Текст книги "Княгиня Ольга"

Автор книги: Алексей Карпов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 25 страниц)

Глава шестая.
МИССИЯ АДАЛЬБЕРТА

^{На рис. – крестик X—XIII веков, найденный в Пскове.} 

Книжники XVII столетия разработали оригинальную концепцию «пяти крещений» Руси, из которых лишь пятое, совершенное при князе Владимире, внуке Ольги, сделало Русь православной страной. На долю Ольги выпало «четвертое крещение». («Первым» признавалась проповедь апостола Андрея в Киеве и Новгороде; «вторым» – миссия святых Кирилла и Мефодия, просветителей славян и изобретателей славянской азбуки; «третьим» – Фотиево крещение Руси и учреждение русской епархии при византийском императоре Василии I Македонянине.) «Четвертое крестися Русь в княжение великия княгини Ольги… – писал об этом автор так называемого Мазуринского летописца, – ибо возвратишася от крещения от Константинополя в Киев, многих в России крестила». Однако христианская вера и на этот раз «не укоренишася добре» в Русской земле «ради частых браней от князей поганых». Собственно, во времена Ольги речь шла о «бранях» лишь одного князя, остававшегося в «поганстве», то есть язычестве, – ее собственного сына Святослава: «…Ольга же сына своего Святослава обрати™ в Христову веру не возможе» ^{246} .

И это было действительно так. Ольге не удалось крестить ни всю Русь, ни хотя бы своего сына, хотя она пыталась сделать и то, и другое. Но если относительно Святослава ее усилия пропали втуне и сын ее остался убежденным язычником, то в отношении всей Руси ситуация была не столь однозначной. Даже те несколько лет, в течение которых княгиня-христианка пребывала во главе Русского государства, оказали громадное влияние на судьбы страны.

Попытка крещения Руси, предпринятая княгиней Ольгой, – событие исключительной важности. Несомненно, оно заслуживает самого обстоятельного разговора, чему и посвящена настоящая глава. Однако с сожалением приходится констатировать, что мы располагаем очень небольшим числом источников, проливающих свет на эту сторону деятельности святой княгини. Источники эти двоякого рода: во-первых, это известия русских Житий святой Ольги, а во-вторых, показания немецких хроник о ее посольстве к королю Отгону Великому и латинской миссии на Русь.

Начнем с первых.

Киевская летопись почти ничего не рассказывает о просветительской деятельности Ольги по ее возвращении из Царьграда. Все внимание летописца сосредоточено исключительно на ее взаимоотношениях с сыном, который, несмотря на уговоры матери, упорно не желал принимать христианскую веру. «Жила Ольга с сыном своим Святославом, и учила его мать креститься, – читаем в «Повести временных лет», – он же не думал того и в уши принимать; но если кто хотел креститься, то не возбранял тому, но только насмехался над ним (в оригинале: «ругахуся тому». – А.К.),ибо для неверующих вера христианская “юродство есть” (летописец цитирует слова апостола Павла из Первого послания Коринфянам: 1 Кор. 1: 18. – А.К.)».И ниже еще раз о том же: «Часто Ольга говорила ему: “Я, сын мой, познала Бога и радуюсь. Если и ты познаешь [Бога], то тоже возрадуешься!” Он же не внимал тому, отвечая: “Как же я смогу иную веру один принять? А дружина моя над тем смеяться начнет!”… И не послушался матери, соблюдая обычаи языческие… и к тому же еще и гневался на мать».

Так, по летописи, Ольга в первый раз не сумела переубедить собеседника, настоять на своем. И не случайно, наверное, это произошло в споре с сыном, которого она искренне любила. Так бывает: именно в общении с самым близким, самым любимым человеком женщина подчас теряет и рассудительность, и способность вовремя и в полную силу пустить в ход свои чары, умение добиваться желаемого. Ольга так и не прибегла к своим знаменитым «клюкам», словесным загадкам и парадоксам. Они годились для кого угодно – только не для того, кто по-настоящему был ей дорог. А может быть, возраст и в самом деле брал свое…

Что оставалось ей? Только молиться за сына и за весь род русский, что она и делала «по вся нощи и дни». «Воля Божья да будет, – такие пророческие слова вкладывает ей в уста летописец. – Если восхочет Бог помиловать род мой и землю Русскую, то вложит им в сердце обратиться к Богу, как и мне даровал Бог» ^{247} .

Летописец, как всегда, выразил самую суть происходящего. Усилия Ольги по распространению христианства на Руси столкнулись с явным сопротивлением Святослава и его дружины, а потому были обречены на неудачу. Однако христиане по-прежнему жили в Киеве и других русских градах, и число их, кажется, даже увеличивалось: как видим, и при Святославе находились такие, кто «хотяше креститися», и Святослав «не браняху», но только «ругахуся тому».

