Текст книги "Петр Столыпин. Революция сверху"

Автор книги: Алексей Щербаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 32 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

Голодный «мир»

«– Сколько у крестьянина земельки? Десятин пять-шесть, хорошо – восемь-десять. Из них под пастбище – десятины две, самое малое, отдай. Сколько остается? Ну, пусть восемь десятин. Засадил ее мужичок рожью. Собрал с каждой десятины сорок пудов, хе-хе. На хуторах-то поболе собирают, ну так там и люди работают… Собрал, значит, сорок пудов с десятины. Сколько это всего получится, доченька?

– Триста двадцать, – подсчитала Аня.

…

– Триста двадцать пудов. Из них – сто двадцать на посев отложи, а то на следующий год и того не будет. Уже осталось двести десять. Из них вычти по двадцать пудов на душу на прожитье, самое малое двадцать, если не хочешь лебеду есть. Если в семье душ пять – еще сто пудов в сторону. Сколько осталось? Сто десять. Повез он весь урожай продавать, а пшеничка, хе-хе, по рублю за пуд ушла. Сто десять рублей. Из них налогов рублей десять. Сколько осталось? Сто рублей. На весь год. А мужичку одежку купить надо? Надо. Мясо, молоко, сахар, табак, железо, соль, спички надо? Надо. Если кто родился или, не дай бог, помер, батюшке отдать за требы надо? Сколько там остается? Слезки.

– А зачем мясо покупать? – удивилась Юля.

– Как зачем? А где ему мясо взять? Если свинья есть, так ее раз в год на Рождество колют. Откуда мяса на весь год? Вот и покупают, хе-хе, мужички…

– Так… – запнулась Юля, – куры же есть, утки там. На охоту ходить можно.

– Куры, хе-хе… Куры, госпожа, тоже жрать, прошу прощения на грубом слове, хотят. А кто ж на них зерно будет тратить, если самому не хватает? Бегает пара-тройка курей, яйца несут, вот и весь сказ. И на охоту ходить некогда, да и некуда. Лeca – то, хе-хе, свели».

(К Костин, «Джип, ноутбук, прошлое»)

Для начала приведу несколько фактов.

Генерал В. Гурко[17]17
  Это не тот Гурко, который из МВД, это однофамилец.


[Закрыть], впоследствии – начальник штаба Верховного главнокомандующего в 1917 году, привел данные с 1874 года (то есть с введения всеобщей воинской повинности) по 1901 год. Он сообщил, что 40 % крестьянских парней впервые в жизни пробуют мясо в армии.

Еще один факт. По сведениям уже упоминавшегося Б. Н. Миронова, средняя продолжительность жизни мужчин и женщин составляла в России в 1880–е годы соответственно 29 и 31 год, в 1900–е – 32,4 и 34,5 года. Причина – в ошеломляющем уровне смертности среди крестьянских детей. В России смертность в возрастной группе 0–4 года была 214,4 детей на тысячу населения.

Из доклада ежегодной сессии Министерства здравоохраниения России:

«Из 6–7 млн рождаемых детей 43 % не доживают до 5 лет. 31 % в той или иной форме обнаруживают различные признаки пищевой недостаточности: рахита, цинги, пеллагры и проч.».

На всякий случай поясняю: все три названные болезни – следствие плохого питания. Замечательна реакция «хозяина земли русской».

На листе отчета Минздрава за 1912 год напротив слов: «До 10 % крестьянских детей являют признаки умственной недостаточности» – рукой царя написано: «Не важно».

Доктор Эмиль Джозеф Диллон жил в России с 1877 по 1914 год. Он описывает материальную нищету, в которой пребывало большинство крестьян:

«Русский крестьянин… ложится спать в шесть, даже в пять часов зимой, потому что он не может себе позволить купить керосин для освещения. Не может позволить себе и мяса, яиц, масла, молока, зачастую и капусты и живет на черном хлебе и картошке».

И, наконец. В Рязанской губернии любимым лакомством детей был пирог. Что тут необычного? А то, что это слово имело несколько иное значение. Пирогом назывался хлеб из просеянной муки. То есть нормальный. Обычно же муку не просто не просеивали, но и добавляли лебеду.

