Текст книги "Радуга чудес"
Автор книги: Альфред Хейдок
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 17 страниц)
Знаки огненного пути
Сбитый самолетПсихическая энергия в руках человеческих есть самое страшное оружие.
«Мир Огненный», ч. 3, § 409.
В бурные тридцатые годы, когда японцы захватили Маньчжурию, в том числе и переполненный русскими эмигрантами город Харбин, в ясный осенний день русский юноша шел по окраинной улице этого города. Он не был беженцем – он родился в Маньчжурии: сюда переселились его родители, когда началась строиться Китайская Восточная железная дорога.
Впрочем, юноша отличался некоторыми странностями: его не увлекала коммерция; он любил поэзию, музыку, сам талантливо писал стихи и не только играл на фортепиано, но и вдохновенно импровизировал. Самое удивительное заключалось в том, что он иногда слышал чей-то голос, не слышимый больше никем из присутствующих… Откуда-то доносились порой отдельные слова и фразы. Но он этому не придавал значения, считая, что у других людей тоже так бывает, – мало ли что рождается в голове…
Если бы он рассказал об этом знающему человеку, тот сказал бы ему, что у него большие накопления от прошлых жизней; что его талантливость есть не что иное, как проявление силы духа, психической энергии, которая рвется к действию. И еще много другого сказал бы знающий человек и порадовался бы, узнав об уникальной способности юноши. Словом, молодой человек, не отличаясь от других внешне, весьма отличался внутренне от своих сверстников, решающих проблемы, в каком ресторане убить время и каких девиц пригласить…
В тот день, когда он шел по окраинной улице Харбина, помахивая тросточкой (тогда тросточки были в моде), он думал о недавно прочитанном в Учении Агни Йоге, – о могуществе скрытой в человеке психической энергии, которая может дать почти беспредельную мощь в зависимости от его душевной чистоты и степени познания.
Гул авиационных моторов, доносившихся с неба, заставил его поднять голову. Высоко в небе два японских самолета совершали учебный воздушный бой – один атаковал другого, доносились короткие пулеметные очереди.
Юноша напрягся – он был достаточно начитан и умен, и знал, что Япония готовится к нападению на его собственную родину, что ее манят сибирские просторы.
– Эх! Вот бы тут применить свою психическую энергию и сбить один самолет! – молнией пронеслось у него в голове.
Он вскинул тросточку к плечу, как винтовку, и стал тщательно прицеливаться в атакующий самолет.
В его воображении тросточка перестала быть тросточкой – нет! Это была астра– то таинственное оружие, которым волхвы в древности могли уничтожать целые армии… Он напряженно «ловил на мушку» самолет и в тот момент, когда ему показалось, что он действительно «поймал», со всею решимостью «нажал» спусковой крючок.
А дальше? В тот же миг пламенем объятый самолет стал камнем падать вниз, и только немного спустя донесся гул взрыва.
Юноша ошеломленно оглянулся: не видел ли кто-нибудь, как он целился в самолет?
По окраинной улице шла одна единственная древняя старуха. Та, конечно, не побежит в японскую жандармерию с доносом. Он облегченно вздохнул, но все же поскорее зашагал прочь.
* * *
Тех, кому описанный случай покажется слишком невероятным, отсылаем к статье «Шарлатанство или новая формула энергии», напечатанной в «Комсомольской правде» от 10 марта 1974 года.
В статье сообщается, что газеты Западной Европы полны сообщений об Урии Геллере, который легким прикосновением пальца гнет и ломает ножи и вилки. Его выступления также передавались по телевидению. Самое интересное в том, что во время выступления Геллера по телевидению у многих телезрителей дома вилки и ножи согнулись сами собой. А жительница Ганновера предъявила телевизионной компании иск: у нее погнулся столовый прибор из 56 предметов.
Случайность или злая воля?Игорь Николаевич шел по тротуару главной улицы Змеиногорска. Следует особо отметить, что тротуары по обеим сторонам улицы были значительно выше самой улицы, улица же представляла собой как бы широкий, плоский желоб между ними с наклоном вниз, в ту сторону, куда шел Игорь Николаевич.
Был летний день. Других прохожих не было. Только через улицу, на той стороне, бухтела заведенным мотором большая грузовая машина. Шофер, видимо, куда-то отлучился, оставив машину на тротуаре.
