Текст книги "Дети Бесконечности-8(СИ)"

Автор книги: Алексей, Ефимов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 8 страниц)

Подруга крутилась по кухне, казалось, вовсе не замечая его, и Лэйми плюхнулся в углу, прямо на пол, бессовестно любуясь ей. С такой точки зрения Ксетрайа смотрелась ещё... интереснее, и он даже пожалел о том, что сейчас ему пока не хочется ничего... Стол в кухне был большой и прочный, и иногда после такого вот любования подруга оказывалась на нем, скрестив пятки на его загривке, но сейчас...

Вчера Ксетрайа в самом деле... испытала все предусмотренные в ванной... удобства, вернее, они вдвоем их испытали, – что было крайне увлекательно, но сил отняло немало. Оказалось действительно очень... удобно, но некоторые... вещи приводили Лэйми в тихий ужас – как, например, некая поперечина, к которой было очень удобно привязывать его поднятые над головой руки – так, что он весь вытягивался в струну, касаясь пола лишь пальцами босых ног. Так Ксетрайа оказалось очень удобно щекотать все чуткие места, которых на его беззащитном нагом теле нашлось на удивление много. В итоге он оборжался до икоты, и, кажется, едва не сдох, – а ребра и живот до сих пор ныли от судорог.

При мысли, что всё это будет теперь повторяться вполне регулярно, Лэйми весь обмирал, он и сам не знал, от чего – восторга или паники. С другой стороны, будет, бесспорно, очень интересно отомстить подруге таким же образом...

Закончив собирать на стол, Ксетрайа, наконец, "заметила" его, остановившись над ним и насмешливо глядя сверху вниз.

– Ой, что это с тобой? Никак совсем ослаб от голода?

Лэйми улыбнулся, глядя на неё. Довольно глупо, как он понимал.

– А ну-ка, поднимайся. Нечего валяться тут, – она ловко поймала его за ухо и потянула, заставляя подняться. – Отощал-то как, бедный, живот совсем подвело... – её легкие ладошки скользнули по животу Лэйми, который и впрямь судорожно прижался к позвоночнику. Кожа там была очень чувствительной, – и подруга бессовестно пользовалась этим. Лэйми бездумно обнял её, его ладони скользнули по её гладкой спине вниз, на изгиб поясницы и горячую круглую попу, – и Ксетрайа со смехом отступила назад.

– У нас гости, так что одевайся быстрее.

Вздохнув, Лэйми побрел в спальню. Повязав парео вокруг бедер, он вернулся в кухню, где уже сидел бесстыдно зевающий тезка с Аханой. Вид у него был рассеянный и сонный, он жмурился, глядя на свет. Покусанные уши и крайне довольный вид подруги вполне явно говорили о причине.

– Плохо спалось? – участливо спросила Ксетрайа.

– Мне Ахана за отца мстила, всю ночь, – обиженно сказал тезка, приоткрыв один глаз. – Я не против, конечно, но сколько можно-то...

Ахана хихикнула. Судя по всему, она сперва до судорог запугала несчастного юноша, – а потом сообщила, что искупить свою вину он может лишь одним способом...

Плюхнувшись за стол, Лэйми, наконец, заметил, что их тут четверо, – а тарелок пять.

– Отец будет? – спросил он у тезки.

– Конечно, – Ахана вновь хихикнула.

Сердце у Лэйми екнуло, – но прежде, чем он успел испугаться, в комнату вошел Вайми. Бодрый, веселый, одетый в синее парео и бусы – такие же, как у Ксетрайа, только темно-синие, и та хихикнула. Вайми тоже бессовестно зевнул – так широко, что из всех черт на его лице остался, казалось, один рот, – и плюхнулся за стол.

– Плохо спалось? – ляпнул Лэйми.

Вайми улыбнулся ему – так радостно и широко, что сердце у того ушло в пятки. Он вспомнил Бурю... Бури – и то, что они, на самом деле, всего лишь тени...

– Ужасно, – Вайми снова бессовестно зевнул. – Хрень всякая снилась, просто спасу нет.

