Текст книги "Радуга чудес"
Автор книги: Альфред Хейдок
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 17 страниц)
Альфред Петрович Хейдок
Радуга чудес
Эта книга – собрание фактов, хотя и странных, необычных… Автор их не выдумывал. То, мимо чего, стыдливо отвернувшись, проходит большинство представителей современной науки, собрано им в надежде, что все же оно «когда-нибудь да пригодится». Но чтобы эти факты не лили воду на мельницу изживаемых предрассудков и суеверий, автор, когда это оказывалось ему под силу, пытался давать им свои объяснения, за которые он принимает всю ответственность на себя.
г. Балхаш, пятница,17 октября 1969 г.
Чистый вымысел принужден всегда быть настороже, чтоб сохранить доверие читателя. А факты не несут на себе ответственности и смеются над неверящим.
Рабиндранат Тагор
Пусть он пишет, пишет, пишет и пишет. Со временем получится нечто необычное и редкое по своему содержанию. Пусть установит утренний ритм, начиная хотя бы с десяти минут. Если даже записывать по одному случаю в день, через год будет уже 360 случаев, но в действительности соберется и больше, ибо ритм пойдет крещендо. [1]1
Крещендо – постепенное усиление звучности. (Словарь иностранных слов).
[Закрыть]Помощь оказана будет. Можно даже сопровождать каждую запись краткими пояснениями. Можно придать им художественную форму. Нельзя переоценить нужность подобной работы. Понадобится в будущем. Факты дадут изложению внутреннюю убедительность. Пусть пишет, если внутри вспыхнет вдруг огонек и собственный импульс к творческой работе этого рода.Из записей Б. Н. Абрамова
Предисловие
В наше время, когда на общество обрушился поток сочинений по оккультизму, биоэнергетике, антропософии и магии, когда за пирамидами книг по экстрасенсорике порой уже невозможно отличить истину от лжи, нам особенно ценна фигура истинного подвижника науки, бескорыстного ученого и писателя, посвятившего всю свою долгую, почти столетнюю жизнь поискам истины, – фигура Альфреда Хейдока (1892–1991).
Латыш по происхождению, он родился в 1892 году в одном из самых живописных уголков Латвии, в лесистой местности, недалеко от реки Амата, на хуторе Долес.
Когда ребенку исполнилось три года, родители сменили местожительство и переехали в другую волость на хутор Адлер. Здесь и прошло детство будущего писателя. Отец работал кузнецом и имел свою слесарную мастерскую. Мать хозяйничала по дому и воспитывала двоих сыновей. Природа всегда была близка мальчику. И в ветреные дни, когда ветер свистел в дымовой трубе, ему казалось, что это духи стихий бушуют, скулят и плачут и зовут его лететь вместе с ними в далекую, сказочную страну русалок, гномов и фей. Богат и прекрасен был этот таинственный, сказочный мир ребенка.
А в летние вечера, когда родители и старший брат Янис уже давно спали, мальчик любил задерживаться в окутанном синими сумерками дворе и прислушиваться к таинственному и сумрачному молчанию леса, примыкавшего к хутору. Он ясно слышал непонятные, чарующие душу звуки, доносящиеся с далеких полей за дорогой. Все было полно тайны и глубокого смысла, природа говорила с ребенком на своем таинственном, лишь ему одному понятном языке символов и тайн.
А осенью в лесу пели "осенние скрипки" и лес плакал, роняя золотые слезы осенней листвы и храм Природы был так торжественен и печален, что великое молчание охватывало душу ребенка и глубокой печалью было наполнено его сердце.
Когда мальчику исполнилось восемь лет, мать стала обучать его грамоте. Он проявил удивительные способности к чтению, и вскоре все книги домашней библиотеки уже были прочитаны. Начались поиски книг по далеким хуторам у соседей. Двенадцати лет от роду он нашел старинную бабушкину Библию в кожаном переплете и прочел ее от начала до конца. Бабушка и мать были людьми глубоко верующими, а отец и старший брат более склонными к атеизму. В те годы среди крестьян, посещавших кузницу, вошло в моду неверие в Бога. И тогда маленький Альфред яро вступал в спор со взрослыми. Он защищал религию и, благодаря начитанности и бойкому языку, обыкновенно побеждал своих оппонентов.
