Текст книги "Ликвидация. Книга вторая"

Автор книги: Алексей Поярков

– Я слушаю вас.

 
Платов долго разглядывал Кречетова, затем кивнул на Чекана и Штехеля:
 

– Может быть, граждане пока покурят на улице?

– Они побудут здесь, – покачал головой Кречетов.

– Хорошо, – пожал плечами Платов. – Меня просили передать, что в Центре Академиком недовольны. Вы были обязаны поставить оружие повстанцам в области. Этого до сих пор не произошло… Почему?

 
На лице Кречетова не отразилось ни волнения, ни беспокойства.
 

– Есть причины, – скупо ответил он.

– Меня просили передать, что оружие должно прийти в отряды в самое ближайшее время.

 
Кречетов выдержал паузу.
 

– Какие еще имеете инструкции?

– При необходимости – содействовать вам.

– Вот и содействуйте, – усмехнулся Кречетов. – Сядьте.

 
Платов послушно сел на подставленный Штехелем стул.
Кречетов размышлял, упершись взглядом в стол. Потом, видимо решившись, направил на Платова указательный палец:
 

– Передайте в Центр, что оружие в отряды не придет. Оно понадобится здесь, в Одессе.

Рослый сержант конвойных войск МВД ввел в кабинет полковника Чусова обросшего щетиной человека в мятом черном пиджаке, гимнастерке и галифе. Чусов сидел за столом, просматривая бумаги, которые подавал ему молодой лейтенант МГБ – тот самый, которому Гоцман в свое время преподал урок вежливости. Полковник был углублен в чтение и далеко не сразу заметил арестованного и конвоира.

Вздохнув, Давид хотел опуститься на стоявший посреди комнаты стул, но конвоир не позволил ему это сделать.

Чусов поставил на бумаге подпись, вернул документ лейтенанту. Тот почтительно принял бланк, положил в папку, щелкнул каблуками:

– Разрешите идти?

Чусов кивнул, устало потирая глаза. Лейтенант вышел, злорадно взглянув на Гоцмана.

– Вы тоже свободны, сержант, – махнул рукой полковник.

 
Конвоир растерянно взглянул на Чусова, но тот повысил голос:
 

– Свободны, я сказал!.. Ждите в коридоре. Никого не впускать.

Сержант, козырнув, покинул кабинет. Чусов вышел из-за стола. С улыбкой подошел к Гоцману:

– Ну, здравствуй, Давид Маркович. Как ты?.. Не притомился еще от безделья?..

 
Офицеры обменялись рукопожатием.
 

– Нормально. Спасибо…

– Сейчас приведут Нору… Все прошло успешно, мы выдернули ее, считай, уже из рук Академика. Чай будешь или кофе?..

Кречетов неожиданно энергично поднялся с места, начал расхаживать по комнате. Чекан, Штехель и Платов смотрели на него.

– Оружие, взятое нами на складах, действительно не вывозилось из Одессы, – наконец медленно заговорил Кречетов, – и не будет из нее вывозиться… Потому что моя цель – сама Одесса. Банды по лесам пробегают недолго… Ну, год, ну, два. Помогать им – это работать в пустоту. А вот если захватить Одессу, даже на один день…

Он сделал паузу, оглядел присутствующих. Штехель растерянно приглаживал остатки волос на макушке. Лицо. Платова выражало вежливый интерес, но не более того. Чекан попытался что-то сказать, но Кречетов перебил его нетерпеливым жестом:

– Погоди!.. В Одессе остаются только комендантские части. Завтра из нее уйдут последние регулярные войска. Уйдет даже конвойная дивизия МВД, которая будет обеспечивать охрану эшелонов и места учений… И Одесса, считай, пустая. От нас ждут удара в лесах, а мы нанесем его здесь!.. Соберем всех, вооружим, оденем в советскую форму. Пока власти сообразят, что к чему, мы уже захватим город.

– Через сутки нас выбьют, – скептически вставил Чекан.

