Текст книги "Резинки"

Автор книги: Ален Роб-Грийе

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 14 страниц)

– Отцепись от него, – говорит патрон.

– И хромает утром, – договаривает пьяница с неожиданной серьезностью.

– Я же тебе сказал, отцепись от него.

– Но я же не делаю ничего плохого; я загадываю загадку.

Патрон протирает тряпкой стол.

– Ты нас достал со своими загадками.

Валлас уходит. Из кафе его выгоняет не столько определенное дело, сколько этот балагур со своими загадками.

Он лучше походит, несмотря на холод и ночь, несмотря на свою усталость. Он хочет свести воедино несколько деталей, собранных им то там, то сям на протяжении дня. Проходя мимо садовой калитки, он поднимает глаза на особняк, теперь уже безлюдный. На другой стороне улицы освещено окно мадам Бакс.

– Эй! Не подождешь меня? Эй? Приятель!

За ним идет пьяница.

– Эй, ты! Эй!

Валлас ускоряет шаг.

– Подожди немножко! Эй!

Веселый голос постепенно отдаляется.

– Эй, там, не спеши так!.. Эй!.. Не так быстро!.. Эй!.. Эй!.. Эй!..

2

Восемь толстых коротких пальцев трутся и трутся мягко друг о друга, четыре правых наружной стороной о тыльную сторону четырех левых.

Большой палец левой руки ласкает ноготь правого, сначала потихоньку, затем все с большим нажимом. Другие пальцы изменяют положение, верх четырех левых начинает сильно тереть низ четырех правых. Они сцепляются, переплетаются, сгибаются; движение убыстряется, усложняется, мало-помалу утрачивает свою правильность, вскоре становится столь беспорядочным, что уже нельзя ничего различить в копошении фаланг и ладоней.

– Войдите, – говорит Лоран.

Он кладет руки, широко растопырив пальцы, ладонями на стол. Это дежурный, который приносит письмо.

– Господин комиссар, это подсунули под дверь дежурки. Тут написано «Очень срочно» и «Лично в руки».

Лоран берет желтый конверт, который протягивает ему вошедший. Сделанная карандашом надпись едва читается: «Господину главному комиссару. Лично. Очень срочно».

– Консьерж не заметил, кто принес письмо?

– Он не мог, господин комиссар; он нашел его под дверью. Оно лежало там уже, может, с четверть часа или больше.

– Хорошо, благодарю вас.

Как только дежурный вышел, Лоран ощупывает конверт. Похоже, в нем лежит довольно плотная открытка. Он подносит его к электрической лампе, чтобы посмотреть на свет. Вроде ничего такого. Он решает вскрыть его разрезным ножом.

Это почтовая открытка с видом маленького домика под стиль Людовика XIII, на углу длинной и мрачной окраинной улицы и очень широкого проспекта, вероятно, на берегу какого-то канала. На обратной стороне все тем же карандашом написана одна-единственная фраза: «Встреча сегодня вечером в половине восьмого». Почерк женский. Подписи нет.

В полиции каждый день получают послания такого рода – анонимные письма, оскорбления, угрозы, доносы – чаще всего очень путаные, отправляемые главным образом неграмотными людьми или сумасшедшими. Текст открытки отличается лаконичностью и точностью. Место встречи не указано; должно быть, это пересечение улиц, показанное на фотографии, – во всяком случае, можно сделать такое предположение. Если Лоран узнает место, то он, возможно, пошлет туда одного или двух агентов, в указанный час; но не стоит поднимать переполох, чтобы в конце концов – в лучшем случае – задержать какое-нибудь рыболовное судно, которое выгрузит пять кило контрабандного нюхательного табака.

Надо еще быть уверенным, что это мелкое правонарушение будет зарегистрировано инспектором, которому предстоит его раскрыть. Главному комиссару прекрасно известно, что большая часть мелких спекуляций пользуется покровительством агентов, которые довольствуются тем, что получают с них свою скромную долю.

