Текст книги "Подарок для злодея (СИ)"
Автор книги: Алена Нехищная
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 7 страниц)
Подарок для злодея
Алена Нехищная
1
Счастье жить. Жгучее солнце опаляет листья, каждый стебель напоен светом до краев, свет уже не помещается внутри, остается только рваться вверх, раскрываться новыми стеблями, тянуть с корней потоки ледяной воды. Набухают и взрываются цветами тяжелые бутоны. Налетает ветер, колышет синее море, нас много, нас тысячи, миллионы, мы бежим одной волной, поем, пьем солнце, наш запах поднимается к небу, застилает весь мир!
Гнется от неожиданной тяжести стебель. Белая бабочка щекотно переступает тонкими ножками внутри цветка. Тонкий хоботок вытягивается, впивается в сердцевину... в душу, пьет меня, пьет жизнь!
Юна едва не кричит от мокрого прикосновения безобидной снежинки, упавшей на нос, зарывается лицом в шарф. Проклятый сон ослепительно-ярок в памяти. Уже третий раз за зиму снится. Это он разбудил Юну в такую несусветную рань, погнал в дорогу, в льдисто-розовый зимний рассвет – спасаться от слез и острой боли в сердце. Неужели бабочка прилетит за нею в этом году? Неужели этот Новый Год станет для нее последним? Так рано... Маме хоть в двадцать семь лет прилетела, а к бабушке – в возрасте уже за тридцать... Юна нервно дергает то ногой, то рукой – ей все чудятся игольчато-острые прикосновения хоботка. Спина чешется, будто от чужого взгляда, кажется, оглянись только – и увидишь большую белую бабочку... Юна оглядывается, но вокруг только снег. Зимой даже этот, самый нищий городской квартал выглядит благороднее. Белый покров прячет уродство жмущихся друг к другу бедных хижин, свежевыпавший снег не успел пожелтеть-почернеть – обитатели домов еще крепко спят.
Юна ставит новенькие ботинки у полузанесенной снегом двери, надеясь, что не ошиблась с размером ноги. Роняет в правый золотую монетку, изо всех сил колотит в дверь. Дождавшись тяжелых шагов и недовольного окрика «Кто там?!», бросается бежать, ныряет за угол. Она предпочитает подбрасывать подарки тайно – что это за подарок, за который требуют платы, пусть даже только благодарностью?
Но сегодня ей предстоит подбросить самый необычный подарок в своей жизни. И дай Творец, чтобы его приняли!
2
– Подар-ррочек... – сквозь зубы прошипел Риакрран ар’Мхари Алкадана, адмирал Небесного Флота, последний из василисков, ходячее проклятие мира сего.
Подарочек лежал на кровати, обернутый в ярко-розовую бумагу, перевязанный лиловой лентой с пышным бантом, щедро присыпанный сверху конфетти. Издевка, вне сомнений – даже гостеприимные хозяева этого дома, с ног до головы обросшие рюшами, кружавчиками и бантами, не могли додуматься подольстится к нему с помощью розовой коробки, усыпанной конфетти! Что там может быть? Окровавленная голова его секретаря, магическая ловушка, взрывное устройство?
Внутри коробки, как часовой механизм бомбы, быстро-быстро стучало чье-то сердце.
Адмирал подошел ближе, брезгливо, кончиками пальцев поднял с кровати лежащую рядом открытку. С плотной розовой бумаги жизнерадостно улыбался череп в венке из шишек и еловых веток. «С Новым Годом!» – гласила затейливая каллиграфическая надпись.
Из коробки вырвался тонкий столб синего огня, пропалил бант, ударил в полок. В дырку деловито ввинтилась маленькая изумрудная головка, покрутилась, янтарные глазки с тонкими вертикальными росчерками зрачков отразили застывшего с открытым ртом адмирала и дракончик с удвоенной прытью закарабкался из дыры.
Риакрран ар’Мхари зачарованно шагнул вперед, протянул ладонь – и в палец тут же вцепились игольчато-острые клычки. Дракончик заурчал, жадно слизывая кровь, но адмирал даже не отдернул руку. На потолке расцветал огненный цветок, капал вниз искрами. Чешуйки сверкали, как драгоценные каменья. Откуда он взялся? За последние полсотни лет драконов видели только дважды, одного удалось убить. Считалось – последнего в мире.