Игорь Николаевич, идя тротуаром по противоположной стороне, уже миновал машину, как вдруг она пришла в движение: медленно сползла с тротуара, пересекла улицу, забралась там на тротуар. И, словно повинуясь незримому водителю, круто повернула на тротуаре и погналась за успевшим уже удалиться на некоторое расстояние Игорем Николаевичем, все ускоряя ход, так как тротуар там шел под гору.
В этот момент с противоположной стороны улицы какой-то человек подбежал к ней и пытался вскочить в кабину, но так неудачно, что получил удар, упал на землю и остался лежать.
Игорю Николаевичу вдруг показалось, что машина гонится за ним, намереваясь убить. Чтобы спастись, он встал за телеграфный столб, который имел косую подпорку, на языке строителей называемую пасынком. Машина с разбегу ударила в пасынок и остановилась. Тут стали появляться люди.
Вызвали машину скорой помощи и шофера отправили в больницу, где он на вторые сутки умер. Вскрытие показало, что у него произошел разрыв печени.
Игорь Николаевич продолжал путь, размышляя о том, какая причина привела машину в действие. Он был человеком, устремленным к свету, и ни разу в своей жизни не ощущал враждебность темных сил.
«Может быть, – думал он, – за рулем машины сидел иерофант зла, замысливший мою смерть?»
Прошлые жизни
Вслед за концом неизменно приходит начало.
Р. Тагор.
День уходящий целуя,
Ночь прошептала ему:
«Сын мой, не бойся,
Не бойся, я смерть.
Возвращайся во тьму.
Мной ты рожден.
Отдыхай же во мраке беспечно.
Ты снова и снова рождаясь на свет,
Обновляешься вечно».
Р. Тагор.
Гречанка
Она отыскала меня в Шанхае. Ей было 16 лет, и она прекрасно говорила по-русски, так как ее родители-греки почти всю жизнь прожили в России. Она просила меня объяснить одно странное явление: всю жизнь, сколько она себя помнит, ей снится всегда один и тот же страшный сон. Она видит себя бегущей, ночью: вся она какая-то истерзанная, с полной отчаяния душой… Она взбегает на мост, под которым черная, черная ночная вода, и в эту черную бездну она бросается вниз головою, потому что хочет лишь одного – смерти…
На этом все обрывается. Иногда она видит этот сон каждую ночь, иногда – реже, но не менее четырех раз в неделю.
Я объяснил ей, что у человека есть душа, которая не уничтожается в момент так называемой смерти; что эта душа по истечении определенного периода времени снова рождается на Земле в теле ребенка, снова проходит цикл одной жизни, снова умирает и рождается, продолжая бесконечное восхождение; что каждая такая жизнь человека есть, просто один урок в школе Бытия, где учителем является Закон причин и следствий: что посеешь, то пожнешь; что «нет явления без причины, и какова причина, таково и следствие».
Далее я сказал, что в своем предыдущем воплощении, то есть в прошлой жизни, предшествовавшей ее рождению от нынешних родителей, она покончила жизнь самоубийством именно таким образом, как она видит в своих повторяющихся сновидениях, которые являются частью того возмездия, которое уготовлено великим законом причин и следствий каждому самоубийце, нарушившему закон Жизни.
В чем будет заключаться остальная часть этого возмездия, не было надобности ей говорить, чтобы не опечалить это юное существо, которое, как и мы все, совершало бесконечные ошибки, падало и поднималось…
Она рассталась со мною наполовину убежденной, наполовину – нет. Я думал, что мы никогда больше не встретимся.
Прошел год-полтора. Проходя по шанхайскому Банду, набережной Вампу, я услышал, как женский голос окликнул меня по имени-отчеству. Я обернулся – это была она, гречанка. И чуть ли не первыми ее словами были:
– Наконец-то я увидела другой сон!
Это были часы «пик», когда Вампу превращается в сплошной, медленно ползущий с бесчисленными остановками поток автомобилей, и в воздухе висит гул громадного города, изредка дополняемый басовыми гудками пароходов.
Оказалось – мы оба спешили. Мы отошли к стене Гонконг-Шанхайского банка, и там она коротко и торопливо рассказала содержание того, «другого», сна, который пролил свет на загадку ее обычного сновидения.
