Текст книги "Режим бога. Восход Красной Звезды (СИ)"

Автор книги: Алексей Вязовский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 19 страниц)

– Да за такое оперативное сопровождение – взорвался Цинев – Подполковники становятся майорами! Подозревает он... Всю поездку просрал.

– Вы бы лучше своими делами занимались – не остался в долгу Цвигун – Только и умеете, что наушничать

– Товарищи, товарищи! – постучал ложкой по стакану Андропов – Давайте к делу. Мне очень не нравится появление Веверса. Потрудитесь поставить ему скрытые микрофоны домой и на работу. Что показала прослушка Селезнева?

– Кое-что есть – кивнул Цвигун – Наш певец дома слушает радио Свобода. Причем в ванной под льющуюся воду

– В оперативно-техническом управлении научились качественно фильтровать посторонние шумы? – удивился председатель – А почему мне не докладывали?

– Было в еженедельной рассылке по комитету – пожал плечами генерал – В конце прошлого года

– Закрутился – опять помассировал воспаленные глаза Андропов – Радио Свобода нам ничего не дает. Каждый второй диссидент в Москве ее слушает. Давайте сухой остаток. Разработку Селезнева продолжаем. На свой страх и риск. Георгий Карпович, постарайтесь прикрыть нас перед Леонидом Ильичом

Тут Андропов замялся, вздохнул – Давите на родственные чувства. Мы обязаны защитить главу государства, даже если он сам против. Вы же видите, насколько опасен Селезнев. И да, ставим под наблюдение Веверса. Его то нам никто не запрещал разрабатывать... Давно пора закрыть этот должок. Кузнецову вынести выговор с занесением. За провал оперативной работы по студии МВД. На этом, товарищи, все, спасибо.

Генералы встали, начали собирать документы.

– Кстати, Селезневу пора присвоить оперативный псевдоним – постучал пальцем по толстой папке Цвигун

– Вундеркинд – припечатал Андропов – И тайну этого чуда-ребенка мы обязаны разгадать.

–

– Виктор, вы – настоящий вундеркинд !

Мы с Клаймичем сидим в кабинете директора Мелодии и слушаем дифирамбы. Возвышенные. Кабинет располагается под самыми сводами англиканской церкви, которая превращена коммунистами-атеистами во "Всесоюзную студию грамзаписи". Помещение захватывает часть витражного окна, которое смотрит на улицу Станкевича. В будущем улице возвратят традиционное название Вознесенского переулка, а церковь вернут верующим. Но сейчас под крышей собора звучит вовсе не духовная музыка.

Директор Мелодии, Василий Иванович Пахомов, полноватый, лысоватый мужчина лет пятидесяти являет собой классический тип непотопляемого советского бюрократа. Успел побывать заместителем министра культуры СССР, заместителем председателя Гостелерадио, директором Большого театра. Пик его карьеры пришелся на времена Фурцевой. Но даже после "падения" всесильного министра, Пахомов не утонул, а пристроил себя в большое теплое кресло генерального директора фирмы "Мелодия".

Кроме Василия Ивановича в кабинете присутствует тот самый звукорежиссер Рафик "Микроавтобус" Нишанович, который "писал" меня с Лещенко и Кобзоном. Мужчина восточной внешности и восточного же темперамента также источает улыбки и комплименты. Я и талант. Я и надежда отечественной эстрады. Работать со мной, оказывается, большое удовольствие и даже честь. Чего это они так любезны? Прошлый раз атмосфера в студии Мелодии была совсем иная. Впрочем, это не бином Ньютона. История с Бубой широко разошлась в среде советской творческой интеллигенции. Чем кончается попытка перейти мне дорогу – теперь хорошо известно. А раз так, то и не грех воспользоваться своей репутацией. Тем более этот грех аннулируется присутствием в церкви. Пусть и бывшей.

– Василий Иванович – начинаю я свою партию – Нам с Григорием Давыдовичем совершенно не нравится концепция первого диска Красных звезд. Ну, кто, скажите, придумал записывать дебютный альбом в таком формате? Одновременно любовную лирику и Ленин, Партия, Комсомол?

Получаю под столом тычок от Клаймича, но игнорирую испуг директора.

