Текст книги "Вечеринка с продолжением"

Автор книги: Алена Смирнова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 13 страниц)

– Теперь послушай меня. Вспомни и поточнее перескажи мне, что тебе позавчера Вера наговорила? Поднатужься и побольше о ней вспомни. Это важно.

Я съежилась. Сколько могут длиться мои муки? Да, я влюблена в Измайлова и мечтаю быть с ним откровенной. Безбоязненная откровенность – это же пик человеческих отношений. Но ведь Верка рассказала то, что рассказала МНЕ. У меня на душе кошки скребли, но я постаралась это ему объяснить. Втолковать. Про шпионок. Про сплетниц. Про предательниц.

– А если от твоего согласия зависит хоть в какой-то мере ее судьба?

Прозвучи его голос вкрадчиво, я бы ушла. Но он произнес вопрос заботливо и твердо.

– В каком смысле? – удивилась я.

Он помолчал. Потом, скривив рог, заговорил:

– Человек убит…

– Он обокрал Верку.

– Это ее слова.

Измайлов снова замолчал. Он будто в чем-то сомневался, на что-то решался, чем-то рисковал. Посмотрел мне в глаза.

– Если я хоть на йоту разбираюсь в людях, с тобой бессмысленно играть в прятки. Если я хоть на йоту разбираюсь в преступлениях, искать надо где-то близко. Ты навязываешь мне одну помощь и отказываешь в другой. Полина, соседка видела, как Вера входила в подъезд в час дня.

– Обозналась, – решила я.

– А секретарша уверила Сергея, что никакого списка ей не давали. И не опознала Веру ни по описанию, ни позже по фотографии. С комментарием, мол, торговок много ходит, и все они на одно лицо.

– Виктор Николаевич, она и должна открещиваться. Иначе может всплыть вопрос о деньгах, которые ей вложили в список.

– Правдоподобно, – похвалил меня он. – А теперь прикинь, каково искать убийцу, когда все лгут?

Возразить было нечего.

– Так Верку подозревают, как убийцу?

– Почему нет?.

– Потому что она все сделала, чтобы ее заподозрили.

– Для неподготовленного убийства типично. Действуют в состоянии аффекта, а потом, опомнившись, начинают спасать шкуру.

– Виктор Николаевич, вы нормальный, умный человек. Да его с таким же успехом могла порешить и Анна Ивановна. Увидела трезвонящим в Веркину дверь, подумала, что он жаждет вернуться, чтобы заливать ее раз в неделю, сгоняла к себе за молотком, тюкнула по черепу и домой.

– Откуда взялся молоток? – улыбнулся он.

– Не знаю. Просто Верка описывала голову, как разможженную, вот я и…

– Ясно, оставим Веру. Я сам не считаю, что она виновна. Меня интересует ее сосед. Слава, да?

– Виктор Николаевич, как вы можете! Нельзя же подозревать всех подряд, поквартирно.

– Успокойся, поразмысли. Как сидел убитый?

– Привалившись спиной к Веркиной двери, – отрапортовала я.

– А удар был нанесен сзади.

– Тогда он не к Верке приходил.

– Наслаждение с тобой возиться. А к кому?

– В соседнюю квартиру, – вздохнула я, избегая имени Славы.

– И оставил отпечатки пальцев на звонке этой самой соседней квартиры, – подтвердил Измайлов.

– Что теперь?

– Продолжим.

– Не выйдет. Ни буквы не выговорю, пока не поедите.

– Шантажистка в квадрате.

– В шестнадцатой степени, не обольщайтесь.

– Будь по-твоему. Третий день все по-твоему, я себя не узнаю.

– Это остаточные явления ушибов.

– Полина!

– Несу, несу. Щи наверняка готовы. В ни тоже черт знает что плавает. Но будете выпрашивать добавку.

Я вновь задействовала сервировочный сто лик. Пока Измайлов насыщался, я соображала. Итак, как это ни грустно, он надо мною в открытую издевался. Юрьев с Валковым и еще кто-то сейчас наводят справки о покупке Славой квартиры в домоуправлении, проверяют связи убитого, возможно, обыскивают его жилище. И к вечеру что-то с чем-то пересечется, и убийца будет вычислен. Потом его возьмут. Но как ловко Измайлов заставил меня увлечься, разгорячиться. Не многовато ли господин полковник себе позволяет? Этим я и поинтересовалась после десерта.