Палец адмирала грыз последний враг человечества, которому удалось выжить.
«Как и мне» – подумал адмирал, жестом приканчивая начинающийся пожар. На потолке осталось обугленное черное пятно. Дракон жадно облизывался. Янтарные глазки смотрели на Риакррана недоверчиво, но с надеждой: «Ты ведь меня не обидишь?» Драконы обладают памятью крови. Вспоминает ли этот малыш, глядя на адмирала, беспощадные битвы с похожими двуногими существами, гибель родных и любимых, отчаяние смерти? Или той же наследственной памятью узнал в Риакрране иную, гораздо более дружественную расу?
Адмирал аккуратно погладил когтистой рукой крохотную головку. Темно-зеленая, прозрачная и твердая, как изумруд, чешуя, так непохожая на серые плоские чешуйки его кожи, хоть строение их абсолютно одинаково.
– Ты откуда здесь взялся? – спросил больше самого себя, чем дракона и даже выругался от внезапного озарения.
Лес опять разбуянился. С лета черная игольница зацвела, да никто тревоги не поднял, успели забыть за полвека, что это значит. Осенью стали пропадать люди. Тогда-то и отправили запрос в столицу. Там не спешили – зимой Лес теряет силы, засыпает, до весны дело подождет.
Но ударили морозы, а дубы-великаны выстрелили весенней зеленью, сквозь снег с невиданной скоростью начали пробиваться молодые побеги, Лес медленно, но неостановимо пополз к городу. Жители ударились в панику. Совет Магов предложил съездить Риакррану, как главному знатоку Зеленой Души. Василиск отказываться не стал – в конце-концов, если городок ему не понравится, а местные людишки будут слишком раздражать, всегда можно развести руками – мол, маги не боги, им тоже свойственно ошибаться.
Драконыш. Лес охранял едва вылупившегося драконыша – без материнского тепла яйцо могло спать несколько десятилетий, но когда запас энергии внутри окончательно иссякал, детеныш просыпался и начинал рваться наружу, не доросший, прозрачно-чешуйчатый и очень слабый. Кто-то нашел его, кто-то, кто смог отбиться от Леса. Забрал в город. И... подбросил Риакррану.
Вопрос – зачем?
Обмануть, запутать? Дракон – для отвода глаз, а на самом деле с Лесом происходит нечто другое?
Дракоша тонко, но очень требовательно зарычал. Беспомощная кроха, которую Риакрран мог раздавить одним движением каблука, смотрела на адмирала хоть и опасливо, но так свысока и презрительно, как его гигантские пращуры когда-то созерцали мелких двуногих созданий, вооруженных железными зубочистками.
«Барашка принес? Где моя пища, ничтожный смертный?»
– И что мне с тобой делать? – адмирала пробрало на смешок, когда он представил, как отреагирует король и Совет Магов на известие, что злокозненный ар’Мхари завел комнатную зверушку – дракона!
Поселить в своем столичном особняке, где в последние годы он бывал куда чаще, чем в родовом поместье... Слухи поползут, прежде чем драконыш перестанет помещаться в доме. Придет торжественная делегация с требованием умертвить чудовище, пока оно не стало слишком огромно. Риакрран, разумеется, откажется. Повздыхав, проведя несколько тайных совещаний, Совет Магов сочтет дракона достойным поводом умертвить заодно и василиска. Ведь для чего нужно чудовищу еще одно чудовище, если не для свержения законной власти, или прочих злодеяний?
И начнется война...
Не этого ли он хотел?
Риакрран качнул головой. Новое сражение один на один со всем миром – нет. Устал. Перегорели азарт и ненависть юности. К тому же с годами он понял, что делать больно одним влиятельным людям можно гораздо эффективнее, если заручиться поддержкой других влиятельных людей. До тех, других, очередь позже доберется. И среди относительного затишья можно уделить время другим занятиям, не менее увлекательным, чем месть – науке, например.
