Текст книги "Колледж Святого Джозефа (СИ)"

Автор книги: Алена Половнева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Путь вниз так же шел мимо кабинета директрисы и кабинета завуча по воспитательной работе. Еще через два поворота показалась еще одна полированная заслонка.

– Шкаф в кабинете вахтера, – коротко пояснила Заваркина.

И застенных путешественников ждали еще два поворота вниз, которые привели их к точно такой же дверце, какая вела на чердак.

– Аккуратно, – сказала Заваркина и толкнула дверь ногой. Ребята вошли вслед за ней в совершенно обычное подвальное помещение. Было светло, вдоль стен тянулись трубы, укутанные стекловатой, что-то мерно гудело. Пахло обычно: теплым подвалом, застоявшимся воздухом. Откуда-то из вентиляции тянуло подгоревшей лапшой.

– Здесь крыс нет? – спросила Соня.

– С чего бы им здесь быть? – спросил Кирилл с точно такой же интонацией.

– Я не с тобой разговариваю, – огрызнулась Соня.

– С чего бы тебе со мной вообще говорить? – с деланным недоумением спросил Кирилл.

Заваркина, идущая впереди, тихонько хмыкнула. Егор, оттолкнув Дженни, пролез между Кириллом и Соней и догнал ее.

– Так как там с Балом?

– Бал отменен, – просто ответила Заваркина, – на днях вам об этом сообщат.

– А что делать? – Егор заглянул ей в лицо, – я считаю, что надо бороться.

– Он просто себе трон заказал, – пояснил для Анфисы догнавший их Кирилл.

– Трон? – скривилась Заваркина, – и кого ты решил изображать? Короля Артура?

– Святого Патрика, – съехидничал Кирилл.

– Святой Патрик был скромным проповедником, – улыбнулась Заваркина, – ладно, не расстраивайся, будешь карикатурным Святым Патриком.

Она похлопала его по руке и оглянулась на девочек. Те шли сзади в мрачном молчании.

Заваркина, резко и никого не предупредив, свернула вправо, туда, где трубы делали поворот и уходили в подвальную стену. Егор, смотревший только на нее, запутался в своих ногах и чуть не упал. Кирилл покатился со смеху, а Дженни, фыркнув, прошла вслед за Заваркиной.

Только никакой двери тут не было. Высокая и тонкая Анфиса без труда пролезла в щелочку между трубами, обитыми стекловатой, и стеной.

– Я туда не полезу! – возмутилась Дженни.

– Предпочитаешь вылезти из Анафемского шкафа? – с усмешкой спросил Егор. Он, такой же длинный и тонкий, просочился вслед за Заваркиной. Кирилл, который был маленького роста, но широк в плечах, сказал глубокомысленное «Мда», повернулся боком, втянул несуществующий живот и с усилием прошел через маленький проход.

Дженни чуть не плакала. Маленькая и пухленькая, она воображала проем в стене размером с лимон, а себя – дыней, и не видела возможно пропихнуть себя вслед за друзьями.

– Я тебе помогу, – шепнула Сонька и упорхнула в дыру, едва повернувшись боком. Может быть, балериной она была никудышней, но все-таки балериной.

– Не бойся, иди сюда, здесь не так уж и тесно, – Сонька высунула голову и протянула руки.

Тоскливо оглянувшись назад и прикинув, как отреагирует Анафема, если она, Дженни, вдруг вылезет из ее шкафа, она все-таки решилась. Увлекаемая руками Соньки и подобрав и втянув в себя всё, что только возможно втянуть и подобрать, Дженни протиснулась в узкий проход, вся красная от старания и унижения. Ее одежда была покрыта кирпичной пылью, полные руки тоже были запачканы. Пока Соня ее отряхивала, Заваркина задумчиво смотрела себе под ноги, а Кирилл с Егором топтались в отдалении, нетерпеливо подсвечивая темноту телефонами. Из темноты тянуло сыростью, но не затхлой, а свежей. Чувствовалось движение воздуха.

– Там выход на поверхность? – догадался Кирилл.

Заваркина кивнула, не поднимая глаз.

– Об этом проходе наверняка кто-то знает, – продолжал Кирилл думать вслух.