Она видела себя маленькой девочкой на одинокой ферме в горах. Ее родители обрабатывали землю. Это была глушь, судя по костюмам – Греция. Когда? Этого она не знала, но теперь почему-то думает, что сотни две лет тому назад. Потом с гор пришли разбойники и убили отца и мать. Девочка в ужасе забилась в какую-то щель, бандиты ее не нашли, а, может, и не искали… Когда грабители ушли, страх обуял ее в залитой кровью хижине, и она побежала куда глаза глядят. Какие-то люди приютили ее, воспитали и сделали… уличной проституткой… Это была тяжелая жизнь – с пьяными драками, избиениями и растоптанным человеческим достоинством… И когда она больше не в силах была ее выносить – побежала ночью топиться, финалом сна было постоянное ее сновидение; все стало на свое место.
Мы немного помолчали. Потом она добавила, что собирается, выйти замуж за служащего речной полиции. Я пожелал ей счастья, и мы расстались. Она ушла, свежая, улыбчивая, но мне тяжело стало на душе: я знал, что по закону причин и следствий, называемому Кармой, тот, кто покончил с жизнью самоубийством, непременно будет убит против воли в следующем воплощении, и чаще всего тогда, когда ему больше всего хочется жить…
И мне так хотелось, чтобы Великий Закон Пространственной Справедливости нашел ей оправдание.
Рассказ сестры милосердияЭто было во время Первой мировой войны. Бои шли в Польше. Наш госпиталь развернулся в имении богатого пана. Как-то мне дали поручение съездить по делу в соседний госпиталь, расположенный в одном из многочисленных имений польских магнатов Радзивиллов.
Поехала я с санитаром на двуколке. Еду туда первый раз, ясно, что ни дороги, ни того имения не знаю, не видывала, а когда стали подъезжать, стала улавливать что-то знакомое.
Имение старинное, с громадным парком, с оградами с версту… Аллея ведет к главному подъезду, усадьба чуть виднеется за громадными купами деревьев – чувствуется, что не усадьба это, а дворец…
Но, странно, когда подъехали ближе, меня охватило волнение: я, несомненно, знала это имение – я там была, но – когда?
Мой ум, точно человек в кромешной тьме, шарил по закоулкам сознания в поисках ответа на это «когда». Но вместо указания времени в моей памяти быстро всплывали детали этого места, пока еще скрытые от меня оградою парка: вот тут, за оградой, налево от громадных чугунных ворот должен быть большой пруд – он очень красив, по берегам его установлены мраморные статуи… Вазообразный фонтан и фонтан с амурами…
Дальше пойдет аллея, которая упрется в китайскую беседку…
«Что? Я с ума сошла? Откуда я все это знаю? Нет! Это надо проверить!»
Я решительно приказала санитару остановить лошадь, не доезжая ворот, а сама пошла проверить. И знаете, все так и оказалось, как мне представлялось: и пруд, и фонтаны те же самые, и дорожки… Но только нехорошо мне сделалось, трепетать я начала, ужас на меня навалился… Должно быть, когда-то что-то страшное я пережила там…
Я бросилась бежать – скорее на двуколку! Велела санитару ехать назад, так и не выполнив поручения. Всю дорогу думала, как оправдаться перед начальником госпиталя…
Человек, читавший эпитафию на собственной могиле«Мы в забытых кладбищах попираем собственный прах…»
Сны… Серия снов, где одно сновидение являлось продолжением другого – предыдущего. Из них слагались сперва кусочки жизни, которые прерывались отсутствием каких бы то ни было сновидений, или же они были явно «из другой оперы». Затем опять появлялись прежние, знакомые уже лица и места – они заполняли пустующие промежутки, и из «кусочков» сформировывалась целая жизнь.
Т. (назовем его так), который видел эти сны, следил за ними с большим интересом. В своей нынешней жизни он был одним из портовых чиновников Лиепаи при буржуазном правительстве Латвии. Нельзя сказать, что в той, другой, жизни, которая развертывалась в его сновидениях, он играл героическую роль, которая щекотала бы его самолюбие, – нет! Он всего только был средней руки торговцем с весьма узким кругом интересов. Иногда, просыпаясь, Т. даже возмущался, как он мог быть таким ограниченным…
Т. был образованный человек, весьма начитан, и уже с юношеских лет, как только ознакомился с учением о перевоплощении, принял это учение безоговорочно. Когда началась серия снов, где один сон служил продолжением другого, внутреннее чувство подсказало ему, что он видит одну из своих прошлых жизней – жизнь почтенного бюргера в каком-то германском городе, названия которого он не знал. Свое собственное имя по той, другой, жизни, он знал: был он Эрнестом Шпигелем. [38]38
Имя и фамилия вымышленные, так как эту историю рассказал не сам Т., а его друг, который никакого имени не назвал и ограничился только указанием, что Т. узнал свою фамилию по прошлой жизни.