Лишь в отношении тяжких нарушений закона от них требуется полная бескомпромиссность. На другом конце шкалы преступлений, можно лишь гадать, как бы они повели себя… если, к примеру, какая-нибудь политическая организация вроде той, что описал Валлас, потребовала от них их… К счастью, так вопрос не стоит.

Комиссар берет трубку и просит соединить его со столицей. Для очистки совести. Только столичные службы могут дать эту справку – если там успели сделать вскрытие.

Его быстро соединяют, но неоднократно переадресовывают с места на место, и ему так и не удается выйти на компетентного человека. Начальник отдела, который подписал письмо, предписывающее передать тело, направляет его в отдел судебно-медицинской экспертизы, где, похоже, никто не в курсе. Соединяясь по очереди то с одним, то с другим, он в конце концов выходит на кабинет префекта, где кто-то – он не знает в точности, кто – соглашается выслушать его вопрос: «С какого расстояния была выпущена пуля, от которой погиб Даниэль Дюпон?»

«Минутку, не вешайте трубку, пожалуйста».

Лишь после долгой паузы, прерываемой различными шумами, он получает свой ответ:

«Пуля калибра семь шестьдесят пять, выпущена спереди, примерно с четырех метров».

Ответ, который абсолютно ничего не доказывает, кроме того, что урок был хорошо усвоен.

Затем Лоран снова принимает Валласа.

Специальному агенту, похоже, нечего сказать. Он зашел сюда, словно не знал, куда ему больше идти. Он рассказывает о бегстве негоцианта Марша, о встрече с Жюаром, о посещении бывшей мадам Дюпон. Комиссар, как и всякий раз, когда он имеет дело с доктором, находит его поведение подозрительным. Что же касается бывшей супруги, всем было очевидно, что она ничего не знала. Валлас описывает странную витрину, сделанную владелицей писчебумажного магазина, и к великому удивлению Лорана вынимает из кармана открытку, только что принесенную ему дежурным.

Комиссар идет к столу, чтобы взять отправленный незнакомкой экземпляр. Это одна и та же карточка. Он дает Валласу прочитать написанную на обороте фразу.

3

Сцена происходит в городе в помпейском стиле – а если точнее, на прямоугольной площади, задний план которой занят храмом (или театром, или еще чем-нибудь в этом роде), а другие стороны – различными памятниками более мелких размеров, отделенными друг от друга дорогами, мощенными плитами. Валлас уже не помнит, откуда взялся этот образ. Он говорит – то посреди площади, то на ступеньках, на очень длинных ступеньках, с какими-то людьми, которых уже не отличает друг от друга, но которые поначалу были четко охарактеризованными и различимыми. У него самого вполне определенная роль, по всей видимости, первого плана, возможно, официального характера. Неожиданно воспоминание становится почти что пронзительным; в отрезок с секунду вся сцена исполняется необыкновенной насыщенностью. Но что за сцена? Он лишь успевает услышать себя самого говорящего:

– И давно это произошло?

Сразу же все исчезло, собрание, ступеньки, храм, прямоугольная паперть и ее памятники. Ничего подобного он никогда не видел.

На площади возникает милое лицо необыкновенно черноволосой молодой женщины – владелица писчебумажного магазина с улицы Виктора Гюго и отзвук ее гортанного смеха. Лицо, однако, серьезное.

Валлас и его мать дошли наконец до этого тупикового канала; на солнце низкие дома отражались своими старыми фасадами в зеленой воде. Они искали не родственницу: какого-тородственника, которого он, так сказать, и не знал. Он не увидел его – также – и на этот раз. Это был его отец. Как же он мог это забыть?

Валлас бредет по городу, наудачу. Ночь влажная и холодная. Небо весь день оставалось желтым, низким, туманным – снежным, – но снега не было, и теперь на город спустились ноябрьские туманы. В этом году зима быстро наступает.

Фонари по углам улиц очерчивают окружности рыжего света, которых хватает разве лишь на то, чтобы прохожий не затерялся. Переходя через улицу, надо быть очень внимательным, а то натолкнешься ногой на бордюр тротуара.

