский лагерь был сборным местом всего войска, всех, кто любил послушать рассказы, любил попить, посмотреть на штуки учёных собак, сам рассказывать и плясать. К нам стекались барды, уверенные, что всегда найдут хороший ужин и слушателей, потому что желудки наши не были пусты.

Через пять дней после того, как мы расположились лагерем, мы увидали шесть змей с стальной чешуёй, тянувшихся вдоль берега реки.

– Шесть легионов! – вскричали наши воины.

Вскоре во главе колонн можно было различить конницу, и до нашего слуха донеслось лошадиное ржание. Наша конница тотчас же стала спускаться навстречу неприятелю.

В долине произошли значительные схватки.

Я бился с римскими и испанскими всадниками, постоянно отступавшими к своей пехоте, оставляя на поле битвы павших лошадей и убитых воинов. Нас окружали целые ураганы белых развевающихся рукавов, чёрные глаза, сверкавшие под головными мешками, и кони, бившие задними ногами и поднимавшиеся на дыбы. Мы нашли этих воинов-арабов менее страшными, чем думали прежде: не боясь их криков, мы очень ловко отстраняли их копья и поражали их своими мечами прямо в грудь.

На нас пытались напасть и галлы, союзники римлян, но, поскакав к нам, они повернули назад почти за шаг от наших копий, не подняв даже своих дротиков, и ускакали обратно. Мы ясно видели, что они не хотели сражаться со своими братьями.

При натиске легионов мы отступили к подножью горы. Вскоре римляне остановились между большим озером и рекой. Затем легионы рассыпались и образовали линии громадного четырёхугольника. Лопаты и заступы застучали по камням: земля поднялась валом, и рядом появились рвы. К вечеру лагерь был устроен, и римляне могли лечь спать за укреплениями.

Цезарь, по-видимому, не хотел приближаться к нам, и оставил тысячи две шагов расстояния между своим лагерем и подножием нашей горы.

На следующий день мы увидели на римских валах большую толпу в красных плащах и шлемах с большими султанами. Это начальники смотрели на наш город, складывая руки в виде трубы, чтобы лучше видеть при ослепляющем сиянии снега. По их движениям было совершенно ясно, что они находятся в нерешительности. Может быть, они удивлялись, как сильно укреплён город и какое множество у него защитников.

Во второй день римляне не двигались с места, но зато ночью они наделали нам хлопот. В то время как мы крепко спали, завернувшись в плащи, ногами к кострам, сторожевые вдруг подняли тревогу. Внизу, в ущелье, разделявшем нас в южном направлений со скалой, названной нами Белой, послышались победоносные крики и стоны отчаяния. Протерев глаза, мы увидели на снегу Белой скалы кое-где людей, перебегавших, как муравьи. Были это галлы или римляне, мы не знали.

Вскоре к нам прибежало несколько человек из наших, в крови, в грязи, со сломанным оружием и задыхаясь от крутого подъёма.

Цезарь, воспользовавшись тёмной ночью, поднялся на Белую скалу, где нами был поставлен маленький отряд, и отбросил его в ущелье. К утру этот холм уже был окопан римлянами и превращён во второй их лагерь, только меньших размеров.

В течение дня между двумя лагерями римляне прокопали ров; следовательно, сообщение между двумя лагерями было совершенно свободное. Солдаты ходили, прикрытые валом, из-за которого виднелись только верхушки их шлемов.

Таким образом одна сторона нашего города была совершенно отрезана, но остальные три оставались свободными.