Текст книги "Ликвидация. Книга вторая"

Автор книги: Алексей Поярков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 18 страниц)

Глава десятая

Вокруг продолжал бурлить ресторан – посетители обсуждали семейный скандал, свидетелями которого только что оказались. День прожит не зря, теперь будет что рассказать домочадцам… Официантка, яростно сопя, веником сметала с пола осколки тарелок и остатки салата. Метрдотель со злобным выражением лица выговаривал ей что-то, почти не разжимая губ. И только скрипач, не обращая внимания на суматоху, продолжал с вдохновенным видом исполнять замысловатое соло, которому мог бы позавидовать Паганини.

Кречетов с Гоцманом неотрывно смотрели друг на друга. Пальцы обоих лежали на спусковых крючках.

– Я ведь сделал запрос, – не спеша проговорил Виталий. – По тебе… И вот какая интересная деталь выясняется. После ранения, полученного 6 ноября 1943 года во время освобождения Киева, майор Давид Маркович Гоцман почти восемь месяцев пролежал в госпитале под Ростовом. А потом, по странному совпадению, именно этот госпиталь затронула дерзкая и успешная вылазка немецких диверсантов. Госпиталь в результате сгорел. Вместе со всеми документами. Представляешь, какой бред, а?.. Именно этот госпиталь, именно под Ростовом… И лежал ли там Давид Маркович Гоцман или же отлучался куда – мы знаем об этом только с его слов… А ведь Одесса еще была оккупирована целых пять месяцев.

 
Давид иронически вскинул брови.
 

– Ведешь к тому, шо я – вовсе не я?

– Ну сам подумай, – так же неторопливо ответил Кречетов, – все же сходится. Кто засунул Родю в шкаф?.. Я бы в камеру отправил, а ты – почему-то в шкаф… Кто Иде дал целый день на раздумье?.. Можно было бы сразу ее расколоть, а ты – пожалуйста, думай!.. Да еще в одиночную камеру ее посадил для полного комфорта…

– Хочешь сказать, шо Академик – я? – ухмыльнулся Гоцман.

– Ты дальше слушай, – перебил Виталий. – Взрыв в твоей квартире… Эффектно. Полная комната осколков. Только зачем взрывать пустую квартиру, а?! Тебя убрать – не задача, на улице из пистолета стреляй – не хочу! На улице, у дома, в коридоре УГРО… Может, просто хороший повод для капитального ремонта комнаты, а?.. Давид склонился через стол к майору:

– И Фиму я сам ножом проткнул?

– Лес рубят, щепки летят… Не в бирюльки ж играете, Давид Маркович, – прищурился майор.

– Я если я штаны сыму? – еще тише поинтересовался Гоцман.

 
Кречетов засмеялся:
 

– Да бросьте вы, Давид Маркович, в самом деле!.. В абвере не дураки сидели. И на идеологию им было наплевать с высокой колокольни. Еврей, да еще начальник отдела УГРО – лучшего прикрытия и не придумаешь!.. Еще только Звезды Героя не хватает для полного комплекта… Вон и до сих пор тебя… ордена находят через военкоматы.

– Красиво удумал, – усмехнулся Давид, – молодец.

– Красиво, – согласился Кречетов, откидываясь на спинку стула, – только одно не сходится… У тебя в одном кармане пушка, в другом – ордер на мой арест… И если бы ты был Академиком, то давно мог сделать мне дырку во лбу, а потом сказать – мол, Академик оказал сопротивление при задержании…

– Глупо здесь стрелять – полно народу…

– Так я поэтому сюда и вошел… – Кречетов кивнул, задумчиво закусил губу. – И еще одно не сходится: если бы не Васька Соболь, вечная ему память, грохнул бы нас Чекан вчера обоих…

Они помолчали. И оба невидимо друг для друга ослабили пальцы на рукоятках пистолетов.

– Ты в подполье как попал? – наконец негромко спросил Гоцман.

