Текст книги "Разорванное небо"

Автор книги: Алексей Свиридов

Соавторы: Александр Бирюков
сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 28 страниц)

С этими словами подвоевода с налитыми кровью глазами, но сохраняя при этом абсолютно четкую координацию движений, схватил со своего стула нагрудный патронташ и принялся набивать автоматный магазин. Странно, но половина партизан отставили свои стаканы и тоже принялись снаряжаться для боя. И даже апостол только сокрушенно покачал головой, явно не в силах остановить боевой порыв своего заместителя.

«Ничего себе планируются партизанские акции!» – ошеломленно подумал Корсар.

Однако пьяному карательному рейду против «специчар» все же не суждено было состояться, и произошло это так же нелогично, как и все остальное здесь.

Белобрысый албанец Лавдрин, до сих пор незаметный в общей суматохе, оторвался от своей кружки и вкрадчиво, но довольно громко предложил подвоеводе, намеренно говоря по-русски:

– Бате Драган, возьми меня с собой до Разлога.

– А чего?

– Ты на казарму пойдешь, а я по дороге лицей женский атакую. Говорят, в пансионе много восхищаются от герои-четники… – И албанец, вытащив откуда-то из внутреннего кармана две длинные ленты презервативов, пристроил их крест-накрест на груди, как пулеметные ленты. Раздался громовой хохот. Подвоевода заковыристо выругался, буркнул что-то вроде «отбой тревоги» и швырнул свои подсумки обратно на стул.

«Молодец парень! – решил про себя Корсар и окончательно простил албанцу эпизод с пистолетом. – Здорово охолонул ментяру! А то мало ли чего могло выйти. Пьяному-то море по колено…» Апостол, воспользовавшись моментом, постарался вернуть к себе внимание, представив весь взрывоопасный эпизод как продолжение церемонии «представлений».

– Ну вот, вы и познакомились с моим заместителем. А вот, – апостол указал на одетого в армейский болгарский камуфляж – в бурых и зеленых геометрических пятнах – безучастного ко всему молодого парня, который сидел и помешивал угольки стальным прутом, – вот рядовой Сливен Сливов из города тоже Сливен, отважный герой оборонительной войны, солдат Разлогского пехотного полка, почти полностью погибшего на поле чести…

– Подождите, – не понял Корсар. – Какой оборонительной войны?

В гайдуцком пристанище разом воцарилось молчание. Глаза всех присутствующих впились в Корсара с немым вопросом: «Ты что, действительно не знаешь? Или издеваешься?» «Ну вот, опять ляпнул. Да что со мной такое?» – с запоздалым раскаянием осознал уже не вполне хорошо соображающий Корсар.

Лишь тот, о ком шла речь и кто, по идее, должен был более всех задет такими словами, остался спокоен и даже безразличен. Не отрывая взгляда от огня, парень в солдатской форме достал из очага пламенеющий малиновый уголек, не спеша, словно не чувствуя жара, прикурил от него сигарету и с видимым удовольствием затянулся.

– Вы что, ничего не слышали о нашей славной оборонительной войне?! – наконец воскликнул апостол, и в его круглых глазах удивление опасно граничило с бешенством.

– Ах, ну да, – Корсар хотел промолчать, но ракия уже здорово развязала ему язык. – Я еще тогда сидел у вас на базе в Любимце. И сматывался оттуда, чтобы янки не наступили мне на хвост с этой вашей обороной. За сколько они Болгарию к общему знаменателю-то привели, дня за два или за три?

– За четыре! – взвился апостол. – А некоторые части сражались и целую неделю!

– А некоторые сдались без боя, – подытожил Корсар, вспомнив одну из «политинформаций» Малошана.

– У них был приказ из Софии! Не каждый командир способен перешагнуть устав! Но те, что сражались, не жалели ни себя, ни врагов! – апостол рубил воздух, отчаянно и резко жестикулируя. – Тысячи патриотов взялись в те дни за оружие, положив начало национально-освободительному движению! Я сам был среди них, я знаю! Сливен может подтвердить!