Процесс распространения христианства в «варварских» государствах Центральной и Восточной Европы происходил в общем-то по схожим сценариям ^{248} . Почти всегда решающая роль в обращении страны принадлежала правящему князю. Но Ольга, хотя и правила страной, была всего лишь княгиней– князем же считался ее сын, язычник. Даже приняв крещение лично, Ольга не могла повернуть общественное настроение, сделать христианство по-настоящему княжескойверой. Ее пример в полную силу действовал лишь на ее окружение, ее «домочадцев», причем в большей степени, наверное, на женщин, а не на мужчин. (Эта особенность распространения христианства на Руси в середине X века находит археологическое подтверждение: исследователи обратили внимание на то, что древнейшие нательные крестики в киевских и некоторых других захоронениях этого времени принадлежат по преимуществу знатным дамам – вполне возможно, представительницам ближайшего окружения княгини ^{249} .) Дружина же, то есть главная опора княжеской власти, чисто физически была отстранена от Ольги, находилась вне ее непосредственного влияния – и это в конечном счете свело на нет все ее усилия. Ее собственный сын так и не стал проводником ее политики. Между тем в конце 80-х годов X века, при внуке Ольги Владимире, киевляне и жители других русских городов будут принимать крещение прежде всего как княжескуюверу, опираясь на личный пример князя. («Если бы не хорошо это было, не приняли бы сего князь и бояре», – такие слова вкладывает в уста им киевский летописец.) Роль и значение личного примера князя в деле христианского просвещения подданных хорошо понимала сама Ольга. И не случайно, когда ее сын отказывался креститься, ссылаясь на насмешки дружины, она выговаривала ему: «Если ты крестишься, то и все то же сделают». Однако и к этим словам Святослав оказался глух.

О взаимоотношениях матери и сына более подробно мы поговорим чуть ниже. Пока же зададимся вопросом: что все-таки удалось, а что не удалось сделать самой Ольге для просвещения своей страны? В церковной традиции она прославляется как равноапостольная,то есть приравненная своими подвигами к апостолам, проповедовавшим святую веру среди языческих народов. Само наименование подразумевает в первую очередь миссионерские усилия по распространению и утверждению христианства. Но какие конкретные шаги в этом направлении были сделаны ею?

Сведений на этот счет в летописи нет. Они появляются лишь в Житиях святой Ольги, причем по преимуществу в поздних редакциях. Сам по себе этот факт не может не вызывать настороженности у историков. Известно, что авторы житий почти всегда опирались в своей работе на некий готовый образец, канон, своего рода «лицевой подлинник», используя в этом качестве жития ранее потрудившихся подвижников и порой заимствуя оттуда целые эпизоды. Типологическим образцом для Ольги, как она представлена в Житии, стали, во-первых, святая и равноапостольная царица Елена, мать Великого Константина, а во-вторых, внук самой Ольги равноапостольный князь Владимир, Креститель Руси. Прямые ссылки на обоих святых присутствуют и в Житиях Ольги разных редакций. Причем легко увидеть, что рассказ о просвещении Ольгой Русской земли набирает силу от одной редакции ее Жития к другой, наполняясь все новыми подробностями, но вместе с тем, как кажется, удаляясь от реалий ее времени.

В древнейшей из сохранившихся, так называемой южнославянской, редакции ее Проложного жития, как и в летописи, ничего не говорится о миссионерской, просветительской деятельности княгини. Сообщив о ее возвращении из Царьграда, автор добавляет лишь, что она принесла в свою землю от патриарха святой крест, который впоследствии был поставлен в алтаре киевского Софийского собора. Но вот в другой, также весьма древней, так называемой русской редакции Проложного жития в этот рассказ внесено существенное добавление: вернувшись на Русь, княгиня «обходящи всю Русскую землю… кумиры (то есть языческие изваяния, идолы. – А.К.)сокрушающи, яко истинная ученица Христова» ^{250} . [188]188
  В некоторых списках этой редакции Жития указанные слова («кумиры сокрушающи») опущены (Там же, прим. 21—21). Эта фраза Жития почти буквально схожа со словами из Церковной службы святой Ольге «Кирилла мниха» (то есть, вероятно, Кирилла Туровского): «Новая ученица Христова в Руси явися, объходящи грады и села, кумиры съкрушающи и люди учаше единому Богу кланятися» (Никольский.С. 91).


[Закрыть]Несколько по-другому, но в общем-то схоже, о сокрушении идолов и даже целых языческих святилищ – капищ и требищ – сказано в «Похвале Ольге», вошедшей в состав «Памяти и похвалы князю Владимиру» Иакова мниха: святая «требища бесовские сокрушила и начала жить о Христе Иисусе, возлюбивше Бога всем сердцем и всею душою, и пошла во след Господа Бога, всеми добрыми делами освятившись и милостынею украсившись…» ^{251} .

Личное благочестие княгини после принятия крещения не должно вызывать у нас сомнений. Но вот о сокрушении ею языческих идолов и капищ следует говорить с осторожностью. Очень похоже, что древний агиограф, не найдя в источниках сведений о конкретной миссионерской деятельности Ольги на Руси, реконструировал ее по образцу и подобию равноапостольных подвигов той же царицы Елены, сокрушавшей языческие жертвенники в Святой Земле, и князя Владимира, низвергшего кумиры в Киеве и других городах (а возможно, еще и святой Людмилы Чешской, также просвещавшей свою страну, – хотя ссылок на нее в Житиях Ольги нет). Так, приведенные выше слова об Ольге из ее «Похвалы» почти буквально извлечены из собственно «Памяти и похвалы князю Владимиру», где об Ольгином внуке так же говорится, что он «требища бесовьская потреби» и «скруши идолы» и «всим сердцем и всею душею Бога возлюби…» ^{252} . [189]189
  Имеются и другие примеры дословных заимствований в «Похвале Ольге» из «Памяти и похвалы князю Владимиру».