– Э.. Виктор, видите ли... – Пахомов потеет, мнется, но все-таки решает не брать на себя ответственность – В министерстве культуры есть мнение...

– Выпустить все песни одной пластинкой – приходит на помощь своему начальнику Нишанович

– Ну так это плохое мнение, вредное – я сама категоричность – Предлагаю официальные песни, Ленин, Партия, Комсомол, Ноль два, Боевым награждается орденом и Мы – армия страны в исполнении хора Александрова выпустить миньоном. По две композиции с каждой стороны. А любовные песни – оформим как диск-гигант.

Мужчины тяжело вздыхают. С одной стороны – есть "мнение" профильного министерства. С другой стороны, ну как пойдешь против протеже самого Щелокова? Так можно и отправиться в места не столь отдаленные. Найдут при обыске валютные ценности и здравствуй Мордовия. А ценности у них точно есть. На одном Нишановиче золотая цепочка толщиной в палец, перстень с черным камнем. Скорее всего агат или сапфир. Пахомов, судя по воспоминаниям современников из айфона, так вообще набит импортными товарами. Дорогой иностранный костюм, Ролекс на запястье, стильный кнопочный ретро-телефон на столе... Игорь Кио рассказывал, что в каждой загранке директор Мелодии не вылезал из магазинов. Очень любил получать подарки от иностранцев, особенно от импресарио и устроителей концертов. При этом в искусстве он человек был весьма дремучий. После того, как Пахомова назначили директором Большого, театр сразу выехал на несколько дней на гастроли в Англию. Тур по магазинам затянулся и Василий Иванович появился в зале только на генеральной репетиции. На сцене танцует Плисецкая, дирижирует Файер. И вдруг новый директор хлопает в ладоши и останавливает репетицию. Все смотрят на него с огромным недоумением. А он, обращаясь к Файеру, говорит: "Юрий Федорович, не тот темп!"

Пока я размышляю о "качестве" советской элиты, благодаря которой навернулся Союз, Клаймич берет разговор в свои руки. Выясняет детали прохождения Худсовета Мелодии (тут проблем нет, все члены знают, чью музыку им принимать). После худосовета идет тиражная комиссия из представителей Минкульта, Союза композиторов и даже Министерства торговли. Ведь пластинки Мелодии поставляются в 90 стран мира! Миллионными тиражами. Я представляю личный самолет Фалькон, дом на Канарских островах и... губозакатывающую машинку. Ведь всех гонораров от тиражей мне полагается рублей 150, 200.... После тиражной комиссии происходит запись. У Мелодии весьма современное оборудование. Рафик живописует нам прелести 24-дорожечного магнитофона "Штудер", рассказывает про звукорежиссерский пульт "Амек" и немецкие микрофоны "Ньюман". Делаем соответствующие лица. Прониклись.

Далее запись отправляется на Апрелевский завод грампластинок, где собственно и происходит "таинство винила". Финальная стадия – магазины. Куда пластинки попадают... через полгода после начала процесса. С трудом удерживаю челюсть на месте.

Составив расписание записи двух пластинок (продавили таки!), возвращаемся обратно в студию. По дороге Леха расспрашивает нас о встрече, но я раздумываю, как заставить советскую плановую машину двигаться чуть быстрее и солировать приходится Клаймичу. Григорий Давыдович доволен. Ехали за одной пластинкой, а получили две. Плюс Мелодия обещает подумать над выпуском магнитоальбома, с которыми экспериментирует студия и Апрелевский завод. Та же популярность Высоцкого держится вовсе не виниле – а на перезаписанных кассетах. Все 80-е в Союзе будет бум магнитофонов. И нам в нем надо участвовать.