– Конечно! – кивнул Кречетов. – Даже, может быть, быстрее… Но подумай сам, как это будет выглядеть. – Его голос стал саркастическим: – У Маршала Победы берут город! Когда Сталин его разжалует или расстреляет – это же будет настоящий результат! Удар в спину всей армии, всей стране!.. А может быть, и не выбьют, – тут же оборвал Кречетов сам себя, словно примериваясь к перспективе предстоящего боя. – Одесский округ – одно название. Основные силы стоят в Румынии и Болгарии… Пока они повернут войска с марша, пока поднимется по тревоге Таврический округ, запорожские и херсонские МГБ и МВД, пока пригонят флот из Севастополя… Может, и не выбьют, – задумчиво повторил он. – Но в любом случае Жукову каюк. Да и всей украинской верхушке тоже – Хрущеву, Савченко, Строкачу… note 3Note3
  Савченко – министр государственной безопасности УССР; Строкач – министр внутренних дел УССР


[Закрыть] А может… может, и Абакумову в Москве.

– Людей не жалко? – обронил Чекан. – Постреляют ведь всех…

– Так их постреляют по лесам, тихо и незаметно, а так… так они свалят самого Жукова. Плюс всех киевских министров… Игра стоит свеч!

 
Он обернулся к Платову.
 

– А кроме того, мы докажем, что мы есть, что мы – сила… Кто знает? Может, за нами полыхнет по всей Украине. Почва для недовольства в буквальном смысле под ногами. Урожай в этом году будет мизерный – вон какая жара. А это значит – снова голод… Может быть, даже карточки не отменят, как обещали в марте. На этом можно сыграть…

 
Платов помолчал, задумчиво барабаня пальцами по столу:
 

– По-моему, это авантюра. Вы уверены, что повстанцы вылезут из лесов? Там сейчас как раз затишье…

– Если будет приказ из Центра – вылезут, – уверенно ответил Кречетов.

 
Платов саркастически усмехнулся:
 

– Когда вы хотите начать выступление?

– Через два-три дня.

– Мы не успеем связаться с Центром и получить приказ, – покачал головой Платов.

– Так, может, и не надо связываться? – прищурился Кречетов. – Если все получится – победителей ведь не судят.

– А если нет?

– А если нет, тогда судить будет некого…

 
Платов молчал, обдумывая услышанное, наконец тряхнул головой:
 

– Хорошо. Давайте еще раз, с самого начала, по минутам…

Тоня дремала, сжавшись, на холодных ступеньках. Внезапно снаружи послышались тихие шаги, и приглушенный голос Кречетова произнес:

– Сделаешь дело, хватай свою Иду и беги… В суматохе оно и удобнее будет… Ты ведь в Турцию собирался податься?.. Ну, чего молчишь?

С Тони мигом слетел весь сон. Вскочив со ступенек, она спряталась за дверью, ведущей в подъезд, и навострила уши.

– Чекан, мы с тобой три года вместе… – Голос Кречетова зазвучал совсем рядом, видимо, собеседники остановились у двери. – Неужели ты мне не веришь?.

– Нет, – раздался в ответ равнодушный холодный голос. – Не верю.

– Ладно, – вздохнул Кречетов и понизил голос до шепота: – Только все равно не стреляй мне сейчас в спину – очень прошу… Удачи.

Раздались удаляющиеся шаги. Тоня склонилась к длинной вертикальной щели в рассохшейся двери и увидела плотного, плечистого человека со шрамом на виске. Он вынул из-за пояса «парабеллум», взвесил его в руке. Тоня едва не закричала.

Но стрелять человек со шрамом не стал. Глядя вслед удаляющемуся Кречетову, подержал пистолет, спрятал обратно. И медленно двинулся по пустынной ночной улице в противоположную сторону.

Подождав, пока утихнут шаги, Тоня медленно пересекла подъезд, вышла на параллельную улицу. Постояла, а потом бросилась бежать, еле сдерживаясь, чтобы не кричать на бегу во весь голос…

 
…Очнулась она от негромкого оклика:
 

– Все в порядке, гражданочка?..

Тоня непонимающе подняла глаза. Оказывается, она стояла на незнакомом перекрестке, освещенная светом фар легковой машины.

– Я смотрю – бегите, как скаженная, – озабоченно произнес таксист, распахивая дверцу «Штевера». – Давайте подвезу. Не дело это – девушке одной ночью в Одессе…

– У меня денег нет, – машинально произнесла Тоня, глядя мимо таксиста.