[Закрыть]

Известно, что языческие святилища существовали в Киеве и других русских городах и при Владимире, а кое-где даже и позднее, уже после Крещения Руси, и русские князья далеко не всегда спешили расправиться с ними. Вне городов, в своеобразных языческих «резервациях», особенно в областях, населенных неславянскими, финно-угорскими племенами (а судя по данным некоторых житий, даже и в самих городах – например, в «Чудском конце» города Ростова), идолы сохранялись по крайней мере до XI века, а то и позднее. Князю под силу было ниспровергнуть их – но именно князю,в силу того, что княжеская власть в глазах его подданных, еще язычников, сама по себе обладала сверхъестественной, магической силой [190]190
  В качестве параллели приведу эпизод из истории христианизации Швеции в конце X века, как она описана латинским хронистом. Когда правитель Швеции Олав Шётконунг задумал разрушить языческое святилище в Уппсале, шведы собрались на тинг (народное собрание) и постановили, что «если король хочет быть христианином, то пусть он возьмет по своему выбору лучшую область Сведии (Швеции. – А.К.),заложит в ней церковь и введет христианство, но не станет силой заставлять никого из народа отказываться от почитания языческих богов». Более того, само введение христианской церкви в Швеции, по свидетельству того же источника, произошло на тинге, «с взаимного согласия короля и народа, по жребию и при благоприятном ответе идолов (! – А.К.)».
  (Из «Деяний архиепископов Гамбургской церкви» Адама Бременского (II, 56; I, 28). Цит. по: Рыбаков В.В.Из ранней истории Шведского государства. М., 1999)


[Закрыть]. Не случайно низвержение киевских и новгородских кумиров князем Владимиром в 80-е годы X века – как оно описано в летописи – было наполнено глубинным сакральным смыслом (уже не осознаваемым киевским летописцем, писавшим столетие спустя) и опиралось на тысячелетнюю, языческую же, традицию ритуального прощания с «обветшавшими» языческими божествами ^{253} .

Ольга – повторюсь еще раз – была правительницей Руси, княгиней, но в силу своей женской природы не обладала в полной мере сакральной княжеской властью. Тем более едва ли она могла избрать открытые формы борьбы с языческим культом при почти полном преобладании язычников. Однако древний книжник был, несомненно, убежден в том, что ее княжение нанесло сокрушительный удар «кумирослужению», и для этого у него имелись все основания. Само воздвижение княгиней святого креста означало в его глазах торжество новой веры над обветшавшими и потерявшими свою силу кумирами, «обновление» всей Русской земли. Избрав святой крест «непобедимым оружием» своей духовной борьбы, княгиня уже этим «избавила род своих людей от оскорбления кумирского» – так представлял подвиг святой Ольги церковный историк уже новейшего времени, архимандрит Иннокентий (Просвирнин), писавший в 60-е годы прошлого века. «Именно в этом смысле следует понимать те сведения Житий Ольги и Похвалы ей Иакова мниха, в которых говорится, что она “требища бесовския сокруши”. Если эти “требища” и продолжали стоять на Русской земле до времени святого Владимира, то сила их была уже сокрушена святой равноапостольной княгиней Ольгой-Еленой» ^{254} .

Общая мысль о сокрушении княгиней языческих кумиров и «обновлении» через это Русской земли (или «обновлении креста» в Русской земле) получила дальнейшее развитие и конкретное выражение в сочинениях XVI столетия. В редакции Жития святой Ольги, составленной псковским книжником Василием-Варлаамом, читается значительно более подробный рассказ о просвещении ею Русской земли. Здесь речь идет уже не только о сокрушении капищ и требищ, но и об утверждении на их местах святых крестов и христианских храмов – опять же со ссылками на святую царицу Елену и прямыми цитатами из «Памяти и похвалы князю Владимиру»:

«Святая же великая княгиня Елена, возвратившись в землю свою Русскую к людям своим с радостию великою, просвещена благодатию Святого Духа, неся знамение честного креста, сиречь святого крещения. Затем же начала требища бесовские сокрушать и кумиры по многим местам и на их место начала кресты Христовы поставлять. Кресты же те Христовы творят знамения и чудеса многие и до сего дня молитвами святой великой княгини Елены. О преславное чудо! Где бесовские жилища были, там ныне Христос прославляется со Отцом и Святым Духом. Потом же стала ходить блаженная княгиня Ольга по градам и по местам и учить людей вере Христовой… Как святая благоверная великая царица Елена с сыном своим святым царем Константином многие земли привела во святое крещение и Крест Господень обрела во Иерусалиме… и многих неверных иудеев обратила ко Господу Богу, и сама та святая царица Елена ходила и поставляла церкви по святым местам, где Господь Бог наш походил своими ногами, так же и эта святая великая княгиня Ольга, подражая житию великой царицы Елены во всем, многие кумиры сокрушила, и на их месте церкви Христовые воздвиглись» ^{255} .