А вот из его родового поместья ни у лишних слухов, ни у их излишне пронырливых разносчиков шансов выбраться живыми – ни малейших. К счастью, остались еще в этом мире места, не замаранные людским присутствием. Драконышу будет простор для роста, а тем временем Риакрран успеет слегка изменить общественное мнение относительно крылатых ящеров, заразить молодых магов мечтой о великой и мудрой расе, уничтоженной не иначе, как по недоразумению...
Драконыш недовольно фыркнул, обжегши облачком колючих искр адмиралову руку и Риакрран опомнился. О чем он думает? Выдрессировать дракона? Это как? Сидеть безвылазно в поместье, играя роль любящей мамочки? В процессе дрессуры получить случайно, не со зла, но спаленный к демонам родной замок? Спустить все имущество на прокорм домашнего питомца? Убедить крылатую тварь, одержимую болью прежних поколений, не жрать людей, или хотя бы делать это тайно?
– Нет-нет, – сказал поспешно адмирал, отступая вглубь комнаты. – Иди-ка ты, малыш... откуда пришел. Ну? Я кому говорю?
Дракон захлопал крыльями, перелетая Риакррану на плечо, ткнулся носом в ухо, шумно нюхая, и, видимо, уловив что-то родное, ящериное в запахе, свернулся вокруг адмираловой шеи причудливым ожерельем. У самого горла Риакррана заполошно стучало крохотное сердце.
– Пошел вон, – повторил адмирал неуверенно, оглядываясь в поисках бывшего владельца подкидыша. Спальня, разумеется, была пуста.
Выкинуть просто на улицу?
Не выживет. Найдут – убьют.
В Лес поглубже?
Во-первых, его кто-то оттуда уже стащил, стащит и второй раз. Во-вторых, Лес, конечно, разумен, но так... весьма относительно разумен. Защищать мелкого от людей сообразит, мяса ему на убивать – вряд ли. А сейчас еще и зима, холодно, Зеленая Душа слабеет... В-третьих, даже если драконыш выживет, однажды он сунется в мир за пределами Леса. Погибнут люди, погибнет и он.
А не все равно ли?
Адмирал грубо содрал драконыша с шеи, да так и замер.
Последний в роду, истребленном людьми. Мелкий, беззащитный, ребенок. Враг всему человечеству. Чешуйчатая башка высовывается из захвата чешуйчатого кулака. Испуганный и одновременно отчаянно-дерзкий взгляд.
– А чтоб ты здох!
Адмирал не мог выбросить дракона. Просто не мог. Анонимный даритель, чем бы Риакрран ему не насолил, был воистину подл, хитер и коварен необычайно.
Но жить ему оставалось недолго, поклялся Риакрран, бросаясь тушить тлеющую кровать.
3
– Несчастье пришло в наш город... – сказала госпожа губернаторша и непонятно было, что она подразумевает: то ли наступление Леса, то ли приезд ар’Мхари Алкадана. Но ее серые близорукие глазки смотрели на Юну с таким выражением, будто случившееся – личная Юнина провинность.
Они сидели в бело-розовом будуаре губернаторши, между ними на чайном столике, среди фарфоровых чашечек и серебряного чайничка, как драгоценный предмет сервиза, стояли туфельки. Юна исподволь, краем глаза, любовалась собственной работой. Расшитые шелком – красным, коричневым, желтым, черным, голубым – в мелкий восточный узор, кожаный бант на носке – с тем же узором, в его сердцевине – свернутые из тончайшей золотой фольги розы.
– Вечером прием, – добавила губернаторша требовательно, намекающе. – И вы должны будете с этим что-то сделать!
– С чем?
Укоризненный вздох.
– Сегодня вечером самое важное светское событие в нашем городе – мой прием! И на нем, разумеется, будет присутствовать наш гость, адмирал Алкадана!
– Но что же я могу с этим поделать? – изумилась Юна.
Губернаторша выпрямилась во весь свой небольшой рост:
– Мы не можем ударить в грязь лицом перед столь важным гостем! И... перед другими гостями... то есть, экхм... адмирал известен своим... крутым нравом и непредсказуемостью...
– Мерзким характером и любовью причинять людям боль, вы хотите сказать.
У губернаторши начал дергаться в нервном тике левый глаз.