В кварталах, где побольше магазинов, чужак удивляется столь скудному освещению витрин. Наверное, не стоит особенно заботиться о клиентуре, если продаешь рис или хозяйственное мыло. В этом захолустье немногие торгуют безделушками.

Валлас заходит в загроможденный и запыленный магазин, который выглядит так, будто предназначен для складирования товаров, а не для продажи их в розницу. В глубине мужчина в фартуке сколачивает гвоздями ящик. Он прекращает стучать молотком, чтобы попытаться понять, какую же такую резинку хочет Валлас. В ходе объяснения он неоднократно кивает головой, словно ему отлично известно, о чем идет речь. Затем, не сказав ни слова, он направляется в другой конец лавки; чтобы достичь своей цели, ему приходится по пути передвинуть целую кучу всяких предметов. Он открывает и закрывает большое количество ящиков, минуту размышляет, встает на стремянку, снова начинает свои поиски – столь же безуспешно.

Он возвращается к своему клиенту: такого товара больше нет. У него с довоенных времен оставалась одна упаковка, еще недавно что-то было; должно быть, распродали все до последней резинки – если кто-нибудь не засунул ее куда-то в другое место: «Здесь столько всего, что ничего уже нельзя найти».

Валлас снова погружается в ночь.

Почему бы, с таким же успехом, не вернуться к уединенному особняку?

Как заметил главный комиссар, поведение доктора Жюара не было абсолютно ясным – хотя не очень понятно, в чем могла заключаться его тайная роль. Проходя через салон-библиотеку, маленький доктор внимательно оглядел Валласа, сделав вид, что не видит его через толстые стекла своих очков; ведь он прошел там только для того, чтобы его увидеть. И неоднократно в ходе разговора, который произошел между ними через полчаса, Валлас удивлялся тому, как Жюар выражал свои мысли: казалось, что он думал о чем-то другом, а иногда даже говорил о чем-то другом. «У него нечистая совесть», – уверяет Лоран.

Вполне возможно, что и негоциант Марша не такой сумасшедший, как кажется. В конечном итоге для него благоразумнее было найти себе убежище. Любопытно отметить, что доктор в своем рассказе не делает ни малейшего намека на присутствие Марша на Коринфской улице в момент прибытия раненого; напротив, он все время утверждал, что не нуждался ни в чьей помощи; тем не менее, как признает комиссар, Марша не мог сам выдумать все детали относительно кончины профессора. Если бы Жюару было известно, так или иначе, что Марша должны убить сегодня ночью, тогда ему и на самом деле было бы выгодно скрыть присутствие негоцианта в его клинике накануне вечером. Он не знает, что тот уже все рассказал полиции.

Таким образом, пневматичка, обнаруженная на почте до востребования, имеет-таки отношение к этому делу – Валлас был в этом убежден с самого начала. Это адресованный убийце вызов на второе – сегодняшнее – преступление, – которое должно (согласно этой версии) состояться в этом же городе. Выводы инспектора, отчет которого читал Валлас в кабинете Лорана, точны в следующем: существование двух сообщников в покушении на Даниэля Дюпона – получатель (Андре ВС) и еще какой-то персонаж, обозначенный в тексте письма инициалом Г. Вероятно, сегодня вечером первый будет действовать в одиночку. Наконец, Марша был прав и в своих опасениях, что засада будет поставлена задолго до предначертанного часа – это подтверждают слова «вся вторая половина дня», также присутствующие в пневматичке.

Остается почтовая карточка, тайком подсунутая под дверь дежурки консьержа в главном комиссариате. Весьма сомнительно, что сами заговорщики захотели предупредить полицию о месте и времени своего злодеяния. Их программа предусматривает взятие ответственности за преступление и придание ему по возможности самой широкой огласки (в министерстве внутренних дел и администрации Президента уже получили несколько посланий от главарей организации), однако в почтовой открытке содержится разоблачение, которое в состоянии провалить их план – если только теперь они не чувствуют себя столь могущественными, что уже никого не боятся. Так недалеко и до того, чтобы заподозрить в двурушничестве комиссара – что, с другой стороны, затруднительно.