Несколько по-другому, с новыми подробностями, говорится о том же в редакции Жития в составе Степенной книги царского родословия. Ольга и здесь сранивается со святой царицей Еленой: «Так и сия блаженная Ольга, новая Елена, обходя грады и веси во всей Русской земле, всем людям благочестие проповедовала и учила их вере Христовой, как истинная ученица Христова, единоревнительница апостолам, дани и оброки легкие уставляя, и кумиры сокрушая, и на кумирских местах кресты Христовы поставляя. И от тех крестов многие знамения и чудеса совершаются и до сего дня» ^{256} .

Из крестов, поставленных святой Ольгой, известны два, причем лишь об одном из них книжник XVI века мог сказать, что чудеса и знамения творятся от него «и до сего дня», – это знаменитый псковский крест, о котором в Житии сказано еще раз чуть ниже. (Киевский крест святой Ольги к XVI веку оказался уже утерян.) Но, вероятно, имелись и другие кресты, которые народная память связывала с именем Ольги. Как мы помним, многочисленные «знамения» были оставляемы ею во всех землях, которые она проходила, – и в Древлянской земле, и в Новгороде, и в Пскове, и даже в Царьграде, где русским паломникам показывали принадлежавшее ей драгоценное богослужебное блюдо. Эти «знамения» – видимые свидетельства ее пребывания и неутомимой деятельности в разных областях ее государства – почитались на Руси еще в ту пору, когда княгиня была язычницей. Став христианкой, она не перестала разъезжать по градам и весям. Но теперь оставленные ею «знамения» принимали форму креста – главного символа ее новой веры, наиболее доступного пониманию ее подданных, как христиан, так и язычников.

Что же касается церквей, основанных Ольгой, то о них, к сожалению, ничего определенного сказать нельзя. Традиция ставить церкви на месте поверженных языческих капищ действительно существовала в древней Руси – она засвидетельствована летописью, но применительно ко временам Владимира, который повелел «рубить церкви и поставлять их по тем местам, где стояли кумиры» ^{257} . В Киеве еще до крещения Ольги существовала церковь Святого Ильи; следовательно, нет ничего невероятного в том, что княгиня уже по крещении могла построить и другие храмы для себя лично, а также для тех из своих людей, кто вместе с нею или вслед за ней принял святое крещение.

В доступных нам источниках имеются кое-какие сведения на этот счет, однако определить, какие именно церкви были действительно поставлены ею, а в каких случаях мы имеем дело с намеренным или неосознанным стремлением средневекового книжника удревнить историю того или иного храма или же с простой ошибкой, очень непросто. Так, к числу церквей, построенных Ольгой или при Ольге, относят первоначальный деревянный киевский собор Святой Софии – предшественник будущего Софийского собора Ярослава Мудрого, главного храма Киевской Руси [191]191
  О том, что Киевская София была построена Ольгой, сообщает поздняя и совершенно легендарная Иоакимовская летопись: по словам ее автора, Ольга, возвратившись из Киева «со многими дары и честью… приведе же с собою иереи мудри и церковь Святыя Софеи древянну устрой, а иконы приела ей патриарх» (Татищев.Т. 1. С. 111). Можно было бы не придавать значения свидетельству столь позднего и ненадежного источника, однако оно находит неожиданное подтверждение в источнике, напротив, очень авторитетном, во всяком случае на первый взгляд. Речь идет о месяцеслове знаменитого Псковского Апостола 1307 г., в котором под 11 мая отмечена память «священия Святыя Софья Кыеве» и приведена дата этого события: «В лето 6460», то есть, надо полагать, 952-е (Лосева О.В.Русские месяцесловы XI—XIV вв. М., 2001. С. 88). Что касается даты 6460 г., то она понимается историками по-разному. О.В. Лосева отмечает, что «возведение храма в 952 г. косвенно подтверждает версию о крещении Ольги не в 50-х, а в 40-х гг. X в». (Там же. С. 89). Архиепископ же Сергий (Спасский), напротив, исходил из того, что дата записана не по «константинопольской», а по «антиохийской» эре от Сотворения мира, и переводил ее как 960 г. (Полный месяцеслов Востока. Т. 2. М., 1997. С. 139). Но есть сомнения в том, что дата Псковского Апостола верна. Во-первых, можно допустить, что она записана дефектно и в ней не хватает буквы для обозначения единиц: подобно тому, как это нередко встречается в других случаях, она могла быть первоначально записана как «6465», где конечная цифра «е» (5) была прочитана как буква («6460-е»), и, следовательно, дата имеет в виду 957 г. (между прочим, совпадающий с годом визита Ольги в Константинополь по данным Константина Багрянородного). Во-вторых, можно предположить порчу цифры, обозначающей сотни: вместо «ф»(500) «у»(400) (палеографически это вполне допустимо) – в таком случае дата должна читаться как 6560 (1052). К этому времени киевская София, по-видимому, уже была освящена, однако стоит отметить, что именно указанным годом датируется освящение Софии – правда, не киевской, а новгородской! – в ряде летописей, имеющих новгородское происхождение (Новгородские летописи / Изд. А.Ф. Бычкова. СПб., 1879. С. 184; ПСРЛ. Т. 16. Стб. 41). В любом случае известие Псковского Апостола уникально. В других месяцесловах празднование 11 мая не показано, хотя сомневаться в том, что некогда в этот день праздновалось освящение киевской церкви, не приходится. Но когда это освящение произошло на самом деле? Большинство историков не сомневаются в том, что все же в XI в., при князе Ярославе Мудром, и, следовательно, дата, приведенная в Псковском Апостоле, ошибочна (см., напр.: Голубинский Е.Е.История Русской Церкви. Т. 1. 1-я пол. тома. С. 80; и др.). Действительно, освящение собора при князе Ярославе непременно должно было отмечаться Церковью как значимое событие в церковном календаре, подобно тому, как отмечался, например, день освящения киевской церкви Святого Георгия 26 ноября, также возведенной при Ярославе (Лосева О.В.Русские месяцесловы… С. 95—98). В месяцесловах показан и другой день освящения Киевской Софии – 4 ноября (Там же. С. 98—100), но это освящение повторное, совершенное уже после Ярослава, при киевском митрополите Ефреме (на что есть прямое указание источника). Существенный аргумент в пользу освящения 11 мая именно каменного Софийского собора при князе Ярославе Мудром привел, в частности, К.К. Акентьев (Мозаики киевской Св. Софии и «Слово» митрополита Илариона в византийском литургическом контексте // Литургия, архитектура и искусство византийского мира. Труды XVIII Международного конгресса византинистов (Москва, 8—15 августа 1991 г.) и другие материалы, посвященные памяти о. Иоанна Мейендорфа. СПб., 1995. С. 80—81). Я этот вопрос разбирал специально в книге «Ярослав Мудрый» (2-е изд. С. 312—313, 514—515, прим. 65).
  Что же касается деревянного Софийского собора, который, несомненно, существовал в Киеве при Владимире и сгорел в 1017 г. (о чем сообщает немецкий хронист Титмар Мерзебургский: Назаренко А.В.Немецкие латиноязычные источники… С. 142), то его сооружение логичнее всего связывать именно с Владимиром, а не с Ольгой.