– Некоча другия пыт, апостол, – устало произнес Сливен. – В други раз…

Бывший рядовой болгарской армии Сливен Сливов продолжал глядеть на пламя. Языки огня плясали в очаге, как плясали они на броне боевых машин, и тела погибших становились черными и рассыпались в прах – в тот день, когда с неба приходила неуязвимая смерть…

Горькая доля – погибнуть в бою, а на долю его полка выпала доля еще горше – погибнуть в ожидании боя, так и не успев вступить в схватку с врагом. Этот враг был слишком силен и слишком труслив, чтобы встретиться с болгарской армией лицом к лицу. Он убивал из-за горизонта и с неба, а из софийских штабов генералы и полковники, мечтавшие сохранить свои теплые места и выполнявшие директивы марионеточного «нового правительства», слали приказы «не открывать огня», «беспрепятственно пропускать в интересах совместных действий…».

Незадолго до ухода в отставку Кенчева их ротный Маждаров говорил:

– На помощь сербам мы выступим непременно, но правительство не хочет провоцировать Штаты. Пока, ребята, совершенствуйте боевую готовность, ждите приказа…

Приказ опоздал. Кто-то в генштабе на свой страх и риск объявил «готовность номер один», когда морская пехота США уже высаживалась на пляжи Золотых Песков, когда первые десантные подразделения уже сыпались с неба, а усиленная бронетанковыми подразделениями легкая пехота переходила болгаро-греческую границу.

Все было решено в первые часы и закончилось в считанные дни. С теми частями, командиры которых отказались выполнять распоряжения Ихванова и пытались занять рубежи обороны, американцы не вступали в непосредственное соприкосновение, обходясь штурмовой авиацией и системами залпового огня. В те черные для «четвертого Болгарского царства» дни именно так и был перемолот Разлогский полк, всего за несколько минут гибелью своей он доказал верность присяге, так и не сделав ни одного выстрела по недосягаемому врагу…

Только через несколько дней чудом уцелевший и едва не обезумевший рядовой Сливен Сливов, пробродив без цели и мысли по горам, увидел первых американцев. Эти мускулистые, веселые парни в камуфляже остановили свои джипы на изрытом воронками шоссе, чтобы посмотреть на выгоревшие БМП и обугленные трупы болгарских солдат. Натренированные, вышколенные убийцы, не воины. Их силу нельзя было не признать, но уважать было не за что. И было за что убивать.

– Воины нашей страны до конца исполнили свой долг! – уже откровенно кричал апостол. – Тысячи наших патриотов пали в те дни за Родину! Да как вы могли оскорбить их память?!

Корсар холодно и медленно постарался ответить:

– Я память павших не оскорбляю. Но одно дело – память и честь, а другое – громкие слова! Ты кричишь так, будто ваша оборонительная война была чуть ли не победоносной! Да признайся хоть сам себе, что ни к черту ваша оборона не годилась! С ваших аэродромов летают штатовские штурмовики – это ли не оскорбление погибших? Славою потом сочтемся. А пока… давай не чокаясь: «Чтоб товарищам Сливена Сливова спать в свободной земле!» Апостол осекся, и Корсар, глядя на его лицо, вдруг понял, что его наполеоновские замашки, его трескучие речи – всего лишь потуги глубоко мирного и мягкого человека приспособиться к новой, чуждой ему жизни.

– В памят на падпалите герои на отбранителна война – слава! – тихо и печально произнес апостол, вставая.

– Слава! – тоже негромко, но как-то удивительно слаженно и сильно отозвались остальные и со звоном сдвинули стаканы и кружки.

– Старый гайдуцкий обычай, – пояснил апостол. – Поборники… бойцы всегда пьют за мертвых как за живых, которые сегодня не здесь. Ведь каждый из нас может встретиться с ними в любую минуту. Мы не должны это забывать, и бояться тоже не должны.

Корсар промолчал.

* * *

Утром следующего дня Драган Македонов бодро сообщил только-только проснувшемуся летчику, что нашел для него дело по профессии.