– Так шо ж я, зверь какой, с красивых барышень по ночам гроши брать? – усмехнулся тот, заводя мотор. – Не бойтесь, свезу куда скажете. Тем более шо я вас помню, вас еще майор от Дюка к «Бристолю» вез. Давайте адрес…

Осторожно отомкнув дверь в квартиру, Кречетов на цыпочках пересек комнату и заглянул в спальню. Из нее доносилось ровное дыхание спящей Тони. Усталая улыбка скользнула по лицу Виталия. Он бесшумно стянул с себя пиджак, развязал галстук, снял рубашку. И в ванной, уже умывшись, долго смотрел в зеркало, прикрепленное двумя гнутыми жестяными пластинами к стене. Словно хотел запомнить себя такого – утомленного, с красивым, холодным лицом, воспаленными от недосыпания глазами…

Лег он осторожно, чтобы не разбудить Тоню. И через пять минут уже спал ровным, глубоким сном. Засыпать быстро и крепко его научили еще в кадетском корпусе. Такое умение необходимо будущему офицеру.

По железнодорожному пути, проходящему в бесконечной южной степи, на большой скорости несся тяжело груженный товарный эшелон. Его вели два паровоза, один из которых работал в центре состава. Из паровозных труб вырывались клубы дыма с искрами. На площадках покачивались вооруженные часовые. С платформ грозно смотрели в небо тщательно укутанные стволы гаубиц. Смутно различимые под брезентом силуэты тяжелых танков ИС-2 напоминали неуязвимых доисторических животных…

На железнодорожном переезде, кроме обычной работницы с желтым флажком в руках, стояло трое солдат конвойных войск МВД во главе со старшиной, чей рукав украшал широкий серебряный шеврон за сверхсрочную службу. Стволы автоматов были нацелены на ожидавшие прохода эшелона трофейный грузовик «Ситроен», загруженный бидонами с керосином, и расхлябанную телегу, запряженную чалым мерином. Водитель грузовика и возчик, красивый статный парень по имени Степан, пользуясь паузой, мирно курили, стоя рядом с телегой.

– Небось маневры! – знающим тоном крикнул водитель на ухо Степану, стараясь перекричать грохот проходящих платформ с танками. – А може, опять война с румынами будет, а мы и не знаем ничего!.. Это ж только так, на словах, они друзья теперь стали, а на самом-то деле… У них король как был, так и есть. Я в «Черноморской коммуне» вчера читал – шесть тыщ пудов хлеба им должны отгрузить за лето! И это после того, шо они с Одессой натворили… Вообще непонятно, кто кому репарации платит, они нам или мы им!..

 
Степан неопределенно ухмыльнулся, провожая эшелон прищуренными глазами.
 

– Знатные танки, – проследив его взгляд, кивнул водитель, – я механиком-водителем был на КВ, так с ИСом – просто никакого сравнения… Он ка-ак шахнет из своей стодвадцатидвухмиллиметровой – так и нет никого… Помню, раз мы идем на Глатц, это город такой маленький в Силезии, уже на границе с Чехословакией, там еще крепость на горе стоит…

 
Мимо с громом пролетела последняя платформа.
 

– Проезжай! – скомандовал старшина, нетерпеливо махая рукой. – Ну, чего встали на переезде?! Живей, живей!

Водитель грузовика, оборвав себя на полуслове, надвинул кепку на лоб и торопливо полез в кабину. Степан, так и не узнавший, что приключилось под силезским городом Глатц, боком присел на телегу, в ворох соломы, взял в руки вожжи и причмокнул губами.

– …Тппру… Доихалы вже…

Чалый мерин недовольно дернул ушами и замер на месте. Зорко осмотревшись – как-никак, он остановился недалеко от села Нерубайское, и мимо мог запросто идти кто-нибудь из местных жителей, – Степан спрыгнул с телеги, походил вокруг нее, словно в заботе. Потом подцепил из вороха соломы небольшой узелок и свернул в густые заросли бурьяна. Прошел несколько шагов и, аккуратно отодвинув колючие ветви молочайника, открыл небольшой лаз, уходящий в глубь почвы. Туда при желании мог протиснуться человек даже крупного сложения.

Желание у Степана было. Сначала в лазе исчез узелок, а потом и сам Степан.

…В просторном помещении под землей пахло оружейной смазкой и вареной картошкой. Несколько разномастно одетых парней, сидя за столом, не спеша завтракали, окуная горячую картошку в соль, другие деловито чистили оружие—кто автомат ППС, кто ручной пулемет Дегтярева ДПМ. В углу тускло поблескивали цинки с патронами.