– Я хочу, чтобы этот прием прошел безупречно! – отрезала она. – И ты за это в ответе!
– Но, позвольте, каким образом?
– Ну-ну, передо мною-то ты можешь не прикидываться. Мы обе знаем, что ты обладаешь необычайными способностями! – заявила губернаторша убежденно и подошла к двери, таким образом ставя на сказанном жирную точку – давая понять, что аудиенция закончена.
– Итак, до вечера!
Юне захотелось грязно выругаться ей вслед, теми словами, за которые отец бил по губам. «Необычайные способности!» Если уж госпожа Васкор вбила что-то себе в голову – переубедить ее невозможно. А относительно Юны губернаторше было угодно решить, что дочь башмачника умеет колдовать.
Хотя в глубине души, несмотря ни на что, Юна хранила искреннюю благодарность этой даме.
Отец всегда мечтал о сыне, чтобы передать ему тайны мастерства, да когда и вторая жена родила дочь, с горя начал учить Юну. Девочке скучно было папино грубое ремесло, отец шил неуклюжие, но добротные башмаки таким же, как и он ремесленникам и мелким купцам, изредка – праздничные туфельки небогатым мещаночкам, сколь ноские, столь же и некрасивые. Из остатков материи Юна пыталась сотворить что-то свое и однажды, спустя несколько месяцев работы гордо показала отцу туфельки – зеленые, как трава, на высоких тонких каблучках, на пряжке одной из них сидел изящный тряпичный кузнечик, на другой – вились деревянные веточки с розовыми бутонами. «Туфельки лесной феи» – назвала их Юна. Отец повздыхал, поцокал языком да и отнес в лавку с дорогими тканями по-соседству, куда порою заглядывали и знатные дамы. Через неделю в мастерскую отца пожаловала сама госпожа губернаторша с просьбой сделать такие же, только на размер меньше. Юна чем-то приглянулась госпоже Васкор – губернаторша говорила очень ласково, заплатила щедро и вскоре прислала еще один заказ.
Жена губернатора в их городке слыла законодательницей мод. Все дамы тут же захотели себе туфельки от того же мастера, к ним с отцом выстроилась очередь. «Такое же точно» Юна никогда не шила, каждая пара ее туфелек была непохожа на все остальные. Она даже придумывала каждой свое название, свою историю... Вот только одна беда – суеверная губернаторша зачем-то пустила слух, что туфельки-то непростые. Удачу приносят, еще что-то... Теперь у Юны хотели купить нечто большее, чем просто обувь. Молодые девушки, заливаясь румянцем, шептали ей на ушко имена кавалеров. Почтенные матроны жаловались на радикулит. Графиня Томана желала всегда выигрывать в карты. Юна много раз пыталась объяснить, что колдовать не умеет, но ей никто не верил. Люди всегда считали мавок ведьмами. Проклятая раса...
Горше всего было, когда к Юне пришла госпожа Далак с просьбой сшить туфельки для ее умирающей дочери. Юна ушла в Лес и бродила там до ночи. Вернулась с пригоршней каких-то ягод, вручила безутешной матери вместе с туфельками красный, неприятно пахнущий отвар. Девочка пошла на поправку. Кто знает, Лес ли спас дитя – Юна разговаривала с ним, просила, пока ее не вывело к кусту, усыпанному спелыми алыми ягодами. Когда варила вонючее зелье – вовсе не была уверена, что это лекарство, а не отрава, которая убьет ребенка еще быстрей и мучительней. Самые страшные несколько дней в жизни, не считая тех, в которые не стало мамы...
С отчаяния Юна скупала у знакомого торговца все книги по магии. К сожалению, настоящие маги хранят секреты волшебства, как драконы когда-то охраняли сокровища, и книги эти, по большей части, пишутся какими-то проходимцами, мошенниками и просто сумасшедшими. Даже Юна с ее малой каплей волшебства – умение разговаривать с Лесом, не более – могла понять, как выдуманы и далеки от настоящего чародейства все описанные ритуалы и заклятия.