Корсар, умывавшийся холодной водой, которую лил из котелка ему на руки Лавдрин, распрямился:

– Ворону, что ли, подстрелить? Других дел по профессии тут мне пока что не видится.

Подвоевода хмыкнул, но продолжил серьезно:

– Коло Разлога есть летишце на малая авиация. К нам ночью парень пришел, говорит, там есть авион, который может улететь. Мы с апостолом подумали – если он поднимется, ты сможешь добраться до своей базы. И снова воевать… За деньги, да?

Корсар чуть было не обиделся, но вспомнил вчерашнее и уловил в голосе Драгана веселые нотки.

– Ну спасибо! – в тон ему ответил Корсар. – А то я тут исстрадался весь, кто же за меня мои бабки получает? Но кроме шуток, этот парень что, в самолетах разбирается?

– Говорит, сам летал. Ладно, ты намылся? Пойдем до апостола, и ты, Лавдрин, тоже давай с нами.

Сборы были недолгими и спешными. Молодой черноусый парень, имени которого никто Корсару не потрудился назвать, что-то все время говорил, ему отвечали, и лишь когда цепочка партизан тронулась вниз по склону, апостол прояснил ситуацию:

– Аэродром сельскохозяйственной авиации, там остался один самолет модели АН-2, знаете такой?

Корсар кивнул. Хотя за штурвалом этого последнего представителя племени «кукурузников» он ни разу не сидел, но первые свои прыжки с парашютом выполнял именно с него и никогда не думал, чтобы пилоту досаафовского трудяги «Антона» требовались какие-то особые навыки.

– Но надо туда спешить, потому что американцы могут воспользоваться этим летным полем для своих целей. Летчик, который нас поведет, сказал, что его коллегу уже допрашивали про этот объект.

– Понятно, – только и бросил Корсар, переходя на быстрый шаг, скорее похожий на бег. Для пространных разговоров на ходу, да еще в высокогорной местности дыхания не хватало.

Горная тропинка спускалась все ниже и ниже, обходя гору, и через час путникам открылась панорама долины. Где-то вдали был виден маленький аккуратный городок. Прикинув расстояние до него, Корсар от души пожелал, чтобы цель их путешествия оказалась поближе – до Разлога, говорили, было километров восемь, – и так оно и вышло, потому что через некоторое время партизаны свернули в сторону и двинулись уже не по тропе, а вдоль русла небольшой речушки, довольно широкой, но очень мелкой и шумной – почти каждый камень на ее дне создавал пенный бурунчик.

Апостол подошел к Корсару и крикнул ему прямо в ухо, преодолевая шум реки:

– Уже скоро! Только придется перебираться через шоссе на Белицу мелкими группами!

«Нет, все же этот доцент какого-то там университета определенно не обделен военными способностями», – подумал летчик, глядя, как уверенно апостол разбивает свой отряд на пятерки и как, повинуясь, группы одна за другой быстро перебегают пустое шоссе около мостика через речушку Вдруг откуда ни возьмись появился зеленый грузовик, приближения которого никто не услышал из-за шума воды. Появился он как раз в тот момент, когда очередные пятеро бойцов только выскочили на открытое место.

Дальше все произошло в несколько секунд: водитель затормозил, и колеса с визгом прочертили по бетону дымящиеся полосы. Те, кто сидел в грузовике привалившись к бортам, попадали на пол кузова, но уже через мгновение со стороны машины раздались очереди.

– Специчари, майката! – крикнул болгарский летчик и вскинул старенький АКМ без приклада.

Прикрывающие переход товарищей партизаны тоже ответили огнем на огонь, и под перекрестными очередями, бьющими с обеих сторон дороги, у спецназовцев Ихванова не осталось никаких шансов. Когда умолкли выстрелы последнего из них, Драган Македонов первым выскочил на дорогу и подбежал к изрешеченному грузовику.

Вернувшись, он выкрикнул несколько отрывистых команд, которые Корсар не понял, однако последующие действия партизан все поставили на свои места: чуть ли не половина из них повернулась и направилась вперед за мост.