Изучающе присматриваясь, к Степану подошел Толя Живчик. Форма сержанта Советской армии смотрелась на нем несколько странно. Впрочем, сам Толя чувствовал себя вполне комфортно. Вид, во всяком случае, у него был уверенный.

– Откуда?

– С-под Овидиополя… Степан я.

Парень, улыбаясь, протянул бандиту руку. Но тот, демонстративно не заметив его жеста, повелительно мотнул головой – ступай следом.

В соседнем штреке, освещенном несколькими керосиновыми лампами-трехлинейками, на столах было штабелями навалено военное обмундирование. В углу на фоне растянутой белой простыни браво вытянулся капитан, и фотограф колдовал над громоздкой камерой. Сохнущие пленки в изобилии висели на наспех протянутых под сводами веревках.

Живчик, прикинув на глазок рост Степана, швырнул ему один из комплектов формы:

– Примерь.

– А шо так мало?.. – Степан весело щелкнул пальцем по лейтенантским звездочкам на кителе. – Мне б полковничьи подошли…

– Будешь трещать, как сорока, пущу в расход, – холодно ответил Живчик. – Подгонишь форму, сфотографируешься, и получай оружие.

– А дальше шо?.. – Степан с кряхтеньем натягивал галифе.

– Ничего пока. Разнашивай одежду, готовь оружие. И не болтай.

Толя направился к выходу из штрека. Степан притопнул новенькими сапогами – они были впору.

– Когда на дело-то? – крикнул он в спину уходящему Живчику.

– Узнаешь, – не оборачиваясь, ответил тот.

…Через час фотограф, который ведал также изготовлением документов, подозвал Степана. В руках у него было новенькое удостоверение личности офицера.

– Та-ак, – протянул фотограф, заглядывая в книжечку. – Тюльпанов Сергей Иванович. Состоит на действительной военной службе… «Служебное положение (должность и присвоенное воинское звание)» – лейтенант, врид помощника начальника строевого отдела… «Награды и особые права, присвоенные владельцу данного удостоверения» – никаких… – Он перелистнул еще одну страничку. – Родился 6 мая 1924 года. «Какой местности уроженец» – город Чкалов. «Холост или женат» – холост… «Состоящее на руках и разрешенное к ношению холодное и огнестрельное оружие» – пистолет ТТ, номер… «Кем выдано» – Московским ОВК. Все правильно. Держи… Тюльпанов.

– Ишь ты… Тюльпанов, – засмеялся Степан, бережно принимая документ, новенький, блестящий от смазки «тэтэшник» и обойму к нему.

 
Фотограф неодобрительно покосился на него.
 

– Фамилии настоящие, из действующего списка… Учи номер части и должность.

– Это и где ж я их возьму? – удивился Степан.

– Вот здесь, балда!.. – Фотограф ткнул пальцем в удостоверение и махнул рукой: – Следующий!

Перед фотографом, бодро притопнув сапогами, замер рослый мордатый детина в форме с узкими серебряными погонами.

– Кидайло Миколай Богданович, 1922 року нарождення… – бойко начал он.

– Забудь, – отмахнулся фотограф. – Ты теперь Никифоров Борис Тимофеевич, лейтенант ветеринарной службы… Где ж твоя морда, ветеринар, а?..

И фотограф озабоченно склонился к аккуратной стопочке фотографий на столе.

Сидя боком на подоконнике, Чекан смазывал разобранный «парабеллум». Аккуратно, не спеша протирал каждую деталь. Он любил этот простой, ладно сидевший в руке пистолет, бывший свидетелем всех его невзгод и удач на протяжении последних четырех лет. Выдали его еще в разведшколе, ну а сдавать не пришлось… Да и в любом случае он бы не сдал его, кто это придумал такое – добровольно отдавать однажды полученное оружие?.. Пахло разогретым металлом, маслом. Время от времени одна деталь тихо звякала о другую, и тогда Ида, стоявшая в нескольких шагах от Чекана, оборачивалась.

Она собирала в тазик созревшие абрикосы. Наклоняла ветви дерева и срывала крепенькие, красивые плоды, выглядевшие так, какими их рисуют в детских книжках. Запыленные, горячие от солнца абрикосы с глухим стуком падали в наполовину уже наполненный тазик. Если какой-нибудь случайно падал в траву, Ида не ленилась нагнуться и подобрать его.