4
Выйдя из будуара губернаторши, Юна никак не могла заставить себя покинуть дом. Взбежала на цыпочках на третий этаж, где адмиралу выделили покои, стояла, напряженно прислушиваясь. Она не раз бывала в особняке губернаторской четы, неплохо знала расположение комнат, а горничная Лия охотно разболтала, куда поселили гостя. Интересно, нашел он подкидыша, или нет еще? Даже выйдя на улицу, Юна не могла заставить себя уйти, кружила под домом. Окна адмираловых покоев были плотно завешены темными бархатными шторами, в особняке царила тишина.
Быть может, ей удастся в последний раз увидеть дракона во время бала, выскользнуть из зала незаметно, пока адмирал будет веселиться... Малыш наверняка потрясен первым в жизни предательством. Но что Юне оставалось делать? Она прятала дракончика, которого назвала Изумруд, даже от родных – пока он не научился дышать огнем, это было легко. Но он быстро увеличивался в размерах, начал плеваться огнем, несколько раз Юна чудом успела потушить начинающийся пожар, семья уже насторожилась. Незавидная судьба ждет этого малыша, если общественность узнает о его существовании. Даже спустя сотню лет после окончания войны люди продолжают ненавидеть драконов. Но Алкадана – не человек. Василиски в родстве с драконами и когда-то воевали на их стороне. И возможностей по охране дракона у него несравнимо больше Юниных.
Тревога в душе все не хотела умолкнуть. Даже если адмирал примет решение заботиться о подкидыше, каким он его воспитает? Огромный огнедышащий ящер – подходящий питомец для монстра. В качестве оружия. Юна голову себе сломала с тех пор, как узнала о приезде Алкадана, но другого выхода так и не нашла. И зачем только Лес выбрал ее?
Этой осенью в Лесу творилось странное, ходили слухи о пропаже людей. Отец запрещал Юне гулять там, она не слушалась, конечно. Лес был другом, даже колючки отгибались в сторону, когда Юна протискивалась через заросли, птицы не боялись садиться на руки, стоило зайти слишком вглубь, заблудиться – и верная тропа сама ложилась под ноги, ночами Юне снилось, как текут соки по древесным жилам, как жадно пьют солнце листья, как плетут зяблики гнезда в ее волосах-ветвях и кричат молодые птенцы... Мамина, мавочья кровь давала о себе знать.
Но однажды, последним солнечным днем дождливого ноября на самую опушку забредшая Юна оглянулась – и там, где только что меж деревьев виднелись вдалеке первые дома города, обнаружила плотную, колючую стену кустарника. Испугалась до смерти, бросилась первой подвернувшейся тропою – и поняла, что она исчезает сразу за спиной, стоит сделать шаг – чаща смыкается позади, тычется ветками в спину, будто гонит вперед.
Ее привели на небольшую поляну, в центре которой, в гнезде из вывороченной земли и сплетшихся веток, весенне-зеленых, лежала крохотная крылатая ящерка, абсолютно прозрачная – видно было заполненные пылающей кровью сосуды, бьющееся сердце. Густой изумрудный окрас дракон начал набирать позже. Первые дни его жизни Юна носила малыша за шиворотом, у кожи – он постоянно дрожал от холода. Кусал ее пальцы и жадно слизывал кровь. От молока, презрительно фыркая, отказался, на кусочки мяса набросился с большим аппетитом. Однажды Юна обнаружила его заползшим в камин, прямо в огонь – он по-кошачьи мурчал от наслаждения.
И этот самый лучший подарок, который Юна когда-либо получала на Новый Год, пришлось отдать другому...
***
– Ну что?! Она не передумала?! Как там?! – встретили девушку градом вопросов сестры и мачеха. В доме кипели лихорадочные приготовления. Все разбросано – платья, чулки, ленты валяются на стульях, сползают на пол, сестры, служанка и даже заразившаяся общим настроением кошка бегают из комнаты в комнату, причитают, ругаются, вертятся перед зеркалом, мачеха кричит на всех, заламывает руки, отец сбежал куда-то... Ко всем Юниным тревогам добавился еще и бал. Домашние за пол-года начали доставать ее требованиями заполучить для их семейства приглашение на знаменитый новогодний бал губернаторской четы.