Куда более правдоподобным будет допустить то, в чем Лоран, со своей стороны, обнаруживает полную уверенность: предупреждение исходит от самого Марша. Негоциант, покидая город, прибегнул к крайнему средству, чтобы убедить полицию в необходимости установления наблюдения за домом погибшего.

Подозрительное поведение маленького доктора, опасения негоцианта, разного рода аллюзии, содержащиеся в письме… Умозаключениям, которые можно сделать из таких улик, до достоверности далековато. Валласу это известно. В частности, он отдает себе отчет во влиянии, оказанном на него подброшенной в комиссариат открыткой – хотя эта открытка и не может, если подумать как следует, войти в цепь умопостроений. В общем, однако, ему не остается ничего другого, как пойти на эту встречу. Поскольку на настоящий момент нет никакой другой зацепки, он ничего не потеряет, если проверит эту. У него в кармане один из ключей от особняка – тот, что от маленькой застекленной двери, – который передала ему мадам Смит. Марша скрылся, оставив ему свободный путь: он сам сыграет роль негоцианта, чтобы посмотреть, не появится ли чудом кто-то, кто должен будет его убить. Он поздравляет себя с тем, что захватил свой пистолет.

– Действительно, мало ли что, – сказал с иронией в голосе Лоран.

Валлас подходит к садовой решетке.

Семь часов.

Окрест все черным-черно. Улица пустынна. Валлас спокойно открывает калитку.

Войдя, он ее снова осторожно прикрывает, но не до конца, так чтобы оставить след своего прохода.

Незачем привлекать своим шумом внимание какого-нибудь случившегося на бульваре запоздалого прохожего. Чтобы не скрипел гравий, Валлас идет по газону – который более удобен, чем кирпичный бордюр. Он обходит дом справа. В потемках видна только светлая дорожка между двумя полосками зелени и ровно подстриженные верхушки бересклета.

Деревянные ставни защищают теперь стекла маленькой двери. Ключ легко поворачивается в скважине. Валлас ловит себя на том, что действует как грабитель: вместо того чтобы широко открыть дверь, он проскальзывает внутрь через небольшую щель. Вынимает ключ и тихонько закрывает дверь.

В большом доме тихо.

Справа кухня, слева в глубине столовая. Валлас знает дорогу; свет ему не нужен. Тем не менее он зажигает карманный фонарик и продвигается с узким пучком света впереди. В коридоре черно-белая плитка – квадратами и ромбами. Серая ковровая дорожка с двумя полосами гранатового цвета по краям покрывает лестницу.

В святящемся кружке фонарика появляется небольшая картина, на вид довольно старинная. Кошмарная ночь. У подножия разрушенной башни, которую освещает зловещим светом молния, лежат два человека. На одном из них царское одеяние, рядом с ним, в траве, блестит золотая корона; второй – обычный мужлан. Молния сразила обоих.

Собравшись было повернуть дверную ручку, Валлас останавливает себя: если убийца уже занял свой пост за этой дверью, со стороны специального агента было бы глупо попасть в такую ловушку; раз уж он пришел на встречу, то должен играть в эту игру без всякого жульничества. Он сует руку в карман за оружием, когда вспоминает о втором пистолете, который таскает с собой с самого утра, – пистолете Даниэля Дюпона, который заклинило и который никак ему не поможет, если придется защищать жизнь. Важно не ошибиться.

По правде говоря, он ничем не рискует. Пистолет Дюпона в левом кармане его пальто: туда он его положил с самого начала и там же он оказался, когда его принесли из лаборатории. Так как он ни разу не брал в руки сразу два пистолета, перепутать их он не мог.