– Полина, припомни вашу пирушку в деталях, – серьезно сказал он. – Не вспоминал ли кто-нибудь спьяну прошлое? Не называл ли имен? Дело в том, что Слава не ночевал дома с субботы на воскресенье и с воскресенья на понедельник. На работе его тоже нет. Он никого не предупредил. Он исчез.

– Это ваш следующий прикол?

– Если бы.

– А он убийца или жертва? – заволновалась я.

– Откуда мне знать, – мрачно рыкнул Измайлов.

И от этого нескладного предложения мне стало не по себе.

– Я толком ни в чем не разобралась. Верка висла то на Славе, то на Викторе. Слава вроде предпочитал Нору. Во всяком случае они часто танцевали. Но я слышала, что он консультировался с ней насчет балансового отчета и какого-то налога. Виктор заигрывал со мной, впрочем, не слишком. Хвастался комфортом и уютом. По-моему, он слегка недоволен тем, что у Славы двухкомнатная. Спрашивал, сколько стоит четверть рекламной полосы. Верка все пытала его, почему он именно в нашем доме купил квартиру. Он огрызнулся: «Друг посоветовал». Понимаете, Верка сразу полезла к имениннику с разговорами по душам: кто родители, где учился… А он ее отбрил, дескать, не твое собачье дело до моей кошачьей жизни.

– Спасибо, что напомнила. Слушай, у Норы сколько собак?

– Две таксы. Такие хорошенькие.

– А гавкают, как двадцать две.

– Виктор Николаевич, вы идеальный сосед, всегда на работе. Но горластость этих собачек – преувеличение Анны Ивановны. Они лают, только когда в дверь стучат.

– Полина, они лают постоянно.

– Может, потому, что к вам все время кто-нибудь ломится? Квартиры впритык, они слышат чужих и возбуждаются.

Он не ответил. Сосредоточенно смотрел мимо меня.

– Отдыхайте. До свидания, – поднялась я.

– Пока.

Я уже выходила из спальни, когда он глухо окликнул:

– Полина!

– Что, Виктор Николаевич? Мясо пусть до завтра в маринаде купается, вкуснее будет.

– Пусть хоть год. Этот Виктор заигрывал не слишком или ты скрытничаешь?

Я готова была броситься ему на шею. Планеты моей судьбы плавно кружили в не такой уж дрянной Вселенной. Но, Измайлов, милый, ты же сам ловишь кайф от труднодоступного, это я усвоила.

– Если правда в интересах следствия, – потупилась я. – Пришлось соврать от неловкости. Не заигрывал он со мной.

– Совсем? – его голос обрел звучность.

– Совсем. Он приставал, лез, домогался. Извините.

Почти мой полковник побледнел. Я поспешила выскочить из его дома. Мы с Измайловым были дебилами. Позволь он себе ревновать и беситься, и признайся я сразу, что Виктор вот уже три месяца регулярно зовет меня замуж… Тогда вечером я бы, возможно, посоветовалась с полковником, как отвадить страстного коммерсанта. И вдруг да его совет изменил бы обстоятельства следующего утра.

7

Вечер понедельника выдался еще отвратительнее, чем день. Потому что нашествию Виктора я предпочла бы присутствие слесаря. Виктор перехитрил меня, как невесту без места.

В дверь позвонили, я увидела в глазок Нору, зазывно помахивающую бутылкой шампанского, и доверчиво открыла. Ввалились трое: Нора, Верка и Виктор.

– Тебя еще мент не ухайдакал? – проявила заботу Верка.

– Виктору Николаевичу Измайлову я по-соседски помогаю адаптироваться к костылям, – твердила я, отступая под их напором. – Так получилось, что я назвалась груздем.

– Добрая? – прошипел Виктор. – Жалеешь не всех подряд, а кого жалко?

– Вить, по морде не желаешь? – осведомилась я.

– Я не хамлю. Мы о Славике пришли разговаривать.

– Поля, это тревожно, – предупредила Нора.

– Четверо нас осталось вместо пяти, – подныла Верка. – Десять негритят решили пообедать…

– А где маленький? Мы ему машинку притащили.

И Нора протянула мне большой пакет с пожарным автомобилем.