– Весь город там будет! – кричала мачеха. – Весь! Не только графья да бароны! Почему мы не можем? Губернаторша тебя любит! Попроси ее! Ты должна позаботиться о своей семье!
Действительно на губернаторский бал приглашалось не только дворянство, но и духовенство, чиновники, богатейшие купцы со всей провинции, известные писатели, музыканты, художники, любимый доктор губернаторши... Отца тоже можно было причислить к купцам – за последние годы они разбогатели, смогли нанять нескольких подмастерьев, которые выполняли самую тяжелую работу, переехали в просторный дом... Но до богатейших торговцев провинции им ох как далеко. Образование и манеры их семейки тоже мало соответствуют требованиям высшего света. Что же за радость выставлять себя на посмешище? Но сестры и мачеха мечтали об этом бале, как о чуде, как о билете в иную, лучшую жизнь. Юна не знала, почему они решили, что одним своим появлением в обществе сестры покорят сердце какого-то влиятельного богача, желательно из графьев, но и просто богач тоже сойдет.
Да дочерей башмачника наверняка даже на танец постесняются пригласить! Будут потом Юне в плечо рыдать, дурищи, о разбитых надеждах.
Или ругать ту же Юну, что не помогла. Вот до чего дошло! Даже в родном доме Юну считают колдуньей.
А виновата во всем ее внешность. Сложно доказать, что ты обычный человек, ничем от других не отличный, когда на твоем лице эти чудовищные, абсолютно нечеловеческие глаза. Круглые, в пол-лица, огромная, почти закрывающая весь белок радужка, ярко-зеленая с прожилками синевы. Некоторые находили Юнино лицо красивым, большинство – просто жутковатым. Мамино наследие...
Их раса почти вымерла, Юна никогда не встречала никого, подобного себе, не слышала о таких. Сотни лет назад, рассказывала мама, мавки действительно обладали магией, никогда не старели, жили в лесах и на берегах морей в мире и гармонии с природой... Но когда разразилась Зеленая Война, они перешли на сторону людей. И тогда Лес проклял своих дочерей, лишил их магии. Где-то далеко-далеко, в глубинах Леса, куда не ступала нога человеческая, стоит огромное, до неба, дерево. В дереве том – дупло, в дупле – гнездо, в гнезде – белые коконы. Каждый год из кокона вылупляется одна бабочка и летит в большой мир за пределами леса – искать дочерей предательниц. Каждый год в королевстве умирает одна мавка, у которой белая бабочка выпивает душу... И скоро вся мавочья раса навек исчезнет с лица земли.
Белая бабочка прилетела к маме, когда Юне было семь лет.
5
– Юна, помоги мне затянуть корсет! Юна, где мои шпильки? Юна, почему ты еще не одета?! – кричала мачеха, то и дело забегая в мастерскую.
– Стойте! Где вы взяли этот кулон?
На толстой шее мачехи поблескивал рубин в виде сердца.
– Это же подарок госпожи губернаторши! Вы копались в моих вещах?
Нинель уперла руки в бока, подбоченилась.
– Да. Я взяла его на время бала, – не терпящим возражений тоном.
– Извините, но ее милость подарила этот кулон мне, а не вам, и она будет очень огорчена, если не увидит его на мне. Я не могу ее так оскорбить.
– Скажешь, что подарила его мне!
– Подарки нельзя передаривать. Это неуважение.
Мачеха заколебалась. Со злостью сорвала цепочку с шеи, швырнула Юне в лицо:
– На, подавись! – и выбежала из мастерской со слезами на глазах.
Юне стало и неловко, и противно. Не то, чтоб ей было жалко безделушки, но губернаторша действительно может обидеться. А во-вторых, это дело принципа. Мачеха претендовала на абсолютное право распоряжаться всем домашним имуществом, Юна считала, что раз уж благосостояние их семьи – во многом личная Юнина заслуга, то половина заработанных денег принадлежит только ей, ей и решать, как их тратить. Мачеха – транжира, дай ей волю – все спустит на наряды и какие-то безделушки, а Юна понимает, что надобно расширять их дело, нанимать новых подмастерьев, закупать качественные материалы... К тому же у Юны есть мечта – накопить денег, чтобы поступить в Королевскую Академию Естественных Наук, а там, глядишь, и в ученицы какому-то магу удастся пристроиться... А еще Нинель ненавидит, когда Юна дарит ботинки нищим, считает это сумасшедшей расточительностью... Каждый день в доме кипят войны. Сестры становятся на сторону мачехи, отец предпочитает сбегать от скандалов, а когда нечаянно попадает в эпицентр – мямлит что-то невнятное вроде «Юна, не обижай маму...» С каждым годом он выглядит все более жалко, все реже бывает в мастерской, все чаще – в кабаках с приятелями и возвращается домой, шатаясь, благоухая перегаром...