На Селезневской продолжает кипеть работа. Музыканты занимаются аранжировкой новых песен, Вера и Альдона распеваются под руководством Татьяны Николаевны. А вот Лада... сидит на телефоне. Подхожу к девушке, дожидаюсь пока она закончит разговаривать. Выясняется, что Лада попала под вал звонков в студию. Виктор Селезнев нужен всем. Звонят малоизвестные исполнители с просьбами о песнях, представители профкомов заводов и фабрик в попытке организовать концерты, просто фанаты неведомо откуда нашедшие номер телефона. И главный удар на себя приняла ответственная Лада. Как оказывается не зря. Среди всех звонков есть и важные. Так меня приглашают на запись в программу Утренняя почта. С Юрием Николаевым. Эх... Лучше, конечно, с Татьяной Веденеевой познакомиться, но и Николаев тоже неплохой ведущий, а главное полезный контакт. Еще одна моя ступенька в светлое будущее. Кроме телевизионщиков, интерес к группе проявила пишущая братия. Интервью со мной и звездочками хотят взять и Правда, и Московской комсомолец, и даже журнал Работница, кстати, одни из самых читаемых в Союзе. Больше всего из списка меня интересует МК, "Московском комсомольце", в котором есть очень популярный среди молодежи раздел "Звуковая дорожка".

Обсуждаем с Клаймичем организацию пресс-конференции (у директора есть знакомый в ТАССе), а также необходимость найма двух секретарей и выделения для них специального помещения. Григорий Давидович обещает подкорректировать штатное расписание и решить нашу телефонную проблему. А ведь впереди еще почтовый вал, который накрыл нас с мамой.

День заканчивает в объятиях Веры в квартире на Тверской. Девушка устала после напряженного дня, но пересиливает себя. Готовит ужин, расспрашивает меня о Мелодии. В ответ я интересуюсь ее визитом к следователю по делу об убийстве мажора. Вера рассказывает, что все прошло скучно. Пара формальных вопросов (следак знал, кто к нему пришел и как в верхах носятся с Красными звездами), протокол, "подпишите здесь и здесь". Алиби Веры никого не заинтересовала, хотя она его и озвучила. Мысленно вытираю пот.

Уже после ужина и короткого постельного взрыва (на длинный нет сил), вместе думаем над обложкой нашей первой пластинки. Название сразу приходит на ум. "Виктор Селезнев и Красные звезды". Я на первом плане, позади Лада, Вера и Альдона в сценических костюмах. И все это на фоне... Кремля. А чего, собственно стесняться? Где у нас в стране самые главные Красные звезды? Правильно! На башнях Кремля.

–

Утро субботы начинается с длинного звонка в дверь. Подскакиваю как ошпаренный, протираю глаза. Звонок не смолкает и я иду в коридор. Из своей комнаты выглядывает мама. Смотрю на часы. Семь утра! Неужели Альдона так рано пришла тренировать меня? Я, конечно, с ней договаривался, но не на такую же рань.

За дверью стоят три девчонки. Одеты в простенькие серые пальто, вязанные шапки. Курносые лица, веснушки... Только завидев меня, они начинают визжать, подпрыгивая. Первая, самая крупная из них, рвется обниматься и мне приходится терпеть попытки слюнявых поцелуев, отталкивая ее обеими руками. Краем глаза вижу квадратные глаза мамы и выглянувших на визг соседей. Длится эта странная борьба несколько минут, пока жилистый мужчина из правой квартиры, точно также как и я раздетый до трусов, не помогает мне вытеснить девчонок на лестничную площадку. Окончательно фанатки успокаиваются и уходят, получив автографы и еще раз обнявшись со мной. Попытка выяснить откуда узнали адрес оканчивается ничем – "подружки дали". Возвращаясь обратно, знакомимся с соседом.

– Дмитрий Михайлович – пожимает мою руку мужчина – Капитан дальнего плавания. Во многих странах побывал. Но такое... вижу впервые

– Я тоже – киваю – Извиняюсь за такую побудку. Попрошу Щелокова поставить внизу вневедомственную охрану.

– Ничего, я привычный. Ты знаешь министра МВД?? – капитан удивленно крутит головой – Может зайдешь на рюмку чая?

Я критически осматриваю свой "костюм Адама", который представлен лишь трусами сатиновыми обыкновенными.

– Это ничего! – машет рукой Михалыч – Я один живу, заходи

Я успокаиваю встревоженную маму, после чего захожу в квартиру капитана. Тут есть на что посмотреть. Модели парусников, картины маринистов на стенах, секстанты и небольшие подарочные якоря, и конечно, большая батарея экзотических бутылок в застекленном баре. Чего там только нет... Ром, виски, текила...