– Я на такую машинку три месяца зарабатываю, – отстранилась я.

– А мы скинулись, – утешила Верка. – Бери. В подъезде жить страшно. Пусть хоть дите, ангелочек, порадуется.

Я знаю, когда мужчина согласен делить славу щедрого дарителя с не имеющими отношения к подарку женщинами, у него серьезное замыкание и света в голове еще долго не будет. Но и сделать вид, будто потратиться на такую игрушку чужому ребенку – плевое дело, я тоже не могла. Поэтому я посмотрела на Виктора честно и благодарно. А он как-то посветлел лицом, в котором проявилось внеполовое томление. Вот этот взгляд и тревожит меня до сих пор, когда сынуля требует воды для заправки своего технического чуда.

Но каждый, проведший на этом свете пятнадцать первых не худших своих лет, уже учен, что взгляд – это одно, руки – другое, а мозги задействуются только задним числом. Виктор сразу водрузил свои зажимистые клешни мне на плечи, и я разъярилась. Он не стал настаивать на объятиях. То ли пригрозил, то ли попросил шепотом:

– У нас довольно времени.

И принялся ухаживать за дамами. Вы наблюдали мужчину, полноценно ухаживающего за тремя дамами одновременно? Думаете, суетлив и порывист? Нет, размерен. Полагаете, говорлив, с подвижным взглядом? Отнюдь. Он сдержан и играет в гляделки до победного. Я старалась облегчить Виктору задачу и сделать вид, что я не дама, а диванная подушка. Но он начинал изящно на меня облокачиваться. Тогда я притворилась королевой, и он принялся вести себя как король: супруге полупоклон, остальным шиш. Нора с Веркой взроптали, и я из женской солидарности перестала суетиться в воображаемых крайностях.

– Как поживает Славик? Почему не пришел? – спросила я.

– Ты чем с хромоногим ментом занимаешься? – ахнула Верка.

– Мы собрались это у тебя выяснить, – добавила Нора.

– Чем я с хромоногим ментом…

– Прости, где Славик, конечно, – поправилась Нора.

– Чем не занимайся, а менты только спрашивают, – охладила я их следовательский пыл.

– И что спрашивают? – подал голос Виктор.

– Как гудели у тебя на дне рождения, – не стала лукавить я.

– И как же?

Напрасно я устроила выволочку Измайлову. Его обязанность – найти убийцу. И он собирал информацию. А эти господа занимались тем же, не имея на то прав. Измайлов обосновывал, почему я должна с ним говорить. Ребята не трудились, спрашивали наперебой. Ну и ну. Кроме того, подчеркивать чьи-то постоянные или временные физические недостатки дурно. «Хромоногий мент»…

– Так как же гудели? – приставал Виктор.

– Мы – люди случайно и едва знакомые. Доза у каждого своя. Работали по индивидуальным программам.

– Ты ему сообщила, что у нас с тобой программы совпали?

– Тебе померещилось, не выдавай желаемое за действительное.

– Значит, не сообщила.

– Ребята, где Славик? – отвернулась я от Виктора.

– Пропал Славик, – не выдержала простодушная Верка.

– Посадили?

– Поль, ты в своем уме? Если бы посадили, мы бы передачи собирали.

– А за что его сажать? – вдруг взбеленилась Нора.

– А почему он смылся? – отказалась миндальничать Верка.

– Я тебя в окно видела в час дня в субботу, – припечатала Нора Верку.

– Меня?

– Кончай юлить, – приказал Виктор. – Не запутывай коротких ниток. Не хватало, чтобы вы перегрызлись. Тебе будет больно, малышка, – обратился он ко мне.

– С какой стати?

– Я возвращалась совращать твоего Витю, – покаялась Верка.

– Дело житейское. А почему моего?

– А то чьего же? – выпятил хилую грудь Виктор.

– И как успехи, Верочка? – постаралась выровнять тон я.

– Ноль, – всхлипнула Верка.

– Не реви, какие твои годы, – насмешливо встряла Нора.

Не зря я трое суток «проваландалась», как любит говорить Верка, с милиционером. «Кто из вас всех врет?» – прикидывала я. И тут четко осознала, что прежде всего вру сама.

– Люди, хватит, – тихо призвала я.

– Да Поля своя баба, – поручилась Верка.