– Ремонтники раз в пять лет заходят, – Заваркина, наконец, оторвалась от созерцания носков своих туфель, – если встретите кого-нибудь, делайте непроницаемое лицо и говорите что-то вроде «А где написано, что нам нельзя здесь ходить?».

Егор хохотнул.

– Мне эти знания уж точно не пригодятся, – решительно заявила Дженни, – я сюда больше ни ногой!

– Не зарекайся, – сказала Заваркина и прошла дальше.

Ребята поплелись за ней. Кирпичные стены сменились бетонными, кое-где треснувшими, серыми и страшными. Пол был покрыт слоем земли, а свежего воздуха стало ощутимо больше. Соня подняла голову вверх, увидела бетонный потолок и догадалась, что они идут под землей, по коридору, внутри которого прокладывают трубы.

– Отсюда точно есть выход? – спросила Дженни настороженно.

– Воздух чуешь? – спросил ее Егор, – значит, есть.

Дженни насупилась. У нее в горле стоял комок. Ей казалось, что она тут лишняя, что она мешает друзьям, что Егор слишком много внимания уделяет Заваркиной. Анфиса казалась ей противной: какой-то скользкой, слишком хитрой, неприятной. Ей казалось, что она задумывает какую-то пакость, причем навредить хочет нарочно и именно ей, Дженни. Заваркина словно рушила ее мир. Она это поняла, когда та рассказала историю про Катеньку.

Она вспомнила, как подбирала каждую детальку своего костюма на Хэллоуинский Бал. Она выпросила у бабушки чудесные серьги: их белый металл деликатно обнимал камни мягкого розового цвета, непрозрачные и интеллигентные. Серьги очень шли Дженни и подчеркивали матовость и чистоту ее темной кожи.

Ее платье уже было сшито практически целиком: осталось нашить последние оборки. Основной его тканью был черный бархат. Лиф был украшен тонким белым кружевом, которое Дженни купила летом в Бельгии у старушек. Нижняя юбка была составлена из двух слоев тюля. Но главное – корсет. Когда Дженни перетягивала себя им, то вдруг оказывалось, что у нее есть талия и оформившаяся пышная грудь. Платье, лишь отдаленно напоминавшее гимназическое, дополнялось черной искрящейся маской и такими же туфельками, которые из-под платья показывали только носок. Дженни рассчитывала, что ее карамельная кожа в сочетании с белыми оборками произведут впечатление: она мечтала показаться в таком виде Егору на Балу. И, может быть, даже набраться храбрости и пригласить его на белый танец, традиционно объявляемый около девяти вечера.

Пока Дженни примеряла это платье в ателье, вертелась перед зеркалом, придумывала аксессуары, она сочинила свой собственный вариант легенды о Катеньке и семинаристе. Катеньку она вообразила робкой брюнеткой, слегка полноватой, но с чистым, умным лицом и высокими помыслами. Семинарист ей представился рыжеволосым гибким юношей, непременно в рубашке с жабо, пылко влюбленным, поминутно падающим на колени и заламывающим руки. Разделить двух влюбленных должно было только очень большое и непоправимое несчастье, например, если бы Катеньку задавила лошадь.

Но тут появилась эта мерзкая Заваркина с ее длинными ногами, выставила благородную Катеньку глупой и упертой шлюхой и вообще испортила все впечатление. Теперь Катенька перед глазами Дженни проносилась в образе лысой наркоманки в мешке из-под картошки. Точь-в-точь такой же, в какой была одета сама Заваркина, выдавая его за платье.

При воспоминании обо всем этом у Дженни защипало в носу. Не может быть, чтобы Бал отменили! Мерзкая Заваркина все врет! И водит их уже второй час по каким-то пыльным закоулкам с неизвестной целью.

Коридор резко поворачивал влево и шел вверх. Они обогнули школу под землей.

– Далеко еще? – ворчливо поинтересовалась Соня.

– Пришли, – ответил Кирилл вместо Заваркиной.

Они остановились перед покосившейся дверкой, через которую пробивался дневной свет. От пола, на котором обеими ногами стояли путники, до двери было метра два.

– П$%%ц, – выругался Егор, – как туда допрыгнуть-то?