[Закрыть]Город его снов не так уж сильно отличался от современности – в нем не хватало лишь автомобилей, трамваев; мужчины носили цилиндры, большие шевелюры и в моде были бороды. Женщины как бы исчезали во множестве нарядов, какие они на себя надевали: они были закутаны до пят, и из-под юбки с различными рюшками и воланами должен был выглядывать только носочек туфельки…
По этим признакам Т. отнес свое предыдущее существование к половине XIX века. Теперь, чтобы стать конкретным, городу его прошлой жизни не хватало только одного – географического названия.
Перед началом Второй мировой войны серия снов оборвалась. Т. испытывал чувство сожаления: ему понравилась эта двойная жизнь. Иногда, после дня утомительной работы, где ему сразу приходилось отвечать по нескольким телефонам, вызывать, спрашивать, уточнять и гонять рассыльного по всем этажам управления, он, ложась спать, с радостью думал, что может сейчас погрузиться в размеренную, неторопливую жизнь своего бюргерского «я», где за ним будут почтительно ухаживать, как за главою фирмы и семьи, и он будет наслаждаться тихим счастьем, которое люди совсем зря прозвали «мещанским»…
Настали годы войны. Рушились города, государства, рушились старые устои и семьи, страдали люди…
Военная волна забросила Т. в германский город Изерлой. И тут он поразился и обрадовался – это был город его снов: он узнавал и улицы, и площади, и дома… Наконец-то географическое название было найдено, и сны его из области фантастического шагнули в явную, неоспоримую конкретность!
Будучи человеком дела по натуре, он решил, как говорится, поставить точки на «и». Первым делом надо было установить – действительно ли в прошлом столетии тут жил человек по имени Эрнест Шпигель. Он отправился в соответствующее городское учреждение и, задобрив архивариуса щедрой мздой, уговорил его выбрать из старых записей все, касающееся Эрнеста Шпигеля.
Со своим заданием архивариус справился быстро: через пару дней Т. уже держал в руках точную справку, сообщавшую о том, когда родился Эрнест Шпигель, где жил, на ком женился и где похоронен. В справке были и другие указания, из которых Т. узнал, что у него в этом городе осталось немало родственников по той, другой жизни.
Т. решил все, по возможности, лично проверить, и начал свой обход с кладбища. Здесь дело обстояло труднее: кладбище было огромное, и в начале Т. растерялся, стоя перед лесом крестов и памятников. Но после поисков, главным образом, благодаря помощи кладбищенского сторожа, он очутился перед обомшелым снизу каменным памятником, на котором прочел, как бы сказать… собственное имя…
Он замер перед этим памятником с непередаваемым чувством – он стоял у своей собственной могилы. Какой человек, кроме него, мог похвастаться этим? Да, это было его имя, вернее, одно из тысячи имен, которые он когда-то носил… А разве только его имена менялись? С каждым именем была связана новая роль, которую приходилось играть какое-то количество лет, после чего он сходил со сцены. Роли кончались, но Актер оставался! Каких только он не переиграл ролей! Тут, наверное, были короли и рабы, бродяги и труженики, проповедники и разбойники всех их переиграл он на своем веку… А причем тут век?.. Это уже не век, а что-то из вечности – Актер был вечен и бессмертен… Кто этот Актер? Крупица вечности, стремящаяся познать самое себя… Но в таком случае (тут теплая волна, начавшаяся в сердце, залила его вплоть до кончиков пальцев) мог ли он чего-либо бояться на свете? Смерти? Да он умирал тысячи раз и стоял сегодня гордо, попирая собственный прах!
Он ушел от могилы, обретая драгоценный дар – бесстрашие, и чувствовал, что уходит другим человеком, необычайно окрепшим; что вместо ничтожных целей, какие ставит перед собой человеческая ограниченность, перед ним засверкали совершенно другие цели, неизмеримо прекраснее; они звали в Беспредельность… Он сам был частью этой Беспредельности…
* * *
Еще он посетил указанных в справках архивариуса родственников. У одного обнаружил в семейном альбоме фотографию Эрнеста; вернее, это была не фотография, а значительно выцветший дагерротип, на котором он был снят с бородой.
