Текст книги "Разорванное небо"

Автор книги: Алексей Свиридов

Соавторы: Александр Бирюков
сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 28 страниц)

«Эти проблемы отложим на потом, а сейчас – в бой!»

* * *

Взлет прошел нормально. Благодаря самолету поддержки теперь не было необходимости сразу же нырять в лабиринт хребтов и долин, опасаясь обнаружения. Установленная на АН-71 аппаратура работала на полную мощь, и в помехах, создаваемых ею, тонули сигналы, отраженные от четырех самолетов группы.

Взлетевший предпоследним, Казак увидел вдали «Чебурашку». Блин антенны на хвосте АН-71 плавно вращался, и Казак представил себе, как радиоволны уносятся вдаль и возвращаются, принося сведения о еще невидимых врагах.

Действительно, информация уже начала поступать в вычислительные комплексы истребителей, а вернее сказать, в единый боевой комплекс группы, потому что бортовые компьютеры всех четырех самолетов были связаны между собой. Что там говорил этот красавец Шелангер насчет неизвестных опасностей? Судя по всему, ничего страшного. Два полевых средне-высотных комплекса в режиме готовности номер два, они не успеют среагировать, когда брюзга и зануда, но, несомненно, опытный боец Хомяк направит на каждый по управляемой ракете. Есть еще несколько ствольных зениток с радиолокационным наведением, расположенных не так уж и удачно – видимо, пресловутый Абаджиевич слишком быстро вырос до подполковника. С зенитками будет разбираться самолично Корсар, и наверняка сделает это с большим удовольствием.

«А мы с Дедом? А нам предстоит пропахать скопления бронированных целей, которые расставлены двумя аккуратными группами, словно для парада. Может, среди них и вправду окажется машина этого самого зубастого подполковника? Интересно, за что к нему у сербов „особый счет“»?

Но мысли летчика были прерваны раздавшимся в наушниках коротким звуком, так называемым «одним ударом колокола», и синтезированный женский голос ласково произнес:

– Воздушная цель захвачена.

Одновременно с этим на экране радара появилась схема боя. Воздушная цель, о которой было сказано, находилась в ста сорока километрах и насчитывала четыре единицы, зафиксированных достоверно, и еще три, по которым данные уточнялись. Уточнение заняло несколько секунд, и наконец компьютер высветил окончательные результаты: шесть чужих самолетов на скорости шестьсот пятьдесят километров в час движутся курсом, перекрещивающимся с курсом группы «сухих».

Туже самую картину, естественно, увидели на своих дисплеях и остальные летчики, и все ждали, как отреагирует на нее Корсар. Он долго себя ждать не заставил.

– Волга, Волга!

– Слышу.

– Отключайся, уходи. Мои – идем прежним курсом, ждем команды.

– Волга понял, ухожу. Удачи!

Корсар в этот момент думал о том, что система распознавания «свой-чужой» должна была сработать и на таком расстоянии. Но до сих пор не сработала. Значит, это чужие. Однако, с другой стороны, никаких данных о наличии у боснийцев боевых самолетов тоже не было. Выходит, это либо американцы, либо… Тот самый неясный фактор?

«Что они, встречают нас или просто летят по своим делам? А хоть бы и по своим! Их больше, и этому мы можем противопоставить только внезапность. Сколько там до них… Сто десять, мы сближаемся со скоростью двадцать километров в минуту. Медленно!» – Внимание, группа, разгоняемся, атакуем с разворота, с превышением по высоте. От меня не отставать!

С этими словами Корсар решительно прибавил обороты двигателям, одновременно давая команду бортовому комплексу автоматически выбрать момент для запуска обеих ракет, как только вероятность поражения цели будет достаточно высока. Теперь его СУ-37 летел со скоростью, чуть большей скорости звука, и когда расстояние до шестерки сократилось до шестидесяти километров, произошло сразу два события. Первое – вражеские самолеты заметили группу «сухих» и стали перестраиваться, и второе – истребитель Корсара вздрогнул, и летчик увидел уносящиеся вдаль тела ракет, оставляющие за собой в небе белый след.