Заваркина озиралась по сторонам.

– Здесь должна быть лестница. Вон она!

Лестница лежала на трубах: снизу ее было практически незаметно. Нужно было точно знать, что она там, чтобы выбраться из этой подземно-канализационной ловушки. Почти двухметровый Егор достал ее одной рукой: лесенка оказалась алюминиевой и раскладной.

Заваркина первая вскарабкалась. Егор поспешил придержать ее за голени.

Дженни вылезла последней, изо всех сил сдерживаясь, чтобы не отдуваться и не вытирать пот со лба испачканными руками.

– Где мы?

– В огороженной части парка.

Ребята оглянулись. Они стояли посреди заброшенной стройки.

Лет семь назад здесь начали строить манеж для обучения верховой езде, но пожалели парк, вдруг оказавшийся культурным наследием. Надо сказать, что и сам парк оказался неслабым противником: о корни его вековых деревьев ломались ковши экскаваторов, а когда к сопротивлению присоединилась Ивушка – «парковое привидение» – дела пошли совсем плохо. Бомжиха выла по ночам, стучала по трубам и пугала молоденьких таджиков-сторожей. Однажды ночью они, испугавшись ее утробного рыка из-за кустов, бросили объект и убежали, и со стройки кто-то угнал маленький экскаватор-вездеход. Словом, как ни пытались строители наладить работу, ничего не выходило. Когда грянул кризис, таджики с радостью бросили недостроенный манеж, не потрудившись даже снять ограждение.

Теперь, годы спустя, манеж перестал выглядеть как манеж. Строительный мусор вокруг увил плющ, превратив его в бурые холмики, а окружающее пространство – в Уэльс в миниатюре. Сам манеж, когда-то похожий на огромную белую коробку без окон с полукруглой прозрачной крышей, был тоже изрядно потрепан непогодами и растениями-паразитами. Теперь он больше походил на таинственный старый дом внутри холма.

– Он еще лучше, чем я думала, – восторженно сказала Заваркина, откинув строительную калитку и заходя на территорию.

– Что ты планируешь тут делать? – спросил Егор.

– Бал на Хэллоуин, – ответила Заваркина с улыбкой.

– У нас будет свой Бал, – усмехнулся Кирилл, – с блэкджеком и шлюхами.

Егор заржал.

– То, что Бала не будет, еще не доказано, – буркнула Соня, и Дженни энергично закивала.

Заваркина посмотрела на них с любопытством.

– Секундочку, – Егор сделал успокаивающий жест Заваркиной, словно та была разъяренной итальянской мамашей, и оттащил девчонок в сторону. Кирилл с тоской посмотрев на заброшенный недостроенный манеж, который ему не терпелось исследовать, присоединился к ним.

– Нам нужна ее помощь! – жарко зашептал Егор, – ты хочешь совсем без Бала остаться?

– Бал не отменили! – запальчиво возразила Дженни, – она может просто врать.

– Ты видела его в расписании? – в полный голос поинтересовался Кирилл.

Заваркина стояла неподалеку и невозмутимо курила. Несомненно, она все слышала.

– Девки, вы дуры, – резюмировал Кирилл, – зачем ей врать?

– Бала не будет – это ясно, – с нажимом сказал Егор, – так что нам надо подумать о том, как ответить на этот жест.

– Ты так говоришь, потому что хочешь ее трахнуть, – выпалила Дженни.

Кирилл заржал в голос, Сонька толкнула Дженни в бок, Егор покраснел, как спелый томат, а Заваркина улыбнулась, снова уставившись себе под ноги. Дженни хранила на лице упрямое выражение.

Ситуацию разрядила бомжиха Ивушка.

– Заваркина, – завопила она, вывалившись из кустов, и распростав свои вонючие объятия к ней навстречу. Та отпрянула.

– Привет, Ивушка.

– Что ты мне принесла? – трогательным голоском с детской наивной интонацией поинтересовалась бомжиха.

Заваркина стала доставать из своей сумки, висевшей через плечо, пластиковые контейнеры с магазинными салатами, пиво, копченый рыбий хвост, мясную нарезку. Счастливая Ивушка прижимала к себе яства, как родных детей, и чего-то ждала. Заваркина выдержала драматичную паузу и достала бутылку виски. Бомжиха радостно затанцевала. Кирилл наблюдал за действом с иронией, остальные трое – с ужасом.