Мальчика отдали в начальную школу; он скоро овладел зачатками русского языка и стал частенько наведываться в школьную библиотеку за русскими книгами. Он мечтал стать писателем. Но родители были бедны, и денег на дальнейшее обучение детей не хватало. Юноша начал помогать отцу в кузнице. Альфред обладал богатой фантазией и любил размышлять и рассказывать о прочитанном отцовским подмастерьям. Стоя у горна и качая рычаг мехов, он сочинял свои бесконечные фантастические романы с продолжениями, а в его сердце горела тоска по еще неизведанным дальним странам, по голубым снежным горам, по широким просторам Сибири.
Юноше исполнилось 16 лет, когда его дядя Карл взял его с собою в Тверскую губернию работать на лесопильном заводе, куда вскоре переехала и вся семья. Юноша полюбил этот край в верховьях Волги. Шли годы. Разразилась первая мировая война; он был призван в армию и работал на фронте санитаром.
В жизни каждого человека приходит час, когда сужденное совершается, оживают заложенные в прошлых жизнях кармические связи и, притянутые мощным кармическим магнитом, происходят жизненные встречи. И случилось так, что весной 1917 года в городе Благовещенске он встретился с той, кто через полгода стала его женой. А еще через 17 лет в далеком Харбине состоится его встреча с Н. К. Рерихом, который стал для него Учителем. А поток жизни тем временем продолжал мчаться, и вот волна революции занесла Альфреда Хейдока и его супругу в далекий Харбин. Они собирались здесь обосноваться, но поток беженцев был столь велик, что жилья на всех не хватало.
Сюда, в Харбин, в конце апреля 1934 года, во время своей Маньчжурской экспедиции, прибыл Н. К. Рерих со своим старшим сыном Юрием. И здесь в кабинете Рериха происходит незабываемая встреча Хейдока с Николаем Константиновичем. Хейдок с детства полюбил репродукции картин Рериха и в 16 лет считал, что нет в мире лучшего художника, а теперь встретился непосредственно с самим великим мастером и мыслителем, чьи книги "Пути Благословения" и "Сердце Азии" были так близки и дороги Хейдоку. И здесь он впервые узнал об Учении Живой Этики от самого Рериха. Время шло, встречи учащались, велись беседы о Новой Эре планеты, о Новом человечестве, о сотрудничестве и братстве народов. Люди стремились к Рериху. Эти встречи остались для Хейдока памятными на всю его дальнейшую жизнь, и он становится пламенным пропагандистом идей Рериха.
И Хейдок в своей статье "Еще об Учителе Жизни". посвященной столетнему юбилею Н. К. Рериха, пишет о том, как в бедах и несчастьях люди приходили к великому Мыслителю и Художнику не за материальной, а именно за духовной помощью.
"Так в сумраке серой обыденщины, над морем человеческих страстей и устремлений, среди борьбы сталкивающихся интересов и поверх границ стран и народов светило пламенеющее любовью к людям сердце Николая Константиновича, и на этот тихий свет, манящий и притягивающий, равно приходили за помощью как обездоленный русский, так и впавший в несчастье индиец и получали эту помощь".
Творческое наследие Хейдока многогранно. Тут и "Маньчжурские рассказы", написанные в Харбине, тут и прекрасные трактаты по Агни-Йоге… Но его основная работа – это талантливые объемные переводы из мировой оккультной литературы, за которые он поистине заслуживает всемирного уважения, и, наконец, "Радуга чудес", которую он писал последние 60 лет своей жизни. В этой книге собраны рассказы очевидцев о пока не объясненных наукой случаях полтергейста и телекинеза, о явлениях, связанных с оборотнями, колдовством и телепатией. И Хейдок дает им свое вполне научно обоснованное объяснение. Это его миропонимание, с которым можно соглашаться или не соглашаться, но оно существует и оно интересно само по себе, как поиск научного подхода для объяснения феноменов.