* * *

Эскадрилья «миражей» в полном составе была поднята в воздух без расчета на встречу с воздушным противником. Несмотря на то что каждый самолет был оснащен полагающимся боекомплектом, основной целью полета являлась проверка слетанности, отработка совместного маневрирования и некоторых тактических приемов. Кроме того, специальным распоряжением пилотам предписывалось не подниматься слишком высоко, держаться поближе к земле, чтобы вид «ходящих по головам» боевых самолетов угнетающе действовал на неприятеля и поднимал дух боснийцам.

Встречи с недавно поставленными сербам русскими самолетами никто всерьез не опасался. На инструктаже командиру эскадрильи доходчиво разъяснили: анализ, проведенный после нападения на базу в Благоевграде, показал, что там использовались исключительно древние авиабомбы. А транспортный самолет с современным вооружением, не успев разгрузиться, взлетел из Горче-Петрова и вскоре после взлета потерпел катастрофу, скорее всего из-за неполадок в силовой установке. Так что, если русские наемники решат совершить эффектное самоубийство, – пусть идут в бой, надеясь его выиграть только с помощью пушек.

И теперь, увидев на экране радара отметки четырех самолетов, летящих навстречу, командир эскадрильи «миражей» почувствовал не испуг, а скорее удивление – они все-таки решились на это? И почти тут же по его самолету ударил молот взрывной волны. Замигали сигнальные лампы, хрипло загудела и осеклась сирена, а горизонт опрокинулся набок – «мираж» потерял управление, завертелся в штопоре, и командир эскадрильи, недолго думая, рванул ручку катапульты.

Уже качаясь под куполом раскрывшегося парашюта, он ощутил, как взрывная волна от врезавшегося в землю самолета поддернула парашют вверх. Глянув вниз, он увидел не один, а два огромных костра, от которых рвались в ясное небо желтые языки горящего керосина. Но парашют в небе был только один, и командир понял, что второй уже не появится.

«Ну, пират одноглазый! – восхитился Хомяк, когда две из шести целей исчезли с дисплея – одна неторопливо уйдя вниз, а другая рассыпавшись на множество мелких осколков. – На предельной дальности взял, пять баллов! Однако и нам сейчас будет дело…» Оставшиеся боснийские летчики тем не менее продолжили маневр, разбившись на пары – одна осталась в прежнем режиме, а другая, переведя двигатели на форсаж, набирала высоту, стараясь занять господствующее положение. Но именно это и подвело пару, ведь, стараясь как можно круче забираться вверх, оба «миража» сильно проиграли в скорости, и набрать ее за оставшиеся секунды было невозможно.

Казак первым увидел вдалеке треугольные силуэты, блеснувшие на солнце. Еще несколько секунд, и они сравняются с ним по высоте, а «сухой» еще не занял положение для пуска ракет… Но сработал нашлемный прицел, и уже машинально нажимая кнопку пуска, Казак вспомнил – для этой модификации ракеты угол целеуказания равен шестидесяти градусам, так что пуск этот имеет шансы на успех!

Одновременно с Казаком идущую вверх пару атаковал Дед, который и без навыка работы с нашлемным прицелом сумел занять лучшее положение в воздухе.

Увидев летящие ракеты, пилоты «миражей» бросили свои самолеты в маневр уклонения, но машины, устремленные вверх, среагировали на отклонение рулей совсем не так резко, как это произошло бы в нормальном горизонтальном полете. Даже интегрированная система управления устойчивостью, которая позволяла этим самолетам в критические моменты выделывать фигуры, доступные разве что СУ-27 и последующим самолетам этого семейства, помогла лишь отчасти – задний «мираж» завертелся в воздухе, как клочок бумаги, брошенный в поток ветра, а тот, что был чуть повыше, просто клюнул носом вниз… Но движение это было недостаточно проворным, чтобы уйти от русских ракет ближнего боя Р-73, которые создавались с расчетом на поражение гораздо более резко маневрирующих целей.