Тезка невольно хихикнул – и осекся, покраснев, когда Вайми взглянул на него.

– Ну, и что теперь будет? – весьма нервно спросил он.

– Будет то, что за Бурями вы больше бегать не будете, – Вайми снова зевнул.

– Это почему?

– Я все убрал. Все, о которых знал, конечно.

– А раньше подумать? – тезка сразу осмелел.

– А ты думаешь, это приятно – промокашкой работать? – Вайми хмуро взглянул на него. Глаза у него сейчас были темные, как штормовое море. – Принимать назад в себя всю эту бредятину?

– Зачем принимать? Можно же просто уничтожить.

– Не проще. И там же память остается, обо всех сделанных Бурей... изменениях. А их, знаешь, тоже надо исправлять, – о чем некоторые обычно забывают. Ну и... интересные изменения тоже бывают. Незнакомые.

– А, вот оно что... – протянул тезка.

Вайми улыбнулся.

– И это. Что там у тебя с ушами?

– Ахана покусала, – буркнул тезка, несколько запоздало прикрывая их ладонями.

– Ну как бы – деву прекрасную тоже можно покусывать за ушки, – хихикнула Ксетрайа. – Или дуть в них. Или даже вылизывать. Хотя Ахана, например, тут сразу отлягивается от начинающей личности, и говорит, что извращенец.

– А? – тезка испуганно взглянул на подругу, жарко краснея до упомянутых ушей. – Вы что, и это обсуждали?

– Ага, – Ахана широко улыбнулась. – Извращенец же! Я сплю, – а ты мне в ухи дуешь! А потом языком... фу!

– А вот нефиг было такие красивые отращивать, – буркнул тезка, упорно глядя в стол. Лицо его приняло отчетливый медный оттенок. – Я на них смотреть просто не могу.

– Дети, успокойтесь, – Ксетрайа постучала ложкой по столу. – Есть давайте, а то остынет же всё.

На взгляд Лэйми, остывать там особо было нечему, – сегодня Ксетрайа придумала рагу из кусочков копченого мяса и каких-то маринованных овощей, кажется, помидоров, с кисловато-сладким соусом. Оказалось неожиданно вкусно, так что ели все молча и с большим энтузиазмом, запивая каким-то холодным терпким соком. В детстве Лэйми говорили, что нажираться мяса с утра нельзя и начинать день нужно с каши, – но душа просила именно мяса, да и просто есть очень хотелось, хотя и вчера Ксетрайа отнюдь его не морила...

– Ну, и что мы будем сегодня делать? – спросил он, когда завтрак закончился.

– Побочные последствия Творения вы уже видели, – спокойно сказал Вайми. – И, думаю, очень злы на меня, заразу безответственную.

– Ага, – сказал тезка с бодростью, которой, очевидно, не чувствовал. Он ёрзал по скамейке – как догадался Лэйми, на заду начинающего юноша Ахана не оставила ни одного живого места, и добавлять к ссадинам от ногтей ещё и ремень ему совершенно точно не хотелось. – И что?

– Я думаю, – туманно сообщил Вайми, задумчиво глядя на него. – Есть, знаешь, такое понятие – ИАМИМ, извращение автономных мобильных интеллектронных модулей. И ПАЧСАД, перепрограммирование автономных частей системы на аутоагрессивные действия. Трактуется, обычно, от попытки убийства до диверсии. Наказание... соответствует тому, что бывает, когда такая вот штука добирается до цели. Ты же знаешь, что бывает, когда она добирается?

– Духовная боль, – буркнул тезка, упорно глядя в стол.

– И что это за штука такая – духовная боль? – спросил Лэйми. Вайми перевел взгляд на него.

– Это не совсем боль, точнее будет слово "страдание". Это когда разрушается, уничтожается твоя воля, когда съёживается сознание, когда разрушается самосознание, когда медленно и неотвратимо тонет в пустоте "я". Определённо, слово "боль" здесь не подходит. Но чувства самые изумительные. Иногда, когда... последствия не такие... разрушительные, духовную боль заменяют просто душевной.