– Ивушка, попугаешь мне детишек на Хэллоуин? – спросила Заваркина.

– Попугаю, Заварочкина, – Ивушка оскалила щербатый рот и погрозила кулаков четверке, – уж я им задам.

Сонька хрюкнула что-то невнятное, а Дженни невольно подалась назад.

– Не, не этих, – Заваркина хотела хлопнуть бомжиху по плечу, но передумала и только махнула в сторону манежа – я тебе на Хэллоуин целый отряд приведу.

– На стройку, шоль? – поинтересовалась бомжиха.

– На стройку, – подтвердила Заваркина, – нынче Бал тут будет. Да хорошенько попугай, товарок приведи, что ли.

Бомжиха радостно затанцевала, все еще прижимая к себе продукты.

– Ладно, ребят, – решилась Заваркина, – здесь я сделала все, что хотела и иду внутрь. Кто со мной, тот со мной. А о Бале, – она обратилась к Дженни, – вам объявят завтра.

Заваркина развернулась на каблуках и направилась к манежу. Егор, долго не думая, пошел за ней. Кирилл задержался лишь на мгновение, чтобы зачем-то покрутить пальцем у виска.

– Как бычки на веревочке, – скривилась Сонька, – вот что сиськи животворящие делают.

– Давай, девки, со мной, – Ивушка кинула, наконец, еду на землю и завертелась вокруг своей оси, размахивая руками над головой.

Девчонки кинулись от нее прочь быстрым шагом, едва сдерживаясь, чтобы не перейти на бег.

– Этот парк бесконечный! – пропыхтела Дженни, – мы бежим уже минуты три, а школы всё еще не видно!

– Нам еще спортзал мыть, – вспомнила Сонька с досадой, – а эти типы будут с Заваркиной в этой куче плюща прохлаждаться.

Девчонки выбрались из парка без приключений.

– Семь минут быстрой ходьбы! – подсчитала Сонька.

– Я вся грязная, как свинья, – буркнула Дженни, остервенело, но неэффективно отряхиваясь. В ее глазах стояли слезы.

– Скорее, как пехотный солдат, – ласково сказал Соня и обняла подругу.

Физрук Алексей Владимирович, статный лысеющий мужчина с лицом боксера, встретил их на пороге спортзала. С ним когда-то случился несчастный случай: его поразило электрическим током, отчего его пальцы приняли причудливую форму и больше никогда не разгибались. Ему пришлось оставить спортивную карьеру и уйти преподавать в школу. Однако, к ученикам он относился с иронией и даже с некоторой теплотой, что скрашивало для непобедимой четверки еженедельные уборки спортзала.

– Привет, девчата, – поприветствовал он Соню и Дженни, – где швабры, вы знаете.

С этими словами он скрылся своей каморке. Он никогда за ними не присматривал. Знал, что вечером придут уборщицы и все вымоют, как следует. Остальное его не интересовало.

– Ты думаешь, Бала не будет? – грустно спросила Дженни.

– Не думай об этом, – сказала Сонька и со вздохом открыла чулан со швабрами.

Парни так и не вернулись.

Глава седьмая. Духовная безопасность

Концепция духовной безопасности была сложна и многогранна и в то же время проста, словно пирожок с капустой.

Над выпеканием этого пирожка несколько лет трудились лучшие умы города Б. Они вставали утром, втискивали свои ноги в сандалии и шли в присутствие, где сочиняли и анализировали, анализировали и сочиняли. Эти достойные всяческого уважения мужи стояли на страже нравственности, порядка и человеческого достоинства. Она работали, чтобы оградить население города Б от скверны и тлетворного влияния Запада. В их глазах горел неистовый огонь, который могли нести в середине своей головы только истинные воители. Через полгода усердного труда, они даже стали поглядывать на ничего не подозревающих сограждан немного свысока.

Результатом труда «ударной группы Оперативников Света» явилась тоненькая брошюра, которую торжественно вынесли из типографии в стопке из шестидесяти штук. Воители прослезились и торжественно обнялись. Брошюры отправились в библиотеки городов и сел.