Об этом и многом другом рассказывает книга Альфреда Хейдока. Она станет прекрасным подарком для каждого думающего человека и особенно для нашей молодежи.
Старая восточная поговорка гласит: "Держи в себе радость с утра в течение часа, а она будет держать тебя целый день". Эти слова в полной мере можно отнести к книге Альфреда Хейдока "Радуга чудес": понявший ее – получит радость.
Анатолий Макаров
Колдун
«… В Оренбургской губернии, которая известна мне более других, я заметил странное явление: колдунов там довольно….»
С. Т. Аксаков,«Записки ружейного охотника Оренбургской губернии».
Это рассказал мне лесник из окрестностей Риги. Оба мы находились в лагере заключенных. Плоская с чуть заметными пологими возвышенностями тундра раскинулась за проволочной оградой, упираясь на востоке в Уральские горы; иногда они, особенно перед закатом, переливались неясными красками и будили во мне томительную мечту…
Передаю рассказ, стараясь сохранить его простоту непосредственности и искренности – двух сестер убедительности.
Да, говорят, что нет колдунов, суеверие и все такое прочее, а вот мне-таки пришлось повозиться с одним. Кабы не Финк, [2]2
Финк – владелец фотоателье в Риге во время буржуазного правительства – славился как ясновидящий. Те его клиенты, с которыми мне пришлось беседовать, отзывались о нем с большим уважением.
[Закрыть]так не знаю, что и получилось бы.
Женился я на единственной дочери вдовы – в километрах восьми от меня жила. У нее хуторок был свой, землицы не так уж много – с дочерью вдвоем обрабатывали. Жили, главным образом, от коров. Ну, я и говорю теще после свадьбы: «Дочку я у тебя забрал – как жить будешь? Не под силу тебе одной с хозяйством справиться. Продай хутор и переезжай ко мне, будем жить вместе».
А она в ответ:
– Всю жизнь сама была хозяйкой. У тебя жить – покоряться придется, хотя бы и тебе. Не позволяет мне характер! Хозяйкой была – хозяйкой помру. А на лето работника нанимать буду. Но только ты наведывайся – может, и помочь придется…
Зажили мы с женой хорошо. Через пару недель жена села на велосипед – поехала к матери. Возвратилась и говорит: «Плохо у мамы все: все коровы заболели. Лежмя лежат – не встают. Может, ты ей что-нибудь посоветуешь».
Поехал я к старухе – плачет. Ветеринаров, говорит, вызывала – не помогает.
Думал я, думал, и пришла мне мысль в голову – поеду к Финку. Прихожу я к Финку и говорю: так и так.
– Не сможете ли помочь? Что стоит – заплачу.
Ушел он куда-то в задние комнаты, и минут 15 его не было. Потом приходит и говорит: «У вашей тещи по соседству колдун живет. Крупный такой мужчина с большой бородой. Ему земля вашей тещи приглянулась, хочет вашу тещу разорить, выжить с хуторка, чтоб землю ее купить – он и наслал болезнь».
«Ну, – говорит, – ничего, справимся».
И дал он мне ситечко небольшое с волосяным дном и обгорелую свечку, какие на рождественской елке зажигают.
«Ровно в полночь, – сказал, – зайди в хлев к коровам. Зажги свечку и прилепи ее где-нибудь: потом накрой свечку ситечком, и увидишь сам, что будет». И словно прочитав мои мысли, с улыбкой добавил: «Если тебе страшно одному, возьми кого-нибудь с собой».
От денег Финк отказался… Вернулся я домой. Идти со мною в полночь в хлев теща отказалась. Пошел я один. Коровы лежат и сопят тяжко. Зажег свечку, накапал воску, прилепил и ситечком накрыл. И удивляюсь – пламя как раз пришлось на уровне волосяного донышка, через него проходит, а донышко не горит…
Не успел я об этом хорошенько подумать, как вдруг раздался взрыв, да такой сильный, что двери хлева настежь распахнулись. Коровы сразу зашевелились и, повременив еще немного, одна за другой начали вставать… К утру уже поедали корм – ну, одним словом, выздоровели.