Замечательно жили крестьяне?

Но давайте разбираться. Итак, рост населения способствовал сокращению размера наделов. В 1877 году менее 8 десятин на двор имели 28,6 % крестьянских хозяйств, а в 1905 году – уже 50 %. Количество лошадей на один крестьянский двор сократилось с 1,75 в 1882 году до 1,5 в 1900–1905 годы.

Со скотом дело было вообще плохо. Крестьяне, стремясь увеличить запашку, распахивали всё что можно – в том числе и общественные пастбища. А значит – негде было пасти скот. Меньше скота – меньше единственного тогдашнего удобрения – навоза. Меньше навоза – ниже урожаи. Замкнутый круг.

«Малосеющая группа проявляет гигантскую силу роста и почти 3/4 своих хозяйств перебрасывает за 30 лет в более высокие посевные группы, с другой стороны, обе многосеющие в 1882 г. группы дают ярко выраженную картину ослабления и распада».

(А. В. Чаянов)

«Более того, это положение в конце XIX века стало быстро ухудшаться, так как из-за роста населения приходилось распахивать пастбища. Оптимальным для трехполья считается соотношение пастбища и пашни 1: 2, а в Центральной России оно уже в середине XIX века снизилось до 1: 5 или менее того. За полвека количество крупного рогатого скота на душу населения и единицу площади сократилось в 2,5–3 раза и опустилось до уровня в 3–4 раза ниже, чем в странах Западной Европы».

(С. Кара – Мурза)

«В первые пореформенные десятилетия обнаружилась и еще одна негативная черта российской земельной проблемы – крестьянское малоземелье, угрожающее с годами превратиться в мощный тормоз аграрного развития страны. Растущая земельная нужда толкала крестьян к расширению доли пашни в общем земельном наделе. Так, уже к 1900 году при общем увеличении крестьянского землевладения примерно на 9 % размер пашни увеличился на 24,3 %. Это увеличение происходило за счет сокращения лугов и пастбищ, что подрывало животноводство. В условиях, когда единственной товарной отраслью сельского хозяйства являлось производство зерновых, господствующей становилась тенденция превращения хлеба в монокультуру, что при регрессе других отраслей вело к общей деградации отечественного сельского хозяйства. С другой стороны, сокращение животноводства – практически единственного источника удобрений – негативно сказывалось на качественном составе земель».

(С. Н. Никольский)

«Прикинем теперь, сколько хлеба получал крестьянин со своей земли. Возьмем семью из четырех человек: крестьянин, его жена, сын и дочь. Скота у них – лошадь и корова. Надел на две души – около 3 десятин. Одна десятина под паром. Согласно разным, но сходящимся между собой данным, урожайность в хороший год – около 50 пудов с десятины, или сам-четверт. Соответственно, собрали они сто пудов, из которых 24 пойдут на семена. Остается 76 пудов. Согласно “физиологическому минимуму потребления” образца 1906 года (каковой был зарегистрирован в тот год в 235 российских уездах), человеку в год требуется 12 пудов зерна и пуд крупы (которой пренебрежем) – от урожая остается 28 пудов, 18 – на лошадь (остается 10), 9 – на корову (остается пуд), на… впрочем, ни козу, ни поросенка уже не прокормить, разве что курам хватит. А ведь 50 пудов с десятины – урожай сильного середняцкого хозяйства, эти же почти бедняки, стало быть, еще десяток пудов с десятины долой. Зависимость тут простая: чем беднее хозяйство, тем хуже лошадь (а соответственно, и обработка земли), тем меньше скота (а значит, и навоза). А если неурожай?»

(Е. Прудникова)

Я мог бы накидать очень много разнообразных цифр, однако вся эта статистика, как показывает опыт, особого впечатления на читателя не производит. Ведь если мы сталкивались с сельским хозяйством – то уже с тем, где использовались сельскохозяйственные машины, удобрения и всё такое прочее. Представить, как крестьянин ковырялся на своем наделе с помощью лошадки с сохой, нам сложно. Именно с сохой, а не с плугом. Крестьянское хозяйство, за редким исключением, по уровню развития соответствовало XIV веку.