– А она чем от духовной отличается?

Вайми улыбнулся. Правда, невесело.

– Это просто эмоции. Муки совести, например. Если нужно потоньше, то ощущение, когда не можешь вспомнить чего-то, несмотря на мучительные попытки. Если поярче, то крушение мечты всей жизни в сочетании с уверенностью, что уже ничего нельзя поделать. Инсаана, например, мастера по таким штукам. Анхела, кстати, тоже.

– Может, физически проще наказывать? – нервно спросил Лэйми. Слушать о таких вот вещах ему категорически не нравилось, – особенно в приложении к другу.

– Для трансразумных физическая боль – ничто. Любой силы, – спокойно сказал Вайми. – Для людей тоже, собственно. Во время переживания такой боли личности и сознания нет. Иначе ощущение, по определению, будет неполным. Это если личность вообще что-то удерживает от распада – что тем же Мроо, например, совершенно незачем делать... Страшно – это боль душевная, когда с болью сочетается самосознание, и в зеркале самосознания она отражается миллионы раз миллионами лучей, каждый из которых есть оттенок, полноценная мысль, ощущение и самоощущение, отголосок начальной боли, только умножающий её... М-м-м, я увлёкся?

– Типа того, – буркнул тезка, поёжившись. – Но ведь это уже Мроо, не ты. А ты?..

Вайми широко улыбнулся.

– С моей точки зрения ты – одномерное, неразвитое существо, которое срочно нуждается в распараллеливании сознания и размножении физического облика. Просто благодарности ради, я охотно сделаю штук пятьсот твоих копий, после чего с громадным удовольствием буду смотреть, как вы друг с другом разбираетесь. Ибо нефиг.

– Прикладывать такие девайсы к невинному юношу непедагогично, – профессорским тоном заявила Ахана. – Задача же состоит не в том, чтобы невыносимыми муками принудить невинное существо к покаянию в несуществующих грехах, а пристыдить раздолбайского юноша так, чтобы он восхвалил попу, то есть, ремень как единственное спасение от невыносимых мук совести. И при этом не получить по лбу, потому что отношение к мучителям у юноша плохое. Очень. Каждый может обидеть охэйного сына, – но не каждый успеет извиниться.

– Вот так и надо учить, – хихикнула Ксетрайа.

– Ну, так вот и учат, – вздохнул тезка. – А Анхелу некому было учить. И у нее готового такого ничего не было.

Вайми кивнул.

– Ну да, Анхеле было сложнее. Намного. Но в этом и состоит её подвиг же. В том, что она именно сама научилась, своим трудом, а не устроила себе жизнь языческой богини на Земле. Хотя вполне могла, и труда прикладывать ей не пришлось бы. И твоему отцу тоже, кстати.

– А это уже как сказать, – хихикнула Ахана. – В некоторых мирах, если Охэйо на статуе Себя, Любимого, нехорошее слово напишет, – ему дадут попопе, за неуважение к Себе.

– А кто в этом виноват? – хмуро спросил тезка, глядя на Вайми. – Не отец же!

– А кто на меня всё время критику наводит? Не я же!

– Это не критика. Это признание объективных фактов, – с важным видом сказал тезка. – "Вайми невыносимо заниматься однообразной работой. Порождающая скуку повторяемость его сильно угнетает... Вайми порой не хватает воли, чтобы взять себя в руки и выполнять то, что назрело", – убрать Бури, например. "Вайми страдает из-за своей возбудимости и несдержанности... Вайми не может эффективно работать в рамках жесткой системы с многими ограничениями... Очень не любит, когда контролируют систему его отношений с окружающими... Не любит вникать в подробности, стараясь понять лишь общее направление... Из-за того, что не всегда выслушивает людей до конца, создает ситуации недопонимания... Допускает субъективные ошибки в формулировке логических выводов и принятии решений... Игнорирует ту сторону фактического положения, которая противоречит его собственным представлениям... Вайми с трудом дается кропотливая работа счетно-оформительского характера. Напрягается в таких случаях лишь для того, чтобы не оставить о себе плохого впечатления и не навредить отношениям... Очень любит, когда его окружают уютом и конкретной заботой. Из-за своей тяги к развлечениям порой производит впечатление поверхностного, безалаберного существа...". Скажешь, что это всё не про тебя?