Однако эта медлительность самолета ведущего спасла жизнь ведомому – первая ракета Казака взорвалась почти вплотную у сопла двигателя «миража», и там, где только что был изящный дельтавидный силуэт самолета, вдруг возник огненный шар… И шар этот оказался точно между ракетами, запущенными Дедом, и вторым самолетом, на который они шли…

Увидев, как еще два взрыва добавились к уже горящему в небе пламени, Дед вспомнил сказанное когда-то главным инженером эскадрильи: «Ракета дура. Думать за нее должен ты!» «Именно так», – подумал он, двигая ручку управления от себя. Уцелевший «мираж» уже успел выровняться и ушел вниз, стараясь зайти в хвост «сухому» Казака. Но отклоняемые сопла двигателей СУ-37 сделали этот более тяжелый самолет таким же маневренным, как и самолет его противника, и два истребителя совершили почти полный круг, не выиграв друг у друга практически ни метра.

Эта ситуация была неприятной для русского летчика – при уменьшении скорости полета более легкий французский самолет мог оказаться более маневренным, а Дед, отклонившийся далеко в сторону, вряд ли успеет подойти на дистанцию эффективного огня из пушки. Но в это время внизу, там, где крутилась пара Корсар – Хомяк, вспыхнуло пламя, охватившее один из «миражей». У боснийского пилота (который на самом деле был молодым немцем из бывшей ГДР), увидевшего эту картину, сдали нервы, и он из виража перешел в прямолинейный полет, не подумав, что при этом маневре подставит хвост продолжавшему энергичный разворот Казаку И тот не сплоховал, выпустив последнюю оставшуюся ракету вдогон уходящему самолету. Пуск оказался не слишком удачным, и «мираж» после взрыва ракеты мог бы еще держаться в воздухе, но деморализованный пилот поспешил катапультироваться.

* * *

Тем временем Корсар и Хомяк спикировали на нижнюю пару, но пилоты этих самолетов оказались в более выгодном положении и сумели вывести машины из-под возможного удара, снизив вероятность своего поражения настолько, что оба русских летчика не стали запускать ракеты – это было бы все равно что выбросить дорогостоящие боеприпасы. Вместо атаки тяжело нагруженным для удара по наземной цели «сухим» пришлось в свою очередь совершить маневр уклонения, используя для этого возможности своей аэродинамики и почти достигая максимально допустимых перегрузок; передний «мираж» воспользовался удобным случаем, и два «Сайдуиндера» стартовали с его консолей в сторону сербских истребителей. Те, чтобы сбить ракеты с курса, немедленно прибегли к системе противодействия оптико-электронным приборам, и в результате одна ракета вдруг завиляла в воздухе со все более размашистой амплитудой, в долю секунды промчалась мимо СУ-37, управляемого Хомяком, и исчезла из виду. Другая описала дугу и направилась точно в сторону одного из «миражей». Увидевший это Корсар злорадно ухмыльнулся. Но от боснийского истребителя отстрелилось подряд с полдесятка ярко вспыхивавших ловушек, и «Сайдуиндер» взорвался около одной из них.

– Хомяк, Хомяк, я Корсар, следи, я их подманиваю!

– Понял, не дурак…. – даже преобразованный декодирующей аппаратурой голос Хомяка выказывал недовольство. Но Корсар не стал на это обращать внимание – главное, его напарник удаляется сейчас в сторону солнца и, скорее всего, не виден пилотам «миражей», все внимание которых приковано к самолету Корсара. Вот один из них пристраивается чуть впереди, белые струйки инверсии срываются с его элеронов в моменты, когда пилот корректирует траекторию полета…

«Да они играют! Этот как бы подставляется мне, а второй заходит с тыла! Ну-ка, попробуем подыграть… – Корсар включил бортовую РЛС в режим захвата цели, хотя на подвесках и не осталось ракет с радиолокационным наведением. – Ничего, зато интенсивное облучение будет непременно зарегистрировано аппаратурой „миражей“, и ребятки там решат, что пилот „сухого“ попался на удочку и готовится к атаке».