Однако, неблагодарное население города Б не только не прониклось симпатией к труду, но, похоже, вовсе его не заметило. И дело оказалось в той самой простоте, к которой свелась вся эта ювелирная работа по спасению человечества. Формула духовной безопасности была такова: не праздновать Хэллоуин и День Святого Валентина и, по возможности, не сквернословить.

Взрослые и солидные люди – экономически активное население, как их принято называть по-научному – не обратили внимания на «свод рекомендаций», упомянутый вскользь в новостях. Потому что Хэллоуин их никогда не интересовал, а ДСВ интересовал только в контексте подарка второй половине. Что касается некультурной брани, то как тут удержаться от крепкого словца, будучи раззадоренным пивком и футболом или не успев урвать шмотку за полцены на распродаже?

Чуть более древние слои населения тоже не ощутили эффекта спасительной брошюры. Только однажды бабульки на рынке столкнулись с неприятностью: она свалилась на их головы в виде худощавого молодого человека в опрятной выглаженной голубой рубашке и интеллигентных очечках.

Он пришел в полдень, когда у бабок шла бойкая торговля, и попросил прекратить продавать тыквы молодым людям. Таким тоном, словно это был героин.

– Да, ты чего, сынок? – поинтересовалась бойкая старушенция, маленькая и вертлявая. Половину ее выручки делали тыквы.

– Ты чего это вздумал нам указывать? – взревела тетка, похожая на бегемота. Тыквы составляли почти всю ее выручку.

– Ты че, ваще? – поинтересовался небритый мужик с внушительным перегаром и мрачно сплюнул на растрескавшийся рыночный асфальт. Это был Виктор Евсееич. Он поставлял тыквы в Школу Святого Иосаафа в промышленных масштабах и успел сколотить на этом состояние. Оно состояло из небольшого, но крепкого кирпичного домика в пригороде и ладно работающей Нивы-Шевроле, в багажник которой каждый октябрь с нежностью и любовью загружались круглые оранжевые ягоды с собственного поля Виктора Евсеича.

– Запрещено, – немного струхнув, пролепетал парень.

– Кто мне запретит? – зарычал Евсееич, – ты, что ли?

Торговки глумливо засмеялись.

В этот момент к прилавку бойкой старушенции подошла робкая восьмиклассница в трогательном худи с ушками на капюшоне.

– Ты, дочка, бери тыковку, не стесняйся. Я еще когда девчонкой-то была, то мы морды вырезали да на забор вешали, чтобы взрослых, что из клуба шли, перепужать! А они ишь! Воспрещать вздумали! Бери, дочка.

– Спасибо, – пискнула девчонка, схватила маленькую, но идеально круглую тыковку, отдала старушенции смятую бумажку и убежала, дабы не оказаться в центре скандала.

Бойкая старушенция победно уставилась на парня.

– Так ведь сатанизм, бабушка! – попробовал парень зайти с другой стороны, – от лукавого праздник!

– Тьфу на тебя, – старуха замахнулась на него грязной тряпкой, которой вытирала прилавок, – какой такой сатанизьм? Забавы это все, да и только! Малые мы были! Какой Сатана тебе?

В подтверждение своих слов она топнула тощей ножкой, обутой в теплый ботинок, словно ставя точку в дискуссии.

– Торговали, и будем торговать! – сурово буркнула тетка, похожая на бегемота. Она любила, чтобы ее слово оставалось последним.

Парню не оставалось ничего, кроме как убраться восвояси.

В это же время точно такой же парень – в рубашке и очках – поднимался по ступеням рок-клуба «On the cock». Клуб недавно анонсировал, что на Хэллоуин в его кулуарах пройдет забойное мероприятие с какими-то крутыми пауэр-металлистами, морем пива и обнаженными женщинами на подтанцовке.

Существенным отличием «клубного» засланца от «рыночного», было то, что «клубный» обливался холодным потом. Он отдавал себе отчет, куда его послали насаждать нравственность и что с ним там могут сделать. Тем не менее, он глубоко вздохнул и мужественно поднялся по ступеням.