Оторвавшись от своего занятия, Чекан наблюдал за ней. Вот она приподнялась на носках и потянула к себе высокую ветку, еле удерживаясь, чтобы не упасть. Худенькая и гибкая, невероятно красивая даже в этом простом ситцевом платье. И он вспомнил, как впервые встретил ее, Иду Косетинскую…

В своей родной Польше Ида с ранней юности жила тем, что «разводила на деньги» обеспеченных мужчин.

Входила в доверие, тщательно изучала «клиента», затем чистила его квартиру и исчезала. Пикантность состояла в том, что все «клиенты», как правило, были высокопоставленными женатыми людьми и в подробном разбирательстве дела вовсе не были заинтересованы. Тем не менее польская полиция несколько раз арестовывала Иду, и в конце концов в поисках более спокойной жизни она перебралась в Советский Союз. Более-менее постоянным местом ее обитания стал Минск – в то время от него до границы с Польшей было километров тридцать. А в Ракуве, крошечном польском местечке совсем рядом с границей у нее жили родственники. Так что переправку украденных вещей удалось наладить легко. Со временем Ида расширила географию своих странствий. В тридцать седьмом году она впервые оказалась в Одессе, городе, который полюбился ей своим абсолютно несоветским духом. А с Чеканом они встретились во время прогулки на полупустом катере. Чекан в то время «вел» одного солидного московского фраера, у которого водились деньги, отслеживал его маршруты и любимые места отдыха… Но, увидев смуглую черноглазую девушку, одиноко сидящую на корме катера, напрочь забыл о своем намерении. Московский фраер без происшествий уехал домой, а у Чекана появилась Ида…

Он рассмеялся. Перепрыгнул через подоконник, подошел к Иде сзади. Она, обернувшись, недовольно нахмурилась:

– Что ты?..

– Ничего… Я почему-то вспомнил знаешь что?.. Как мы с тобой в октябре сорок первого в Москве были… Ты… такая же была, как сейчас. Напряженная. Натянутая тетива.

Тогда, в дни паники, охватившей Москву перед лицом стремительно наступавшего врага, Ида подала Чекану отличную идею. В нескольких километрах к северу от столицы они остановили грузовик, ярославскую пятитонку, водителя убили, поставили на машину поддельные номера и стали предлагать беженцам услуги по вывозу имущества из города. Брали не кого попало, а семьи побогаче, с мебелью и коврами. Чем заканчивались для семей такие поездки, объяснять не нужно. Свидетелей не оставляли, на глаза милицейским и военным патрулям не попадались, работали только в пригородах, в саму Москву не лезли. Благодаря этому дела шли более чем успешно. Добытое добро сбывали через знакомого барыгу, осевшего в Дмитрове.

Через две недели «работы» им попался бухгалтер столичной фабрики, явно вознамерившийся удрать из Москвы под шумок вместе с фабричной зарплатой. В туго набитом кожаном портфеле бухгалтера оказалось триста сорок пять тысяч рублей. С такими деньгами можно было смело отправляться куда угодно. И они решили вернуться в Одессу, к тому времени уже занятую румынами. Чтобы не переходить линию фронта, вернулись сложным путем, через Сочи, по Черному морю… И это тоже вспомнил Чекан – грохот воняющего бензином мотора на побитом баркасе, в котором знакомый грузин переправлял их сначала в Крым, а потом в Одессу, удары волн по корпусу жалкого суденышка… И еле слышные из-за грохота слова Иды: «Иди ко мне, мой любимый… Иди ко мне…»

– Да, – глухо произнесла она, отворачиваясь. – Я тоже помню.

– Послушай… А где ты все-таки была эти два года? Ида опустила глаза.

– Меня Академик по своим каналам перебрасывал на Крэсы Всходни… – Она употребила типично польское выражение, так до войны поляки называли территории Западной Украины и Белоруссии.

– Зачем?

– Какая разница? – вздохнула Ида. – Он сказал: «Хочешь снова увидеть его, будешь делать то, что я прикажу». И я… делала.

– Ты с ним жила? – почему-то шепотом спросил Чекан.

 
Она улыбнулась.
 