«Как там этот, сзади? Его станция тоже работает на полную мощь, он приближается. Да где же Хомяк?!» СУ-37 Хомяка упал сверху, словно крылья перестали держать его в воздухе, но, оказавшись на одном уровне с «миражем», пристроившимся в хвост Корсару; мгновенно выровнялся, и с крыльевых держателей сорвались две ракеты Р-73. Дистанция была минимальной, меньше полукилометра, и пилот «миража» просто не успел уклониться.

Неизвестно, о чем этот пилот подумал в последнюю свою секунду, какому Богу молился, но катапультироваться он не стал. Оставшиеся мгновения жизни он использовал для того, чтобы выстрелить еще не захватившую как следует цель ракету в сторону самолета Корсара. Два разрыва прозвучали в небе почти одновременно, но одна Р-73, направленная Хомяком, подошла к «миражу» сзади, разворотив и частично оторвав ему хвост, а вторая превратила в крошево кабину и того, кто в ней находился. Запущенная же погибшим пилотом менее маневренная ракета средней дальности прошла мимо «сухого», не успев развернуться, и взорвалась впереди Корсара. Он рванул в сторону, чтобы не попасть под обломки.

«Удалось! – ликовал Корсар, услыхав глухой стук, негромкий, но передавшийся по всей конструкции самолета. – Однако все же немного зацепило. Только вот что? Сигнализация вроде молчит, машина послушна… Значит, ерунда! Хорошо, сколько их осталось? Один! И похоже, последний „мираж“ не горит желанием вступать в бой, пытается скрыться! Ракеты „воздух-воздух“ из всей группы остались только у меня… А, черт!» На экране наконец-то высветилась информация о повреждениях. Сам самолет был в порядке, но одна из Р-73 была повреждена – ее головка вообще не выдавала сигнала, зато вторая показывала на экране «захват цели». Боясь, что шестой самолет уйдет, Корсар выпустил исправную ракету, но вражеский летчик вовремя обнаружил опасность и сумел уйти от удара – «мираж» продолжил полет, оставляя за собой тонкий дымный след.

– Говорит Корсар, у меня неисправна последняя ракета. Работаем по наземной цели, этот пусть идет.

– Не боись, пират, сейчас он дойдет куда положено! – ответил Хомяк, и его истребитель ушел в сторону, вдогонку за «миражем».

Сравняв скорость своего полета со скоростью полета идущего чуть ниже впереди «миража» и уменьшив до пятисот метров дистанцию, русский летчик сверил положение маркера прицела пушки на лобовом стекле и плавным движением нажал на гашетку. Секундная очередь 30-миллиметровой пушки вспорола обшивку боснийского самолета, и вместо тонкого дымного следа за «миражем» вытянулся широкий хвост, в котором было все – и масло, и топливо, и гидрожидкость. Почти тут же из пораженного истребителя вылетел вверх еще один темный предмет, за которым потянулась тоненькая белая ниточка, на глазах превратившаяся в пухлый купол.

Хомяк сделал вираж вокруг повисшего в воздухе пилота. Того, что осталось в снарядном отсеке, вполне бы хватило, чтобы превратить катапультировавшегося летчика с его парашютом в лохмотья плоти и тряпья, уносимые ветром, но Хомяк не стал этого делать. Если б его спросили почему – из-за нежелания по-варварски добивать и так уже побежденного противника или из экономии снарядов, которые вполне могут пригодиться для другой цели, – он бы не ответил. Не потому, что был бы смущен, а потому, что и сам не знал.

Зворник. Бригада «Утро священной войны» под ударом Воздушный бой, происходивший в течение нескольких минут в небе на подступах к Зворнику, не остался незамеченным с земли. Однако, как ни странно, те, кому выпала честь оборонять бригаду от нападения с воздуха, не проявили к нему особого интереса. Сказалось и отсутствие опыта у большинства расчетов, и слепая вера в технику, а самое главное – после молодецкого налета «интрудеров» на беззащитный город никто из личного состава «Утра священной войны» не допускал и мысли, что в небе появится что-нибудь, кроме самолетов дружественной державы. На земле – да, в разрушенных и уцелевших домах города и его пригородах, на садовых участках и в цехах консервного завода – везде могли скрываться и действительно скрывались оставшиеся в живых защитники города, как поодиночке, так и группами. Каждый день с наступлением темноты они покидали свои убежища и с отчаянием обреченных нападали на небольшие группы боснийских солдат. Именно за ними охотились сейчас подразделения бригады, попутно терроризируя не успевшее уйти мирное население. Но угроза с воздуха…. Нет, такого быть не могло.