И будучи этому домашнему кошмару очевидцами, люди продолжают считать Юну колдуньей!
«Сбежать бы отсюда далеко-далеко...» – в который раз мечтает Юна. – «От отца, от мачехи, от проклятой мавочьей судьбы...»
Часы подбираются к восьми. Пора одеваться на бал. В гостиной мачеха, все еще в слезах, натягивает сшитые Юной туфельки. Темно-бордовые, из добротной лакированной кожи, украшенные пышными бантами... уродливые. Такие уж получились, Юна не нашла в себе сил сделать для этой женщины красивые. Даже для сестер, с которыми тоже часто ссорилась и враждовала, расстаралась: для старшей серебристые, с голубыми васильками в хрустальных каплях росы, для младшей нежно-розовые с лентами и золотой вышивкой, обе пары – загляденье!
И даже не сказать, чтобы Нинель была как-то особенно зла. Конечно, к родной дочери она всегда относилась ласковей, но домашние хлопоты между дочкой и падчерицей распределяла примерно поровну, а сама убегала сплетничать с кумушками-соседками, либо дрыхла дни напролет, не прикасаясь к хозяйству и пальцем. В детстве Юна не пыталась с ней спорить, просто держалась поодаль и почти не разговаривала – ни с кем, ощущая себя лазутчиком во вражеском стане. В день, когда эта толстая женщина переступила порог их дома, он перестал быть родным, все вещи поменяли места, названная сестра отняла любимые игрушки и карандаши, и даже отец стал чужим... Запах, интонации голоса, тяжелую походку – все возненавидела Юна в мачехе в тот же миг, когда ее увидела, и спустя года не смогла простить отца. Как он мог, после изящной и легконогой, как сверчок, мамы, выбрать вот это, тем самым сравняв огромноглазую мавку и жирный, глупый кисель?
Шли годы, Юна, гордая принесенными в дом деньгами, начала громко заявлять о своих правах и отвоевывать власть. Скандалы вспыхивали каждый день.
6
– Ты думаешь, это прилично? – спросила старшая сестра, кивая на отражение Юны.
Девушка, пожав плечами, крутнулась перед зеркалом так, чтобы многослойные юбки из серого газа красиво разлетелись, показав ножки, обвитые шипастыми ветвями черной игольницы вместо ремешков. На шипы Юна додумалась насадить красные ягодки арги, будто капельки крови, алый сок попятнал ступни.
– Я знаю, что выглядит странно. Но это самые мои любимые туфельки, а их никто не купит. Они тоже заслуживают постучать по бальному паркету...
– А какая в них магия?
– Не знаю. Наверное, какая-то темная...
«Я не человек» – то ли с горечью, то ли с радостью в который раз подумала Юна, рассматриватия себя. Треугольное лицо с огромными застывшими глазами, почти карикатурно длинная шея, похожая на белый стебель, согнувшийся под тяжестью цветка-головы. Волосы тонкие, как паутина, каштановые с медным отливом, сниспадают по спине густой вьющейся гривой. Неправдопдобно-хрупкие пальцы, в мозолях и ранках от занятий недевичьим ремеслом. Корсет почти болтается на ребрах, слишком широкий для Юниной талии. Утопить бы его в кружевный оборках, сменить серый цвет на более яркий... Но Юна будто нарочно выбрала наряд, каждой деталью подчеркивающий ее нечеловеность и теперь молча ужасалась.
Нинель била отца полотенцем:
– Ты пил? Я слышу – пил, пил, скотина! Вот я тебе! Вот, получай! Как теперь в таком виде перед такими господами... У-ууу!