– Нет, что ты… Его это не интересует. Он весь в своей борьбе… Знаешь, я просто поражалась ему иногда, честно. Кругом все ликуют, славят большевиков, немцы только что ушли, везде советская власть, а он, знаешь, как будто ничего не случилось. Как будто на улице… девятнадцатый год. Сказывается старая закалка…

– И где именно ты была? Ида снова вздохнула:

– Да много где… В Несвиже, Докшицах, Плещеницах… Какая разница.

 
Абрикосы с тупым стуком снова падали в тазик.
 
 
Кречетов сидел за столом, разбирая шахматную партию. Он шелестел газетой, где была напечатана схема, и задумчиво шевелил пальцами, глядя на доску. Наконец, сверившись со схемой, осторожно двинул вперед черного слона и в недоумении приподнял брови – ход, видимо, был очень неожиданный. Белые на доске полукольцом охватывали центр его позиций. А этот самый слон рвался вперед, словно желал принять огонь на себя…
В замке заскрежетал ключ, послышались Тонины шаги. Виталий, оставив шахматы, бросился к ней:
 

– Тонюш, что ж ты со мной делаешь? Первый час. Я же волнуюсь…

– Все нормально. Меня подвезли к самому дому… – Она взглянула в зеркало, поправила растрепавшуюся прическу. – Ненавижу эти сельские клубы. Чуть голос не сорвала… «Два сольди» требовали на бис. И еще «В парке Чаир», хотя я его терпеть не могу…

– Есть будешь?

– Нет. Для нас забили чуть ли не единственную свинью в колхозе… Накормили до отвала. Просто посижу.

Она устало присела на стул, положила рядом большой букет полевых цветов. Виталий опустился на колено, бережно снял с Тониных ног туфельки.

– Ты играешь в шахматы сам с собой? – кивнула она на доску.

– Нет… Это Эйве с Ботвинником играли… В марте, в Гронингене был турнир. Вот, разбираю…

– И кто выиграл?

– Ничья. Но такая, что стоит выигрыша.

– Никогда не понимала, – равнодушно пожала плечами Тоня. – Куклы для мужчин.

Кречетов аккуратно поставил туфли рядом с вешалкой, извлек из ящика мягкие тапочки. Снова присев, натянул их на ноги Тони. Встав, она прошла в комнату и ткнула пальчиком в кожаный портфель, лежащий на столе рядом с шахматной доской:

– А что у тебя в портфеле?

– А что? – лукаво подмигнул Виталий.

– Пахнет приятно, – заявила Тоня.

– Ну вот, а я хотел сюрприз…

Смущенно повозившись с замками, он распахнул портфель перед Тоней. Та заглянула и ахнула. Вынула мешающую добраться до подарка папку, положила ее на край стола и восхищенно взяла в руки красивый флакон трофейных духов «Розенблюме». Отвинтила розовую пластмассовую пробку.

– Виталик, спасибо! Какой ты молодец!.. Они мне даже снились…

Она мечтательно втянула аромат роз, раскинула руки в стороны. Папка полетела со стола на пол, из нее высыпался ворох бумаг и фотографий. Кречетов начал собирать их.

– Ой, извини…

– Ничего, – пропыхтел он, ползая по полу.

Не выпуская из рук флакона, Тоня нагнулась и достала из-под стола упорхнувшую туда небольшую фотокарточку. С фотобумаги смотрел на нее холодными, ничего не выражавшими глазами плотный человек в штатском с небольшим шрамом возле виска.

– Интересное лицо, – задумчиво протянула она, пристально рассматривая снимок. – Выразительное… На какого-то американского артиста похож.

– Этот артист – профессиональный бандит и убийца, – хмыкнул Кречетов, осторожно вынимая снимок у нее из рук.

– Да-а? – удивилась Тоня. – А-а… а ты с ним знаком?

– Я? Смеешься?.. Мы ищем его уже несколько месяцев…

Кречетов поднял голову и внимательно взглянул в неожиданно побелевшее лицо Тони.

– А что?

– Ничего, – сделанным безразличием покачала девушка головой. – Никогда не видела бандитов… А как его зовут?

– Чекан, – медленно проговорил Виталий.

Тоня быстро встала, нетвердо поставила на стол духи и направилась на кухню. Нервная дрожь, в один миг охватившая ее всю, никак не проходила. И справиться с этой дрожью Тоня тоже не могла… Она взяла стакан, с трудом подняла наполненный чайник, но вода пролилась на стол.