– Мужики дарят после каждого рейса – заметив мой интерес к бутылкам, смущается капитан – Не отказываться же?

Мы проходим на кухню, где Дмитрий Михайлович быстро заваривает чай, разливает по чашкам. Выкладывает на стол сушки, конфеты.

– Ты ведь Селезнев? Это твои песни наши морячки слушают по радио? – интересуется капитан

– Мои – я обжигаюсь после чего начиню усиленно дуть, остужая чай

– Хорошую музыку пишешь. И как только получается?

– Сам не знаю. Иногда просто "накатывает" – еле успеваю записывать слова и ноты

– Может и для флота чего сочинишь? – загорается идеей капитан – Про море, шторма...

А, кстати, почему бы и нет? Конечно, не пошлятину вроде "я морячка, ты моряк", а что-нибудь серьезное, цепляющее. Мне сходу ничего не приходит в голову и я перевожу разговор на самого Михалыча. Выясняется, что на самом деле он настоящий героический моряк, обошел все моря и океаны и самое главное – служил помощником капитана на знаменитом танкере "Туапсе". Том самом танкере, который в 54-м году был захвачен по указке американцев гоминдановцами Чан-Кай-ши. Корабль был насильно доставлен в тайваньский порт Гаосюн, советские моряки избиты и брошены в застенки. С самого начала чанкайшисты пытались получить от моряков заявления о том, что они "решили не возвращаться в Советский Союз". Чего только не делали тюремщики, чтобы добиться этого.

– На одном из допросов – прихлебывая чай рассказывает Дмитрий Михайлович – Мне заявили, что я остался на Тайване один, все остальные якобы уже уехали в Америку, капитан Калинин женился на американке, а старший механик Беспалов уже имеет в Соединенных Штатах собственную виллу. Нас держали на голодном пайке: стакан воды и кусочек хлеба утром, вареная трава с ломтиком буйволятины на обед и на ужин. Вскоре от голода у меня начались сильные головные боли, я часто стал терять сознание. Нас пытали током, засовывали иголки под ногти...

Капитан показывает мне правую руку, на которой отсутствует несколько ногтей. Я с трудом удерживаю чай и сушки внутри. Делаю несколько вдохов и выдохов. Тошнота проходит. Тем временем Михалыч наливает в чайник воду, ставит на плиту. Мужчина совсем не рисуется, просто делится историей своей жизни. А я благодарю судьбу за эту встречу. Это лучшее напоминание мне зачем я тут и ради чего. Ради того, чтобы жизнь и подвиг таких Михалычей не был выкинут на помойку ренегатами.

– И все с одним требованием – капитан допивает свой чай и ставит чашку в мойку – Подпишите просьбу о политическом убежище в США. Я не подписал. Из 49 человек экипажа ничего не подписали 29 моряков. В конце концов, нас вынуждены были отправить в Советский Союз.

– А те, кто подписал? – в горле стоит ком, руки автоматически ломают все новые и новые порции сушек

– Я мало что о них знаю. Кажется, Иваньков лишился рассудка в Вашингтоне и был передан в советское посольство. По слухам кто-то завербовался в американскую армию, некоторые до сих пор сидят в тюрьме Тайбэя.

Сидим молча. На плите посвистывает чайник. За окном разгорается новый день. Где-то вдалеке, за домами всходит кроваво-красное солнце.

–

Воскресный бой проходит на стадионе «Динамо». В подтрибунных помещениях есть боксерский зал и туда за час до начала меня привозит Леха. Настроение за выходные упало ниже плинтуса. История Михалыча произвела тягостное впечатление. Добавила пессимизма Альдона, которая снова включила «Снежную королеву». Все мои попытки сблизится быстро пресекались и все наше общение ограничилось тренировкой. Причем в приснопамятный лес мы не забегали (как вспомню – так краснею от стыда), ограничились несколькими кругами вокруг квартала плюс упражнениями на спортивной площадке, занесенной снегом. Похоже, у нас латышкой намечаются проблемы. Если добавить к этому тот факт, что она с отцом на передовой противостояния с КГБ, то становится совсем грустно.