Тем более что все эти распределения по уровню зажиточности, исходя из количества земли или скота – это «городские» умствования. В деревне же мыслили куда проще и понятнее. Крестьян можно было разделить на четыре категории.

1. Кто не мог дожить на собственном зерне до следующего урожая.

2. Кому удавалось до нового урожая дотянуть.

3. У кого оставались кое-какие излишки, которые можно пустить на продажу.

4. Кто имел этих излишков много, то есть имел средства не только на нормальную жизнь, но и на развитие хозяйства.

Первые две категории составляли примерно 75 % крестьян.

Неудивительно, что в Российской империи было широко распространено такое явление, как «хождение по кусочкам», оно же хождение по миру. Суть его в том, что, когда у крестьян заканчивалось продовольствие, они шли побираться. Эти люди ни в коем случае не относились к профессиональным нищим. Которые, как, впрочем, и теперь, представляли отдельную касту и попрошайничать предпочитали у обеспеченной категории населения, располагаясь на церковных папертях в городах и в прочих «хлебных» местах. Кроме того, профессионалы выставляли напоказ свои отрепья, язвы и всё такое прочее.

Те, кто шел за кусочками, одевались опрятно и, что самое главное – просили помощи у таких же крестьян. Такие люди шли с сумкой через плечо по деревням, заходили в дома и просили хлеба. Обычно, если у хозяев хлеб имелся, им отрезали маленький кусочек, грамм 20–30. «Кусочники» клали их в сумку и шли дальше. Причем обычно давали даже те, кто сам через некоторое время надевал суму… Так было принято. Ты дал, дадут и тебе.

Противоположную категорию крестьян составляли кулаки. О них в годы перестройки нагорожена бездна вранья. Их выдавали за «справных хозяев», которые трудились не покладая рук, в то время когда другие бездельничали. А потому, дескать, большевики их ненавидели. Некие авторы, обладающие особо буйной фантазией, даже придумали этимологию слова. Дескать, человек так вкалывал, что после рабочего дня ему было не разогнуть кисти рук…

Да только вот истине это не соответствует ни в коей мере. Обратимся к словарю Даля, который уж точно не являлся советским пропагандистом.

«Кулак – перекупщик, переторговщик, маклак, прасол, сводчик, особ, в хлебной торговле, на базарах и пристанях, сам безденежный, живет обманом, обчетом, обмером; маяк орл. орел, тархан тамб. варяг моек, торгаш с малыми деньжонками, ездит по деревням, скупая холст, пряжу, лен, пеньку, мерлушку, щетину, масло и пр. прасол, прах, денежный барышник, гуртовщик, скупщик и отгонщик скота; разносчик, коробейник, щепетильник, см. офеня. Кулак без Бога проколотится, а без божбы не проживет».(Выделено мной. – А. Щ.)

И где тут «крепкий хозяин»? Мы видим совсем иную фигуру. Недаром синонимом этого термина было «мироед». А в Белоруссии и на Псковщине кулаков называли… «жлобами». Именно оттуда пошло это слово, имеющее и сейчас примерно тот же смысл.

Итак, основной статьей дохода кулака являлась скупка зерна у односельчан. Крестьянин должен был платить налоги. Их брали деньгами. Так что после сбора урожая часть зерна приходилось продавать. Ехать в город – долго и муторно. К тому же городским крестьяне не доверяли. И правильно, что не доверяли. Различных мазуриков на рынках имелось тогда не меньше, нежели теперь. А кулак – он всё – таки вроде как свой. Хитрость кулаков, помимо обычной торговой «накрутки», заключалась в следующем. Цены на зерно имели ощутимые сезонные колебания. Осенью, после сбора урожая, они были самыми низкими. В конце весны – начале лета – самыми высокими. А налоги-то полагалось платить осенью. Суть понятна. Тот, кто имел запас зерна, мог его продать с куда более ощутимой выгодой.

Сами кулаки в поле уже не работали, они если и вели хозяйство – то с помощью батраков.