Кречетов обнял ее сзади, ласково отобрал стакан. Она, судорожно дернув плечами, высвободилась.

– А-а… ты уходишь? Ты… по службе?..

– Я никуда не ухожу, – пожал плечами Виталий. – Тоня, что случилось? Тебе худо?..

– Ничего! Ничего…

 
Он крепко стиснул ее запястья, встряхнул.
 

– Мне больно, – задыхаясь, проговорила Тоня. Кречетов отпустил ее, протянул стакан. Она начала было пить, стуча зубами о край стакана и вздрагивая, и вдруг резким движением отшвырнула стакан. Он грохнулся о стену кухни, осколки полетели на пол.

– Ты… с ним встречался, – всхлипнула Тоня.

– С кем? – улыбнулся Кречетов.

– С ним!.. Ты сказал… ты сказал: «Чекан, мы три года вместе…»

Что-то бормоча, Тоня потерла лоб, оттолкнула руки Кречетова и боком проскользнула мимо него в комнату. Схватила портфель и вывернула его на пол. Полетели бумаги, фотокарточки, выпала пачка новеньких, словно только что из-под станка, красных червонцев.

– Тоня, подожди, объясни – с кем встречался? Где?..

Он осторожно попытался взять ее руку, но она с неожиданным проворством отскочила за стол.

– Вчера ночью. Ты попрощался, ушел… Я пошла за тобой… Ты шел… пустынными улицами. И вошел в дом…

– Пошла за мной? – непонимающе улыбался Кречетов. – Как это – пошла? Зачем?!

– Так! Взяла и пошла!.. Мне показалось, у тебя кто-то появился…

– Так. Дальше…

Не переставая улыбаться, Кречетов медленно двинулся вокруг стола. Тоня попятилась от него.

– А потом ты с этим Чеканом… Ты сказал: «Мы три года вместе». И попросил не стрелять тебе в спину…

– Тоня, я… – запнулся Виталий, не зная, что сказать. – Этот человек – мой сотрудник. Мы внедрили его в банду… Это большой секрет. Я с ним действительно сотрудничаю три года… Зачем ты за мной пошла?..

Тоня отскочила к окну на улицу, толчком ладони распахнула раму. Повеяло ночной прохладой. Вдалеке просигналила машина. На уровне окна бесшумно, словно привидение, порхнула летучая мышь.

– Виталий, ты… предатель? – Голос Тони дрожал.

– Ну что ты?.. – Кречетов, продолжая улыбаться, сделал шаг к ней.

– Не подходи ко мне! Я сейчас закричу, весь город сюда сбежится…

 
Ее холодные пальцы нашарили лежащие на подоконнике ножницы.
Улыбающееся, напряженное лицо Кречетова было уже рядом. Тоне оно казалось сейчас ненавистным. Она даже не знала, что она ненавидит больше – его спокойную, располагающую улыбку, его чуть приподнятые, красиво очерченные брови, его безукоризненно выглаженный дорогой костюм…
 

– Тонюша!– укоризненно произнес он. – Ночь же. Люди спят…

– Помогите! – крикнула она, замахиваясь рукой с зажатыми в ней ножницами.

Кречетов бросился вперед, одновременно выворачивая Тонину руку и закрывая ей рот. Девушка билась изо всех сил, пытаясь ударить его ножницами, потом вдруг тонко, жалобно охнула, перестала сопротивляться и обмякла. Ее глаза невидяще смотрели вверх, будто в последний миг своей жизни Тоня увидела что-то очень интересное на потолке…

Обожженный страшной догадкой, он осторожно отвел ее руку с ножницами от живота. По платью Тони быстро расползалось большое пятно вишневого цвета. Кровь шла сильными, резкими толчками. Тоня еще раз мучительно, тяжело простонала и, еле слышно вздохнув, замерла. Кречетова передернуло от ужаса.

– Мне очень кажется или у вас кто-то кричал «Помогите»?.. – вежливо осведомился с улицы скрипучий голос. Выглянув в окно, Виталий увидел бродячего стекольщика со станком на плечах, который, видимо, брел домой после удачного рабочего дня. Стекольщика заметно пошатывало.