Затеяла потом моя теща сарай пристраивать в хлеву, наняла плотников. А меня просит: ты, говорит, наведывайся, приглядывай, как они строят; ты же мужчина, а я женщина, в строительстве несмышлена…
Вот я опять и прикатил на ее хутор. Посмотрел, как рубят плотники, – вроде бы ничего. Еще к теще не заходил: подвернулась жена старшего плотника (всей артели еду готовила) – разговорились. И вот она рассказывает, что вчера необыкновенный случай был. Она сготовила обед примерно так часам к двенадцати, и все плотники сели обедать в сарайчике. И вдруг такой раскат грома разразился, что все углы сарайчика затряслись. Выскочили на двор, глянули на небо, а там – ни одного облачка. Небо голубое, голубое… Откуда гром взялся?!
От плотничихи пришел к теще, а там беда – коровы снова заболели.
– Когда заболели?
– Вчера после обеда.
Я прикинул в уме: гром – в двенадцать. Коровы – после обеда… Не штучки ли тут доброго соседа? – и поехал опять к Финку. Тот, как и в прошлый раз, выслушал и опять – в заднюю комнату. Вышел и говорит: «Ну и соседушка у тещи напористый! Я в прошлый раз окружил хлев защитным кольцом, а он кольцо мое прорвал – оттого-то и гром был. Подлая тварь… Суди его сам – дело твоей совести. Могу совсем убрать его с твоей дороги», – а сам пытливо на меня уставился.
Я сгоряча хотел было сказать: сживи его со свету, как тебе удобней, но нехорошо как-то на душе стало – точно холодная змея по сердцу проползла… Сволочь он… а пачкаться о него не хочу…
– Не надо, – говорю.
На этот раз Финк дал мне четвертную бутыль с водой и велел ею коров обрызгать. И опять денег не взял.
Обрызгал. Помогло. Зажили опять тихо, спокойно. И пошел я однажды (уже под осень было дело) в обход своего участка. Вдруг как начала у меня грудь болеть. Сначала помаленьку, а потом все больше и больше – хоть волком вой! Участок мой граничил со станционным поселком, а в нем врачебный пункт. Пошел к врачу. Тот стукал, стукал меня по грудной клетке, то здесь, то там послушает; порасспросил и говорит:
– Нет у вас, молодой человек, никакой болезни, а сердце ваше такое, что сам хотел бы иметь его, если бы можно обменяться, мое уже никуда не годится…
Хотел я его спросить: если так уж все у меня хорошо, то почему мне так плохо, да махнул рукой – что толку?
Иду по станционному поселку, ломаю голову – что предпринять? И тут навстречу мне Кристина, непутевая девка, слегка выпивши. Когда неженат был, у меня с нею… мм… дружеские отношения были. Впрочем, это к делу не относится…
И пристала ко мне Кристина: дай на бутылочку… Я говорю: денег у меня мало. А она: покажи кошелек, говорит, и руку мне в карман сует. Пришлось раскрыть кошелек, а в нем самая малость. И тут я соврал, что эти деньги мне на автобус, так как я сейчас еду по делам в Ригу (и как раз в это время рижский автобус подходит и останавливается). И тут я спохватился – отчего бы мне в самом деле не съездить к Финку посоветоваться? Может быть, опять…
На этот раз Финк меня слегка пожурил, что я сразу не догадался, откуда ветер подул. Что-то дал мне, и боль как рукой сняло. Потом предупредил меня, что теперь колдун в течение месяца уедет навсегда и больше ни тещу, ни меня беспокоить не будет.
– А если не уедет? – спросил я.
– Тогда он заживо сгорит вместе со своим домом – был ответ.