– У одного рация была, – сообщил подвоевода, оказавшись рядом с Корсаром. – Хорошая рация, «Моторола». Знать бы, успел он сообщить, нет… Давай-ка спешить!

Оказалось, что аэродром практически рядом, от шоссе к нему вела узенькая дорожка, выводившая на летное поле, на котором действительно стоял потрепанный АН-2.

Апостол приказал бойцам занять оборонительную позицию, а летчик с Корсаром почти бегом бросились к стоящему рядом сараю, стену которого украшала большая красная доска с пожарным ведром и следами некогда висевших там же огнетушителей. Около стоял-и, видимо, уже давно – небольшого роста человек в замасленном комбинезоне. Выбрав из нескольких стоявших внутри бочек самую полную, они докатили ее до самолета; болгарин поддел ножом пробку, и Корсар подставил под струю пожарное ведро. «Фильтр бы какой, – подумал он, глядя, как в бензиновом водовороте крутятся отваливающиеся куски краски. – А то ведь свалюсь по дороге!» Когда заправка была почти закончена, к ним подошел апостол и, излюбленным жестом заложив руку за борт куртки, явно приготовился произнести прощальную речь, но услышать ее русскому пилоту было не суждено. За поворотом со стороны Разлога вдруг вспыхнула суматошная и раскатистая перестрелка.

– Зрада! – хрипло бросил апостол и, махнув Корсару на прощанье рукой, опрометью кинулся туда, где залегли в придорожном кювете его бойцы. Следом за ним заячьими прыжками припустил маленький коренастый техник, на бегу выпутывая что-то из набедренного кармана комбинезона.

Гулко хлопнуло несколько разрывов, Корсар подумал, что враг, кто бы это ни был, подобрался к партизанам уже на расстояние броска гранаты. Однако до взлетной полосы бой, слава Богу, еще не дошел. Партизанское боевое охранение пока сдерживало неприятеля. Корсар, потрясенный случившимся, все еще медлил, но оставшийся с ним летчик буквально тащил его в кабину, приговаривая: «Ходу, ходу!» И только рухнув наконец в обшарпанное пилотское кресло, Андрей как-то сразу успокоился. Глаза начали машинально скользить по приборам на ободранной панели, а мысли приняли рабочее направление. Авиагоризонт, указатель скорости, высотомер, вариометр, авиакомпас, сектор газа, тормоз – проще некуда. Правда, вместо ручки управления рогулька штурвала, но это ерунда.

От панели управления его отвлек болгарин, развивший бурную, но не слишком понятную деятельность. Сначала он тыкал пальцем в приборную доску, пытаясь, видимо, что-то объяснить, но Корсар просто хлопнул его по плечу и уверенно показал интернациональный знак в виде сложенных в кольцо указательного и большого пальцев. Теперь тот копошился за правым креслом у переборки, отделяющей кабину от салона: откуда-то добыв кривую рукоятку, воткнул ее в отверстие в стенке и с натугой, резкими рывками, а потом все быстрее и быстрее начал ее раскручивать. Корсар с изумлением наблюдал странные действия коллеги. Наконец болгарин разогнулся.

– Маховик, – произнес он, отдуваясь, и тут же пояснил: – Аккумулятор немного стар, не стига за нешто. Остава ни само да подкочавам петрол. Ами карбюратарот тук не работи на малките обрати.

Корсар не нашелся что сказать и только старался удержать на месте челюсть, натурально отвалившуюся при виде того, как болгарин орудует насосом. Интересно, а что еще у него тут «не работи»? Нет, уж лучше не знать…

Болгарин тем временем перегнулся вперед и включил сцепление. Раскрученный вручную маховик с жестяным лязгом соединился в одно целое с коленвалом, передав ему часть своей энергии. Впереди над капотом мелькнули черные лопасти винта, с натугой прокрутились поршни в цилиндрах, и в этот момент оживший генератор дал искру.

Старый, изношенный тысячесильный мотор кашлянул пару раз и зашелся в захлебывающемся рыке.