– Нет, не беспокойтесь… – Он сам удивился тому, как уверенно, даже слегка насмешливо прозвучал его голос. – Обычная женская истерика. У них это бывает…

– Да-да-да, вы правы, у них это бывает, и еще как бывает! – горестно закивал стекольщик, продолжая путь…

Сжав зубы, Кречетов торопливо перенес неподвижное тело Тони на стол, зло спихнув с него раскрытый портфель. Сбегал в ванную комнату за тряпкой, быстро замыл следы крови на полу. Голова гудела. Он вынул пистолет – стекольщик мог оказаться настырным и запомнить номер дома, а то и, чего доброго, заявить в милицию, – но тут же сунул его обратно в кобуру. Отшвырнул мокрую от Тониной крови тряпку и тяжело опустился на пол, касаясь пальцами безвольно свисающей девичьей руки…

– Вы идите, – просипел за спиной Штехель, продолжая звякать лопатой. – Я один закончу.

Кречетов обернулся, взглянул на небольшой земляной холмик, выросший над ямой, и снова оцепенело уставился на море. Луна стелила на спокойные волны серебряную дорожку. Внизу, у подножия холма, ровно шуршал прибой.

– Ее искать будут, – одышливо прошамкал Штехель, бросая лопату на холмик и вытирая руки.

– Никто ее искать не будет, – криво усмехнулся Кречетов.

– Она одна, что ли?..

– Одна. Родители погибли. Старшая сестра замужем в Саратове…

 
Они помолчали.
 

– Скоро светать начнет, – осторожно проговорил Штехель.

 
Кречетов медленно отвел взгляд от моря.
 

– Штехель, ты когда своего племянника на смерть послал, что чувствовал?

Штехель вздрогнул, провел измазанными землей дрожащими руками по остаткам волос.

– Я уже давно ничего не чувствую…

– Хорошо тебе, – скрипнул зубами Кречетов. – Бугорок с землей сровняй… По грузовикам все в ажуре?

– Так точно, – с трудом справившись с собой, кивнул Штехель. – Все тяжелые, как вы приказывали.

Военный эшелон – полтора десятка пустых теплушек, задействованных в переброске войск Одесского гарнизона в Молдавию и теперь возвращавшихся обратно, – втянулся в хилый южный лесок, неведомо когда и чьей волей высаженный здесь, посреди степей. Плохо прижившиеся в теплом климате северные деревья не поражали ни толщиной стволов, ни высотой, ни густотой кроны. В подлеске бурно рос густой, в рост человека, кустарник.

Из-за поворота навстречу поезду показался чумазый, одетый в рвань цвета хаки пацан с красным галстуком в руках. Он отчаянно размахивал галстуком над головой и орал что-то, неслышимое из-за расстояния и шума поезда.

– О, размахался! – пренебрежительно произнес начальник охраны состава, молодой лейтенант, стоявший в будке паровоза рядом с машинистом и его помощником. – А ну-ка дудни…

– Так это самое, товарищ лейтенант… – обеспокоенно произнес немолодой машинист. – Может, рельс впереди лопнутый?.. Недавно в «Известиях» тоже писали – пацан так бежал и сигналил… Ему еще медаль потом дали…

– Дуди! – повелительно махнул офицер.

Машинист покорно дал гудок. Паровоз отчаянно заревел. Пацан замер на путях, но галстуком махать не перестал, даже начал подпрыгивать на месте от усердия. Машинист, вопросительно взглянув на офицера, нажал на рычаг, подающий в котел контрпар, и одновременно начал вращать маховик воздушного тормоза.

Тяжело отфыркиваясь, паровоз замер метрах в пятидесяти от пацана. Лейтенант высунулся из окна, собираясь обматерить хулигана, как вдруг с необыкновенным проворством метнулся к противоположной стороне паровозной будки и, нелепо взмахнув руками, сиганул под откос. А по ступенькам лестницы в будку деловито забрался курносый, коротко стриженный человек со смешно торчащими ушами и исполосованным шрамами лицом. В руках он держал пистолет.

– Здрасте.отцы, – весело произнес Платов, держа машиниста на прицеле. – Бояться не надо.

Машинист с помощником, ошеломленно переглянувшись, подняли руки. Вслед за незваным гостем в будку втиснулись еще двое налетчиков в военном, оба с румынскими автоматами «орита». Неподалеку хлопнуло несколько выстрелов, раздался жалкий вскрик.

– Маленькая остановка, – успокоительно улыбнулся Платов. – Потом поедем.

– Куда поедем-то? – подал хриплый голос помощник машиниста.