Для пущей уверенности он тотчас же рассматривает их при свете фонарика. Свой пистолет он узнает сразу. Он даже ничуть не боится попытаться выстрелить из пистолета погибшего – как раз из того, который заклинило. Он уже собирается положить его в карман, но вдруг думает, что больше незачем таскаться с этим тяжелым предметом. Тогда он входит в спальню и кладет пистолет на место, в ящик ночного столика, откуда, как он видел, взяла его сегодня утром старая служанка.

В кабинете Валлас нажимает на кнопку выключателя, который находится при входе, у косяка. В плафоне загорается одна лампочка. Перед своим отъездом из дома старая служанка закрыла все ставни; то есть с улицы света не будет видно.

Взяв пистолет в правую руку, Валлас производит досмотр комнаты. Ясно, никого нет. Все в полном порядке. Должно быть, мадам Смит подравняла книжные стопки, на неупорядоченность которых обращал внимание инспектор. Исчез белый лист бумаги, на котором профессор написал всего лишь три слова, убран в бювар или в ящик. Куб остекленного камня поставлен, как подобает, между чернильницей и блокнотом. Только стул немного отодвинут, словно бы кто-то собирался сесть.

Валлас встает за спинку стула и смотрит на дверь; хорошая позиция, чтобы поджидать прибытия сомнительного убийцы. Еще лучше погасить свет; тогда специальный агент увидит врага еще до того, как сам будет обнаружен.

Со своего наблюдательного пункта Валлас старательно отмечает, где что стоит. Он возвращается к двери, нажимает на выключатель и в темноте возвращается на свое место. Он проверяет свою позицию, положив руку на спинку стоящего перед ним стула.

4

Если следов убийцы никак не найти, значит, Даниэль Дюпон не был убит; невозможно дать связную версию его самоубийства… Лоран оживленнее потирает руки… А что если Дюпон не умер?

Главный комиссар вдруг понимает странности этого «ранения», невозможность предъявить «труп» полиции, уклончивые объяснения доктора Жюара. Дюпон не умер; надо было только об этом задуматься.

Мотивы всей этой истории еще не совсем прозрачны, но точка отправления следующая: Даниэль Дюпон не умер.

Лоран снимает трубку и набирает номер: 202-03.

– Алло, кафе «Союзники»?

«Да», – отвечает глухой, почти замогильный голос.

– Я бы хотел поговорить с мсье Валласом.

«Мсье Валласа нет», – произносит голос с отвращением.

– Вы не знаете, где он?

«Откуда я могу знать? – говорит голос. – Я ему не нянька».

– С вами говорят из Главного комиссариата полиции. У вас ведь есть клиент под фамилией Валлас?

«Да, я его зарегистрировал сегодня утром», – говорит голос.

– Дело не в этом. Я вас спрашиваю, находится ли этот господин в вашем заведении. Может, он поднялся в свою комнату?

«Сейчас пошлю посмотреть», – недовольно отвечает голос. Через минуту он добавляет, не скрывая удовлетворения: «Никого!»

– Ладно. Я бы хотел поговорить с патроном.

«Патрон это я», – говорит голос.

– А, так это вы! Это вы рассказали инспектору эту глупую историю о так называемом сыне профессора Дюпона?

«Я ничего не рассказывал», – протестует голос. «Я сказал, что иногда к стойке подходили молодые люди, что они были разного возраста – некоторые столь молоды, что вполне могли быть сыновьями этого Дюпона…»

– Вы говорили, что у него был сын?

«Да откуда я знаю, были ли у него сыновья! Этот господин не был моим клиентом, а даже если бы он и был им, не мое дело мешать ему строгать малышей всем местным потаскухам – извиняюсь за выражение, мсье». Голос неожиданно смягчается, делая усилие быть корректным: «Инспектор спросил, заходили ли ко мне молодые люди; я сказал, да. Если больше шестнадцати, это разрешено законом. Затем он намекнул, что у этого Дюпона мог быть сын; чтобы доставить ему удовольствие, я согласился, что вполне возможно, что тот, может, и заходил сюда раз-другой…»

– Ладно, мы вас вызовем. Но теперь думайте, что говорите; и постарайтесь быть повежливей. Мсье Валлас не сказал, когда вернется?