– Из-за папы не поедем на бал? – спросила младшенькая, быстро-быстро моргая, будто готовясь зареветь. Вообще-то тринадцать лет – слишком рано для появления девушки в свете, но все прекрасно понимали, что, возможно, это их единственный в жизни выезд в высшее общество, поэтому никто не стал лишать Лиру такого удовольствия. Белокурая, пухленькая, вся в бледно-розовом, она казалась сбежавшим с новогодней открытки ангелочком.
– Поедем даже без папы! – свирепо сказала старшая. Голубой корсет, украшенный шелковыми бантами, грозит треснуть на груди, мощные кулаки в кружевных тоненьких перчатках угрожающе рассекают воздух, ярко-алые губы поджаты. Юна вовремя отняла у нее свеклу, которой сестра собиралась щедро измазать уста и щеки, взамен торжественно подарив коробочку карминной помады. Нила умудрилась за один раз вымазать всю коробочку, измазюкав и щеки, и шею, и уши по принципу «чем больше, тем лучше». Юне так и не удалось убедить ее хоть немного стереть румянец, Нила осталась в убеждении, что бледнокожий задохлик Юна ей завидует.
Наконец за ними приехал извозчик, старый папин приятель, тут же начал громко изумляться, что вот когда-то жили по-соседству, курили трубку вечерком на крылечке, а теперь он везет их, как настоящих господ, на бал у самого губернатора... Не замолвите ли там, среди знатных, словечко за бедного соседа? Мачеха с Нилой смешно важничали, говорили нарочно неохотно, жеманно, подчернуто не глядя даже на старого знакомого: «Да-а, личное приглашение госпожи губернаторши... Она очень ценит наше общество, знаете ли...»
– Эти люди должны знать свое место. Видали, как я с ним? Ишь, ты словечко! Приятель он нам, ишь ты, с кем себя сравнивает! – ворчала Нинель негромко, когда все уже уселись.
– Он хороший мужик, не трогай! – возмутился отец. – Всегда поможет, а из твоих этих знатных кто выручит, когда беда придет?
– На чарку когда не хватает, выручит! Хороший мужик! Лапоть необтесанный! Это он тебя подпоил?! – завопила новоявленная приятельница губернаторши и едва не вцепилась отцу в физиономию.
– Вы носы-то не задирайте, – не утерпела Юна. – Извозчики – это как раз ваш круг, а на балу вы будете посмещищем, готовьтесь. Хотя бы тихо себя ведите, незаметно.
– Ха! Чего это я должна тихо? Это над тобой они смеются, а что – ты им не ровня! Посмотри на свои руки! Прислуга, башмачница, ха-ха! А мы с Нилочкой госпожи, наши ручки белые, чистые, ремеслом не запятнаны, на коленях не корячимся, ноги всяким покупателям измеряя!
Да мне, если уж по-правде говорить, стыдно появляться перед губернаторшей в твоем обществе... Это же дочек скомпрометирует, сестры башмачницы...
– И дочери башмачника! – рыкнул отец. Он редко злился, но сейчас аж покраснел от гнева. – Я горжусь своим ремеслом, и дочкой горжусь!
– Не забывайте, что это роскошное платье куплено для вас на мои деньги, а вы пришли в дом отца с одной ржавой сковородкой, нахлебница и бездельница, – добавила Юна.
– Прекрати. Она все-таки твоя мать, – велел отец.
– Эта хрю-хрю мне не мать. И сегодняшняя ночь покажет ей, кто она в глазах господ... Впрочем, она так тупа, что, когда над ней будут смеяться, ей, чего доброго, покажется, что ей аплодируют...
– Ты слышишь, что она говорит?! Ты слышишь, как она меня оскорбляет?! Заткни рот своей уродине! – взвыла Нинель.
– Не обижай маму! – Нила больно ущипнула Юну за руку.
– Юна, не смей! Извинись немедленно!
– Извиняюсь, отец, за свою глупость! И зачем я только выпросила у губернаторши это приглашение? Больше никогда!
– Эй, не ссорьтесь там! Мы прибыли! – крикнул извозчик.