[Закрыть], а также некую Богородицкую церковь – то ли в Киеве, то ли где-то на севере Русского государства [192]192
  В поздней Никоновской летописи, в рассказе о рождении Владимира в принадлежавшем Ольге селе Будутина весь, сообщается о том, что Ольга, «умираючи, даде его (село. – А. К.)Святей Богородици» (ПСРЛ. Т. 9. С. 35; схоже и в Архангелогородском летописце: ПСРЛ. Т. 37. С. 60). Где находилась Будутина весь и какой именно церкви завещала ее Ольга, неизвестно. В летописях «Святой Богородицей» чаще всего именуется киевская Десятинная церковь, но она была построена внуком Ольги Владимиром в 90-е гг. X в. Может быть, некогда существовало предание и о ее основании Ольгой?
  К числу киевских церквей, построенных Ольгой, иногда относят и упомянутую в летописи церковь Святого Николая на месте могилы киевского князя Аскольда (см.: Киевский Синопсис. Киев, 1823. С. 27; Гиляров Ф.А.Предания русской начальной летописи. С. 276, 281, 317; а также в ряде работ позднейших авторов). Однако это мнение целиком основывается на ошибочном чтении ряда летописей статьи 882 г., сообщающей о гибели киевских князей Аскольда и Дира и о том, что Аскольдова могила находилась, «кде ныне (т. е. во времена летописца. – А. К.)Олъмин двор, на той могиле поставил церковь Святаго Николу» (ПСРЛ. Т. 1. Стб. 23; в Новгородской Первой: «постави Олма церковь Святого Николу»: НПЛ. С. 107). В XV—XVI вв. непонятное имя Олма или Ольма иногда меняли на Ольгу (например, в Типографской летописи: ПСРЛ. Т. 24. С. 7; или Тверской: ПСРЛ. Т. 15. [Вып. 2]. Стб. 33); но это конечно же ошибка, и, таким образом, к Ольге это известие не имеет никакого отношения. (Критику этого суждения дал еще митр. Макарий (Булгаков): История Русской Церкви. Т. 1. М., 1994. С. 220-221).


[Закрыть]. Но и об их принадлежности ко времени Ольги можно говорить лишь сугубо гипотетически, поскольку показания источников на этот счет не кажутся надежными.

То же следует сказать и о самой знаменитой из всех церквей, по преданию, основанных Ольгой, – псковском Троицком соборе. Предание об основании Пскова и его главного храма получило очень широкую известность уже в XVI веке. Впервые оно было записано тем же Василием-Варлаамом. Это предание читается в принадлежащей ему Псковской редакции Жития святой Ольги и, с некоторыми дополнительными подробностями, в Степенной книге царского родословия ^{258} . По легенде, основанию города предшествовало чудесное видение, явленное Ольге на берегу реки Псковы, притока Великой: княгиня узрела три божественных луча, исходящих как бы из трех источников света, что явным образом символизировало Святую Троицу, которой и был посвящен главный, кафедральный храм Пскова.