Пытался отвлечься чтением айфона. Ознакомился со своим спарринг-партнером. Виктор Савченко. Двадцать семь лет, член сборной. Двукратный чемпион СССР, чемпион Европы, чемпион мира, двукратный призёр Олимпийских игр. Выступает в первом и втором среднем весе. Впрочем, не все титулы он еще выиграл – впереди успешная карьера боксера международного класса. Посмотрел бои Савченко на Ютьюбе. Отличный технарь, сильный удар справа, легко идет в размен, не боится рубки. Впрочем, эта самая рубка на Олимпиаде-80 с кубинцем Гомесом для него заканчивается печально. Несколько нокдаунов, проигрыш по очкам. Несмотря на это, я четко понимаю, что уровень Савченко – заоблачный для меня. Огромный опыт, мощный удар, который легко пробьет защиту, даже если я буду в шлеме.

Всю дорогу "мамонт" видя мое настроение, пытается подбодрить. Рассказывает смешные истории, которые услышал от Зои. Как азербайджанец пытался провезти в самолете арбуз. Поместил его под сидение кресла, но при наборе высоты тот покатился по проходу, разогнался и вуаля, все задние пассажиры оказались в красной сладкой "каше". Или как стюардесса перечисляет ассортимент напитков, среди которых есть "ситро-Буратино". Иностранец в недоумении: "What is Buratino?". Бортпроводник не растерявшись отвечает: "Спакл Пинокио"!

Смеемся, настроение слегка улучшается. Если бы добавить на небо солнышко, загорелую Веру рядом (опционально Альдону, Анну)... Мечты, мечты.

– Нас пасут – нахмурившийся Леха вглядывается в зеркало заднего вида – Серый "Жигуль".

– Проезжай дальше, на Масловку – я показываю "мамонту" правее. Леха крутит руль и "Жигуль" поворачивает за нами. Они даже особо не скрываются – пасут в открытую.

– Это "бурильщики" – констатирует очевидное "Старший брат" – Что будем делать?

– А что тут можно сделать? – пожимаю плечами я – Едем дальше.

Уходим налево и, покрутившись в аллеях Петровского парка, паркуемся возле стадиона. С Заходим в боксерский зал. Там нас уже ждет Киселев, Савченко и еще несколько незнакомых человек. Пожимаем руки, идем в раздевалку. Я натягиваю кроссовки, простые спортивные трусы и майку, Леха бинтует мне руки. Рядом молча переодевается мой спарринг-партнер. Приглядываемся друг к другу. Савченко мне нравится. Простое, открытое лицо, "упрямый" подбородок, "банки" бицепсов на руках. Последнее, конечно, не вызывает оптимизма. Если он такой "раскаченный", то удар вполне может быть нокаутирующим.

Надеваем перчатки, выходим в зал. Киселев, предлагает нам размяться. После нескольких упражнений, Савченко берет скакалку, а я иду к груше. Потом "работаю" с Лехой по лапе. Полчаса разминки и тренер сборной озвучивает правила. Три раунда по три минуты, первый нокдаун и все – я сразу еду домой (или к врачу?). Мне выдают самодельный шлем на поролоне (массовые еще не появились в боксе) и мы лезем в ринг. Судит сам Киселев. Зачитывает нам еще раз правила, мы касаемся друг друга перчатками. Савченко абсолютно спокоен, если не сказать равнодушен. Несколько "болельщиков" вокруг ринга (одноклубники Савченко) также не высказывают особого интереса. Меня начинает бить дрожь, Леха успокаивающе хлопает по плечу. Беру в рот капу, гонг.

Начинаем бой осторожно, с разведки. Одиночные удары, дальняя дистанция. Руки Савченко чуть длиннее моих, поэтому мне надо первому сокращать расстояние. Иначе мой противник "включит" Кличко. Ему даже не надо напрягаться и рисковать – три раунда пролетят моментально. После разведки первым обостряю я. Двойка, сближение, боковой в голову. Все уходит в защиту. Мой противник надежно перекрыт, быстро и грамотно уклоняется. И тут же контратакует. Целит по корпусу, пытается сбить дыхание. Или ему порекомендовали не бить мне в голову? Киселев у Щелокова же говорил, какая она ценная для страны.