– Еще в сороковом году был составлен секретный список, куда вошел и сержант госбезопасности Кречетов, – так же негромко и чуть отстраненно, словно речь шла не о нем, ответил Виталий. – А девятнадцатого июля сорок первого меня перебросили сюда… Так что к октябрю, к началу оккупации, я уже был при деле. Но тебе, ясно, об этом никогда не рассказывал. Да и расскажу, так не поверишь же… Ну что? Пистолеты на стол?

– Угу, – усмехнулся Гоцман. – И еще по сто пятьдесят.

Кречетов первым вынул из-под скатерти руку с ТТ, положил оружие на стол. Гоцман сделал то же самое. Увидев пистолеты, испуганно взвизгнула посетительница, скрипач застыл, держа на весу руку со смычком. Офицеры накрыли оружие салфетками. Метрдотель с закаменевшим лицом подоспел к столику:

– Товарищи, здесь вам не фронт! Я сейчас милицию вызову…

– Здесь милиция. – Гоцман раскрыл свое удостоверение. – Вы бы нам еще триста водки по-быстрому сделали. И шо-нибудь закусить.

– Понимаю-с, – покорно склонил голову мэтр…

От порога своего кабинета Кречетов направился к столу, загремел ключами, отпирая ящик.

– А теперь слушай сюда, Дава, как говорят в Одессе…

В руках у него оказался тонкий черный шнурочек и мятая книжица, которую майор перевернул вниз заглавием. Пальцы Кречетова проворно начали крутить шнурочек туда-сюда, на мгновенье неуверенно застыли, но затем все-таки довершили начатое. Получился замысловатый, хоть и несложный на вид узелок.

– Вот так… Оп-ля.

Майор помахал получившейся петлей в воздухе. Гоцман взял шнурочек, внимательно разглядывая, потом отдал Виталию.

– Как ты помнишь, петля, которой задушили Родю, пропала. Но узелок я запомнил… Хитрый уж больно узелок был! А у меня в критический момент – фотографическая память… И за этот узелок я и потянул.

Он, словно фокусник, перевернул в руках потрепанную книжицу, показал ее обложку Гоцману. «Узлы Востока». Без автора, без выходных данных.

– Да здравствует библиотека военной прокуратуры Одесского округа… Страничка двенадцать… – Майор быстро пролистал полкнижечки. – Вот, пожалуйста. Это самурайский узел. Называется «Свистящая змея».

 
На страничке был изображен узел, только что завязанный Кречетовым.
 

– А теперь извольте взглянуть вот сюда… – Кречетов обернулся к сейфу, отпер его и извлек тонкую картонную папку – личное дело офицера, затребованное из отдела кадров.

Гоцман открыл папку, несколько мгновений разглядывал фотографию, потом перелистнул. Вчитался в короткие машинописные строки, впечатанные в соответствующие места бланка…

«Фамилия, имя, отчество» – Арсенин Андрей Викторович. «Год и месяц рождения» – 19 сентября 1894 года. «Место рождения (по административному делению в настоящее время)» – Смоленская обл., Краснинский р-н, Сыроквашинский с/сов., деревня Красовщина. «Какой национальности» – русский. «Какой язык считает родным» – русский…

– Дальше, дальше листай, – нетерпеливо махнул рукой майор, – шестая страница.

Гоцман открыл страницу 6. «Прохождение службы в РККА». Должность – хирург военно-полевого госпиталя с 14 января 1939 года. Присвоено воинское звание военврач третьего ранга… Военврач второго ранга – 5 мая 1941 года. Подполковник медицинской службы – 18 января 1943 года… 26 января 1946-го перевод из Приморского военного округа в Таврический, в военный госпиталь в Херсоне… До этого вся служба на Дальнем Востоке. Демобилизован в апреле. Давид отлистал на страницу 4 – «Какие имеет ордена СССР, Союзных республик и награды, объявленные в приказах НКО Союза ССР (указать номер и дату приказа)». Наград две – медали «За боевые заслуги», приказ от 18 ноября 1939-го, и «За победу над Японией», приказ от 4 декабря 1945-го…