Молчание; тот повесил трубку. По лицу комиссара уже ползет угрожающая улыбка… когда наконец он слышит голос: «Он сказал только, что останется здесь на ночь».

– Спасибо. Я перезвоню.

Лоран вешает трубку. Он потирает руки. Как бы ему хотелось тотчас же поделиться своим открытием со специальным агентом. Он заранее радуется его недоверчивому удивлению, когда тот услышит на конце провода: «Дюпон не умер. Дюпон прячется у доктора Жюара».

5

– Машина внизу, – говорит Жюар.

Дюпон встает и сразу же идет. Он одет по-дорожному. Он смог просунуть только одну руку в рукава своего толстого пальто, которое доктор кое-как застегнул поверх раненой руки, висящей на перевязи. На нем фетровая шляпа с широкими полями, которая надвинута на самый лоб. Он даже согласился на черные очки, чтобы его никто не мог узнать; в клинике нашлась только пара медицинских очков, одно стекло очень темное, а другое намного светлее – что придает профессору комичный вид предателя из мелодрамы.

Поскольку Марша в последний момент отказывается оказать ему обещанную услугу, Дюпон сам должен пойти в маленький особняк за бумагами.

Жюар сделал так, чтобы коридоры клиники были пустыми, когда по ним шел его друг. Тот без всякого затруднения доходит до большой черной машины скорой помощи, которая стоит перед дверью. Он садится на сидение рядом с шофером – так удобнее, чтобы выйти и снова сесть, не теряя времени.

Шофер одет в черную больничную униформу и плоскую фуражку с блестящим козырьком. На самом деле это должен быть один из «телохранителей», которых более или менее официально держит Руа-Дозе. Впрочем, это мужчина импозантного телосложения, со строгими манерами, жестким и непроницаемым лицом киношного убийцы. Он, так сказать, даже рта не раскрыл; передал профессору письмо от министра, подтверждающее, что он именно тот, кого они ждали, и, как только доктор хлопнул дверцей, тронулся с места.

– Сначала нужно заехать ко мне, – говорит Дюпон. – Я вам покажу.

«Сверните направо… Снова направо… Налево… Теперь объезжаете дом… Здесь поверните… Вторая улица справа… Теперь прямо…»

За несколько минут они доезжают до Циркулярного бульвара. Дюпон приказывает остановить машину на углу улицы Землемеров.

– Не оставляйте здесь машину, – говорит он шоферу. – Лучше, чтобы никто не заметил, что я здесь. Поезжайте дальше или встаньте где-нибудь метрах в ста. Вернетесь ровно через полчаса.

– Слушаюсь, мсье, – говорит человек. – Хотите, я поставлю машину и провожу вас?

– Это ни к чему, благодарю вас.

Дюпон выходит из машины и быстрым шагом направляется к решетке. Он слышит, как скорая помощь отъезжает. Этот человек не «телохранитель»: он настоял бы на том, чтобы пойти с ним вместе. Его выправка ввела профессора в заблуждение, и теперь собственная романтичность вызывает у него улыбку. Впрочем, само существование этой пресловутой охраны весьма сомнительно.

Калитка не закрыта. Замок уже давно поврежден, и ключом невозможно воспользоваться; это не мешает закрывать ее на щеколду. Старая Анна становится очень забывчивой – если только какой-нибудь мальчишка не открыл ее из шалости после того, как она уехала, – мальчишка или бродяга. Дюпон поднимается по четырем ступенькам крыльца, чтобы убедиться, что дверь дома, во всяком случае, действительно заперта; он поворачивает толстую медную ручку и сильно толкает плечом, так как знает, что петли очень тугие; поскольку он хочет быть уверенным в результате и не доверяет непривычным движениям единственной здоровой руки, он делает две или три попытки, не осмеливаясь, однако, производить слишком много шума. Но большая дверь точно заперта.