Одновременно кулаки занимались и ростовщичеством. А покажите мне народ, в котором любили ростовщиков. Однако крестьяне были вынуждены обращаться к кулакам – а потому оказывались у них в зависимости. Так что кулаков ненавидели, но вынуждены были с ними считаться. Именно отсюда пошла поговорка: «Придет весна – попросишь хлебушка». При этом ростовщичество на селе было трудно регистрируемым явлением.

«Из всего “Счастливого Уголка” только в деревне Б. есть настоящий кулак. Этот ни земли, ни хозяйства, ни труда не любит, этот любит только деньги. Этот не скажет, что ему совестно, когда он, ложась спать, не чувствует боли в руках и ногах, этот, напротив, говорит: “работа дураков любит”, “работает дурак, а умный, заложив руки в карманы, похаживает да мозгами ворочает”. Этот кичится своим толстым брюхом, кичится тем, что сам мало работает: “у меня должники все скосят, сожнут и в амбар положат”. Этот кулак землей занимается так себе, между прочим, не расширяет хозяйства, не увеличивает количества скота, лошадей, не распахивает земель. У этого все заждется не на земле, не на хозяйстве, не на труде, а на капитале, на который он торгует, который раздает в долг под проценты. Его кумир – деньги, о приумножении которых он только и думает. Капитал ему достался по наследству, добыт неизвестно какими, но какими-то нечистыми средствами, давно, еще при крепостном праве, лежал под спудом и выказался только после “Положения”. Он пускает этот капитал в рост, и это называется “ворочать мозгами”. Ясно, что для развития его деятельности важно, чтобы крестьяне были бедны, нуждались, должны были обращаться к нему за ссудами. Ему выгодно, чтобы крестьяне не занимались землей, чтобы он пановал со своими деньгами».

(А. Н. Энгельгарт)

«Деньги в рост на селе практически не давали. Там была принята система натурального ростовщичества – богатый крестьянин “по-соседски” давал бедному лошадь, а бедный его “благодарил” или “помогал” – и кто что докажет? Тем более при российской деревенской нищете все время кто-то что-то у кого-то занимает или арендует. Доказать-то нельзя, это так – но в любой деревне все жители отлично знали, кто просто может дать в долг (даже и под процент, коли придется), а кто сделал это промыслом, на котором богатеет.

…

Весной, когда в бедных хозяйствах не остается хлеба, наступает время ростовщика. За мешок зерна на пропитание голодающего семейства бедняк в августе отдаст два мешка. За семенной хлеб – половину урожая. Лошадь на день – несколько дней (до недели) отработки. Весной за долги или за пару мешков зерна кулак берет у безлошадного соседа его надел, другие соседи за долги это поле обрабатывают, а урожай целиком отходит “доброму хозяину”. За экономической властью над соседями следует и “политическая” власть: на сельском сходе кулак автоматически может рассчитывать на поддержку всех своих должников, проходит в сельский совет сам или проводит туда своих людей и так делается подлинным хозяином села, на которого теперь уже никакой управы нет».

(Е. Прудникова)

Именно кулаки являлись теми, на кого ориентировались авторы столыпинской реформы.

Всё описанное – это нормальная обстановка в деревне. А ведь случался ещё и голод. Стоит привести очень известную цитату. Её достоинство в том, что она взята из энциклопедии Брокгауза и Эфрона – то есть из самого авторитетного дореволюционного справочника. Обвинять данное издание в предвзятости пока ни у кого наглости не хватало.

«Голод в России... Вплоть до середины XIX в. наименее обеспеченными хлебом и наиболее страдавшими от голодовок являются губернии белорусские и литовские… Но уже с середины XIX века центр голодовок как бы перемещается к востоку, захватывая сначала черноземный район, а затем и Поволжье. В 1872 г. разразился первый самарский голод, поразивший именно ту губернию, которая до того времени считалась богатейшей житницей России. И после голода 1891 г., охватывающего громадный район в 29 губерний, нижнее Поволжье постоянно страдает от голода: в течение XIX в. Самарская губерния голодала 8 раз, Саратовская 9. За последние тридцать лет наиболее крупные голодовки относятся к 1880 г. (Нижнее Поволжье, часть приозерных и новороссийских губерний) и к 1885 г. (Новороссия и часть нечерноземных губерний от Калуги до Пскова); затем вслед за голодом 1891 г. наступил голод 1892 г. в центральных и юго-восточных губерниях, голодовки 1897 и 98 гг. приблизительно в том же районе; в XX в. голод 1901 г. в 17 губерниях центра, юга и востока, голодовка 1905 г. (22 губернии, в том числе четыре нечерноземных, Псковская, Новгородская, Витебская, Костромская), открывающая собой целый ряд голодовок: 1906, 1907, 1908 и 1911 гг. (по преимуществу восточные, центральные губернии, Новороссия)…»