Болгарин довольно улыбнулся и продемонстрировал Корсару большой палец. Тот ответил ему тем же, добавив короткое выразительное вздергивание кулака вверх: «На взлет!» Но болгарин лишь широко улыбнулся, показал сначала на себя, потом в сторону перестрелки и прокричал:

– Мояте работа е там. Ште се оправш ли сам?

– Справлюсь, не бойся! – коротко кивнул ему Корсар.

– С Богом! – бросил на прощание болгарин и, подхватив свой автомат, скрылся в салоне.

Корсар дал ему время выскочить через бортовую дверь и прибавил газу, вспоминая отрывочные наставления, которыми болгарин пытался снабдить его с самого момента прибытия на аэродром. Несколько секунд он на двух третях мощности прожигал свечи. Рулить куда-нибудь по бугристой земле не требовалось. Самолет уже стоял в самом начале заросшей бурьяном взлетной полосы. Ветер гнал травяные волны под углом к вектору взлета, и Корсар, заблокировав заднее колесо в нейтральном положении, до отказа двинул сектор газа.

– Ну, поехали! – сказал он сам себе и отдал тормоза.

Дряхлый АН-2, бывший вряд ли намного моложе своего нынешнего пилота, на удивление резво для своего возраста принялся брать разгон. Корсар слегка пошевелил штурвал и с содроганием прислушался к доносящемуся при каждой встряске даже сквозь рев мотора жалобному треску фюзеляжа и скрежету разболтанных и ржавых тяг. Подумать только, его жизнь теперь зависит от этого престарелого аппарата! Но лучше об этом не думать. А в мире, отгороженном сейчас от него забрызганными грязью стеклами кабины, события менялись, словно картинки в калейдоскопе. И менялись не в лучшую сторону. То ли обойдя, то ли прорвавшись сквозь передовой партизанский заслон, два юрких, окрашенных под древесную жабу и таких же приплюснутых «хаммера» на предельной скорости вывернулись из-за отмеченного скалой поворота и понеслись вдоль хлипкого фронта отряда апостола Велева. Из их распахнутых дверей один за другим ловко сыпались солдаты. Одинаково рослые и пятнистые с головы до ног. Мешковатая форма и раскрашенные лица делали их безликими, неотличимыми друг от друга. Разработчики обмундирования, несомненно, рассчитывали на такой эффект. Выскочив, солдаты немедленно открывали огонь. Их поддерживал тяжелый браунинг легкобронированного джипа. Двоих партизан-новичков, неосторожно торчавших на балконе аэродромного КП, рассекло пополам крупнокалиберной очередью прежде, чем они успели вскинуть к плечу свои жалкие двустволки – за пулеметом явно сидел мастер своего дела.

Летчику-болгарину повезло больше. Следующая очередь хлестнула в его сторону, но он успел с разбегу, только ноги мелькнули, кувырнуться в спасительный кювет на краю летного поля, которое тут же взметнулось частыми фонтанчиками разрывов. На этом, однако, легкие победы американцев закончились. Болгарские «поборники», опомнившись, встретили стремительный натиск врага плотным огнем, и передний из вездеходов, пропоротый меткой пулеметной очередью, круто, приседая на один борт, развернулся и рванул обратно, под защиту скалы. Но второй в это время, оставив партизан заниматься пассивной перестрелкой с рассыпавшимся в камнях американским десантом, обошел с фланга служившую им позицией канаву и рванул наперерез взлетающему «кукурузнику», не без основания посчитав его главной причиной всей заварухи. К счастью, над крышей оставшегося «хаммера» торчал не тонкий ствол браунинга и не кургузый автоматический гранатомет, а огромная труба пусковой установки «Тоу-2». Стрелять из нее по взлетающему самолету – занятие для клинических оптимистов.

Какой-то солдат, возможно оператор этой самой установки, все же высунулся в верхний люк и палил по «кукурузнику» из штурмовой винтовки. Бугры и ямы запущенной донельзя взлетной полосы заставляли вездеход тяжело подскакивать и не давали ему взять верный прицел, но долго так продолжаться не могло. Стоило Корсару об этом подумать, как несколько пуль со звонким треском прошили тонкий дюраль обшивки.