И действительно, когда я вернулся, вскоре услышал, что тещин сосед спешно ищет покупателя своему хутору. Не прошло и месяца, как он продал хутор – прямо сказать, за бесценок продал и уехал.
Одержимые
1Заключенные его не любили. Может быть, потому, что про него говорили, что он на оккупированной немцами территории и в городе Гомеле, будучи начальником полиции, руководил массовыми расстрелами евреев. И еще говорили, что временами на него «находит», почему он, несмотря на свою молодость, и оказался в инвалидном лагере.
Я в то время, даже в стужу и ветер, мерял шагами пространство, отделявшее один барак от другого. По огороженному колючей проволокой участку нахаживал бесконечные круги, глотая живительную силу воздуха, ибо решил выжить во что бы то ни стало, так как бешено люблю жизнь… А в промежутках между вынужденными прогулками заводил разговоры с сектантами, базарными жуликами, бывшими власть имущими… И одинокая фигура молчальника Г. зажгла мое любопытство. Он довольно быстро «подтаял» и рассказал, что он брошенный ребенок, которого подобрали киргизы. Он с любовью вспоминал свое детство в степи и спел мне киргизскую песенку, с которой киргизы весною отправлялись на кочевье. Потом был мобилизован на войну, взят в плен немцами и не «устоял», стал им служить. Может быть, он рассказал бы мне и больше, но на него «нашло». Произошло это так.
В нашей секции барака, заполненной двухэтажными нарами, где целый день стоял гул голосов сотен людей, вдруг раздалось пение. Это было неслыханно – нам не позволяли петь, да и кому придет в голову вольнолюбивая песнь в мертвящей тоске лагеря?
Пел Г. стоя, окруженный уставившимися на него любопытными; он пел сосредоточенным голосом, глядя невидящими глазами на толпу. Но он пел на непонятном мне языке, странном и непривычном, хотя один раз с особым ударением произнес по-русски «паровоз». Думаю, что почти все народы Советского Союза были представлены в нашей секции, в особенности среднеазиатские, и ко всем я приставал с одним и тем же вопросом: «Понимаете ли вы, что он поет?» И все отвечали: «Нет, мы не знаем этого языка».
А Г. продолжал петь, не останавливаясь, весь остаток дня. Под вечер он охрип и, по-видимому, силился прекратить пение, но не мог – чужая воля распоряжалась его голосовыми связками. Хриплые, булькающие звуки вырывались из его глотки и ночью не давали нам спать. Он был окончательно обессилен, жалок, но все пытался петь. На другой день его куда-то увезли. Говорили, что в другой лагпункт, где имелись психиатрические отделения.
2На полярном круге, в том же лагере… Ленинградский врач М. И. Б. подходит ко мне и взволнованно говорит: «Знаете, вот случай! Я только что шел с И. (он назвал фамилию пресвитера баптистов). Мы остановились у доски объявлений, и тут И. разговорился. Его буквально понесло. Минут пять произносил он речь на немецком языке, весьма плавно и с интонациями, хотя никогда не учил этого языка и, может быть, всего-то знает с полдюжины случайно нахватанных немецких слов».
Дурной глаз
…Трудно человеку представить, что каждое его дыхание, каждая его мысль меняет окружение его… Взгляд развитого человека действует на сущности… малые сущности начинают беспокоиться и ощущать токи глаз. Не есть ли это зачаток живого и мертвого глаза?
«Мир Огненный», ч. 2, § 365.
Это было еще до революции. Я только что окончила училище. Место учительницы получила в казачьей станице. Отвели мне квартиру. Кругом у всех соседей полно домашней птицы – я тоже завела хозяйство: приобрела кур, посадила наседок на яйца. И вывелись цыплята – желтенькие пухленькие комочки. Нравилось мне с ними возиться. Возьмешь такого малыша в горсть и слышишь, как сердце его бьется… Так вот, как-то раз была я во дворе, возилась со своими курами, как вдруг приходит сторож из станичного правления и зовет меня туда – чего-то я понадобилась станичному атаману.