А что происходило во время голода? Крестьяне вымирали. Просто и без затей. А вот кулаки получали сверхприбыли, накручивая цены. Капитализм, понимаете ли. Свобода предпринимательства.

* * *

Стоит иметь в виду и следующие обстоятельства. Государству нищета крестьян была выгодна. Я уже упоминал, что зерно являлось главной статьей российского экспорта, и, соответственно – очень важной статьей дохода. Как сейчас нефть. Но к концу XIX века на международном хлеботорговом рынке у Российской империи появились очень серьезные конкуренты. Прежде всего – это Северо – Американские Соединенные Штаты (САСШ) и Канада. Условия для сельского хозяйства там были куда как лучше. А значит – они могли себе позволить торговать по меньшим ценам. Единственный же вариант выжить в конкурентной борьбе – снижать себестоимость. А в России это было возможно лишь за счет заработков производителей. То есть крестьян.

Далее. Стратегической задачей страны являлось развитие промышленности.

«Россия в конце XIX и начале XX века была именно страной периферийного капитализма. А внутри нее крестьянство было как бы “внутренней колонией” – периферийной сферой собственных капиталистических укладов. Его необходимо было удержать в натуральном хозяйстве, чтобы оно, “самообеспечиваясь” при очень низком уровне потребления, добывало зерно и деньги, на которые можно было бы финансировать, например, строительство необходимых для капитализма железных дорог. Крестьяне были для капитализма той “природой”, силы которой ничего не стоят для капиталиста».

(С. Кара – Мурза)

«Оставалось лишь одно – обеспечить русской обрабатывающей и добывающей промышленности настолько дешевые рабочие руки, чтобы, несмотря на то, что это будут первоначально руки неумелые, все же на единицу произведенного продукта цена работы была бы меньше, нежели она обходится Западной Европе. Но обеспечить дешевые рабочие руки возможно было только удержанием цены на жизненные припасы, прежде всего на хлеб, на низком уровне».

(В. И. Гурко)

Мало того. По большому счету, крестьяне в таком количестве были государству не нужны. В чем для государства выгода роста населения? Чем больше людей – тем больше работников, которые что-то производят. Второе – оборонный вопрос. Больше мужчин – больше армия. До распространения пулеметов, танков, авиации и прочей военной техники важнейшей характеристикой силы армии являлась именно её численность. Да, впрочем, потом тоже.

Итак. 75 % крестьян работали, по сути, исключительно на себя. Никакого рыночного товара они не производили. Конечно, они платили налоги. Но налоги платила община. Так, если половина деревни вымирала – властям до этого не было дела.

В качестве потенциальных рабочих крестьяне тоже не слишком требовались. Не было в России такого количества заводов и фабрик.

С армией дело тоже обстояло не так-то просто. Как известно, солдата надо накормить, обмундировать, вооружить и обучить. Для армии нужны профессионалы-офицеры, которые получают зарплату. На всё на это требуются деньги. А вот с деньгами…

Как известно, в 1874 году была введена всеобщая воинская повинность. То есть призыву подлежали все. Правда, в 1889 году дворян от неё освободили[18]18
  Именно так. Александр III попытался опереться на дворянство, и первое условие, которое поставили господа «благородные», – освобождение от воинской службы.


[Закрыть]. Так вот, открою страшную тайну: на самом деле обязательной воинской службы в Российской империи не было! Реально в армию брали примерно 1/3 призывников. В этом легко убедиться, вспомнив, к примеру, биографии деятелей культуры начала XX века. Многие ли из них служили в армии до начала Мировой войны? С крестьянами было то же самое. Когда начинался призыв, кому идти служить – решала община.