Щелчок, взвизг – и в остеклении появилась «мелкокалиберная» дырочка, но свинцовая смерть, к счастью не дав рикошета, ушла в открытую форточку. Корсар невольно втянул голову в плечи. Еще одна горсть свинцового гороха пробарабанила по верхней плоскости, и в этот миг над срезом кювета показалась человеческая фигура, силуэт которой был нарушен каким-то длинным предметом. Человек выпрямился, стоя на одном колене и не обращая внимания на свист пуль вокруг, – и вдруг дымчатый белый след стремительно пролег в воздухе от его плеча до вездехода, упершись в самую середину «хаммера». Тотчас из боевой машины вырвался яростный огневой смерч.

Сопровождаемые ужасным грохотом, кувыркнулись в стороны выбитые створки дверей. Теряя колеса, объятый огнем «хаммер» слетел со взлетной полосы, под самым носом «кукурузника» въехал передком в какую-то яму и перевернулся. Только что Корсару не хватало для взлета какой-то секунды, но теперь он почувствовал себя так, словно в его распоряжении оказалась вечность. Не удержавшись, он по-мальчишески свистнул и показал пылающим обломкам оттопыренный средний палец. АН-2 промчался по оставшемуся на траве огненному следу, уже набрав нужную ему скорость.

Корсар больше не мог слышать, как на оставленной им земле разрастался бой, как раскатистый треск очередей и гулкие выхлопы карабинов опоясали летное поле уже почти по всему периметру, – это подоспевшая из Белицы автоколонна правительственной полиции без большого энтузиазма, но все же вынуждена была поддержать американцев. Но и без того русскому летчику было ясно: там внизу сейчас погибали не самые плохие на свете люди. Погибали потому, что захотели прийти ему на помощь. Такое не может, не должно забыться.

Корсар, сжав зубы, положил АН-2 на курс к границе. Лишь много позже ему предстояло узнать, что бой на маленьком, никому до того не известном аэродроме между Разлогом и Белицей не утихал до позднего вечера. В истории болгарского сопротивления он станет потом известен как «последний бой апостола Панайота Велева». С ним вместе пали подвоевода Драган Македонов и оба албанца, имена которых успел запомнить Корсар. Погибли и те, кого он запомнил только в лицо, кого не успел ему «представить» апостол.

Лишь бывший рядовой Разлогского полка Сливен Сливов из города Сливена с кучкой поборников, среди которых был и удачливый болгарский пилот, сумел с наступлением темноты прорвать обруч окружения и уйти в спасительные горы. Три дня каратели гнались за ними, но, видно, на сей раз Бог хранил отважных воинов.

Сопротивление продолжалось.

Массив Шар-Планина. «Чебурашка-ниндзя» Очередной день обещал пройти все в том же вынужденном безделье – хотя Хомяк составил и себе, и обоим оставшимся в строю пилотам график занятий, но тренажер был всего один, и ожидающим своей очереди казалось, что время течет невыносимо медленно. По новому распоряжению коменданта Кадарника русским летчикам предписывалось оставаться в помещениях базы, на случай если противник уже вычислил ее расположение и готовит нападение. Начальник охраны счел это за недоверие к своим людям и во всеуслышание объявил действия коменданта перестраховкой, граничащей с трусостью, но Хомяк, присутствовавший при этом конфликте, Тамашаивича не поддержал и даже наоборот, взял сторону коменданта.

– Пусть перестраховка, – сказал он примирительно. – Но, как говорится, береженого Бог бережет. Я, как новый командир группы, запрещу своим людям выходить наружу без крайней необходимости.

Тамашаивич вышел из «красного уголка», в сердцах хлопнув дверью, а Хомяк обратился уже непосредственно к коменданту:

– И кстати, относительно моего повышения вы уже сообщили по команде?