Когда сержант, командир пехотного взвода, наблюдавший в бинокль за падением на скалы одного из «миражей», послал бойца к стоявшей невдалеке самоходной зенитной установке «Шилка» советского производства, доставшейся бригаде Абаджиевича еще от армии старой Югославии, боец вернулся слишком скоро. На вопрос сержанта почему, боец процитировал адрес, куда его послали доблестные зенитчики.

Подполковник Абаджиевич с самого утра был не в духе, несмотря на то что операция по обеспечению безопасности в захваченном районе развивалась успешно. Вместо похвалы Ахмед Ойих устроил за завтраком чтение лекции по воинскому искусству, доказывающей как дважды два, что уважаемый подполковник ни бельмеса не смыслит в тактике и занимается ерундой, разлагающей войско, вместо того чтобы преследовать откатывающегося противника. И этот бравый мистер Милсон, будто уже позабывший, как дрожали его поджилки под прицелом пистолета, тоже поддакивал арабу! Вот те ребята на штурмовиках, небось, не мучались вопросами – надо не надо, мирное население… Раскатали городишко – и ничего, «мировое сообщество» как воды в рот набрало. Мало ли что наснимают жадные до сенсаций журналисты, тем более русские. Кстати, команда «Меч справедливости», посланная на поиски этого Василия Иванова, до сих пор не доложила об успехе. Обидно будет, если этот шустрый репортер уйдет невредимым, – тогда командира «Меча» надо будет поменять.

Штабной «неоплан» стоял теперь на главной площади Зворника, между развалинами здания городской управы, бывшего горкома социалистической партии, и уцелевшим отелем средней руки, в котором теперь с комфортом разместилось командование бригады. Номеров люкс в этом отеле оказалось всего два; один, естественно, занял сам Абаджиевич, а на другой попробовал претендовать Милсон, но безуспешно. «Здорово Ахмед Ойих сбил с него спесь», – с удовольствием вспоминал подполковник, выходя из подпорченного осколками подъезда по направлению к автобусу «Оступившись в главном, американцу трудно навязать свой авторитет и в мелочах. Хотя, конечно, великодержавные замашки он сохранил».

И подполковник тут же вспомнил, что оба советника, наверное, уже сидят в автобусе, и перспектива вновь увидеть их лица вернула Абаджиевича в скверное расположение духа. Несмотря на то что его ждали текущие дела, он не стал сразу забираться внутрь, решив немного постоять на улице.

Бронетранспортер подполковника стоял наготове около отеля, дальше за ним располагалась пара самоходных зенитных установок. С точки зрения противовоздушной обороны их расположение было, конечно, не слишком удачным, но Абаджиевич разместил их здесь в основном на случай возможного нападения какого-нибудь недобитого отряда сербов – против живой силы автоматические пушки этих зениток Работали просто превосходно.

В небе грохотали реактивные двигатели – шесть дельтовидных самолетов, разделившись на две тройки, выполняли над городом совместные маневры, постепенно удаляясь в сторону гор. Абаджиевич проводил их взглядом и все же направился в автобус. Как он и ожидал, Сидней Милсон сидел наверху за откидным столиком и что-то быстро выстукивал на клавиатуре компьютера. Рядом Ахмед Ойих, нависая над столом, разглядывал карту. Обе девушки-оператора сидели на своих рабочих местах, и тишину автобуса нарушало лишь тихое гудение вентиляторов.

– Радостно видеть вас, Абаджиевич-эфенди, в этих стенах. С вашим появлением штаб бригады «Утро священной войны», несомненно, преисполнится боевого порыва и прекратит наконец это позорное топтание на месте!