– Полина, Вера пришла развлечь меня, чем я очень тронут. В итоге мы постановили заменить секс вином. И она от меня совершила свое восхождение к трупу.

– От нее вином не пахло, – нерасчетливо брякнула я.

– Я признателен тебе за ревность. Но это все проделки «Дирола» с ксилитом и карбамидом.

– Ваши дела. Одно интересно, ты, Витя, мне доверяешься или полковнику Измайлову?

– Я пошла спать, – крикнула Нора. – У вас тут свои разборки.

– А я в уборную, – заглушила ее Верка.

Они обе упорхнули. И Верка не вернулась.

Мы с Виктором сидели визави.

– Зачем тебе безногий мужик? – проникновенно полюбопытствовал Виктор.

– А зачем мне мужик с ногами? Чтобы бегал по Веркам и Норам?

– Полина, издавна мужчины предлагали руку и сердце. Я предлагаю тебе всего себя последний раз. Не говори сейчас пошлостей вроде, какой раз будет после последнего. И не признавайся мне в нелюбви. У меня есть бутылка настоящего французского коньяка. Если ты согласна, приходи в гости. Я не стану тебя спаивать и насиловать. Я просто буду знать, что пригубил коньяк с любимой женщиной.

В подобных случаях мужчин нельзя заводить оскорблениями. Можно лишь терпеливо и постепенно их выпроваживать.

– Витя…

– Я буду ждать.

– Витя, я не пойду к тебе ночью.

– Тогда завтра.

– Завтра в десять завалится слесарь. У меня авария.

– Если ты решишься, я пригоню сюда сотню высококвалифицированных слесарей.

– Витя…

– Оставь за мужчиной последнее слово. Тогда я, возможно, засну.

– Вот за это я тебя люблю, Поля.

Я закрыла за ним дверь и сказала:

– Вот за это я тебя ненавижу.

Во вторник я проспала до половины десятого. Нужна мне реклама всяческой ерунды. Они, владельцы и заказчики, все умные. Пусть сами себе и пишут. А то как выгибаться, так горазды, а как слово в текст вставить, так пас. Вчерашний визит ребят мнился бредом. Машина, правда, краснела за нас на видном месте, но в доме было столько дареных игрушек. Я едва успела умыться и одеться, как забарабанили в дверь. Слесарь.

– А, граф Калиостро от водопровода. Дерзайте.

Была бы честь предложена. Он подступил к крану, как заказывали, дерзновенно. А я принялась шарить везде в поисках сигарет. Напрасно. И тогда я установила, что слесарь послан мне в качестве наказания за грехи. Вчера я не могла из-за него вовремя попасть к Измайлову. Сегодня – в табачный киоск. Черт бы его побрал. Поэтому, когда в половине одиннадцатого он сообщил, что не захватил нужных прокладок, я взорвалась:

– Опять? Вы намерены еще на сутки оставить меня без горячей воды?

– Ага, – испытал он жертву на прочность.

– Я пожалуюсь вашему начальству.

Сама знаю, каким пустым звоном звучат и для господ слесарей, и для их начальства наши жалобы, но удержаться от угроз не смогла, сотрясла воздух.

– Сейчас я сгоняю за прокладкой, ждите, – вдруг смилостивился слесарь.

Видимо, у него возникли какие-то реминисценции со вчерашней бутылкою.

– День, два, три ждать? – вцепилась я в него.

– Сказал, сегодня сделаю.

– Идет.

И он испарился. Я, конечно, курю. Но никогда ни у кого не прошу сигарету. Мне стыдно признаваться в том, что я не могу перетерпеть без табака любое время. Даже от этого зависеть мне неприятно. Поэтому я не воспользовалась отсутствием слесаря, чтобы сбегать, например, к Верке. Я воодушевила себя: «Работай, негр, работай, солнце еще высоко». И с отвращением тронула клавиши своего многострадального компьютера.