Кадарник успокоил Хомяка, что доклад уже ушел «куда надо» и что «там» все надлежащим образом оформлено, по всем статьям. Комендант прекрасно понял скрытый подтекст вопроса, но ответить прямо: «Да, ваша оплата теперь увеличена» – почему-то не решился. «В конце концов, кто его знает, – подумал он про себя. – Может, и этот вечно всем недовольный толстяк считает, что воюет не только за деньги? По нему, правда, не скажешь, но поди пойми этих русских…» Часам к семи вечера сидение в четырех стенах стало просто невыносимым, и Хомяк в конце концов не выдержал первым. Сняв очки тренажера, он глянул на сидящих рядом Казака и Деда. И как бы невзначай обронил:

– Что-то уж совсем душно, пойдем воздухом, что ли, подышим? – и тут же строго добавил: – Но только у входа! Дальше полосы ни ногой!

– Больно надо, – буркнул Дед. – Куда тут ходить-то, в деревню, что ли? Спасибо, уже ходили.

Однако, когда они все трое вышли на раскрашенный бетон полосы, Дед глянул в сторону деревни с заметной тоской. Впрочем, вскоре его внимание было отвлечено непривычным оживлением, царившим вокруг.

Через полосу пробежало несколько резервистов, а затем еще двое заняли места около электрических лебедок, оттаскивающих в стороны макеты строений, стоящих поперек полосы. К воротам ангара, незанятого с самого начала, подъехал уже знакомый ЗИЛ и, не выключая мотора, остановился около них.

– Суматоха-то какая! – воскликнул Дед. – Уж не резервный ли самолет подгоняют? Только кто на нем летать будет, вот в чем вопрос?

– Не знаю, – коротко отозвался Хомяк. – Мне ничего не сообщали, хотя с этих друзей станется. Я смотрю, они тут вообще все лихие, сначала делают, а потом думают.

На недавно вбитые сваи спешно накидывали тросовые петли, выходящие из увесистых коробов, и тянули тросы через полосу, чтобы прикрепить к сваям с противоположной стороны.

– Если резервный самолет, то это будет какой-то морской вариант! – уверенно сказал Казак.

– Возможно, – отозвался Хомяк. – Помните, в Любимце, братушки на морских машинах летали? Может, кого из них к нам и присылают. Чем плохо? Непотопляемый авианосец!

Казак услышал отдаленный шум реактивных двигателей и завертел головой, стараясь отыскать взглядом его источник, но не нашел, и неудивительно: ущелье располагалось так, что звук от летящего самолета долетал сюда минут примерно на пять раньше самой машины. Но он этого не знал и искренне недоумевал.

– Это что ж такое? Невидимку к нам шлют? Я читал, были у нас такие еще в тридцатые годы! Дед рассудительно ответил:

– Вряд ли. Скорее и вправду гонят пополнение из резерва. О, вон, гляди! Нет, что-то не пойму ничего…

* * *

Действительно, показавшийся над хребтом самолет имел внешний вид по меньшей мере странный. Во многом напоминал транспортный АН-74: такой же нос, фюзеляж, и главное, высоко расположенное крыло с двумя толстыми бочонками двигателей над ним, из-за которых самолет этот называли «Чебурашкой». Но хвост! Как будто шаловливый ребенок сначала отломал его у новой игрушки, а затем вставил обратно задом наперед. Мало того, этот озорник насадил на наклоненный по направлению полета хвост толстую круглую оладью, выкрасив ее под самолет в те же камуфляжные пятна и разводы.

Странный летательный аппарат заложил глубокий вираж, которого мог бы не стыдиться и иной истребитель, и пошел на посадку, быстро теряя высоту. Подтверждая морскую ориентацию самолета, из задней части его фюзеляжа торчал мощный крюк, и в момент, предшествующий касанию земли, этот крюк уцепился за один из тросов. С новой силой загрохотали двигатели, и странный «чебурашка» замер на месте, пробежав по полосе значительно меньше, чем это требовалось истребителям.

Самолет уже окружил почти весь технический персонал базы, подогнали к нему и бессменный ЗИЛ, и буквально за пять минут общими усилиями было совершено почти невозможное: нос и одно из крыльев прилетевшей машины затолкали под скальные своды ангара, почти вплотную к стенам и крыше, а оставшиеся торчать другое крыло и хвост с нашлепкой споро с помощью автокрана накрыли маскировочной сетью в несколько слоев.