Голос араба звучал медово, но мед этот был сдобрен ощутимой порцией яда. Милсон повторил ту же мысль гораздо проще:

– Действительно, подполковник, вы же не собираетесь всю оставшуюся жизнь гордиться оккупацией Зворника? Тем более что наши самолеты преподнесли вам его, как кофе в постель на серебряном подносе.

– Знаете, Милсон… – грубо ответил подполковник, – как любят говорить ваши полицейские в фильмах – засунь свой грязный язык в свою вонючую задницу. Подумаешь, один раз вызвал штурмовики. Теперь у нас есть собственная авиационная поддержка! И наши доблестные военно-воздушные силы выполнят любое задание! И между нами говоря, Милсон, ваша поддержка теперь мне не так уж и нужна… Понимаете, о чем я?

Словно в подтверждение его слов, в окне автобуса мелькнула тройка «миражей».

– О да, конечно. В руках боснийских и хорватских пилотов новые самолеты будут грозным оружием. Только стоило бы поинтересоваться, где старые? – неожиданно пришел на помощь американцу Ахмед.

– Действительно, где? – поддакнул Милсон.

– О, ВВС наших балканских союзников – это захватывающая история, порой мистическая. Так, например, в девяносто четвертом Хорватская республика закупила четыре самолета СААБ-35, которые, кстати, чем-то похожи на эти новые «миражи», только что порадовавшие глаз уважаемого подполковника. Мне иногда кажется, что над теми самолетами просто витал какой-то злой рок. Один из них разбился в первом же тренировочном вылете, а двое других отрабатывали парный пилотаж, и ведомый «догнал» ведущего. Последний уцелевший СААБ все-таки дождался боя, но и тут его судьба оказалась незавидной. Во время осеннего наступления на Сербскую Краину, в бою над одним из пригородов Книна первым и последним выпущенным «Сайдуиндером» этот СААБ сбил хорватский же МИГ-21, летевший с ним в паре, а на выходе из этой, без преувеличения сказать, результативной атаки, сам был сбит легким штурмовиком сербов «супергалеб», то есть реактивным учебным самолетом с наскоро подвешенным вооружением.

Абаджиевич неожиданно для себя покраснел – этой истории он не знал. Ахмед же закончил свой рассказ:

– Так что на месте уважаемого Абаджиевича-эфенди я бы не стал так сразу отметать помощь наших могучих друзей и возлагать слишком большие надежды на ВВС Боснии. Летчики их, несомненно, герои, но к их героизму не всегда прибавлено умение.

Милсон промолчал, а про себя подумал: «О Боже! И на таких вояк сделаны ставки… Туземные войска никогда ни на что не были годны, это показал еще Вьетнам. Зато с какой легкостью эти люди хватаются за оружие… – американец со жгучим стыдом вспомнил момент своей слабости и вновь вернулся к мысли, которая возникла сразу после налета „интрудеров“: – Через месяц закончится контрактный срок моей командировки, а потом я буду в штабе… и самое лучшее, что ждет Абаджиевича, – это полное лишение нашей помощи, но на войне бывают вещи и похуже. Например, удар штурмовой авиации по ложной цели, мало ли какие разведданные могут к нам попасть!» – Прошу прощения… Осмелюсь доложить! – раздался вдруг голос одной из девушек. – С радиолокационного поста пришла странная информация. Они говорят, что наши самолеты ведут воздушный бой в двух десятках километров отсюда!

Абаджиевич шагнул к стойке с аппаратурой и сам взял микрофон и наушники.

– Эй, кто там на посту? Что за черт?! Какой такой бой, с кем? – рыкнул он.

– Неизвестно, господин подполковник, сильные помехи. Но, судя по характеру маневров, наши самолеты на кого-то наткнулись!