Причина проста – армию большей численности Российская империя просто-напросто не могла прокормить.

Кого-то может возмутить такое мнение – что элита Российской империи, мягко говоря, не являлись гуманистами. Но – а как иначе отнестись к резолюциям Николая II, который на докладах о катастрофическом положении народного здравоохранения делает пометку «не важно»? Не волновало это «батюшку-царя»!

То есть значительное количество крестьян с точки зрения государства были лишними людьми, от которых одна головная боль. Это очень хорошо заметно по действиям властей в периоды массового голода. Эффективность их работы была отвратительной. При этом власти всячески тормозили частные инициативы по помощи голодающим. Конечно, во многом в этом виновата бездарная работа бюрократической машины, воровство и желание нажиться на чужой беде.

«На местах существовали так называемые “хлебные магазины”, в которых, по закону, должен был находиться резерв зерна на случай неурожая. Естественно, как оно обыкновенно и бывало в Российской империи, наличный запас колебался от 15 до 25 % требуемого. Правительство предоставило земствам средства на покупку хлеба, но тут же подсуетились хлебные торговцы, мгновенно взвинтившие цены (про откаты сведений нет – однако не быть их, сами понимаете, не могло). На все это наложился еще и фантастический бардак в торговле, когда зерно везли на большие расстояния, тогда как иной раз хлеб имелся в этой же губернии и вывозился за ее пределы, и столь же фантастический бардак на железных дорогах. Несмотря на введенный осенью 1891 года запрет на экспорт хлеба, внутренние цены на него продолжали расти – торговцы придерживали зерно, выжидая максимальных цен. Росли они вплоть до весны 1892 года, а потом, в тот момент, когда по идее должны были бы достигнуть максимума, резко пошли вниз. Причиной снижения цен обычно бывает один из двух факторов: либо падение спроса, либо рост предложения. Какой из этих двух вариантов должен был реализоваться к весне 1892 года? Закончится спрос, естественно, поскольку он определяется отнюдь не потребностями населения, а наличием денег. Кроме того, обнаружилось, что хлеб есть, даже в самих голодающих губерниях – его, как уже говорилось, придерживали, выжидая еще большего подорожания. Теперь его не брали уже и по сниженным ценам, потому что – поздно! Государственные средства закончились, а свои умирающее с голоду население давно уже истратило. Так что просчитавшиеся хлебные торговцы понесли убытки. Кого это радует – может радоваться…»

(Е. Прудникова)

Это всё так. Но очень похоже, что никто особо и не стремился всерьез помогать крестьянам. Так голод 1891 года, при котором умерло около миллиона человек, Александр III повелел именовать «недородом». Ну, а недород в России – дело житейское. Так что никаких чрезвычайных мер предпринимать и не пробовали. Хотя такие меры были возможны – хлеб-то имелся. Но зачем, если сверху приказали считать: никакого голода нет.

Николай II, по многочисленным свидетельствам, вообще не верил, что в России бывает голод! А почему не верил? Потому что не докладывали. К чему загружать его величество какой-то мелочью. Уже знакомый нам Гурко в своих воспоминаниях подробнейшим образом разбирает аграрный вопрос. Как и для Столыпина, аграрная реформа являлась главным делом его жизни. О голоде Гурко не упоминает вообще. Потому что он «государственно мыслил». А для государства голодающие крестьяне не представляли никакого интереса. Наоборот – в какой-то мере снижалась острота земельного вопроса.

«Последующий рост налогов (шестикратный к концу века) при абсолютном господстве патриархальных методов ведения хозяйства и отсутствии каких-либо возможностей к интенсификации производства, сделал для подавляющего большинства русского крестьянства тяжесть налогового бремени совершенно непосильной. В результате это привело к непрерывно выдвигаемому крестьянами требованию расширять их земельные угодья за счет дополнительного наделения помещичьей землей».

(С. Н. Никольский)

Это был тупик. Но всерьез данный факт осознавали немногие. Для того, чтобы до представителей элиты это по-настоящему дошло, потребовался 1905 год…