– Про меня, – Вайми улыбнулся. – Но это же не недостатки, это мои отличия от Охэйо. Превратно понятые, к тому же.

– Естественно! – тезка широко улыбнулся. – Пляж – твоя цель, твой девиз и твоё знамя! Особенно с девами. Ты готов трудиться день и ночь напролет, чтобы ничего не делать.

– Я творчеством занимаюсь, вообще-то, – буркнул Вайми, смущенно опуская взгляд. – А творчество я за работу не считаю, это счастье.

– Вообще-то, большая часть творческой деятельности – это много нудной работы и капелька чистого вдохновения, – явно цитируя отца, сообщил тезка. – Твоя проблема в том, что ты не получал систематического образования и вообще, хаотик и интуитик, действующий так, как левая пятка захочет.

– Ну, есть у юноша такая особенность – ему главное, чтобы было интересно, а не хорошо, – хихикнула Ксетрайа. – Здесь и в самом деле нужна серьёзная воспитательная работа. Систематика и методичность Вайми совершенно чужды. Неизвестно, однако, можно ли привить её методом ремня и попы, он всё же обычно против чего-то, а не за.

– А если ремня он не захочет? – невинно спросила Ахана, насмешливо посматривая на смущенного отца.

– Если не захочет... ну, для этого нужно убедить личность раздолбайскую, что она претерпела повинно и заслуженно, а это уже не такая простая задача. В педагогическом смысле, я имею в виду, – важно сообщил тезка. – В мазохизме Вайми замечен до сих пор не был.

Ахана постучала вилкой по столу, очевидно, прося слова.

– Во-первых, отец на пляжУ как таковом, можно сказать, вовсе не лежит: он чешет ухи прекрасным девам, отмывает чумазых ребенков, ныряет в море на предмет поимки ужина и так далее, – начала она. – А лежит лишь когда сил ни на что другое уже не остается.

Во-вторых, на пляжУ лежит только аватар, а основная сущность Вайми пребывает совсем в другом месте и в другой форме, к лежанию на пляжУ совершенно не пригодной. Бездельничать она вовсе не привыкла, так как это невыносимо скучно. В-третьих...

– В-третьих рассказала бы лучше, как обе твоих мамы выносят фонтаны йэннимурского аниме и прочих творений творческий личности, – перебил тезка. – И как отцу ухи дерут на предмет супружеской верности. А то он дев всех любит очень. Вчера вон – маме ухи чесал. Мауле, то есть.

– Этих дев йэннимурским аниме не взять, они замужем за первоисточником, – хихикнула Ксетрайа. – Причем обе. И прекрасно знают, как заткнуть фонтан: "Дорогой, иди жрать!", "Дорогой, подмети пол!", "Дорогой, зараза, почини же забор, наконец!" Их не проведешь, им самим кавайный юнош нужен. Во-вторых, поскольку девы состоят с юношем в законном браке, они связаны неразрывно и на веки веков, то есть, все трое всегда знают, кто где и что с ним. Присмотр нужен, знаете ли.

– Мило, – сказал Лэйми. – Двоежёнство.

– Вайми такого не хотел, оно само как-то получилось, – пояснил тезка. – Мы все же смотрели в БНД в поисках родственных душ – вот и досмотрелись. Не гнать же Йэллину, – да и Лина, как ни странно, не против. Вот Вайми стало как-то не совсем весело всё же, – он и от одной Лины иногда на ёлку лез. И до пятнадцати лет даже считал, что Лина – это беспощадное, безгранично жестокое существо, которое даже за косу не дернешь, – тут же ухи оборвет.

– А всё равно...