– А теперь сложи этот японский узелочек с тем, что ты только что прочел, – устало заговорил майор. – С тем, что вся эта катавасия началась с того момента, когда он появился в Одессе. И с тем, что о Роде он знал не хуже нашего… Вышел из кабинета, а через пять минут раздался звонок, и Родя был задушен,

– Но душил-то Лужов…

– Да, но вспомни, что Лужов ведь устроился в конвойные войска одновременно с переводом Арсенина сюда! Ну, пусть округ не Одесский, но Херсон – это ведь рядом. И служит он там буквально три месяца, а потом демобилизуется и подается к нам… А тут у него уже есть сообщник. Случайно, что ли, Лужов попал именно в дивизию, расквартированную в Одессе?..

 
Гоцман, недоверчиво кривя губы, разглядывал шнурок.
 

– Ну допустим, шо Арсенин – предатель. Шпион и диверсант… Но он всю войну просидел на Дальнем Востоке. А Академик был в Одессе во время оккупации.

– Во-первых, у меня нет полной уверенности в том, что вот это все – не липа… – Кречетов постучал пальцем по картонной папке. – Скажи, пожалуйста, откуда человек, сидящий всю войну на Дальнем Востоке, знает о каком-то там интенданте Шамине, которого судят на Втором Белорусском фронте, а?.. А ведь именно на этом он попытался меня поймать тогда за обедом… Да и попытка эта… нелепая, что ли. Не проще ли было поинтересоваться у меня под каким-либо предлогом, скажем, фамилией прокурора тыла фронта?.. И я бы, кстати, ответил – подполковник юстиции Гейтман… А во-вторых… – Майор немного помолчал. – А что, если нет никакого Академика? Нет и не было никогда!.. Его же никто не видел… Что, если это всего-навсего легенда, созданная абвером? Ложный след?..

 
Гоцман снова повертел в руках шнурок и книжицу, отложил.
 

– Ну а к чему Арсенину было исчезать? Где резон?

– Может, почувствовал, что все идет к развязке?.. Гоцман неопределенно усмехнулся, усталым жестом потер грудь.

– Устал. Давай прервемся.

После водки и ресторанного обеда голова была тяжелой, свинцовой. Давид посидел с минуту на стуле, успокаивая сердце и дыша по системе Арсенина. Это показалось ему сначала нелепым. Но он тут же отбросил посторонние мысли, сосредоточился на себе и своих ощущениях. Кречетов, продолжавший листать арсенинское дело, косился на него обеспокоенно, но молчал.

Проходя по коридору, Давид заглянул в свой кабинет, давно уже оккупированный подчиненными. Он, по правде сказать, и реагировать перестал на то, что за его столом кто-то работает. Вот и сейчас Якименко и Тишак, оба серые от усталости, допрашивали двух подтянутых парней в дорогих штатских костюмах.

– Сколько? – пробурчал Гоцман, косясь на задержанных.

– Уже четырнадцать… – безнадежно поднял глаза Якименко. – Только время зря выкидываем! Може, сразу отпустить?

– Допрашивайте! – рявкнул Давид и обернулся к Тишаку: – Леня, Арсенина нашел?

– Нету нигде, – почесал в затылке Тишак. – Я участкового напряг, шоб опросил всех соседей. Пока пусто.

– Давай все дела побоку, займись Арсениным, – приказал Гоцман, – по полному кругу.

– Есть, – удивленно ответил Тишак. – А шо?

– Надо!.. Леща, шо там… по отрезанной голове соседа? Сработали?..

Якименко с явным удовольствием оторвался от очередного удостоверения личности офицера:

– Та все ж просто, как моя жизнь, Давид Маркович. Бытовуха… Там человек ездил до сестры, в село, ну и привез кой-чего. А сосед на него – кулак ты, говорит, и сеструха у тебя кулацкая. Надо, говорит, шобы наши доблестные органы разобрались, откуда у тебя такие возможности. А тот в войну был торпедист на подлодке… Парень горячий. Ну, плюс еще старые довоенные счеты. Слово за слово, и… Сам нашел участкового, сам заявил…

– Озверели люди, – помотал головой Давид. – Ладно, я домой.