Я прибавляю скорости, удары так и сыпятся на Савченко. Джебы чередуется с кроссами, в клинче бью хуками и апперкотами. Противник все также спокоен, грамотно защищается. Его ответные атаки "проваливаются" – я быстро смещаюсь в сторону, делаю нырки или совершаю шаг назад, но все это никак не решает мою проблему. Савченко мне не по зубам. Гонг, три минуты прошли, первый раунд закончен.

Леха снимает с меня шлем, машет полотенцем.

– Вить, надо еще быстрее – советует "мамонт" – Цель только в голову, корпус ты ему не "пробьешь"

Мнда, похоже "старший брат" прав. Кубики пресса на теле Савченко говорят сами за себя.

Гонг и мы выходим на новый раунд. Мой противник активизировался, пытается меня теснить из центра. Его джебы резки, атаки внезапны. Савченко начинает бить в голову. Я легко уклоняюсь, да и шлем смягчает, но все-равно неприятно. Одно попадание и моя боксерская карьера закончена. Олимпиада машет мне ручкой, мишка плачет. Постепенно голову заполняет холодная ярость. МНЕ НУЖНА ЭТА ОЛИМПИАДА! Я буду первым и получу золото. И никакой Савченко не станет у меня на пути. Второй раунд заканчивается, Киселев разводит нас по углам.

Леха видит как меня потряхивает, молчит. Полотенце так и мелькает у меня перед глазами. Гонг, третий раунд. Я включаю максимальную скорость , непрерывно атакую. Из разных положений, необычными связками. Противник, наконец, напрягается, начинает отступать. Причем делает это грамотно, не давая загнать себя в угол. Некоторые мои джебы "проходят", но Савченко тут же клинчует, отдыхая. В одном из клинчей я случайно бросаю взгляд в сторону. В дверях зала стоит Ретлуев. Приехал все-таки! Сердце заполняет радость.

Ильяс, заметив мой взгляд делает движение рукой. Показывает правый хук. И еще раз. Спасибо, Ильяс, я все понял. Начинаю новую атаку. Несколько двоек с дальней дистанции, сближение и тут... Савченко делает ошибку. Он бьет справа, слегка приоткрываясь. А я одновременно, скручиваясь корпусом, бью в челюсть хуком, как показывал Ретлуев. Самый страшный удар в боксе – это удар навстречу в челюсть. Встречные скорости удваиваются, кинетическая энергия учетверяется. Я попадаю точно в подбородок Савченко, его голова дергается назад, изо рта вылетает капа. Он тоже не промахивается, но его удар смягчает шлем. Противник складывается буквой Г и падает назад. Причем падает неудачно, проскальзывая между канатами. Савченко валится с ринга, его пытаются схватить друзья, но не успевают. Раздается громкий "буум". Киселев запоздало кричит "Брэйк" и лезет за канаты. Все, включая Ильяса и Леху, бегут к Савченко, переворачивают его на спину. Из-за толпы не видно, что происходит поэтому я тоже спускаюсь с ринга. Стягиваю шлем и перчатки, расталкиваю мужчин. Савченко плохо. Глаза закатились, изо рта тянется нитка слюны. Прибегает доктор, несут носилки. Осторожно перекладываем на них спортсмена. Сразу несколько одноклубников хватают их и тащат на выход. Побоксировали.

–

Толком поговорить с Ильясом не удается. Он, оказывается, в Москве в командировке и уже уезжает на Ленинградский вокзал. О нашем бое узнал от Лехи и не выдержал – приехал в последний момент «посмотреть на воспитанника, да». Ученик не разочаровал, бой Ретлуеву понравился. Как будто у нас и не было размолвки, Ильяс дает мне советы, главный из которых – чаще работать кроссами левой через руку соперника в голову. Ну, и конечно, не пропускать тренировки. И где я должен тренироваться? В районной секции? Башка после боя слегка гудит, сил спорить с Ретлуевым у меня нет, поэтому я только киваю.