– Золотые айа же. У них семья состоит как раз из ТРЕХ личностей: две девы плюс парень, или дева и два парня. Кроме того, Лина любит Вайми – и понимает, что Йэллина тоже любит, и что без Вайми ей будет очень плохо. Ну а мнения самого юноша кавайного там никто, разумеется, не спрашивает.

– Извращенцы, – буркнул Лэйми.

– Общество дево-юношевой дружбы, – хихикнул тезка. – Появись тут какой-нибудь яойщик, он будет на месте растерзан кавайными девами, конечно, за злостный саботаж и дезертирство с брачного фронта, – но вот заняться этим самым на дереве в грозу, в правильном сочетании, ессно, извращением отнюдь не считается. И ваще, дев мучить негуманно. Разве что... того... этого... э-э-э... да, о чем это мы?..

– О том, что кому-то пора надрать ухи? – предположил Лэйми.

– Ну понятно, что надрать ухи собрату-юношу гораздо интереснее, чем невинной деве, – хихикнула Ксетрайа. – Дев надо выгуливать и поить чаем, и чесать им ухи на пляжУ.

– А, правда, о чем это мы? – сказал Лэйми. – Мы тут не виноваты же. Творящие Бури – не наших рук дело. И мы тут, вроде, говорим о том, как помочь Вайми не допускать такого. А ведь ещё и БНД есть – и это намного, намного серьёзнее...

– Как ты смотришь на муки совести такой силы, что мышление парализует? – усмехнулся тезка. – А вот отец бы сумел это ощущение закрепить и привязать к БНД. После чего Анхела бы полученную конструкцию буквально вожгла бы в личность товарища. Во все его личности. Совместный труд порой качественней индивидуального.

– И всё тошнит, и голова кружится, и мальчики кровавые в глазах... – фыркнул Вайми. – Правда, если муки совести мышление парализуют, я не смогу исправить вселенские глюки и баги. Это контрпродуктивно.

– Муки включаются тогда и только тогда, когда ты не убираешь вселенские баги, – деловито пояснил тезка. – Как только ты идёшь на пляж, сразу врубаются, и приходится опять работать.

– А когда все баги уже исправлены, и работать не нужно? – спросил Лэйми.

– Посмотрим на срок исправления, на качество работы, в том числе душевной работы над собой. А то ведь Всё полным-полно вселенных, которым требуется помощь демиургов, – ответил тезка. – Их целая бесконечность. Вот когда будет уверенность, что товарищ встал на путь исправления...

– Можно будет отправить его исправлять и другие вселенные, в то время как сотворившие их раздолбайские демиурги будут нагло лежать на пляжУ? – спросила Ахана.

– А что! Неплохой бы урок получился. Пусть ощутит на собственной шкуре, как приходится другим, пока он на пляжу разлёживается.

– Чтобы добраться до ваших вселенных, я готов трудиться день и ночь, – улыбнулся Вайми.

– Ну, вот и ещё одна возможность... Только сначала ты свою вселенную доделай. А там и к правке наших допустим. Может быть. Когда-нибудь. В другой жизни.

– Для существа, способного менять свое прошлое, смерть – не конец, а лишь верхняя граница доступного временного интервала, – заметила Ахана. – Хотя, разумеется, подумать о бесконечности более высокого порядка всегда очень и очень полезно.

– Терять мне совершенно нечего: я или буду отрываться в ваших вселенных, или лежать с девами на пляжУ, – Вайми снова слабо улыбнулся.

– Первое, конечно, – фыркнул тезка. – Почему "или"? Разве кто-то предлагал выбор? Вот подожди, когда отец доберется до тебя...

– Коварнейший план Вайми добраться, наконец, до ваших вселенных, успешно исполняется, – хихикнула Ксетрайа.

– Консенсус? – тезка улыбнулся. – Только перед этим надо дать творческой личности попопе. Сугубо в воспитательных целях.