Т. выпросил на время фотографию, отправился к парикмахеру и попросил приделать ему такую же бороду, как на фотографии. Когда он после визита в парикмахерскую сфотографировался, обнаружилось значительное сходство.
Впрочем, последнее обстоятельство, скорее всего, следует отнести к случайности, так как при перевоплощениях физический облик одной и той же индивидуальности обычно значительно меняется.
Знакомые все места…«И к этим грустным берегам
Влечет меня неведомая сила…»
В первую мировую войну я был мальчишкой и вместе со своими родителями ехал из Польши в беженском эшелоне куда-то на восток. [39]39
Записано со слов Р. Кириленко.
[Закрыть]Поезд остановился в Минске где-то на путях. Я потихоньку слез по железным ступенькам теплушки: уж очень мне захотелось побегать. А побегать-то оказалось негде: и по ту и по другую сторону нашего эшелона груженые составы стоят, и конца им не видно…
Я нырнул под первый состав, потом под второй и третий – а там оказалась площадка, довольно большая – бегай сколько хочешь!
Ну, набегался, стал нырять в обратном направлении, а моего эшелона нет – ушел… А, может, – я сам заблудился… Заревел я, а что сделаешь…
Так я остался в Минске и стал вести жизнь беспризорника. Ну, там всякое бывало, но не в том суть… Революция началась, большевики пришли к власти и меня с улицы подобрали – да в детдом. Когда подрос, отправился в военное училище – нас «красными курсантами» тогда называли.
Подошли первые летние каникулы, и у кого были родители, тем бесплатный проезд домой давали, а мне ехать некуда. Обидно стало – все едут… Дай, думаю, съезжу на Дальний Восток: мой приятель там жил в городе Никольск-Уссурийске; [40]40
Теперь этот город переименовали в Ворошиловск, находится в 90 км от Владивостока.
[Закрыть]заодно на новые места погляжу – никогда там не был…
Выписали мне литер, и я поехал. Подкатываем к перрону Никольск-Уссурийска, и тут со мною случилось странное такое происшествие.
Поезд остановился. Тут, известное дело, те, кому выходить – хватают свое барахлишко да на перрон через вокзал в город, куда кому надо…
А я – нет! Как шагнул на перрон, так и обомлел: мне тут все знакомо! Вроде как после долгой отлучки домой вернулся… Конечно, понастроили много, чего раньше не было… И не иду я в город, где приятель живет, а жду, чтоб поезд опять тронулся и путь очистил, потому что мне надобно совсем в другую сторону – поперек путей пройти и дальше, где должен быть громадный пустырь. (И откуда я знаю, что там должен быть пустырь, на пустыре – речка, а через речку – мосток, за мостком роща, а у рощи – старый дом?).
И вот иду я и почему-то волнуюсь… Долго шел. Нашел пустырь. Речку и мостик нашел, а рощи нет, и дома не видно. Подошел ближе и вижу: от рощи одни пни остались, а от дома – фундамент…
Долго же я стоял у этого фундамента… Сам не знаю, зачем я тут и что мне надобно. Временами накатывало на меня какое-то сладостное и одновременно грустное чувство и хотелось плакать.
Наконец, я встряхнулся, словно наваждение от себя отогнал, и пошел в город, благо, мне там все улицы были знакомы, и я, ни у кого не спрашивая дороги, прямо пришел на квартиру приятеля… Что это было?
* * *
Желание посетить какое-то место и та сладостная грусть, какую рассказчик испытывал на месте бывшего дома, говорят в пользу того, что это действительно было его место жительства в прежнем существовании и что он когда-то был там счастлив.
Сам по себе тот факт, что место, куда человек попадает в первый раз, кажется ему знакомым, не всегда служит доказательством, что он был там в прошлом существовании.
Так как во время сна сознание человека может, облачившись в тонкое (астральное) тело, покидать физическое тело и путешествовать в соответствии со своими устремлениями, причем отдельные эпизоды этих путешествий сильно запечатлеваются в памяти, то места, кажущиеся нам знакомыми при первом посещении в физическом теле, могут быть местами, которые мы до этого посещали в тонком теле, другими словами – видели во сне.
Случай Р. Кириленко еще интересен тем, что указывает на небольшой промежуток времени между его смертью в предыдущем воплощении и новым рождением в нынешнем существовании. Чаще встречаются промежутки в 200–300 лет.