«Также потом святая благоверная великая княгиня Елена благодатию Христовою пришла на место на конец (устье. – А.К.)Плесковы-реки и Великой и возлюбила [место то] вельми, – рассказывает Василий-Варлаам. – Был же на месте том лес велик, и дубравы многие прилежали к месту тому, и на месте том увидела (Ольга. – А, К.)луч Трисиятельного Божества. И тут помолилась святая Господу Богу и поставила крест на месте том; крест же тот стоит и до сего дня на том месте в память ее. Она же сказала своим боярам пророческим голосом так: “На месте сем будет церковь Святой и Неразделимой Троицы, и град будет велик и славен зело и всем изобилен будет”. И после этого вернулась в Киев святая блаженная великая княгиня Ольга, нареченная во святом крещении Елена, к сыну своему Святославу, и начала жить о Христе Иисусе. И возлюбила Бога от всей души своей, так же и Бог возлюбил ее». По прошествии времени княгиня «послала много злата на Плескову-реку, где видела луч Трисиятельного Божества, на сооружение божественной церкви Святой Троицы».

В Житии Ольги в составе Степенной книги чудесному видению посвящена отдельная глава – «О проречении бытия града Пскова…». Придя к реке Великой и остановившись у самого места впадения в нее Псковы, княгиня увидела «чудное и преславное видение»: «место оно пресветлыми лучами осияемо было, словно от трисиятельного света. Блаженная Ольга радовалась душою, удивляясь блистанию неизреченного света, воздавая благодать Богу, что столь радостное знамение явилось ей на уверение предбудущей благодати просвещения земли Русской. И, пророчествуя, сказала всему синклиту, бывшему с ней: “Да будет ведомо вам, что волею Божиею на сем месте будет церковь во имя Пресвятой Единосущной и Животворящей Нераздельной Троицы, Отца и Сына и Святого Духа. Также и град здесь будет велик, и славен, и изобилен”. И, сказав это, довольно помолилась на месте том и поставила крест, и крест этот стоит и доныне». А ниже, в другой главе Жития, «О начале церкви Псковской», сообщается о том, что княгиня послала «много злата на Плескову-реку на создание церкви Святой Живоначальной Троицы, где видела она явление света трисиятельного божественного луча. После же, – добавляет автор, – тут и град великий Псков поставлен был».

В память об этом событии в Пскове был воздвигнут деревянный крест, который позднее почитался как поставленный самой Ольгой. Во время одного из псковских пожаров он сгорел, но в 1623 году был восстановлен. Надпись на этом восстановленном кресте также сообщает о чудесном видении, явленном княгине; однако она (надпись) полностью заимствована из Степенной книги, а потому не могла появиться ранее середины XVI столетия [193]193
  Надпись гласит: «Прииде блаженная Ольга близь реки, глаголемыя Псковы, и ста на устий тоя реки. Бяше бо тогда лес и дубие велие, и внезапу преславное видение виде, светлыми лучами осиеваемо место оное, пророчествуя глаголаше: на месте сем будет храм Пресвятыя Троицы и град велик зело и славен будет, и потом на месте том постави пресвятой крест на поклонение православным Христианом». Другая надпись на подножии креста сообщает о его утрате во время пожара и обновлении в XVII веке: «Божием изволением грех ради наших в лето от Сотворения мира 7017, от Рождества Спасителева миру 1509, бысть пожар, весь град выгорел и святыя церкви и соборная церковь Пресвятыя Троицы вся выгорела, и поставление благоверной княгини Ольги дубовый крест, и Домантова стена. Лета же от Сотворения миру 7131, от Рождества же Спасителева 1623, при благоверном государе и великом князе Михаиле Феодоровиче всея России и при отце его святейшем патриархе Филарете написан сей крест Христов повелением архиепископа Иоакима на поклонение православным Христианом» ( Василев И.И.Археологический указатель города Пскова и его окрестностей. СПб., 1898. С. 227.). В дате несомненная ошибка: речь идет об известном псковском пожаре, который случился не в 1509-м, а в 1609 году (См.: Серебрянский Н.И.К вопросу о времени возникновения г. Пскова (Историко-библиографическая заметка). Псков, 1907. С. 7—8.).


[Закрыть].

Впоследствии на берегу реки Великой, почти напротив Троицкого собора, на том самом месте, где, по преданию, княгиня предрекла будущее величие Пскова, была сооружена часовня в ее имя. В годы советской власти часовня была разрушена, однако ныне восстановлена заново.