– Пошли посмотрим на это чудо? – предложил Дед и, не дожидаясь ответа, направился к прилетевшему самолету. Хомяк и Казак двинулись следом.

Летчики подошли к новому обитателю горной базы как раз в тот момент, когда его экипаж, сопровождаемый вездесущим Малошаном, выходил наружу. Пятеро человек в летных костюмах и защитных шлемах, раскрашенных желто-синими полосами. Если у летчиков еще и оставались какие сомнения, то их развеял Малошан, обратившись к прилетевшим со словами:

– Здоровеньки булы! Як долетелы?

Один их украинских летчиков ответил весело, причем не на «ридной мове», а вполне по-русски:

– Долетели, как с тещей в парк сходить: сплошные аттракционы и никакого удовольствия. И кстати, уважаемый друг, прошу вас, не надо трудиться говорить по-украински. Все равно правильно не получится, только на нервы действует.

Несколько опешивший от такой тирады Малошан смешался, но его выручил Хомяк, сказавший деловым тоном:

– Товарищ подпоручик, может, вы представите нас новым коллегам?

– Да, конечно. Товарищи! Перед вами самолет АН-71 дальнего радиолокационного обнаружения и целеуказания, а также постановщик помех. Это опытный образец, а серийные так и не появились. Рабочие имена членов экипажа соответствуют позывным: «Волга-один», «Волга-два», ну и так далее. Понимаю, в общении это не слишком удобно, но они сами выбрали такое.

– А почему Волга? – поинтересовался Дед.

– А щоб нихто не догадався! – ответил все тот же летчик, и экипаж дружно засмеялся.

Хомяк подавил в себе желание скомандовать своим немногочисленным подчиненным «Равняйсь-смирно!» и просто представил сначала их, а потом себя, для приличия назвавшись «исполняющим обязанности командира группы», и сразу же объяснил обстоятельства своего назначения.

Казак попытался завязать разговор, но украинские летчики и операторы слишком устали для беседы, и вскоре Малошан их увел. Три «старожила» базы не торопились возвращаться внутрь и продолжали стоять, обсуждая возникшие с прилетом АН-71 новые возможности боевой работы. Однако под конец разговора Хомяк заметил:

– Только все равно это пустое. Без ракет я группу больше не подниму. Потому что в случае воздушного боя от этого «чебурашки-ниндзя» проку будет мало. А судя по последним сведениям от этого пижона Шелангера, воздушный бой становится все более и более возможным: даже босняки вот-вот получат через хорватов партию «миражей», и встретиться с ними, имея из вооружения только пушку, мне бы не хотелось. К тому же у меня боекомплект ополовинен! Короче, пока не подвезут нормальный боекомплект, звено поднимать не стану!

– Корсар бы поднял! – мрачно заметил Казак.

– Ну и где он теперь? – не менее мрачно спросил Хомяк и сам же ответил: – В лучшем случае по горам шляется. А почему? Потому что пошел на авантюру, а сам даже «колокол» нормально выполнить не умеет!

– А ты… – Казак вспыхнул, готовый перейти на повышенные тона, но Дед, зорко следивший за развитием спора, нашел нужным вмешаться:

– А ну ша! – сказал он негромко, но внушительно, так, как никогда еще не говорил, и короткое эхо от скалы повторило и усилило впечатление от его голоса. – Базар не в тему!

Оба летчика замолчали, и Дед сразу сменил тон.

– Вы, ребятки, не спорьте. Почему пирата нашего сбили, а Хомяка нет, никто не знает. Может, потому, что он и вправду летал хуже, а может, и нет. Авантюру мы уже попробовали, получилось плохо. И что сделал бы Корсар, а что нет в такой ситуации, только он сам и мог бы рассказать… Появись он сейчас вот тут перед нами.

* * *

Дед замолчал, и в вечерней тишине послышалось далекое тарахтение, по первому впечатлению напоминавшее звук мотоциклетного мотора, с которого молодой и дурной хозяин снял глушитель. Но Дед, прислушавшись, заметил: