Текст книги "Практика и теория индивидуальной психологии"

Автор книги: Альфред Адлер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 15 страниц)

ассоциаций”. С нашей точки зрения, для психоза характерна относительная неполноценность

– 149 –

коррекционного аппарата, компенсаторных возможностей которого становится уже недостаточно, как

только фантазирующий аппарат принимается за более тяжелую работу.

Несколько лет назад я наблюдал одного пациента со слабоумием. Однажды он показал на свору

собак и с многозначительной миной сказал, что все это известные, прекрасные дамы, которых он всех

назвал мне по именам. Он находился под влиянием страха женщин и защищался путем обесценивания

обычно глубоко уважаемого женского пола, превратив их всех в собак, то есть сделав “все наоборот”.

Его коррекционный аппарат был недостаточно сильным и не настолько соотносился с реальностью, чтобы, допустим, обратить это в шутку или воспринять как оскорбление. Компенсаторные возможности

коррекционного аппарата оказались недостаточными по сравнению с мощной дискредитирующей

тенденцией защитного аппарата.

Сновидение нашей пациентки, которое она увидела на следующий день после своего рассказа о

поступке врача-отоларинголога, демонстрирует аналогичные психические побуждения.

“Я отправилась покупать шляпу. Когда я возвращалась домой, то увидела вдалеке собаку и очень

испугалась. Но мне захотелось, чтобы она сама меня испугалась. Когда я подошла поближе, она на меня

бросилась. Я усмирила ее и похлопала по спине. Затем я вернулась домой и легла на диван. Меня пришли

навестить две кузины. Моя мать впустила их, нашла меня и сказала: “Вот она”. Мне было неприятно

неожиданно очутиться в такой ситуации”.

Толкование выявляет недовольство по поводу своего рассказа, которым она поделилась со мной.

Она должна быть настороже*. Это усиление ее защитной тенденции. Ведь пациентка

продемонстрировала передо мной свою слабость, оказалась побежденной, а я – собака – на нее

набросился. То есть она воспринимает свое поражение в сексуально-символическом образе, который

отнюдь нельзя понимать буквально. Но имен-

* Игра слов: auf der Hut sein означает “быть настороже”, “держать ухо востро”, die Hut – “шляпа”. – Прим.

переводчика.

– 150 –

но символическое выражение, которое она находит для своего “поражения”, для чувства “женской

слабости” и которое при сравнении себя с другими, несомненно, заходит слишком далеко, защищает ее

благодаря сделанному предупреждению, причем причиной самого этого символа является

предостерегающая, защищающая тенденция. Таким образом, она принижает меня до собаки, причем

следующей фразой она прямо указывает на то, каким путем она стремится “перевернуть” случившийся

факт моего превосходства: “Мне захотелось, чтобы она сама меня испугалась!” Усталость и

необходимость отдохнуть на диване она ощущала в первые дни лечения, когда возвращалась к себе

домой. Эти симптомы явно были аранжированы, чтобы доказать себе, как сама пациентка случайно

упомянула, что беседы со мной не успокаивали ее, а, наоборот, утомляли. Но, что значительно важнее, после операции на носовой полости у нее появилась тайна о враче, который ее при этом поцеловал, а я

эту тайну у нее “вырвал”.

Обе кузины в то время были замужем. Раньше, когда они еще не были замужем, она с ними

общалась. Затем, когда у них было свободное время, они стали приходить чаще, но не одни, а в со-

провождении своей матери или тети. Ибо они считали неприличным ходить куда-либо без

сопровождения. Она же ходит одна, например, ко мне на лечение, так же как одна ходила к врачу-отоларингологу, где с ней такое случилось. В сновидении она одна идет покупать шляпу. Ее последняя

покупка шляпы происходила в обществе сварливой матери и очень ее раздосадовала, потому что мама

жаловалась на постоянную трату денег. Усмирение собаки указывает на то, как однажды она утешала

одного отверженного жениха в его горе. Стало быть, это тоже относится ко мне.

Проблему, которая решается в этом сновидении, можно обозначить так: “Должна ли я ходить одна

или с мамой? Последнее малоприятно, поскольку мать всегда пытается подчинить меня себе. Но я не

хочу подчиняться и хожу одна. Однако я боюсь мужчин и хочу попытаться поменять роли. Однажды я

глубоко обидела мужчину, который хотел ко мне приблизиться. Я испугалась дальнейших шагов и

оттолкнула его. И такой же страх я испытываю всякий раз, когда беседую с мужчиной. Но только

– 151 –

так я впервые смогла дать ему почувствовать свое превосходство. Чем чаще я хожу к доктору, тем более

слабой себя ощущаю. К тому же это еще и неприлично”. Из этого аранжированного превосходства

проистекает ее стремление вести себя пристойно, которое при случае могло было бы быть использовано

и против меня. И в самом деле спустя два дня она без каких-либо объяснений не явилась на лечение.

Короче говоря, ощущение собственной слабости проистекает из боязни мужчин и делает

возможным только один способ коррекции – вести себя так, как если бы она была мужчиной. Однако

на этом тернистом пути возникают большие противоречия, являющиеся следствием иррациональности

ее фикции. Ведь в реальности к ней относятся как к женщине, и сама пациентка, как бы ни старалась, не

способна вытеснить женские побуждения. Подчеркивание же своих женских побуждений является

началом инверсии и осуществляет, так сказать, кислотную реакцию, переходящую затем в защитную

тенденцию. Я не хочу быть женщиной, я хочу быть мужчиной! И она пробует делать это повсюду – и

по отношению к другим девушкам, и по отношению к врачу. Но здесь ее защитная фикция должна быть

нивелирована и приведена в соответствие с действительностью.

Продолжение лечения и в самом деле заключалось в наитруднейшей задаче, стоявшей перед

врачом-невропатологом – привести пациента в такое расположение духа, в котором он мог бы стерпеть

то, что им руководят. Пациентка появляется с дурным настроением, которое заметно по ее взгляду, и

никак не реагирует на мой вопрос, что бы она хотела мне сегодня рассказать. Наконец, когда я

указываю ей на то, что ее дурное настроение, должно быть, все еще связано с недружелюбным отношением ко мне, она отвечает: “Ну и что из этого?” Эти слова я слышу из ее уст не впервые. Она

произнесла их, когда вместе с матерью приходила знакомиться со мной, точнее, когда мать при

составлении истории болезни вставила критическое замечание, что дочь не любила прилагать стараний.

Таким образом, я предполагаю, что пациентке удалось мысленно поставить меня на место матери, т. е.

как в приведенном ранее сновиде-

– 152 –

нии, смотреть на меня так, как если бы я не был мужчиной. Это и есть цель ее намерений, и благодаря

такой дискредитации моей персоны она приободряется. Кроме того, в этот же день она высказывает

скрытые упреки в мой адрес из-за ухудшения своего состояния, причем настолько субъективного

характера, что это явно бросается в глаза, а также с враждебными интонациями выражает мысли, что на

некоторое время ей нужно отказаться от лечения. Легко понять, что все это направлено против меня, даже если сама пациентка такое осознанное намерение отрицает. Я делаю предварительное

предположение, что это ее поведение является вынужденным ответом на ощущение собственной

слабости, подчиненности, социальной включенности, кооперации. При этом сама собой выявляется

связь с формой ее заболевания. Ощущения пациентки таковы, что в других, и прежде всего в мужчине, она чувствует более сильного, превосходящего, враждебного человека, потому что вследствие

защитной тенденции и стремления к власти она изначально акцентировала свои собственные, в

общем-то нормальные ощущения, односторонне их группировала и представляла их себе в виде пугала.

Для защиты от этой фикции (так как пациентка оценивает ее как женскую) она обращается тут к

мужскому протесту, проявляющемуся, например, в ее негативном отношении ко мне. В механизме

мужского протеста защитная тенденция продолжает действовать дальше и усиливает все ощущения

превосходства и враждебности мужчины. Поэтому все ее первые воспоминания касались случаев,когда мужчина оказывался более сильным. Следовательно, психика пациентки находится под влиянием, так сказать, движения по восходящей, исходным пунктом которого является полная сил и энергии

фикция: я подчиняюсь, то есть я слишком женственна, а желанной конечной целью является столь же

сильная фикция: я должна вести себя так, как если бы была мужчиной, то есть я должна принизить мужчину, потому что я слишком женственна и в противном случае потерплю поражение. В рамках этих

двух фикций разыгрывается невроз, а все преувеличения и акцентирования сохраняются благодаря

защитной тенденции.

– 153 –

Какие же жалобы были у пациентки? У нее было ощущение, что она производит на людей

неприятное впечатление, что они недружелюбны по отношению к ней! Эта навязчивая мысль

неизбежно вытекает из психической ситуации пациентки, ведь помимо того, что эта мысль явно

выражает женскую фикцию пациентки и действует как предостережение, она вместе с тем

предоставляет поле для деятельности и мужской фикции: теперь пациентка может отбросить свою

женскую роль и по мере возможности следовать по мужской линии жизни, может вести себя так, как

если бы была мужчиной и как ведет себя, например, по отношению к матери. Ведь мать – это

единственный человек, с которым с момента своего заболевания она постоянно соприкасается и над

которым властвует благодаря своему заболеванию, но мать еще и приводит ее в отчаяние. Свою

собственную враждебность она с легкостью обнаруживает у других, ибо “несчастья боится тот, кто

несчастен”. Следует обратить внимание на большой дефицит чувства общности.

Вспомним также, что этой навязчивой мысли предшествовало еще одно болезненное явление: заикание в разговоре, а также чрезмерная робость перед другими людьми. Это и в самом деле было

первым актом проявившегося невроза пациентки, выражением ее повышенной напряженности по

отношению к другим людям. Похоже, что при разговоре ей в основном хотелось защищаться – чтобы

не потерпеть поражение и благодаря родственной заиканию системе по-прежнему быть способной

постоянно демонстрировать себе защитную функцию своей фиктивной слабости. А из-за нападок лиц

мужского пола, врача, родственников она вынуждена защищаться еще сильнее, защищаться с помощью

мужского протеста – бороться или убегать. Именно в таком состоянии она и явилась ко мне, как

явствует из всего изложенного выше. Анализ заикания позволяет выявить такую же динамику. Заикание

пациентки представляет собой попытку лишить других их превосходства с помощью своего рода

пассивного сопротивления, его причиной является углубленное чувство неполноценности, его упорно

преследуемой целью – выслеживание, контроль и осторожный шпионаж за действиями партнера, причем одновременно воз-

– 154 –

никает мысль с помощью такой мазохистической позиции добиться подчиняющего влияния на других

людей. Далее: “Чего бы я только не достиг, если бы у меня не было заикания!” Таким образом эти

пациенты в конечном счете находят утешение и при этом обходят стороной свою собственную

чувствительность.

Мне известно, что некоторые читатели, знакомые с моими прежними работами, именно в этом

пункте усмотрели большие сложности и задают вопрос, каким же это образом с помощью

женских средств человек может прийти к мужскому протесту. Аналогия с пассивным сопротивлением, возможно, тоже внесет разъяснение. При анализе такого образа действий часто обнаруживается, что

“женские” и “мужские” линии практически совпадают по времени, создают компромисс, однако

сохраняющаяся защитная тенденция придерживается своего движения вверх, не очень заметного для

начинающего. Наиболее отчетливо это проявляется у типа Мессалины, когда поражение

воспринимается как завоевание. Действительно ли так сложно это усвоить?

Вернемся опять к нашей пациентке. Мы можем теперь классифицировать течение ее мыслей, касающихся меня. Ее острые замечания, субъективно ухудшившееся самочувствие являются такими же

выпадами против меня, как и угроза оставить лечение; первые больше напоминают ее нынешнее

болезненное явление, последнее – предыдущее. Известен нам также и повод к усилению ее мужского

протеста – ее податливость при лечении. Теперь пациентка рассказывает, что ей снился сон, но она

знает только, что проснулась от крика.

Подобные отрывки из сновидений вполне годятся для толкования. Это похоже на то, как если бы

благодаря широкой бреши был получен доступ к психике, не позволяющий, однако, врачу видеть

дальнейшие детали. На мой вопрос, как же она закричала, пациентка рассказывает о воспоминании из

своего детства. Будучи ребенком, она жутко кричала, если кто-то из детей или взрослых хотел ее

обидеть. Однажды она оказалась запертой в подвале, при этом ее напугали, что там есть крысы. Она

сильно кричала и у врача-отоларинголога. Я указываю на

– 155 –

то, что подобная ситуация должна была быть и в сновидении, т. е. она кричала во сне под действием

фикции, что нечто подобное должно произойти с ней в будущем.