И он действительно двинулся в сторону дома. На улице Пастера сел в переполненный трамвай, но, проехав две остановки, неожиданно спрыгнул на ходу, умело прячась за машинами, пересек улицу и нырнул в подворотню. Обогнув компанию пацанов, играющих в «пристенок», подошел к закопченному кирпичному брандмауэру, подтянулся на руках и, перевалившись через стену, спрыгнул в соседний двор, приземлившись рядом с двумя коренастыми мужичками, один из которых был на корявом деревянном протезе.

– Слышь, Давид Маркович, – обратился к Гоцману мужичок на протезе, ничуть не удивившись его появлению, – може, ты объяснишь, шо в городе творится такое?.. Давеча вон иду по Короленко, вдруг рядом с музеем двое блатных бегут. И за ними какой-то в плаще нарезает… Штатский. А в руках «наган».

– У Тольки младший братан в БАО служит, – поддержал второй мужичок, – так говорит, целых пять «дугласов» поприлетало дня четыре назад, вечером. И на каждом – человек тридцать офицеров. Так их всех по автобусам рассадили и повезли куда-то. Може, они?

– Да шо ты мелешь! – возмутился инвалид. – Я ж говорю – штатский. Станут тебе офицеры за блатными гонять…

– А може, опять война скоро?..

Оба мужичка с тревогой уставились на Гоцмана. Но беседовать с ними у Давида не было ни сил, ни желания. Он двинулся к арке, ведущей на улицу.

В управлении контрразведки Гоцмана долго не принимали. Дежурный лейтенант, сидевший за столом приемной, с явным подозрением косился на его потрепанный черный пиджак и галифе. Похоже, дежурного не удовлетворила даже подлинность предъявленного Давидом удостоверения. А уж то, что от посетителя явственно шибало невыветрившимся запахом алкоголя, и вовсе не лезло ни в какие ворота. Нетрезвых людей Чусов не терпел ни под каким соусом, и это лейтенанту было отлично известно…

Наконец из кабинета Чусова вышел полный майор с пухлой кожаной папкой в руках. Лейтенант снял трубку стоявшего на столе телефона, выслушал ответ и без всякой приязни кивнул Гоцману:

– Проходите.

– …товарищ подполковник, – договорил, пристально глядя ему в глаза Гоцман. – Повтори.

 
Лейтенант покраснел как вареная свекла:
 

– Проходите, товарищ подполковник.

– Во, правильно, – одобрил Давид. – А хамить старшему по званию – последнее дело, лейтенант…

Чусов сидел за столом, перебирая бумаги. Увидев Гоцмана, он от изумления даже приподнялся в кресле.

– Опять вы?.. – Полковник перевел недобрый взгляд с циферблата наручных часов – было около полуночи – на небритого, шумно дышащего визитера. Поморщился, уловив запах перегара. – Я же сказал: мы все решим с вашим начальством… И… почему вы пьяны?

– Я не пьян, – перебил Давид, – и за то я уже понял. Мне другое…

– Что именно?

– Надо срочно выяснить, действительно ли майор Кречетов был в руководящей группе Одесского подполья. Чусов удивленно хмыкнул, развел руками:

– Это совсекретная информация.

– Я знаю, – кивнул Гоцман, – я ж не прошу за весь состав. У меня есть интерес только до одного… Кречетова.

Чусов извлек из кармана кителя расческу, пригладил волосы. Дунул на расческу, внимательно ее осмотрел и снова спрятал.

– Откуда сведения?..

– На Привозе слышал, – поморщился Гоцман. Лицо его стало умоляющим. – Можешь – помоги… Очень прошу.

– Выйди, подожди, – чуть помедлив, произнес Чусов.

Увидев, что Гоцман покинул кабинет шефа, дежурный лейтенант высокомерно хмыкнул. Но Давиду на его иронию было наплевать с высокой колокольни. Ждать, к счастью, пришлось недолго – он даже не начал ерзать на стуле, стоявшем возле дверей кабинета начальника контрразведки округа, как Чусов пригласил его снова зайти. Лицо его ничего не выражало.