Он отдал Марша ключи от этой двери, и негоциант уехал, не найдя времени вернуть их. У Дюпона остался только ключ от маленькой застекленной двери; то есть ему нужно обойти сзади. В ночной тишине под его ботинками тихонько поскрипывает гравий. Напрасно он рассчитывал на этого труса Марша. Он пронервничал всю вторую половину дня, дожидаясь его; в конце концов позвонил ему домой, но никто не ответил; без четверти семь ему наконец позвонили неизвестно откуда: Марша приносил свои извинения, он был вынужден уехать из города из-за срочных дел. Это было вранье, разумеется. Он сбежал из страха.

Машинально Дюпон повернул круглую ручку маленькой двери. Та спокойно открылась. Она не была заперта на ключ.

В доме темень и тишина.

Профессор снимает очки, они ему мешают. Он остановился на входе в прихожую и старается разобраться в ситуации… Так что же, Марша все-таки пришел? Нет, ведь у него были ключи от передней двери… А старая Анна, если бы она не уехала, была бы в это время на кухне… хотя кто ее знает… во всяком случае она оставила бы свет в коридоре или на лестнице…

Дюпон открывает дверь в кухню. Никого. Он поворачивает выключатель. Везде полный порядок, как в доме, в котором никто больше не живет. И ставни повсюду закрыты. Дюпон включает свет в прихожей. Попутно открывает двери гостиной и столовой. Никого, понятно. Он начинает подниматься по лестнице. Возможно, Анна забыла закрыть маленькую дверь, когда уезжала. Последние месяцы у нее не все в порядке с головой.

На втором этаже он входит в спальню служанки. Сразу видно, что комната приведена в порядок с расчетом на долгое отсутствие.

Дойдя до кабинета, профессор задерживает дыхание. Вчера вечером там его ждал убийца.

Да, но вчера вечером была открыта маленькая дверь: этому человеку, для того, чтобы войти, не нужен был ключ; сегодня он, должно быть, взломал замок, а Дюпон ничего не заметил. А если этот человек и на этот раз обнаружил дверь незакрытой, значит, так или иначе, ее оставила открытой старая Анна… Такими доводами себя не успокоишь; со связкой поддельных ключей любой специалист легко открывает все обычные замки. Кто-то проник в особняк и дожидается в кабинете, на том же месте, что и вчера, чтобы завершить свое дело.

Объективно ничто не противоречит тому, чтобы это было правдой. Профессор не из робкого десятка; тем не менее в этот миг он сожалеет, что ему не прислали из столицы настоящего телохранителя. И все-таки не может быть и речи, чтобы уйти без бумаг, которые ему необходимы.

Марша сказал ему по телефону, что комиссар не хотел верить в покушение на убийство: он убежден, что это самоубийство. Дюпон оборачивается. Он пойдет за пистолетом. Вчера вечером, отправляясь в клинику, он оставил его на ночном столике… Уже собравшись войти в спальню, он снова останавливается: возможно, именно в этой комнате ему и подготовили ловушку.

Эти сменяющие друг друга опасения – более или менее химерические – раздражают профессора. Нетерпеливым жестом он поворачивает ручку; тем не менее, из предосторожности, он не сразу открывает дверь; быстро просовывает руку, чтобы сначала зажечь свет, и заглядывает в дверь, чтобы в случае чего сразу увернуться…

Но комната пуста: ни под кроватью, ни в углу за комодом легавых нет. Дюпон в зеркале видит лишь свое лицо, на котором еще остается отпечаток страха, кажущийся ему теперь смехотворным.

Не мешкая, он подходит к ночному столику. На мраморной столешнице пистолета уже нет. Он находит его в ящике, на обычном месте. Наверное, он ему потребуется не больше, чем вчера, но мало ли что: если бы вчера вечером он имел его при себе, когда поднялся из столовой, то уж точно он ему потребовался бы.