– Мой кулак на твою челюсть наткнется! Они отрабатывают какие-нибудь фигуры, а ты панику поднимаешь. Еще раз такое себе…

– Никак нет, господин подполковник! Но вы можете сами посмотреть, я сейчас включу дубляж на вашу аппаратуру – Ладно, давай, – буркнул Абаджиевич и с подозрением глянул на экран, где появилось нечто странное. В отличие от тех систем, с которыми он привык иметь дело, картина воздушной обстановки, выданная с радиопоста, не была обработана компьютером до примитивной наглядности стратегической игрушки, и подполковник в мельтешащих метках целей и цветных пятнах ничего не понял.

– Милсон… Э, мистер Милсон, подойдите, пожалуйста. Могли бы вы разобраться в том, что показывает ваша аппаратура?

Не слишком торопясь, американец подошел к экрану и посмотрел на него. Он тоже не был профессионалом, но некоторую практику имел и потому через несколько секунд заметил:

– Я бы не стал так орать на этого оператора. Ваши самолеты действительно ведут себя как-то странно, и вообще – сейчас в воздухе больше шести летательных аппаратов… Ложные цели? Но тогда откуда они? Дайте-ка микрофон! Или нет, скажите оператору, чтобы включил режим раздельного фазирования.

Абаджиевич послушно отдал распоряжение оператору и вскоре увидел, как картинка на экране замерцала, стала подергиваться, но зато значительно уменьшилось количество засветок, из них выделилось пять целей, и около каждой появились маленькие цифры – радар наконец-то сумел разобраться в обстановке.

Неслышно подошедший сзади Ахмед, увидев эту картину, воскликнул, на этот раз без всякой приторности в голосе:

– Шакалы! Подполковник, воздушную тревогу, быстро!

– Что? – оторопел Абаджиевич.

– Это сербы, они идут на нас, да не стой ты как баран!!! – Не дожидаясь реакции подполковника, араб повернулся ко второму посту связи. – По всем каналам – объявить воздушное нападение. Зенитным средствам – готовность ноль!

Девушка-оператор схватилась за микрофон, но в это время на площади разорвались первые снаряды, выпущенные с «сухого» Корсара.

* * *

Боснийские пехотинцы, находившиеся поблизости от отеля и от нечего делать наблюдавшие за приближающимся самолетом, заметили, что это какая-то Другая машина – отличить СУ-37 от «миража» способен даже человек, ничего не смыслящий в типах летательных аппаратов, – и подсознательно почуяли недоброе. Когда же под его крыльями вспыхнули огненные хвосты запущенных НУРСов, солдаты резво бросились кто в воронку, кто просто на мостовую, а счастливчики, оказавшиеся рядом с текущим по городу ручьем в бетонном лотке, кинулись прямо в воду. Однако разрывы прозвучали на удивление тихо, и звук их был каким-то странным, похожим скорее на короткое резкое хрюканье огромной свиньи. Ни взметнувшихся в небо фонтанов огня, ни рушащихся стен… Лишь бесформенные даже не осколки – обломки одного из снарядов остались лежать на площади. Выбравшись из ручья, боснийцы показались себе и своим товарищам смешными трусами.

– Это что же за шутки такие у наших летунов? – недоуменно спросил один из них, глядя, как еще два самолета заходят в атаку на город.

Солдаты не знали, что основная поражающая сила этих странных боеприпасов не в ударной волне, не в пламени и не в разлетающихся на сотни метров осколках. В момент, предшествующий подрыву, термогенератор создал в тонкой медной трубке, проходящей через весь снаряд, мощное магнитное поле, а специально настроенный взрывной заряд за миллионную долю секунды сжал эту трубку и довел пиковую мощность поля до нескольких тысяч мегаватт. Конечно, такой электромагнитный импульс несравним с импульсом, происходящим в момент ядерного взрыва, но их воздействие на электронную аппаратуру одинаково – выгорают полупроводниковые переходы в микросхемах, сплавляются обмотки трансформаторов, перегорают предохранители и сбиваются с рабочего режима генераторы. Да мало ли бед может наделать даже кратковременный, но сильный всплеск тока, который этот боеприпас способен навести во всех проводящих материалах в радиусе сотни метров от себя!