– Ну?! – весь поджался Гоцман.

– Был, – кивнул полковник в ответ.

 
Давид шумно, устало вздохнул и неожиданно рассмеялся:
 

– Тогда все понятно… Понятно… А я уж нафантазировал черт-те шо!.. Думал, соврал… Думал… уже версии пошли… Если не был, то как же?.. Все понятно…

Чусов, сидя за столом, терпеливо ждал, пока Гоцман успокоится, потом указал на стул напротив:

– Присядь. И ознакомься вот… на всякий случай. – Он отпер сейф и вынул оттуда серую картонную папку с надписью «Личное дело» на обложке.

– А… – понимающе усмехнулся Давид, открывая папку. – Чего не дают в прокуратуре, то дает МГБ…

– Полистай, полистай, – мирно кивнул Чусов. – А я пока распоряжусь насчет кофе. Больно от тебя… шибает посередь ночи…

Но Гоцман уже не слышал. Он внимательно разглядывал фотографию, с которой смотрел на него майор Кречетов в парадном кителе и со всеми регалиями.

Итак, Кречетов Виталий Егорович, родился 21 февраля 1910 года, Псковская область, город Остров. Какими иностранными языками владеет – немецким (читает и пишет со словарем), латинским со словарем (ну да, юрист). Занятия родителей до 1917 года – отец крестьянин-середняк, мать – крестьянка. Образование: общее – среднее, военное – военно-юридический факультет РККА при Всесоюзной правовой академии (приказом НКО № 47 от 5 марта 1940 года реорганизован в Военно-юридическую академию Красной армии). Член ВЛКСМ с февраля 1928 года, номер билета, кем принят… Кандидат в члены ВКП(б) с февраля 1938 года, номер кандидатской карточки, кем выдана… Дальше целая страница из «нет», «не состоял», «не имею», «не находился», «не служил»… Белые армии, родственники за границей, родственники родственников… Какие имеет ордена СССР… Орден Красной Звезды, номер 1251874, вручен 2 сентября 1944 года, медали «За оборону Москвы», вручена 15 июля 1944 года, и «За победу над Германией в Великой Отечественной войне», вручена 2 августа 1945 года.

В папку были аккуратно вложены несколько аттестационных листов на присвоение воинского звания. Младший военный юрист – звание присвоено 1 мая 1941 года. Военный юрист – 12 августа 1942 года. Капитан юстиции – 28 сентября 1943 года. Майор юстиции – 15 января 1945 года… «Товарищ КРЕЧЕТОВ показал себя подготовленным и способным офицером. Лично дисциплинирован и требователен. Умеет организовать и обеспечить выполнение боевого приказа. Вывод: товарищ КРЕЧЕТОВ занимаемой должности следователя Военного Трибунала 48-й армии соответствует и достоин присвоения очередного воинского звания «майор юстиции»… Подпись: прокурор тыла Второго Белорусского фронта подполковник юстиции Гейтман.

Написанная четким разборчивым почерком «Боевая характеристика». «Тов. Кречетов показал себя хорошо знающим военно-юридическое дело. В исполнении служебных обязанностей настойчив, энергичен и инициативен. Требователен к себе и своим подчиненным. Дисциплинирован.

Свой большой практический опыт в работе неуклонно передает подчиненным. Над повышением своих знаний работает. Политически грамотен, морально устойчив. Вывод: занимаемой должности соответствует». Подпись: военный следователь военной прокуратуры Второго Белорусского фронта майор юстиции Каденский.