– Предприятие предлагает качественную сантехнику, трубы и запорную арматуру по самым низким в регионе ценам…

Все одно к одному. И зачем я окрысилась на менеджера этого самого предприятия, заявив, что рекламировать унитазы в стихах безвкусно? Святое для заложников слесарей дело делают люди. Сейчас я их воспою! Сейчас я им такую рекламку сооружу! Я не успела расстараться. Вернулся эксперт по сантехнике. Живьем. Он мне не только Измайлова кормить, не только курить, он мне еще и работать не дает. Сколько времени прошло? Минут десять, пятнадцать? А разило от него… Да не водярой. Он прошмыгнул к рабочему месту. Я осталась ждать. Прошло еще минут тридцать, которые без сигарет показались тридцатью часами. Забавно, но, когда у меня есть сигареты, я обхожусь без них подолгу. Слесарь возник на пороге ванной и изготовился к торжественному рапорту. Тогда-то и раздался жутчайший женский вопль. Я рванула к входной двери, слесарь за мной.

На лестничной площадке билась в конвульсиях Верка.

– Не могу больше, – выжала она. – Что они, все сговорились дохнуть?

Квартира Виктора была распахнута настежь. Со второго этажа весьма кстати неслись Балков с Юрьевым. Помню, Сергей запихнул нас в мою прихожую и ворвался вслед за Борисом в квартиру Виктора. На сей раз Верке и рассказывать было нечего. Она спускалась по лестнице и соблазнилась заглянуть к Виктору. Дверь была прикрыта, но не заперта. Виктор валялся в густой луже крови вокруг головы. Ее затошнило, она выскочила и упала, схватившись за перила. Тут подоспела я.

Бедолага слесарь даже протрезвел. Он таращился на нас почти осмысленно и равномерно-безостановочно спрашивал:

– Чего у вас творится? Чего?

– Заткнись, – заорала Верка. – Христом богом прошу, заткнись.

8

Опять повторялся субботний кошмар. Пока Сергей с Борисом, не дожидаясь подкрепления, занимались соседями и время от времени заглядывали к экспертам, обследующим труп и квартиру, я зарывалась в мягкую постель Измайлова. А он, присев на край кровати, упорствовал в попытках приподнять меня и напоить пустырником. Наконец полковник победил. Я не плакала, не разговаривала – не получалось. Я просто дробно стучала зубами, смутно понимая, насколько отталкивающе смотрюсь со стороны, но не могла угомонить взбесившуюся нижнюю челюсть. Страдалицу Верку пришлось отправить в клинику на «Скорой». Следующую «неотложку» через полчаса, когда я взглянула на Виктора, Балков вызвал мне. Мрак, стыд, позор, но до этого я ни одного покойника близко не видела. Так безоблачно складывалась моя судьба. А то, что человек может лежать в вульгарной, нелепой позе у всех на виду и не подняться через минуту, не хмыкнуть: «Пардон, пардон, шутка не удалась», – было для меня открытием. Измайлов об этом не догадывался, но медикам меня не отдал.

– Она сильная, здоровая девочка, справится.

– Вы берете на себя ответственность, размеров которой не представляете, – высокомерно сообщил ему молодой бородатый врач.

У него были масляные глаза и подлый прищур. Видом своим он беззастенчиво демонстрировал, что в чем-то нечистом подозревает и эту безумствующую женщину, и этого отрешенно-спокойного мужика в гипсе.

– Пошел вон, – велел Измайлов.

– Я позвоню в милицию, – предупредил доктор, краснея.

– Ты его вызвал, Балков, ты и убери, – приказал Измайлов.

– Слушаюсь, – машинально отреагировал Сергей.

Последователь Гиппократа ойкнул и ретировался, не заботясь о мужском и профессиональном достоинстве.

Ворвался Юрьев и кисло доложил, что две таксы радостно мечутся по подъезду. Работать невозможно: слегка одетая Нора их неустанно ловит, но она совершенно пьяна. Нора доходчиво объясняет всем подряд, что уже дала показания и теперь вольна «забыться и заснуть».

– Вообще-то она молодчина, – признал Борис и неодобрительно зыркнул на меня. – Сама себя отрелаксировала в кратчайший срок, и никакие нервные срывы ей не грозят.

– Борис, если ты не справишься с мадемуазелью и ее собачонками в течение пяти минут, можешь писать рапорт, – сказал Измайлов.

Минуты через три-четыре плененные таксы заливались в родных стенах, а Нора что-то стоящее вдоль этих стен методично роняла. Но вскоре в соседней квартире все стихло.

– Итак, чувствительных женщин нейтрализовали, – буркнул Измайлов.