– Так. Видимо, тут нужно внести, наконец, ясность: Вайми ненавидит страдания, неважно, свои или чужие, – сказала Ксетрайа. – Но! Он имеет совершенно потрясающую способность не замечать того, что ему не нравится. Только лишь поэтому до сих пор существует БНД. Он совершенно не против того, чтобы всё это исправить. Но, он совершенно не знает, как можно это сделать. К тому же, он, – увы! – ленив, и вполне доволен своим нынешним состоянием и положением. Вне всяких сомнений, творческий юнош нуждается в животворящем пенделе.

– Совершенно верно! – сказал тезка. – Но! Весь вопрос в том, как точно это сделать. Если незлым тихим словом попытаться убедить Вайми, что он есть раздолбай и должен получить попопе, он либо не поверит и не захочет поверить, и просто пошлет убеждающего нафиг, либо таки поверит – и либо наглухо заныкается где-нибудь, либо попытается убедить коллектив, что на него покушаются гады. Если же застать Вайми врасплох...

– Если застать его врасплох, он, по невежеству и недоумению, может принять невинный педагогический порыв за нападение, и изо всех вовсе не маленьких сил попытается просто убить покусителей, – хихикнула Ахана. – В ходе тяжелого детства и невыносимой юности у него развилась стойкая аллергия к страданиям, доходящая до полной потери самообладания.

– А что, тут и такое может быть? – удивленно спросил Лэйми.

– До конца, понятно, никто никого тут не убьет, но все покрошат в процессе столько всего, что мало никому не покажется, – пояснил тезка. – В общем, успех мероприятия зависит единственно от того, насколько нам удастся пристыдить бессовестного творца. Если он с вздохом признает, что таки есть сатрап и ирод, – то тогда можно и попопе. Если нет, – он будет царапаться, кусаться и пинаться. В общем, вся надежда тут на отца и его добрый, укоризненный взгляд.

– Ну, это-то я понимаю, – буркнул Вайми.

– А что тогда сопротивляешься? – удивился тезка. – Виновный должен страдать. Страдание есть залог успешного научения.

– Вайми должен страдать, но не хочет, – хихикнула Ксетрайа. – Потому что, опять же, тяжелое детство и невыносимая юность, и острая аллергия на страдания. Тяжелый случай. Да.

– Я вот тоже, кстати, не хочу, – буркнул тезка. – Даже за дело. Потому и испугался так, когда отец сказал, что может мне устроить... ну, такую иллюзию.

– И что бы там с тобой делали? – с крайним интересом спросила Ксетрайа.

– Надругались бы морально и физически, – буркнул тезка. – Я Лэйми уже говорил же, а он тебе... наверное.

– Логичней уж в какой-то мир отправить... под видом биоандроида без своей воли, – заметила Ксетрайа.

– ВР внутри носителя проще, – вздохнул тезка. – А то отправлять куда-то – слишком уж хлопотно. Мало ли что там может быть...

– А зачем это всё придумано-то?

Тезка вновь вздохнул.

– Это... не всегда наказание. Вообще, изначально это в М-Ц с искусственно созданными клонами делали, у которых не было сознания... угу, официально. А НЕ официально, да – и на разумных делали типа контракт. А бывает, что кто-то добровольно делает себе такое... при этом сам управляет своим же контроллером, а тело ведет через него. Так... кое-кому удобнее. И детей тоже иногда так... воспитывают. Но вешать такое на начинающую личность постоянно – явно перебор будет. Хотя... всё равно вешают же. У цивилизаций класс 8+ там есть возможность и целые цивилизации так вот... воспитывать.

– А что, там и такое бывает? – удивилась Ксетрайа.

– Анхела говорит, что нет. Но сама возможность – не отрицается и не подтверждается никем из 8+. Слухи-то ходят, а вот доказательств – нет. Хотя сама технология – есть, и реализована достаточно просто: фемтотех у нас есть? А что мешает сделать самоходный и самореплицирующиеся? И самоустанавливающуюся нейросеть, которая будет напрямую контролировать нужные участки мозга? Да – сложно. И разработка железа, и разработка программ воздействия. Но технология такая есть в списке доступных Ордену. Она там используется... по-другому. Для воспитания духа.