Скрип онзекоковской двери потревожил его владельца, Игоря Заскокова, который вчера изрядно перебрал и решил переночевать на кухне своего заведения. Парень-засланец, увидев вышедшую ему навстречу личность – опухшую и помятую, но с брутально подведенными глазами и в футболке с жутким рисунком – подумал, не дать ли ему деру.

– Что? – мрачно спросил Игорь.

– Я пришел к вам по поводу грядущего мероприятия, – пролепетал парень, расстегнул свой портфель и достал оттуда какие-то бумаги.

Игорь, который в миру был человеком культурным и любопытным, про Духовную Безопасность был наслышан. Он от души посмеялся, читая сообщения информационных агентств. Особенно его повеселили выдержки из «рекомендаций», в которых сложными словами объяснялось, что праздновать «чужие» праздники нехорошо. Не то, чтобы совсем плохо, а нехорошо. Не то, чтобы совсем запрещено, а рекомендуется не праздновать.

Теперь же после отличной вечеринки, Игорь меньше всего хотел слушать всю эту ересь. Он хотел пить, спать и в туалет. Поэтому, как только парень застегнул свой портфель, Игорь взял его за шкирку, подвел к двери и рывком открыл тяжелую железную дверь. Он выволок вяло сопротивляющегося противника наружу и ловко спустил его с пяти ступенек, что вели к крыльцу. Парень упал в отцветшую и раскисшую клумбу, закиданную бычками и другим подозрительным содержимым.

– Еще раз придешь, я из тебя чучело набью.

Высказав это мрачное обещание, Игорь вернулся в клуб и запер за собой дверь на два оборота ключа.

Акция по внедрению духовной безопасности стремительно проваливалась. Спасение пришло с неожиданной стороны. Губернатор Федор Гаврилович Кравченко – мужчина видный и усатый, патриархальных взглядов (по нынешним меркам, это означало «содержащий не больше одной любовницы») – поставил на рекомендациях свою подпись. Чем именно он руководствовался, для жителей города осталось загадкой. Может, его пиар-служба тогда решила, что духовная безопасность – это чудесная возможность подчеркнуть свою заботу о населении.

Местная пресса кинулась муссировать термин «Духовная безопасность», но так как обсуждать было особо нечего, то выкрики свелись к словосочетанию «подпись губернатора Кравченко». Большинство из них и вовсе ограничилось короткими информационными заметками. Кто-то высказался одобрительно, а Заваркина, напротив, выступила с резкой критикой, на которую никто не обратил внимания.

– Надо было не выступать по пустякам, – притворно огорчилась она, – приобрела себе славу вечно лающей дворняжки.

Дабы придать духовной безопасности наглядный характер, было решено привлечь творческих людей. Планы ударной группы по борьбе со злом и наступлением на город Б пожирающего душу капитализма чудесным образом совпали с амбициями молодого и богатого на художественные образы режиссера Яичкина. Он развернул масштабный, но довольно расплывчатый проект для детей и юношества, назвав его «Под землей».

Подпись губернатора, хоть и неофициально, но обязывала бюджетные учреждения к исполнению рекомендаций по духовной безопасности. Режиссер Яичкин с удовольствием взял на себя обязанности приглядывать за школами и средними профессиональными учебными заведениями.

Школа Святого Иосаафа, хоть и была практически автономным предприятием на самофинансировании, тоже попала под раздачу. В попечительском совете было много мужей, лояльных губернатору.

Ангелина Фемистоклюсовна пребывала в смятении. Она стояла на сцене перед микрофоном и смущенно потирала вспотевшие ладони. Она объявляла старшеклассникам, что грандиозного, роскошного, веселого и чудесного события школы Святого Иосаафа – Бала на Хэллоуин – больше никогда не будет.

– Совсем без праздников вас не оставят. Вероятно, бал будет проведен в другое время и по другим канонам, не имеющими ничего общего с бесовским праздником, – сказала Анафема в микрофон. Ответом ей было возмущенное жужжанье.

На педсовете в начале сентября обсуждался вопрос замены Хэллоуинского Бала другим, не нарушающим воли губернатора.

– Летом можно будет сделать праздник в честь Петра и Хавроньи, – внес кто-то предложение, – это русский аналог дня святого Валентина.