Любое сновидение лучше всего начинать переводить со вступления: “Допустим, что...”. Об этом я

уже давно рассказывал в своих небольших работах и теперь могу сделать более обстоятельные

сообщения. При этом можно подтвердить ценность определенной части фрейдовской теории

сновидений, а кое-что окажется второстепенным и ошибочным. Так, нельзя не подчеркнуть, что только

работы Фрейда о содержании сновидения, о мыслях в сновидении и о значении предшествовавших

событий дали возможность анализировать сновидения. Что же касается основной, по мнению Фрейда, функции сновидения – оживлять старые сексуальные желания из детского возраста и исполнять их в

сновидении, то теперь, в настоящее время, от этой ведущей, ошибочной и не имеющей большого значения идеи следует отказаться. Она не была и не могла быть больше, чем вспомогательной величиной, которая, несмотря на свою внутреннюю противоречивость и несоответствие реальности, тем не менее

мастерски справилась со своей задачей – подчинить сон упорядоченному мышлению. Сам по себе

принцип исполнения желания был не более чем фикцией, и все же он удивительным образом оказался

пригоден для того, чтобы в значительной мере продвинуться в понимании сновидения. То, что с точки

зрения логики обозначение принципа исполнения желания вспомогательным приемом может

показаться само собой разумеющимся, является еще одним ограничением такой абстракции, включая

нереализованную часть желания, способную прерывать все душевные побуждения. Значит, надо только

выяснить из отрывков мыслей лежащие за ними реальные или возможные побуждения, изменить при

случае знак на противоположный, и данная идея будет фрагментом осуществленного желания. И тем не

менее фрейдовские формулы позволили нам, неврологам, упорядочить и проследить материал

сновидений. С их помощью удалось осуществить “вычислительный” подход (Файхингер). Возникшее

вскоре противоречие, что акцент делался на старых переживаниях детства, которые “пробудились

– 156 –

и высосали всю кровь” в результате аналогичных констелляций в настоящем ( тогда как новое

противоречие благодаря прошлому опыту конечно же должно было бы разрешиться в сновидении, как

это доказала индивидуальная психология), выявило несостоятельность фрейдовской формулы и

вынудило этого исследователя к новым фикциям*. Наиболее близкой ему была мысль о фиксации

детских инцестуозных отношений, которые, однако, ради этих целей должны были обобщиться и

исказиться в форме грубой сексуальности. Последнее просто потому, что фикции сновидения нередко

приходится иметь дело с сексуальными аналогиями, чтобы выразить другие отношения, существующие

не только в детской, но и в гостиной.

Кроме того, как только фрейдовская формула сделала возможным “вычислительный подход”, именно благодаря этой формуле то, что в сновидении бросалось в глаза больше всего, оказалось

затушеванным и варварским образом отодвинутым на задний план, – заботящееся, предусматривающее, защищающее, то, что создает и наполняет любое сновидение. Главная линия

сновидения идет параллельно попытке защитить собственную ценность и личное превосходство. Тем

самым мы уже дали соответствующее нашим воззрениям определение основного характера работы

сновидений: человек, видящий сон, стремится обрести мужские линии и сообразно своему жизненному

стилю подобно невротику и художнику защищается от зарождающегося чувства своего поражения. Его

оценки мужского и женского проистекают из детства, они имеют индивидуальные различия, по-разному обоснованы и в силу своей противоречивости создают основу для главной фикции невротика.

Движение мыслей сновидящего и невротика завершается в аналогиях, символах и прочих фикциях, в

основе которых лежит противопоставление верха и низа, что равнозначно противопоставлению

мужского и женского, причем всегда выражена направленность к верху, к мужскому протесту, аналогичная повороту тела, возвышению спящего.

Если мы применим теперь эти две категории, в соответствии с которыми должен направляться сон

( ведущие образы, как го-

* Недавно Фрейд отказался от своей точки зрения и выдвинул на передний план “влечение к смерти”.