Обратно домой с Лехой едем молча. Все свои восторги насчет боя "мамонт" мне уже высказал, а я в машине начал напевать "морские" песни, что успел загуглить на айфоне перед боем. Леха внимательное слушает, одобрительно кивая. Но одобрять тут нечего. "Там за туманами" Любэ – слишком заунывна, вгоняет в сон. Да и "пьяные туманы" надо на что-то править. "Андреевский флаг" – получше, но тоже не фонтан. Во-первых, не ясен автор слов и музыки. Такое ощущение, что песня появилась из ниоткуда. Во-вторых, мелодия отдает "шансоном". Возможно из-за того, что я слушал композицию в исполнении Вики Цыгановой, а это еще та певица. Текст также надо править. "С нами бог и андреевский флаг" – именно это и хотят услышать на худсовете Мелодии.

Опять возвращается отвратительное настроение. Все бессмысленно. Андропова убрать не получается – уже неделя прошла, как я вкинул письмо про Калугина, а воз и ныне там. Вон наружка нас пасет, даже не меняя машины. Просто сели на хвост и провожают от Динамо до дома. Следующий, логичный шаг – негласный обыск. Будут искать валюту или любой другой компрометаж – найдут айфон.

Предотвратил Польшу? Смешно. Волнения в Гданьске вовсе не ЦРУ придумало – эти лишь воспользовались ситуацией, да поднесли фитиль. Повсеместный дефицит, бедность, экономические перекосы – все это следствие неэффективной командно-административной системы. Которая, кстати, ничуть не лучше в СССР. Ну, зальет Польшу Косыгин кредитами. Недоест тамбовский крестьянин – гданьский рабочий станет жить чуть получше. Кредиты надо отдавать, через лет семь – опять полыхнет. Упадут цены на нефть, сократятся валютные поступления – полыхнет вообще везде. Можно предотвратить Афган, предупредить Чернобыль, убрать предателей, но что делать с экономикой? В 21-м веке не существует ни одной более-менее развитой социалистической страны. Одни осколки – Куба, да отмороженная Северная Корея. А все почему?

Потому, что так и не был решены два коренных вопроса социализма: как распределять ограниченные ресурсы, когда нет свободного ценообразования и как мотивировать людей в отсутствие частной собственности. Первый вопрос Косыгин пытается решить всеобщим "асучиванием". Он думает, что если автоматизировать сбор информации о спросе и предложении в экономике, то планирование станет эффективным. Увы, было гладко на бумаге, да забыли про овраги. На другой стороне любого компьютера (а они к началу 80-х пока не сильно хуже штатовских) сидит человек. И не просто человек, а директор предприятия, главный бухгалтер... Чьи цели могут ой-ой как далеко лежать от целей государства. Второй вопрос, так и вовсе подкосил Союз. Попытались перевести мобилизационный тип экономики на потребительские рельсы (частные автомобили, "хрущевки", дачные участки...) и все это моментально разложило элиту. Если можно "жигуль", то почему нельзя БМВ? А глядя на сгнившую элиту, бросившуюся в объятия потреблятствта, забунтовал народ.

И что мне теперь делать? Никакие экономические советы (которых у меня и нет) Политбюро слушать от школьника не будет. Да, даже если бы были. Я вот сообщил об Иране и что толку? Как-нибудь поменялась советская внешняя политика на Ближнем Востоке? Нет. Напишу, например, аналитическую записку о первой "социалистической" войне между Китаем и Вьетнамом, что начнется в феврале. Старички так и вовсе могут сдуру полезть в этот конфликт на стороне вьетнамских братушек. Да и вопросы возникнут. "Такую" аналитику и прогнозы сделать на основе разговоров с "Магамаевым" и прослушивания радиостанций – невозможно.

Перед самым домом – я совсем загрустил. Можно было бы поехать к Вере, но ее родители увезли на дачу. Альдона на меня дуется. Хм.. а как насчет Жанны? Формально я с ней не рвал, просто был "очень занят". Если сейчас позвонить и если она не в рейсе, то...