Мои челюсти теперь намертво заклинило. Казалось, скулы не выдержат напряжения и разлетятся на куски. Измайлов погладил меня по волосам, укрыл одеялом, мне захотелось поступиться гордостью и попросить сигарету. Но не было суждено. Суждено не было… А что было? Что-то же было… Где было? Когда было? Нигде… Никогда… И я, пригревшись, уснула. Я не слышала, как Измайлов выходил и возвращался.

Очнулась я вечером. Опытный полковник оставил включенным ночник, так что я сразу сообразила, где нахожусь. Я умылась, причесалась, пригладила ладонями джемпер с брюками и отправилась на поиски людей, коих и обнаружила в количестве трех истощенных персон: Измайлов, Балков, Юрьев. Мое поведение они сочли заключительной стадией шока или началом психопатии. Я, как сомнамбула, приблизилась к низкому стеклянному столику, возле которого сгруппировались мужчины, трясущимися пальцами выхватила у Измайлова изо рта сигарету и жадно затянулась.

– Она жива, – констатировал Измайлов.

– И склонна к грабежу, – подхватил Борис.

Я показала ему кулак.

– К угрозам и насилию, – присовокупил Сергей.

Я затушила показавшийся невероятно горьким окурок и откашлялась:

– Как насчет жареного мяса?

Сергей жестом нетрезвого факира сдернул крахмальную салфетку с большого овального блюда.

– Извольте.

– Я тронута, – просипела я, отшатываясь.

– Мы за ним немножко не уследили, – самокритично выступил Борис.

– Потому что Боря выловил из маринада лук, бросил в сковородку и поставил на полный огонь, – наябедничал Сергей.

– Ужин через полчаса, – мысленно прикинув свои возможности, сказала я. – И не вздумайте перебивать аппетит.

– Не настолько мы свихнулись, пока ты отдыхала, – заверил Измайлов, торопливо возвращая салфетку на прежнее место.

Я оглядела их, как родных. Сморгнула выступившие слезы, потопталась немного и осчастливила:

– Я вас уважаю. Понимаете?

– Что она пила? – немедленно завелся Юрьев.

– Пустырник, – пресек его сомнения Измайлов.

– Я тоже такого хочу, Виктор Николаевич.

– Экономичная штука, – мечтательно произнес Балков. – Десять капель плюс стакан воды, и сразу достигается стадия уважения.

– Рискуете вы своим ужином, юмористы.

И я отправилась к плите. Действительно, зачем говорить глупости? Надо накормить их до отвала без лишних слов. Без лишних эмоций. Без лишних воспоминаний.

9

– Я прошу, я очень прошу тебя подумать, – уговаривал меня Измайлов. – И рассказать все, как было.

Пробило четыре часа утра. Домой я вчера не пошла. Путанно плела что-то про тонкие перегородки, за которыми невесомо движется сытая смерть. Проигнорировав сложносочетаемость понятий невесомости и сытости, Измайлов проникся и оставил меня у себя. И ночь мы провели в препирательствах.

– Полина, может, ты все-таки заходила на французский коньячок?

– Нет, нет и нет. С тобой армянский употребляла, каюсь. Но это не значит, что я хлещу спиртное с любым соседом.

– Он не любой.

– Позволь мне решать, кто какой.

Я уже раз десять повторила историю визита любопытной троицы и очередного сватовства Виктора. Измайлов крепко сжимал губы, морщил высокое чело, отводил глаза, но потом собрался с духом и принимался за свое:

– Может, ты перебрала и ничего не помнишь?

– Прекрати надо мной измываться. Ладно, перебрала, выключилась и убила, если тебе это необходимо для карьеры.

Я сказала ему «ты» в начале ночи. Мы пикировались колкими фразами на огромной скорости, и его отчество мешало выдерживать им же навязанный темп. Он только погрозил мне пальцем.

– Я даже не догадываюсь, откуда у Виктора мой фужер. Он узкий, его легко было спрятать в кармане и прихватить как сувенир. Да, с такими памятными вещицами от меня еще никто не уходил, но что с того? Я никак не могу тебе вдолбить: мы пили шампанское из этих фужеров, были до занудства тверезы, посуду я мыла поздно и не считала ее, потому что прикидывала, как отвадить Виктора.