– 157 –

ворит Клагес в своих “Принципах характерологии” [Лейпциг, 1910]), к этому крохотному фрагменту

сновидения, к моторному выражению аффекта, которое становится понятным из рассуждений

пациентки, то можем констатировать, во-первых, то, что пациентка опасается акта насилия, подобного

тому, что испытала в детстве от одного мальчика, а совсем недавно во время лечения у врача-отоларинголога, во-вторых, то, что на это предвидение она реагирует подобно тому, как в детстве

реагировала на унижение. Кроме того, следует также отметить, что пациентка сообщает об одном

намеке, который она услышала от меня. То есть в разговоре, рассказывая о различии типов психической

реакции у мужчины и женщины, я упомянул, что среди мужчин и женщин, одетых в женскую одежду, женщин, как правило, можно легко узнать по тому, как они будут вести себя при появлении мыши.

Женщины будут прижимать свою одежду руками к ногам. Это упоминание вновь возвращается в приведенном выше воспоминании о заточении в подвале и крысах. Таким образом, психическим

содержанием крика, как моторного выражения аффекта, является следующее высказывание: “Меня

запрут, меня захотят покорить, меня унизят (подвал!), потому что я девушка!” А дальше как бы в виде

самообороны и с учетом отношения к женской роли еще одно психическое содержание – мужской

голос, который говорит ей: “Кричи! И тебя услышат, тебя не будут притеснять и оставят в покое!”

Если мы сопоставим оба этих мыслительных процесса, поддерживающих друг друга, с ее

поведением по отношению ко мне, то обнаружим, что второй ход мысли воспроизведен абсолютно

точно и явно связан со мной. Пациентка “кричит”, т. е. она враждебно ко мне относится, защищается от

моего “превосходства” и заявляет, что хочет “быть свободной”, т. е. оставить лечение. Следовательно, первый ход мыслей – “Меня подавляют, меня принижают, меня держат под стражей” – должен быть

представлен в забытой части сновидения. Когда я заявляю ей, что в сновидении должен был бы

появиться я в качестве мужчины, который ее превосходит, это утверждение принимается без

возражений. Пациентка продолжает сопротив-

– 158 –

ляться, а объяснение, что из-за чрезмерной предосторожности она сконструировала себе ненужный

устрашающий образ, в соответствии с которым она опасается, что окажется ниже меня и протестует

против этого с помощью крика, оказало на нее лишь незначительное влияние.

Ее ощущение женской роли, возможность испытывать потребность в любви тоже явно

преувеличено в целях самозащиты, ее либидо, от которого она хочет защититься, соответственно

искажено. Пациентка ведет себя так, словно оказалась по сравнению со мной более слабой, и считает

эту фикцию истиной, потому что благодаря этому, как ей кажется, защищаться проще всего. Теперь

становится понятным, что означает ее стремление к инверсии. Пациентка хочет быть более сильной и

опасается, как бы таким не оказался я.

К сожалению, мне не удалось удержать пациентку у себя больше, чем на несколько дней, что

также говорит о тяжести ее недуга, о ее неподступности и неспособности к чисто человеческим

контактам. Год спустя я у шал, что за границей ее состояние ухудшилось.

5. Исходный пункт к “инверсии” в сновидении

одной маниакально-депрессивной больной

Пациентка с огромным честолюбием, желавшая одерживать победы только благодаря своей

красоте, считавшая, что ей как красивой женщине ничего другого не нужно, оказалась в фазе депрессии, испугавшись лишиться своей красоты. Когда это произошло, проявилось постоянное

соперничество по отношению к другим женщинам. Однажды она заметила, что ее подруга, которая

была моложе, вызвала к себе симпатию в обществе. Ночью ей приснилось:

“Я и моя подруга сидим на лестнице, она вверху, я внизу. Я очень раздосадована”.

В досаде (депрессии) пациентки, равно как и в “положении внизу”, проявляется ее чувство

неполноценности. Само собой

– 159 –

разумеется, аффективное расстройство, которое уже не перерабатывается в сновидении, вынуждает к

инверсии ситуации. В дальнейшем она по меньшей мере будет избегать общества, чтобы не допустить

сравнения. Она увеличит “дистанцию к жизни”. Ее огорчение указывает еще на одно послабление – на

обострение исчезавшей у нее депрессии. Против подруги же у нее возникнет затаенная обида, и она

будет пытаться с помощью придирок, колкостей и причинения беспокойства “поставить лестницу на

попа”.