Прежде чем пойти, зашла в квартиру приодеться, а когда вышла, увидела, как мои цыпляточки так и валятся на землю, ножками подрыгают и издыхают. Когда вернулась из правления, сразу – к соседкам: «Что же это такое? С чего же мои цыплята подохли?»
А они спрашивают: «А сторож из станичного правления к тебе не заходил?»
– Заходил.
– Ну так это у него глаз такой. Как взглянет, так и дохнут. Ты навяжи своим цыплятам на шею какие-нибудь яркие тряпочки, чтоб ему в глаза бросались, тогда вред к тряпочкам и пристанет – а им-то что сделается? Ты как думаешь – почему мы своим ребятишкам яркие ленточки в волосы вплетаем? От глазу это!
Я так и сделала, но решила опыт произвести: одной половине цыплят навязала на шею яркую пряжу, а другой половине – нет. А сторож опять приходил, и что вы думаете? Та половина, которой не навязала, сдохла, а другая – уцелела.
* * *
Человек обладает психической энергией, о присутствии которой в себе обычно не подозревает. Особенно сильно эту энергию излучают глаза. Поэтому взоры в зависимости от доброй или злобной сущности человека и от его мыслей могут быть как убийственными, так и благодетельными. Дурной глаз – жизненный факт. В прошлом веке французский крестьянин Жак Пелисье взглядом убивал птиц и превратил свою способность в источник дохода. Особенно хорошо знают «смертный глаз» на Востоке.
Телекинез
– Один из мальчиков моей группы какой-то удивительный фокус показывает. Те, кто видел, говорят, что он оживляет картонную фигурку, – сказала мне воспитательница.
– Пошлите его ко мне, – ответил я. Разговор происходил в библиотеке 31-го строительного училища (теперь оно переименовано в ГПТУ №… в городе Балхаше) то ли в 1963, то ли в 1964 году – точно не помню. [3]3
Сохранилась дневниковая запись 22.05.60 г.: «Уже полгода работаю библиотекарем в строительном училище. Воспитательница как-то сказала мне, что один из наших учащихся, а именно Нилаев, показывает какой – то удивительный фокус – заставляет плясать без всяких видимых приспособлений картонную фигурку «чертика»…
[Закрыть]
Училище было типа закрытого интерната, «мальчиками» назывались юноши от 16 до 20 лет. Были «девочки» такого же возраста. В калейдоскопе моей жизни, где чередовались всевозможные должности, то вознося меня до лектора университета, то опуская до ночного сторожа, это был сравнительно тихий период. Тогда я работал библиотекарем, устраивал читательские конференции и водил питомцев училища в новогоднем хороводе… Здесь я тесно соприкасался с молодежью и с некоторыми ребятами крепко подружился…
– Вы меня звали?
Передо мною стоял шестнадцатилетний парень, русоволосый, с веселыми смышлеными глазами.
– Да! Да! У нас разговор будет. Садись-ка сюда!
Люди видят и слышат немало удивительного, необычного, но из боязни, что их высокомерно просмеют, назовут суеверами, молчат. Чтобы разбить это молчание, нужно такому человеку показать, что ты сам принадлежишь к категории высмеиваемых «суеверных», что ты сам знаешь удивительные случаи…
Я с этого и начал. Вскоре парнишка проникся ко мне доверием и признался, что он может заставить картонную фигурку плясать. К этому признанию необыкновенно авторитетным тоном он добавил:
– И все это только гипноз.
Но стоило задать ему вопрос, как он понимает слово «гипноз», как оказалось, что у него самые смутные представления о нем и что он пользуется этим словом как научным термином-маской, которым можно прикрыть все необычное, не боясь, что тебя привлекут к ответу…
Он обещал продемонстрировать передо мной свое искусство и попросил картона, чтобы сделать новую фигурку «плясуна» – старая уже пришла в негодность.