– Пусть он взял фужер. Но неужели не сполоснул, прежде чем воспользоваться им для коньяка? Ведь он весь в твоей помаде.

– Фетишист…

– Полина, из одного фужера коньяк пили двое – мужчина и женщина, которые, очевидно, близки настолько…

Что на меня тогда накатило, я до сих пор не выяснила. Медленно, почти нараспев произнеся:

– Как ты смеешь, – я влепила Измайлову пощечину.

Я видела в фильмах этот номер в исполнении разных актрис. Одни были убедительны, других делалось жалко. Я многократно порывалась шлепнуть по холеной щеке Виктора, когда он грозился разобрать единственную разграничивающую наши владения стену. Представляла себе: сейчас взмахну рукой и… «Не опускайся до дешевой театральщины», – предостерегала я себя и покорялась тому, что эффектный жест, заменяющий сотни ругательных слов, останется для меня невыполнимым на веки вечные. Стоило мне захотеть дать пощечину Измайлову, и я бы не сумела. Но я хотела одного – объяснить, как ужасно, что он мне не верит. Показать, что бессильна ему это объяснить.

Он отличился неплохой реакцией, поймал мою кисть в момент соприкосновения и просто сказал:

– Прости меня.

Что я натворила! Между нами все должно было кончиться, не успев начаться.

– Ты первая, кто меня так приласкал, Полина.

– Я не понимаю, как это случилось. Это не контролировалось головой. Мне было больно-больно, слов не хватало.

– Верю.

– Веришь? Тому, что я никогда не спала с Виктором – не веришь, тому, что я не ходила пить его проклятый коньяк со своим фужером – не веришь, тому, что не убивала его – не веришь, а жалкому лепету о скудости лексического запаса веришь?

– Всему верю, – по-доброму заворчал Измайлов.

– Но почему?

– Покажи руку, которой ты меня ударила.

– И ты ее откусишь.

– Было бы за что. Ты бьешь, словно энергичнее, чем принято, гладишь. Все-таки покажи руку.

Я нерешительно протянула ему требуемое.

– Правая?

– Какая же еще?

– Дралась ты левой.

– Нет, левой исключено. Она у меня, как это, а, доминировала всего-то лет до шести-семи. С тех пор я правша.

– Левой, левой. До чего я тебя довел. Ты будто изнутри самой себя била. Да, моя работенка душу губит. Еще раз прости. И ложись спать.

– А ты?

– Я устроюсь на диване.

– Виктор…

Но он ушел в комнату. Самое поразительное, что я, проспав пару часов, пробудилась с ощущением долгожданных каникул. Измайлов был какой-то непривычный. Я взбудораженно пыталась сформулировать свои впечатления, и наконец меня осенило:

– Ты помолодел лет на десять.

– С тобой у меня нет выбора, – сказал он.

Живительный и нежный солнечный свет играючи растворял вчерашние страхи. Мы помирились. Мы, кажется, подружились с ним, потрудившись простить друг друга. Больше я ничего не боялась.

– Поднимусь к себе. Спасибо за приют.

– А обедать я сегодня буду?

– Морить тебя голодом я не подряжалась.

– Тогда иди.

В три часа кресла в зале оккупировали Балков с Юрьевым. Я вознамерилась вежливо смыться, но Измайлов предложил мне сесть. И у меня, и у сыщиков вытянулись от изумления лица.

– Полина нужна мне в качестве эксперта-консультанта по обитателям подъезда. Подчеркиваю, нужна мне.

Похоже, парни были приучены к экстравагантным выходкам полковника. Они не издали ни звука. Я тем более. И скоро разобралась в том, как он дозировал их разговорную нагрузку. Когда дело касалось личных наблюдений, он тормошил Юрьева. Когда результатов экспертиз, каких-нибудь замеров и вычислений – Балкова. Вкратце все выглядело совсем паршиво.

Петр Коростылев, Виктор Артемьев, Вячеслав Ивнев и Николай Муравьев шесть лет назад в складчину купили небольшое предприятие по производству металлических дверей и решеток. Муравьев, пай которого был самым незначительным, через год их покинул – неведомо куда делся. Остальные продолжали крутиться и вертеться и недавно открыли маленький, но в бойком месте притулившийся к серьезным конторам магазин. У налоговой инспекции претензий к ним было не больше, чем к другим. Владение собственностью оставалось коллективным, должности распределялись согласно внесенным когда-то долям капитала. Семьями члены бизнес-команды обременены не были, жили в собственное удовольствие. И век бы никто ими не заинтересовался, но Коростылев и Артемьев были убиты, а Ивнев исчез.