– 160 –

К ВОПРОСУ О СОПРОТИВЛЕНИИ ПРИ ЛЕЧЕНИИ*

Среди невротических симптомов есть свойственный всем людям, совершенно естественный, но

мало понятный комплекс явлений, который внешне выглядит как упрямство, своенравие, противопоставление себя другим, враждебность, агрессивность, а также неуступчивость, неподступность, властолюбие. Сюда же относятся такие клинические термины, как негативизм, отгороженность, аутизм (Блейлер). Почти всегда, даже при психозе, пациент пытается логически

обосновать эту свою позицию. Такая “непробиваемость” всегда является признаком недостаточной по

сравнению с нормой (а она служит единственно правильной системой мер) способности к кооперации.

Собственно говоря, в этом противопоставлении себя ближним можно понять всю ошибочную

тенденцию пациента к изоляции и его немощное, лишенное мужества властолюбие и тщеславие.

Покуда проявляется эта дискредитирующая установка больного, зачастую облаченная в форму

покорности, послушания, любви или чувства неполноценности, но всякий раз неплодотворная и

ослабляющая окружение и, разумеется, направленная против врача, врач располагает самой благоприятной возможностью, чтобы, основываясь на этом симптоме, понять личность своего пациента, лишить

его шансов атаковать какие бы то ни было уязвимые места, помочь больному осмыслить все

соответствующие проявления и упрочить его способность к кооперации.

Одна пациентка, в течение двух месяцев проходившая лечение в рамках индивидуально-психологического подхода, явилась однажды с просьбой разрешить ей прийти в следующий раз вместо

трех часов в четыре. В подобных случаях, когда паци-

* Впервые опубликовано: Zentrallblalt fur Psychoanalyse, Bd. I, 1911,5.214—219 под названием “Об учении о

сопротивлении”.

– 161 –

енты особенно упорно настаивают на своей просьбе, оправдывается подозрение, что требуемая

временная отсрочка является признаком усилившейся агрессии, протеста против врача. Если бы мы тут

упустили случай разобраться в причинах этого явления, это было бы неправильным и противоречило бы

целям лечения – сделать пациента внутренне свободным.

Итак, пациентка заявила, что в три часа ей нужно быть у портнихи. Эта причина довольно

неубедительная, которую, пожалуй, можно было бы принять, разве что учитывая длительность лечения

и связанную с ней нехватку свободного времени. Поскольку этот час был у меня занят, я попробовал

предложить время между пятью и шестью часами. Однако пациентка отклонила мое предложение, сославшись на то, что в пять часов освободится ее мать и будет поджидать ее у подруги. Таким образом, всякий раз возникал какой-нибудь малоубедительный довод, поэтому можно было сделать

справедливый вывод, что пациентка сопротивляется лечению.

Фрейд неоднократно указывал на то, что анализ в первую очередь следует применять к явлениям

сопротивления и, далее, что последние часто или всегда связаны с переносом. Поскольку, на наш

взгляд, психическая взаимосвязь этих двух явлений не такова и порой понимается неверно, мы хотели

бы обсудить это на данном примере.

Прежде всего следует обратить внимание на то, в какой момент лечебной работы появилось это

сопротивление. В нашем случае пациентка в течение последних дней рассказывала о своем отношении к

брату. Она заметила, что иногда, находясь с ним наедине, она испытывает непонятное чувство

брезгливости. Однако она не питает к нему никакого отвращения и охотно посещает с ним общество

или театр. Единственное, чего она избегает, – это ходить с ним по улице под руку, опасаясь, что

посторонние люди примут ее за его любовницу. Дома она помногу с ним беседует и нередко позволяет

себя целовать, что он и делает. Сама она любит страстно целоваться, порой приходя от этого в

настоящий раж, но по отношению к брату в последнее время стала намного сдержаннее из-за того, что

благодаря своему тонкому обонянию ощущала отвратительный запах из его рта.

– 162 –

Психическая ситуация пациентки по отношению к ее брату достаточно ясна. Она обнаруживает в

себе чувства и предполагает возможности, против которых тут же стремится защититься. Если эти

чувства имеют характер женских побуждений (позволять целовать себя, брать под руку, искать

мужского общества), то она отвечает на них мужским протестом, давая этому ничем не

примечательное логическое объяснение.

Что же она делает, чтобы обеспечить себе мужское с позиций культуры положение по отношению

к брату? Пациентка бессознательно совершает мошенничество, оценивая все это соответствующим

образом, становится чрезвычайно проницательной и прозорливой, причем порой в такой степени, что

оказывается еще и правой. Однако боязнь быть принятой за любовницу своего брата, если пойти с ним

под руку, могут испытывать только те, кто имеет подобную установку по отношению к кому-либо из

своих братьев. Но она, конечно, права относительно запаха изо рта! Тем не менее удивляет то

обстоятельство, что никто из окружающих, с которыми он обменивается поцелуями не менее часто, этого дурного запаха не замечал. Таким образом, в своей установке по отношению к брату наша

пациентка произвела переоценку, явно показывающую, куда она направлена. “Посторонний слышит

только “нет!”*.

* Ложные оценки, будь то пере– или недооценки, имеют огромное значение для психической динамики как в жизни, так и в неврозе, и вызывают, в частности, в индивидуальной психологии, которая строго разграничивает частный интеллект и

здравый смысл, все больший интерес. Поучительным примером является басня о лисе и винограде. Вместо того, чтобы

признать собственную несостоятельность, лисица обесценивает виноград – и остается в хорошем расположении духа.

Это является причиной бреда величия. Подобного рода психические процессы служат прежде всего тому, чтобы закрепить

фикцию “свободной воли” и связанной с этим “собственной значимости”. Этой же цели служит переоценка своих

достижений и замыслов – она продиктована тем, чтобы избежать смутного чувства собственной неполноценности, является

аранжированной и проистекает из чрезмерного стремления к самозащите от чувства “приниженности”. Я уже не раз

указывал, что при преувеличенной мужской установке у невротиков обоего пола часто используется такая же аранжировка.

Кроме того, что органы чувств пациента, слух, обоняние, осязание, органические и болевые ощущения поставлены на службу

этому стремлению и становятся очень чуткими, причем пациент является здесь истцом и судьей в одном лице. Возьмите для

сравнения эпиграмму Шиллера: “Верно сказано: любят то, что имеют, и жаждут того, чего нет! Ведь только богатый духом

любит, только нищий жаждет!” Если пациент понимает свою установку, он ее корректирует, приводя свои опенки в

соответствие с реальным положением дел. Его включение в общество и кооперация начинаются с развития у него чувства

того, что он равен остальным.

– 163 –

Если кто-то сомневается в вероятности того, что между братом и сестрой могут существовать

любовные побуждения, то я не стал бы ссылаться на богатый исторический материал, а подчеркнул бы, что я не переоцениваю глубину таких ощущений. Это скорее похоже на то, как если бы брат и сестра, словно когда-то в детской комнате, стали изображать из себя отца и мать, причем девочка в силу своей

невротической мужской установки постоянно опасается, как бы не зайти слишком далеко. Брат для нее

давно уже не брат, он играет теперь роль будущего жениха. Но она живет с ним в заранее

сконструированном мире, где пытается показать, на что она способна и как стремится защитить

себя от этого*. Впрочем, любые инцестуозные побуждения указывают на недостаточную способность

к кооперации, из-за чего пациент, зачастую испытывающий усилившееся семейное чувство, остается в

границах семьи.

На что она способна, об этом пациентке говорят ее воспоминания и чувственные следы забытых

событий; общее впечатление от них такое: я девушка, я недостаточно сильна, чтобы справиться со

своим половым инстинктом, уже в детстве мне не хватало энергии, я фантазировала о запретных вещах, даже по отношению к собственному брату мне не удалось совладать с собою. Меня смешают с грязью и

будут дурно со мной обращаться, я стану больной, в муках буду рожать детей, стану угнетенной и

рабыней! Я должна заранее и постоянно быть бдительной, чтобы не поддаться своим влечениям, не

связываться с мужчинами, никому из них не доверять – тем самым я сама буду вести себя как

мужчина! Женские сексуальные чувства пациентки становятся ее врагами, и эти враги наделяются

таинственной силой и коварством. Так в чувственной жизни невротика возникает карикатура полового

инстинкта, с которым тем не менее надо бороться.

* Это предосмысление, предощущение с примыкающей к ним тенденцией к самозащите является главной функцией

сновидения и, помимо прочего, является причиной якобы телепатических и пророческих способностей, а также создает

основу для всякого рода прогнозов. Поэта Симонида один умерший человек предостерегал во сне от морского путешествия.