– Духа?

– Тела. Или души. Не в том смысле, что в БНД. Дух – это иное.

– Дух – это состояние души, – сказал Лэйми.

– Дух – это её центр и суть, подобно тому, как душа – не в смысле БНД, слово это многозначное – есть центр личности. Личность – это в целом. Её сущность – это душа. А её сущность и стержень – это дух. Личности несть числа ликов, душа многогранна, дух един и прост.

Лэйми вздохнул. Дискуссия вышла очень интересная, – но она явно затянулась. Пусть в длинных нау-лэйских сутках и было 28 часов, – при такой болтовне даже их могло не хватить. Никаких часов тут, правда, не было, – но часы в носителе были у всех. Синхронизированные. Они отмечали земные часы, минуты и секунды, потому что всю систему делала Анхела. Раньше тут пользовались файскими часами, но земная система оказалась всё же более удобной...

– Ну, и что мы сегодня будем делать? – повторил он.

– По плану у меня сегодня занятия по поиску и устранению ядов, – вздохнул тезка. – Сложное дело.

– У тебя же сканер материи есть, – удивился Лэйми. – И синтезатор/дематериализатор. То есть, для тебя это точно проблемой быть не должно. По крайней мере, найти и удалить яд ты точно можешь.

Тезка вновь вздохнул.

– Для этого надо знать, что есть яд, а что есть не яд, например. И учитывать, что некоторые вещества в организме от дозировки зависят. И учитывать ситуацию, что удалить– то я удалил, а то, что химия в крови наделала – надо откатывать. Ну и да – бывают и фокусы с бинарными смесями... когда, наоборот, для жизни какой-то препарат надо вводить, а без него помрешь... потому что раньше была модификация сделана. Для Анхелы такие вещи обычно не проблема, – сертификат биоконструктора всё же и изучение таких вещей включает. А мне всё это учить ещё и учить, причем, на себе, для наглядности. А это, знаешь... – он передернул плечами.

Вайми усмехнулся.

– Я думаю, у меня есть предложение получше, – он поднялся, зевнул и с наслаждением потянулся, поднявшись на пальцы босых ног и заставив задрожать каждый мускул. – Вышло так, что вы все увидели Творение, так сказать, с изнанки, не зная, ради чего это. Думаю, что пора вам всё это показать.

* * *

Они впятером вышли во двор, жмурясь от солнца. Ксетрайа, на сей раз, не отпустила его одного, – да Лэйми и не возражал, напротив... Ахана тоже вовсе не думала оставлять любимого парня и отца, – а тезка, ясное дело, не мог бросить её. Смущенно и насмешливо посматривая друг на друга, они встали в кружок, взявшись за руки, – не то, чтобы это и впрямь было нужно, просто так казалось... правильным.

Встретившись взглядом с Вайми, Лэйми опустил взгляд на пальцы босых ног, бессовестно балдевших на горячем от солнца песке. Вчера они с тезкой поступили с ним не очень хорошо, чего уж там, – а в ответ...

Мир вокруг Лэйми раскрылся и вобрал его.

* * *

На какой-то миг Лэйми потерялся в вихре новых ощущений, – но затем его сознание тоже раскрылось, охватив их. Теперь они все, вместе с Вайми, парили над Реальностью, удивленно созерцая её, – но она тут же... закружилась. В самом деле, – сейчас Лэйми почему-то казалось, что он стоит на месте, а бесчисленные мироздания с невероятной быстротой вращаются вокруг него. И не просто вращаются, – они словно мчались по оси крутившейся с невероятной быстротой спирали, и несчетные вселенные выныривали из небытия – чтобы, описав полный круг вокруг них, в нем же и исчезнуть. Казалось, что вращалось самое пространство, – открывая всё новые и новые вселенные из скрытой в нем бесконечности. Или что они сами... меняются, словно невероятная луна с триллионом фаз, ввинчиваясь в это бездонное пространство.