Из штабного «неоплана» запуск НУРСов не был виден, а потому никакой паники не случилось. Однако странный тихий взрыв рядом с автобусом привлек к себе внимание, и вскоре обе девушки в форме, сидящие за пультами, в один голос воскликнули:

– Аппаратура отказала! Не работает! Абаджиевич круто обернулся к стойкам и вместо привычного мерцания экранов и перемигивания лампочек увидел только темный металл корпусов, вмиг ослепшее стекло мониторов и тонкую сизую струйку дыма, поднимавшуюся из-под одной панели. Милсон первым понял, что произошло.

– Это атака! – крикнул он и кинулся к выходу. Но дорогу ему перегородил Абаджиевич.

– В чем дело? – грозно спросил он.

– Это атака, – уже тише, но все так же взволнованно пояснил американец. – Магнитные снаряды, после них будет удар боевыми. Надо в укрытие!

– Наш американский друг… – начал Ахмед Ойих, но закончить речь не успел. Подвесные блоки неуправляемых снарядов у шедших следом за Корсаром Казака и Деда были снаряжены уже не магнитными, а обычными, осколочно-фугасными ракетами. Поскольку Хомяк, самолет которого нес снаряды, изначально предназначенные для зениток, в погоне за последним «миражем» ушел слишком далеко, обезвреживать две «Шилки» рядом с отелем пришлось именно этой паре. Два залпа раздались почти одновременно, и городская площадь утонула во взметнувшемся пламени и дыме. В воздух взлетели исковерканные тела солдат, на этот раз не спешивших укрыться, клочья разодранной обшивки бронетехники, каменные осколки зданий и отсеченные металлом ветки многострадальных тополей, росших по периметру площади.

Самолеты, добавив к грохоту взрывов грохот своих двигателей, унеслись прочь, оставив дымящиеся воронки. Одна самоходная установка была накрыта прямым попаданием, взрыв залетевшего в боевое отделение снаряда превратил ее в подобие консервной банки, взорвавшейся в костре у незадачливого туриста. Вторая «Шилка» была как будто цела, но из моторного ее отсека поднимались к небу коптящие языки пламени. Штабной бронетранспортер подполковника Абаджиевича буквально разорвало на несколько крупных и множество мелких кусков. Изуродованные трупы лежали по всей площади, и тут же валялась перевернутая полевая кухня – похлебка из нее неторопливо стекала через туловище мертвого кашевара на асфальт.

Автобусу повезло больше – взрывной волной его только отбросило к стене отеля, и так он и замер в накренившемся состоянии. Бронированные стекла покрылись густой сеткой трещин и даже вогнулись внутрь, но выдержали, а на размалеванных камуфляжем боках появились несколько вмятин и пара пробоин, но осколки, проделавшие их, потеряли на это большую часть энергии и потому серьезных разрушений внутри не произвели. Однако многое из того, чем щедро был набит «неоплан» Абаджиевича, не было как следует закреплено и послетало со своих мест. Съехавший стол разбил экран напротив, и разлетевшееся стеклянное крошево изрезало лицо одной из девушек. Стойка со связной аппаратурой раздробила ногу другой операторше, и девушка от болевого шока потеряла сознание. Ненадолго потерял сознание и Сидней Милсон, на которого навалился сам Абаджиевич, а на них обоих сверху обрушилось все с полок «зоны психологической разгрузки». Смешивавшееся в лужу содержимое разных бутылок постепенно наполняло автобус непередаваемым ароматом. Именно этот аромат и привел американца в чувство, и первое, что он услышал и увидел, – это грубая брань и нелепые движения подполковника, пытавшегося подняться на ноги. Хватаясь за что попало, подошел окровавленный Ахмед Ойих, сильным движением руки он помог Абаджиевичу и повернулся в сторону выхода, будто забыв об американце. Все еще плохо соображавший Милсон кое-как встал на ноги и поплелся вслед за ними, поминутно подскальзываясь на накренившемся полу. Под ногами хрустели осколки, и где-то в глубине салона уже трепетали языки пламени – еще хилые и робкие, но уже заполнявшие автобус запахом горелой синтетики.