Увы, но красивая легенда об основании Пскова не выдерживает исторической критики. Археологические исследования древнего Псковского кремля с несомненностью показывают, что во времена святой Ольги здесь было отнюдь не дикое, заросшее лесом место, а укрепленное поселение, город, возникший не позднее VIII—IX веков. Именно на том месте, которое указано в Житии, – на скалистом мысе близ впадения реки Псковы в Великую, – обнаружены остатки древних укреплений: следы земляного вала с деревянными стенами или тыном поверху; исследован и находившийся поблизости курганный некрополь с языческим святилищем ^{259} . Собственно, о существовании города до княжения Ольги свидетельствует и «Повесть временных лет» (в кратком известии о женитьбе Игоря на Ольге). Что же касается упомянутого предания, то можно с уверенностью сказать, что оно появилось лишь в XV—XVI веках. Книжники более раннего времени, в том числе и псковские летописцы, его не знали. «А о Плескове граде от летописания не обретается воспомянуто, от кого создан бысть и которыми людьми, – записывал один из летописцев, предпринявший специальные разыскания относительно первоначальной истории родного города, – токмо уведехом, яко был уже в то время, как наехали князи Рюрик з братьею из Варяг ъСловяне княжити, понеже поведает, яко Игорь Рюрикович поят себе жену Ольгу от Плескова» ^{260} . Ясно, что если бы легенда об основании Пскова самой Ольгой существовала в то время, когда автор работал над летописью, он вряд ли бы смог так выразиться.

Предание о псковской Троице – отнюдь не единственное в своем роде. И в Псковской земле, и в других местностях Русского государства рассказывали и о других церквах, будто бы основанных Ольгой. Таковы, например, Власьевская церковь в том же Пскове, церкви Архангела Михаила и Благовещения Пресвятой Богородицы в Витебске, некий Ольгин монастырь близ ее родных Выбут, Воскресенский собор в Великих Луках и др. ^{261} Таких церквей лишь немногим меньше, чем церквей, которые, по легенде, строил князь Владимир, Креститель Руси. Все это – прежде всего, свидетельство широкого почитания святой Ольги (как и святого Владимира) уже во времена православной Руси, свидетельство того, что народная память, благочестивая молва приписывали основание старинных, почитаемых храмов и обителей наиболее прославленным русским святым, среди которых Ольга по праву занимает одно из первых мест.

* * *

Так что же, получается, что у нас вовсе нет никаких положительных данных о просветительской деятельности Ольги по ее возвращении из Царьграда и о ее попытках крестить Русь? Это не так. Данные на этот счет имеются, только обнаруживаются они в немецких источниках и касаются еще одного весьма запутанного эпизода в биографии княгини Ольги – ее переговоров с германским королем (а с 962 года императором) Отгоном I Великим (f 973) и судеб латинской миссии на Руси. Как выясняется, летом или осенью 959 года, то есть на следующий год после разрыва отношений с императором Константином Багрянородным, княгиня направила послов в Германию к королю Отгону, которого просила ни больше ни меньше как об учреждении епископии в своей стране.

Об этом в 60-е или 70-е годы X века, то есть по горячим следам событий, писал автор уже известного нам продолжения Хроники Регинона Прюмского. Этот источник представляется исключительно ценным для истории Руси времени правления княгини Ольги – пожалуй, сопоставимым по своей значимости с сочинениями императора Константина Багрянородного. И дело не только в том, что он принадлежит современнику событий. По единодушному убеждению исследователей, Продолжателем Регинона был известный деятель немецкой церкви Адальберт, архиепископ Магдебургский, – тот самый миссионер, который побывал в Киеве и лично общался с княгиней Ольгой.

Под 959 годом в его Хронике помещено следующее известие: «Послы Елены, королевы ругов, крестившейся в Константинополе при императоре константинопольском Романе, явившись к королю (Отгону I. – А.К.),притворно, как выяснилось впоследствии, просили назначить их народу епископа и священников» ^{262} .

Автор называет Ольгу ее крестильным именем – «Helenae»,и говорит о ней как о «королеве ругов» – «reginae Rugorum»,употребляя сравнительно редкое название для киевских руссов. Однако в том, что послы «королевы Елены» прибыли именно из Киева и речь идет именно об Ольге, сомнений нет. О том же, но с некоторыми отличиями, сообщают и другие немецкие хроники, в частности так называемые Хильдесхаймские анналы. Правда, имени правительницы Руси и даже упоминания о ней здесь нет, однако название народа приведено в правильной, обычной для немецких источников форме:

«К королю Отгону явились послы народа Руси с мольбою, чтобы он послал кого-либо из своих епископов, который открыл бы им путь истины; они уверяли, что хотят отказаться от языческих обычаев и принять христианскую веру…» ^{263}

Хильдесхаймский хронист был не вполне точен. К 959 году Ольга уже приняла крещение, и нет сомнений, что и посланные ею мужи также были христианами, а не язычниками. Однако речь действительно шла о крещении «народа Руси», точнее – о намерении Ольги крестить свою страну. Для этого и необходимы были священники и епископ, который мог бы рукополагать их, – иными словами, церковная организация, включенная в существующие структуры Вселенской церкви. Создать такую организацию в рамках Константинопольского патриархата Ольге по каким-то причинам не удалось – и теперь она обратилась с теми же намерениями к правителю Запада.

Надо сказать, что посольство Ольги к Оттону вызвало немалые затруднения у отечественных историков. Иные из них прямо или косвенно пытались «защитить» Ольгу от обвинений в поступке неблаговидном, с точки зрения современного православия или упрощенно понимаемого патриотизма, и потому представляли известие Продолжателя Регинона как заведомую фальсификацию, ложь, или же как свидетельство чрезмерного религиозного рвения немецкого хрониста-миссионера и его покровителей, приписавших русским послам вовсе не то, о чем они в действительности просили. Более того, было высказано предположение, будто к Оттону вообще прибыли какие-то авантюристы, которые лишь выдавали себя за послов «королевы Елены», но на деле таковыми не являлись (так, например, полагал выдающийся русский историк Сергей Михайлович Соловьев). Между тем в истории Восточной и Центральной Европы посольство Ольги не выглядит чем-то из ряда вон выходящим. К середине X века раскол между Западной и Восточной церквями еще не произошел. Не было ни взаимной анафемы, ни прекращения канонического общения, и противоречия носили в большей степени политический, а не конфессиональный характер. Соответственно, нет никаких оснований видеть во всем произошедшем происки или тем более фальсификацию немцев, равно как и рассматривать посольство Ольги как мнимое отступление от православия и уклон в сторону католичества (а такие попытки тоже предпринимались, преимущественно в западной историографии). Такие представления основываются на реалиях значительно более поздней эпохи, ознаменовавшейся схизмой 1054 года и последующим противостоянием Константинополя и Рима. Переносить их на времена Ольги было бы ошибкой.

Колебания между двумя главными центрами христианства для этого времени – скорее закономерность, нежели исключение из правил. Так, крестивший свою страну болгарский царь Борис в 60-е годы IX века дважды кардинально менял церковно-политическую ориентацию, то изгоняя из страны греческих священников и признавая главенство римского престола, то вновь возвращаясь в лоно Византийской церкви и, соответственно, изгоняя из Болгарии священников-латинян. Примерно в те же годы моравский князь Ростислав обратился к константинопольскому императору с просьбой прислать к нему проповедников, хотя в Моравии уже действовали миссионеры «от немец». Примечательно, что прибывшие из Константинополя просветители славян Константин (Кирилл) и Мефодий признавали верховенство римского престола и добивались открытия Моравской епархии под юрисдикцией Рима. И киевский летописец, рассказывая о миссии святых братьев к моравам, не преминул с одобрением отметить, что «папеж» римский поддержал их и осудил их противников, тех, «кто ропщет на книги славянские». Приведены в летописи и слова папы как высшего церковного авторитета, в данном случае признаваемого таковым и на Руси: «Аше кто хулит славянскую грамоту, да будет отлучен от церкви, пока не исправится» ^{264} .

Такие же колебания между Константинополем и Римом уже в X веке мы видим и в истории христианизации Венгрии. Греческая епархия просуществовала здесь вплоть до XI столетия ^{265} , хотя венгерские князья в конечном счете выбрали крещение от латинян. Да и в истории обращения святого князя Владимира, внука Ольги, латинские проповедники также сыграли не последнюю роль.

Причины, которые вынуждали правителей «варварских» стран лавировать между Старым и Новым Римом, могли быть различными. В одних случаях ими, наверное, двигали политический расчет, желание воспользоваться противоречиями между двумя христианскими столицами, дабы получить ощутимые политические или материальные выгоды, подороже «продать» свое согласие на смену веры. В других – какие-то нюансы в толковании христианских норм, разные подходы к обращению язычников. Современные исследователи отмечают, что Византийская церковь уделяла гораздо меньше внимания миссионерству как таковому по сравнению с Западной и была куда менее поворотлива и настойчива в этом вопросе. Повышенные требования, которые греки предъявляли к новообращенным, зачастую отталкивали от них недавних язычников, и этим не без успеха пользовались латинские миссионеры ^{266} . Так было в Болгарии при царе Борисе, так было и в Великой Моравии при преемниках Ростислава, изгнавших из страны учеников святого Мефодия. В деле возможного обращения Руси при княгине Ольге правящие круги Империи также не проявили должной заинтересованности, хотя ситуация весьма благоприятствовала им. Высокомерное отношение к «варварам», убежденность в том, что из них все равно не получится «настоящих» христиан, пронизывали все слои византийского общества, начиная с императора. И можно думать, что отказ от учреждения русской епископии отчасти стал следствием такого именно взгляда. Впрочем, и сама Ольга могла предъявлять какие-то неприемлемые требования к светским и церковным властям Империи. Как мы уже говорили, ее могло, например, не устроить то, что предлагали царь и патриарх: приниженное, зависимое положение гипотетической русской епархии, подчиненной одной из провинциальных греческих митрополий. Правительница, что называется, до мозга костей, Ольга, несомненно, тоже искала наиболее выгодные условия вхождения своей страны в семью христианских народов. При этом держава Отгонов, в ее представлении, обладала не только политическим, но и церковным авторитетом – если и меньшим, чем Константинопольская империя со вселенским патриархом, то во всяком случае достаточным для того, чтобы способствовать христианскому просвещению ее страны. Другое дело, что король вряд ли мог предложить ей что-то принципиально иное, нежели церковные власти Константинополя.