– Летом эти дети будут на Мальдивах, – буркнул учитель черчения Селиванов Леонид Иванович, в прошлом профессор Томского архитектурно-строительного университета.

Директриса, улучив момент, наотрез отказалась выступать перед учениками.

– Ангелина Фемистоклюсовна, вы с учениками на короткой ноге. Вам и карты в руки, – поспешно сказала она и, не дожидаясь ответа Анафемы, заговорила о новой партии аутентичных учебников английского, которые были только что доставлены в школу. Часть из них оказалась бракованной.

Селиванов Леонид Иванович, бывший профессор, гаденько захихикал, глядя на смятение Ангелины Фемистоклюсовны.

– Последняя пятница октября будет обычным учебным днем, – буркнула Анафема и убежала со сцены в предупредительно открытые двустворчатые дубовые двери, захлопнув их за собой.

Зал за дверью взорвался возмущенным ревом и тут же рассыпался на множество негодующих голосов.

Егор победно посмотрел на Дженни и Соню. Они вчетвером снова сидели на заднем ряду.

– Все равно твоя Заваркина противная, – упрямо сказала Дженни, вставая и закидывая сумку на плечо.

– Она не его, – съехидничала Соня.

– Моя, – просто ответил Егор и закинул длинные ноги на спинку впереди стоящего кресла.

– Мечтай, – сказал Соня, и они с Дженни удалились, отмахиваясь от однокашников.

«Надо что-то делать!!!»

«Мы это так не оставим!!!»

«Как можно было отменить БАЛ???»

Со всех сторон неслись призывы к свержению школьной администрации, обещания позвонить отцу, матери или дяде, который или которая «всё уладит». Несколько девушек плакали. Никто не мог поверить, что Бал действительно отменили.

– Ты как хочешь, а я с Заваркиной, – задумчиво заявил Кирилл, наблюдая, как девчонки выходят сквозь высокие дубовые двери.

– Хочу или не хочу – это уже не имеет значения, – непонятно сказал Егор и швырнул бумажный самолетик в толпу.

Такая уж была традиция у четверки – в актовом зале причудливо сложенной бумагой разбрасываться.

Глава восьмая. Долги надо отдавать

Долг первый.

– Почему я должна это делать? – на высоких нотах верещала Нина Смоленская, прославленный режиссер города Б, обласканный критиками и воспетый в СМИ.

– Потому что, – буркнул ее муж Павел и уставился на яичницу.

Он ел яичницу на ужин уже второй год, с тех пор как женился на Нине. Его бывшая жена славно готовила: к ужину Павла всегда ждал хорошо прожаренный кусок мяса и какие-нибудь ватрушки. Нина же готовить не то, чтобы не умела, а скорее отказывалась в категоричной форме. «Я – не домохозяйка!» – говорила она и томно смотрела вдаль. Завтракал и обедал Павел в кофейнях и ресторанах, а по вечерам ныл и требовал еды. Нина бесилась, швыряла в него вещами, а потом непременно сдавалась и шла готовить ненавистную яичницу.

– Почему? – допытывалась Нина, – почему я должна делать для Заваркиной представление? Кто она такая? Кто она мне? Подружка? Сестра? Мать? Еще один бесполезный человек.

Павел фыркнул.

– Что? – спросила Нина и раздраженно рубанула ножом по помидору. Несчастный овощ выскочил из ее рук и укатился под раковину. Павел проводил его взглядом.

– Вспомни, чем мы обязаны Заваркиной, – тихо сказал он и вернулся к тоскливому созерцанию яичницы.

Нина скривилась. Два года назад Заваркина прижучила первую жену Павла: она хотела ее, Нину, довести до самоубийства. «Извести», – как говорила Нинина бабушка.

Если бы не Заваркина, Павел до сих пор был бы женат, а Нина, возможно, мертва. Или сидела бы взаперти в сумасшедшем доме.

– И сколько это будет продолжаться? – спросила Нина. Раздражения в ее голосе поубавилось. – Сейчас она требует представление, а потом что? Захочет нашего ребенка забрать? Она же профессиональная шантажистка и падальщица!