Аттестация… Почерк уже другой, но песня та же. «Делу партии Ленина – Сталина и Социалистической Родине предан, политически и морально устойчив. Бдителен. Военную тайну хранить умеет. Политическая подготовка отличная, тактическая отличная, техническая отличная… В службе четкий и исполнительный, совестен и трудолюбив. Всегда подтянут. По характеру спокойный, рассудительный. Дисциплинирован. В сложной обстановке быстро принимает нужное решение. Инициативный, решительный, находчивый. С массами и комсомольской организацией связан. С активами работать умеет. Физически здоров, бодр, вынослив». Эту бумагу подписал военный следователь прокуратуры 48-й армии майор юстиции Бурдаев…

Рядом лежали аккуратно сделанные копии других документов Кречетова – расчетной книжки, заполненная им послужная карта, оценочный лист (тактическая, огневая и строевая подготовка, топография, знание устава – одни пятерки), автобиографии.

Гоцман аккуратно развернул сложенный вдвое лист, украшенный поверху красными знаменами и профилем Сталина, а понизу – сложным орнаментом из звезд, пушек и самоходок. «Вам, доблестному воину Красной армии, участнику боев с немецко-фашистскими захватчиками, сражавшемуся в рядах войск 2-го Белорусского фронта, неоднократно отмеченных благодарственными приказами Верховного Главнокомандующего Генералиссимуса Советского Союза товарища СТАЛИНА Военный совет фронта вручает это благодарственное письмо, как память о Великой Отечественной войне. Желаем Вам доброго здоровья и новых успехов в Вашей дальнейшей службе на благо нашей Великой Социалистической Родины». Подписи: Рокоссовский, Субботин, Боголюбов. 10 августа 1945 года.

– Ну как? – окликнул Чусов, принимая из рук вошедшего дежурного лейтенанта дымящийся кофейник. – Впечатляет, правда?

– Впечатляет, – кивнул Гоцман, возвращая папку полковнику. – Особенно академия, которую он закончил…

Чусов, усмехнувшись, разлил кофе по чашкам, поставил одну перед Давидом, взял у него из рук папку:

– Ну, ты, наверное, понял, что эти документы имеют довольно-таки мало общего с реальностью. Разве что года эдак до тридцать восьмого. А потом… потом у него был совсем другой послужной список. И другие звания… в другом ведомстве. А теперь садись и рассказывай…

Щурясь на утреннее солнце и мурлыча под нос песенку, на крыльцо дома вышел с тазом, полным мыльной воды, Штехель. И в ту же минуту на его горло легла стальная рука Чекана.

– Где Ида?

– Живой?! – изображая радость, промычал Штехель. – А мы уж думали, что…

– ГДЕ ИДА?!

Корчась от боли, Штехель мотнул головой на дом. Руки его разжались, и грязная вода из таза водопадом хлынула прямо на ноги…

Когда Чекан вошел в полутемную, несмотря на утро, комнату, Ида стояла у окна. Но, заслышав его шаги, резко обернулась. Ее закаменевшее лицо вспыхнуло, ожило, стало женственным и мягким.

– Умойся и садись… Уже остыло. – Она споро, аккуратно распеленала закутанную в одеяло кастрюлю с борщом.

Все так, как будто они расставались на какой-то час, словно он ходил на рынок за продуктами… Чекан молча сел на лавку, стащил пыльные сапоги, босиком прошлепал к умывальнику. Ида подала ему чистое полотенце. Он несколькими сильными движениями согнал остатки воды с лица и волос, осмотрел рану на руке.

– Все еще болит? – встрепенулась Ида.

– Нет. Раны болят только у слабых…

– Когда мы уезжаем?

 
Чекан, помрачнев, взял ложку, сел к столу.
 

– Недели через две. Может, раньше… Я должен здесь закончить кое-что.

– Ты кому-то что-то должен? – весело удивилась Ида. Она сидела напротив Чекана, подперев щеку кулаком, и с удовольствием смотрела, как он ест.

– Да, – кивнул Чекан, – теперь должен… Если бы я не согласился, они пристрелили бы тебя в этих развалинах… Я дал слово.

Ида молча отвернулась к занавешенному окну. Чекан устало хлебал борщ, аккуратно подставляя под ложку кусок хлеба. Он не сразу заметил, что настроение женщины изменилось.

– Ты что?..

– Никогда мы отсюда не уедем, – тихо, не оборачиваясь, произнесла Ида.