Профессор убеждается, что пистолет снят с предохранителя, и твердым шагом, с оружием в руке, возвращается к кабинету. Ему придется действовать одной рукой – к счастью, правой. Сначала положить пистолет в карман, приоткрыть дверь, включить плафон и как можно быстрее выхватить пистолет, одновременно открывая дверь резким ударом ногой. Эта небольшая комедия – такая же бесполезная, как и та, которую он только что исполнил, – заранее вызывает у него улыбку.

Надо поторопиться, а то машине придется ждать у решетки. Протягивая руку к дверной ручке, он бросает взгляд на часы. У него еще двадцать минут: сейчас ровно половина восьмого.

Валлас слышит, как стучит его сердце. Так как он стоит у самого окна, ему было слышно, как остановилась машина, открылась садовая калитка, как скрипел гравий под грузными шагами. Человек попытался войти через переднюю дверь. Он безуспешно в нее потолкался, потом обошел вокруг дома. То есть Валласу стало ясно, что это не Марша, который передумал и пришел за бумагами покойного: это был не Марша и не кто-нибудь, кто был послан им – или старой служанкой. Это был кто-то, у кого не было ключей от особняка.

Хрустящие шаги раздались под самым окном. Человек дошел до маленькой двери, которую специальный агент нарочно оставил открытой. Петли тихонько скрипнули, когда он толкнул дверь. Чтобы не дать своей жертве уйти, человек прошелся по всем комнатам – сначала на первом, затем на втором этаже.

Теперь Валлас видит тонкую полоску света, которая растет вдоль косяка с невыносимой медлительностью.

Валлас прицеливается в то место, где должен появиться убийца, когда черный силуэт вырисовывается в освещенной щели…

Но человек очевидно остерегается этой погруженной в темноту комнаты. Просовывается рука, она нащупывает электрический выключатель…

Валлас, ослепленный светом, различает лишь быстрое движение руки, которая направляет на него дуло большого пистолета, движение стреляющего человека… Бросаясь на пол, Валлас одновременно нажимает на спусковой крючок.

6

Человек рухнул вперед всем телом, правая рука вытянута, левая согнута под ним. Пальцы сжимают рукоятку пистолета. Сам он не шевелится.

Валлас встает на ноги. Опасаясь, что тот притворился, он нерешительно подходит, все еще держа пистолет наготове, не зная, что ему делать.

Он подходит к телу с другой стороны, держась в недосягаемости от возможного выстрела. Человек по-прежнему не шевелится. Его шляпа так и натянута на самый лоб. Правый глаз приоткрыт, другой смотрит в пол; нос немного расплющен о ковер. Видимая часть лица вся серая. Он мертв.

Нервозность заставляет Валласа забыть об остатках осторожности. Он наклоняется и трогает запястье человека, ища у него пульс. Рука выпускает тяжелый пистолет и вяло подчиняется. Пульса нет. Точно, мертвый.

Валлас думает, что надо осмотреть карманы убитого. (Чего там искать?) Залезть можно только в правый карман. Он просовывает туда свою руку и вынимает пару черных очков, одно стекло очень темное, а другое намного светлее.

– Не могли бы вы сказать, какое стекло было более темным – правое или левое?

Левое стекло… с правой стороны… Правое стекло с левой стороны…

Более темное левое стекло. Валлас кладет очки на пол и поднимается. Ему не хочется продолжать обыск. Ему больше хочется присесть. Он очень устал.

Законная защита. Он видел, как этот человек стрелял в него. Он видел, как палец сжимает спусковой крючок. Он воспринимал этот значительный отрезок времени, который потребовался ему самому, чтобы среагировать и выстрелить. Он был уверен, что у него не такая быстрая реакция.

Тем не менее надо признать, что он выстрелил первым. Он не слышал другого выстрела; если бы два выстрела прозвучали одновременно, то был бы след от пули в стене или на корешке какой-нибудь из книг. Валлас приподнимает занавеску: стекла тоже целы. Его противник не успел выстрелить.

Одно лишь нервное напряжение вызвало у него в тот момент ощущение, что он медлит.