Конечно, Славе Ивневу было глупо убивать компаньонов в своем подъезде. Настолько глупо, что могло и сойти. И Верке было неразумно убивать бывшего любовника Петра Коростылева и несостоявшегося любовника Виктора Артемьева в своем подъезде. И тоже могло сойти. Или лишил приятелей жизни кто-то третий, чтобы подозрение пало на Славу и Верку? Или вообще не задумывался, станут ли их подозревать?

Я начинала понимать Измайлова и сочувствовать ему. Надоел мне Витя, собрался скомпрометировать, мало ли что могло произойти за полгода нашего соседства, и я подогнала его убийство под первое, подъездное. А фужер специально оставила, чтобы подурнее выглядело. Ведь и дети знают, что улики не принято оставлять на видном месте. Или забыла спьяну. Я, получалось, напрасно оскорбилась. Измайлову теперь предстояло доказать, что Виктора убила не я. Для остальных есть очевидное: фужер, из которого кушали элитный коньяк мужчина и женщина. Их двери разделяла стена в ладонь толщиной. Он волочился за ней, и она не ведала проблем с проникновением в его дом. Даже ребенка заранее спровадила к родителям. И к Измайлову приставала, чтобы он бдительность потерял. Удобно ли вклинить в их совещание вопрос: «Неужели вы так обо мне думаете?» Однако Измайлов, разобравшись в работе живых коммерсантов и накидав Балкову с Юрьевым вопросов посерьезнее, желал без передышки обсудить хладные трупы жертв.

Смерть Коростылева наступила в субботу, около половины второго, смерть Виктора – во вторник, около половины десятого. Фантастика, но Верка ухитрялась натыкаться на тела примерно через час после убийств. Обоих угробили ударами тяжелых предметов по затылку сзади: Петра, когда стоял и звонил в дверь Славы, Виктора, когда сидел за своим столом. Поэтому эксперт не брался утверждать, что это сделал один человек одним орудием. Допускалось наличие двух убийц примерно одинакового роста, комплекции и воображения. У обоих коммерсантов пропали бумажники. В квартире Виктора все было цело. Виктор успел выпить граммов сто на голодный желудок. Кто дорасправился с коньяком, оставалось загадкой.

«Не иначе, как я…» У меня было странное состояние. Вот случись мне часов в девять зайти к Вите, чтобы попробовать уговорить его сменить объект ухаживания добровольно, нас бы вместе убили или никого бы не тронули? А вот, если бы…

– Полина, Полина…

Оказывается, Измайлов старательно выводил меня из задумчивости.

– Полагаю, парни, вам ясно, что интерес публики к расследованию преступлений сильно преувеличен? – расстроил он Балкова и Юрьева.

– И это – расследование? – не сдержалась я.

– И это – публика? – отбил Юрьев.

– Обойдитесь без рукопашного боя, – высказал незатейливое пожелание полковник. – Полина, ты говорила, что Виктор пригласил вас в гости под предлогом того, что еще не имеет связей в городе? И о совместной работе с Ивневым не упоминал?

– С Ивневым?

– Ну, со Славой.

– Так и было. Наверное, им нравились розыгрыши. Или нужен был повод для междусобойчика. Ни я, ни Нора просто не пошли бы к нему… А у него правда был день рождения?

– Нет.

– Досадно.

– Не сникай, – отыскал-таки для меня слово поддержки отзывчивый Балков.

– Кто будет хоронить Виктора? – спросила я.

И, только задав вопрос, поняла, как это меня мучило.

– Уже звонили из фирмы, главбух. Они все берут на себя, – буднично откликнулся Сергей.

– Ты что, собиралась провожать его в последний путь, сбросившись на ритуальные услуги с Верой и Норой? – пошутил Юрьев.

– Зря смеешься, она такая, – грустно сказал Измайлов.

– А я не знаю какая, – вздохнула я. – Но знаю, что Верка и Нора отказались бы сбрасываться.

– Они жизнеспособные существа, – подытожил Борис.