– Вить, а ты не хочешь помириться с Альдоной? – Леха припарковался у дома и обернулся ко мне

– С чего ты решил, что мы в ссоре? – в моем мозгу все еще прокручивался вариант "скоротечного контакта" с Жанной

– Да вся студия знает – пожимает плечами "мамонт" – Альку после Италии словно подменили

– Угу – соглашаюсь я – Но что с этим делать уже я не знаю

– Так напиши для нее песню – ухмыляется Леха – Ты вон "морские" за час сочинил. Что-нибудь, как ты говоришь "про любофф".

–

22 января 1979, понедельник

Москва, ул. Селезневская, студия МВД СССР

Понедельник – день тяжелый. Эту истину иллюстрирует коллектив нашей студии, который после выходных выглядит бледно. Кое у кого, как у Лехи – круги под глазами. Явно опять всю ночь отрывался с Зоей перед рейсом. У кого-то как у наших музыкантов – глаза красные, воспаленные. Постоянно пьют воду. Тут тоже все ясно. Классические признаки похмелья. Что касается девушек, то они хмуры, неразговорчивы. Даже знаменитая улыбка Лады потускнела и поблекла. Единственные, кто выглядят более-менее – наши "тяжи" и Львова. Немного оживляет ситуацию – раздача денег Клаймичем. Сотрудники приходят в себя, слышится смех, шутки. Собираю всех в репетиционном зале, забираюсь на сцену.

– Дорогие друзья! – начинаю свой мотивационный спич – Руководство страны высоко оценило наш успех в Сан-Ремо. Фирма Мелодия, и такое происходит впервые, планирует записать сразу два диска песен Красных звезд. Кроме того, на этой неделе у нас выступление в Останкино в программе Утренняя почта.

Оживление переходит в энтузиазм.

– А что с гастролями? – интересуется Роберт

– Гастроли будут! – убедительно отвечаю я – По Союзу – ближе к выходу дебютных пластинок, по странам Запада, возможно, даже быстрее.

Ага, совсем воспряли духом. Понравилось путешествовать по капстранам? Их есть у меня.

– Все зависит от наших договоренностей со звукозаписывающими компаниями. Пока ведутся переговоры, но качество песен настолько вне конкуренции, что можете даже не сомневаться. А теперь о главном. Подлинной звездой нашей поездки в Италию стала... Альдона!

Все поворачиваются к девушке, та пытается сохранять свою фирменную невозмутимость, но получается плохо – красные полосы на щеках выдают ее.

– Альдона не только замечательно пела, но и стала образцом советской девушки – бесстрашной, решительной... Все западные газеты пестрят ее фотографиями из римского аэропорта. Григорий Давыдович на днях показывал мне пачки телеграмм, что шлют ей итальянцы.

Народ улыбается, Татьяна Николаевна приобнимает девушку.

– Поэтому я решил, что наша красавица – вижу опять ревнивый взгляд Веры – Достойна песни. И вчера я ее написал!

Сотрудники внимательно на меня, смотрят, некоторые в удивлении качают головой. Альдона борется со своими мимическими мышцами, но ее лицо выдает крайнее любопытство.

Задавая темп щелчками пальцев, я начинаю петь переделанную "Симону" Кузьмина:

На Рижском взморье воздух свеж

Там бродит ветер моих надежд

Туда спешит мой самолет

Там девушка... Альдона (!) меня любит и ждет

Припев:

Альдона, девушка моей мечты

Альдона, королева красоты

Она прекрасна как морской рассвет

На целом побережье лучше девушки нет, нет, нет

На припеве на сцену вскакивает Коля Завадский и берет первые аккорды на своей гитаре. За барабанную установку протискивается Роберт. Начинает вместо моих пальцев отбивать ритм. Я вижу округлившиеся от удивления глаза Альдоны и тут же выдаю второй куплет:

Ее картины просто блеск

Она богиня среди поэтесс

Играет в теннис и баскетбол

Слушает Баха и рок-н-ролл

Припев.

На Рижском взморье воздух свеж

Там бродит ветер моих надежд

Но опоздал мой самолет

Бабушка Альдона внучку в школу ведет.

Студия мне аплодирует. Хлопает даже Вера. Сама же раскрасневшаяся Альдона, протискивается через толпу к сцене и обнимает меня. В уголках глаз нашей "Снежной королевы" я вижу влагу.