– Она сказала, что речь идет об одном представлении, – сказал Павел и решился ковырнуть остывающую яичницу вилкой. Из нее потел желток. – Она обещала оставить нас в покое. Навсегда. Предложила даже перестать здороваться.

Павел вспомнил, как встретил Заваркину на коктейле. Он рассматривал девчонок и прикидывал, какую бы прокатить сегодня на своей новой тачке (бизнес-класс, сиденья с подогревом), он наткнулся на знакомое лицо и на секунду опешил. Ему показалось, что это Алиса Заваркина, его давняя подруга, в которую он всегда был немножечко влюблен. Он хотел было кинуться с объятиями и поцелуями, но его затуманенное бурбоном сознание выхватило коротко стриженые волосы и навечно прилипшее агрессивное выражение лица. У Алиски никогда не было ни того, ни другого.

– Здравствуй, Анфиса, – Павел упал на стул рядом с Заваркиной-старшей, мазнув ее щеку бесцеремонным поцелуем.

– И тебе не хворать, – с хитрой улыбкой ответила та, – я здесь, кстати, по твою душу сижу.

– Повезло мне, – улыбнулся тот, но нутро его похолодело. Весь город знал, что если Заваркина тобой интересуется, то жди либо скандала, либо расставания. Расставание, в свою очередь, могло быть либо с огромной суммой денег, либо с женой или подругой, либо с высокой должностью. Последнее тянуло за собой расставания с двумя предыдущими.

Подруга Заваркиной, сидевшая теперь напротив Павла, разглядывала его, не скрывая интереса. Она от любопытства так подалась вперед, что ее большая грудь оказалась полностью лежащей на столе. Павел на секунду засмотрелся в вырез ее блузки.

– Как Алиса?

– Процветает. Сын подрос. Болтает по-норвежски.

– У нас тоже все чудесно. У меня чудесная высокооплачиваемая работа и любимая жена, – Павел самодовольно усмехнулся и откинулся на спинку стула. Она была слишком затейливо изогнута, поэтому Павел принялся смешно ерзать располневшим телом, пытаясь устроиться, что несколько снизило градус его самодовольства.

У Заваркиной дернулся уголок рта. Подруга выжидательно посмотрела на нее, а Павел снова посмотрел на лежащую на столе грудь.

– Как хорошо, что я тебя избавила от жены, правда? – сказала, наконец, Анфиса.

Удар был одиночным, но точным. Павел вспомнил, как неприятно и предательски дернулось его лицо тогда.

– Да и детей у нас пока нет, – Нина вернула Павла в реальность.

Иногда разговор с женой поворачивался так, что дети становились камнем преткновения. Нина то не хотела детей, потому что она «не домохозяйка», то, потискав свою недавно родившуюся племянницу, настойчиво требовала немедленно ее оплодотворить. У Павла уже был ребенок от первого брака, и он осторожничал с непостоянной супругой.

– В общем, Заваркина хочет тебя видеть. Не возражай! – крикнул Павел, видя, что жена открыла рот, – сказала, что найдет тебя сама.

Эту ночь Нина спала плохо. Она воображала ужасы, которые ее могла заставить сделать Анфиса. Ей грезились инсценировки ритуальных убийств, разнузданных оргий, политической подставы или какой-нибудь провокации, которая, несомненно, пойдет на пользу театру, но навредит лично ей, Нине.

К четырем часа утра Нинины страшные мысли перешли в более прозаическую область. Где репетировать? После ее увольнения из Института Искусств, где Нина преподавала, ей пришлось покинуть все более или менее приличные репетиционные площадки: ректор, старая грымза, выписала ей «волчий билет». Нина с остатками своей труппы пристроилась в гнилом доме культуры в пригороде. В ДК был только один зал и одна комната для репетиций с пасторальным видом из окна: речушкой, деревушкой, церквушкой. Все эти недвижимые сокровища театру новой драмы «Гнилая сцена» пришлось делить с литературным клубом для пенсионеров и группой восточных танцев для домохозяек. Часто им приходилось не только репетировать, но и давать спектакли в коридоре. Нина изо всех сил старалась придать таким выступлениям декадентский дух, но выходило слабо и неубедительно. «Гнилой сцене» пришлось перестать брать деньги за свои спектакли.