На другой день (дело было под вечер) в библиотеке находились я, воспитательница, две-три девочки и Геннадий, мой постоянный добровольный помощник. Пришел наш чародей и принес изготовленную им фигурку, которую сейчас же представил перед нами для рассмотрения, чтобы мы могли убедиться, что в ней никаких хитроумных приспособлений нет, что она, одним словом, «без обману»…
Фигурка представляла собою человечка высотой сантиметров 30, а вернее, это был «чертик», так как на голове у него красовались два рожка. Руки и ноги с локтями и голенями были вырезаны отдельно и потом прикреплены к соответствующим местам. В общем, она напоминала те картонные фигурки, которые, если дергать за нить, совершают однообразные движения, одновременно поднимая руки и ноги. Разница была лишь в том, что в фигурке нашего чародея не было той нитки, за которую можно было дергать. Руки и ноги были привязаны нитью, которая тут же была коротко обрезана. Никакой дополнительной нити не было. Фигурка действительно безо «всякого обмана».
– Ну, какой же я буду волшебник, если у меня не будет волшебного жезла! Дайте какую-нибудь палочку! – воскликнул чародей.
Палочки не было. Была тоненькая дощечка, какими ящики заколачивают. Чудодей продольным ударом о край стола отломил от нее длинную щепку и решил: «Сойдет».
Бросил (без всяких приготовлений) фигурку на пол. Сел на пол и сам, широко развернув ноги так, что фигурка пришлась между ног ниже колен. Затем он начал чертить концом щепки широкие круги вокруг фигурки, дунул на нее, напевая при этом песенку «Эй вы, сени, мои сени» и покрикивая: «Вставай!»
И вдруг фигурка, представляющая на полу вследствие своих свободно болтающихся конечностей довольно-таки бесформенную кучу, потянулась кверху и тут же бессильно упала обратно на пол. Но спустя несколько мгновений она вскочила и начала плясать. Нет! Это не был механизм, совершающий запрограммированные движения! Это было живое существо, которое творчески варьировало пляс, било руками по голяшкам, быстро вертелось – никакой механизм не проделал бы этого. Кроме того, где же спрятан этот механизм? На голой картонке?
Пляс внезапно прервался – плясун упал.
Мы думали, что это конец представлению, но нашему артисту этого показалось мало: он снова стал напевать, и фигурка еще раз вскочила, поплясала и упала.
– Ну все! – сказал чудодей.
Тем все и закончилось.
На другой день юный маг мне сообщил, что родом он из окрестностей Алма-Аты, каких-нибудь 40 км от города… Воспитал его отчим, обладающий от природы необычными способностями.
К отчиму приходили курильщики и пьяницы, желающие избавиться от своей дурной привычки, и, если отчим их призывал, они действительно переставали и пить и курить. Отчим многое может – он от природы такой. Его даже вызывали в Москву в какой-то институт и предложили там остаться. Отчим не захотел и вернулся домой. Раньше он работал бухгалтером, а теперь перешел в сторожа во фруктоводческом совхозе. И ему это очень выгодно: другие сторожа берут на ночь под охрану по три гектара, а отчим – целых двенадцать, и никто у него яблока не украдет.
– А почему не украдет? – спросил я.
– Да зайти-то на участок вор может и яблок тоже может нарвать, но уйти ему никак невозможно.
– Как так – невозможно?
– Да очень просто: он видит перед собою ямы и пропасти и боится шагу ступить. А тут отчим подходит и говорит: «Вытряхивай!»
Далее он сообщил, что умению заставлять фигурку плясать обучил его отчим. Три месяца в подполье упражнялся. Потом захотел блеснуть выступил на сцене местного клуба. Сделал две фигуры, по метру каждая, и заставил их вальс танцевать. Это было трудно, и отчим сидел среди зрителей и помогал. Так публика прямо ошалела, пришла в дикий восторг, схватила его…
– Они меня чуть не разорвали, – припомнил он боязливо.
* * *
Адрес отчима я записал, но след юноши, фамилии которого я не называю, потерялся… Но если какой-либо институт им заинтересуется, найти, думаю, можно. А теперь я расскажу о моем первом, можно сказать «детском», опыте «столоверчения».