Ничего подобного Лэйми раньше не доводилось испытывать. Головы у него сейчас не было, – но она всё равно закружилась, просто от избытка впечатлений, которые он даже не успевал осознавать. В своем обычном теле он мгновенно сошел бы с ума, – но тут и носитель помогал не особенно. Мирозданий было так много, двигались они так быстро, что он не успевал ничего толком разглядеть, – что оказалось невероятно обидно. Словно перед глазами с невероятной быстротой мелькают страницы незнакомых книг, и ты не успеваешь ничего толком ухватить, – кроме того, что они все потрясающе интересны.

В другой ситуации Лэйми мгновенно взбесился бы, – но теперь и на эмоции внимания у него не осталось: всё было обращено вовне, – и, всё равно, его катастрофически не хватало. Вайми был тут, словно рыба в воде, – или он сам в теплой ванне. Для него это была самая естественная, самая удобная точка зрения, – и лишь теперь Лэйми начал понимать тезку: ему до такого вот было ещё очень далеко, а смотреть, не понимая, на этот фантастический калейдоскоп мирозданий было действительно очень обидно. Впрочем, продлилось всё это недолго, – какие-то секунды, на самом деле. Потом Реальность вновь надвинулась и поглотила его, однако, не полностью: Лэйми завис на самой грани, глядя сквозь неё множеством ошалело распахнутых глаз... портальных линков. Он смотрел на пространство, заполненное каким-то немыслимо сложным, объемным узором, составленным из сплетенных спиралей. Он скручивался в ещё большую спираль, уходившую куда-то в бесконечность – и везде, сверху, снизу, справа, слева – протянулись такие же суперспирали. Сердцевины составлявших их спиралей сияли мягким, ровным, голубовато-синим светом, – но всё равно, безмерное это пространство казалось сумрачным, словно поглощающим свет, – и при этом всё-таки прозрачным... очень прозрачным.

Сами спирали состояли из каких-то перистых трубок – и, присмотревшись к ним, Лэйми задохнулся от волнения: на них отчетливо виднелись облака и очертания континентов! Планеты... вернее, единая, немыслимо огромная, ажурная планета...

+ / Планета-вселенная, – беззвучно выдохнул тезка. – Ахренеть. Почему же... почему она не... падает? + /

+ / Массивные гравитоны, – так же беззвучно пояснил Вайми. – Короткодействующая гравитация. Ну, не совсем короткодействующая, но на соседние ветки не влияет. Плюс, обратимая, – выше определенного порога притяжения переходит в отталкивание. + /

+ / Как же... как же оно тогда возникло? + /

Вайми беззвучно засмеялся.

+ / Так же, как Нау-Лэй, я думаю. + /

+ / Ты... создал это? Какого же... какого же оно размера? + /

+ / Восемь миллиардов световых лет, примерно. Это Вселенная G8DJR/3945-2-5, самая новая. Я ещё... работаю над ней. Она не везде одинаково... такая. + /

+ / А... а ближе можно посмотреть? + /

Вайми вновь беззвучно улыбнулся.

+ / Разумеется. + /

* * *

Вновь короткое, мгновенное смещение, – и они уже стояли на поверхности, в своих обычных телах, так же ошалело распахнув глаза. Тут было что-то вроде голой вершины высоченного холма, – а её окружали сплошные сине-зеленые... наверное, джунгли, – если, конечно, странные, состоящие, казалось, из множества соединенных концами хлыстов штуки были деревьями. Часть их «хлыстов» уходила остриями в землю, большинство, свободно изогнувшись, свисали в воздухе, иногда слабо, неравномерно покачиваясь. Если это и были растения, то подвижные: движения их почти не были заметны глазу, – но, стоило только отвести взгляд, – и пейзаж едва уловимо менялся, как во сне...

– Офигеть, – тезка плюхнулся на покрытую чем-то вроде голубого мха землю, запрокинул голову, глядя вверх.

Лэйми сел рядом с ним, ошалело крутя головой. Небо тут было безоблачное, и в нем, сейчас смазанная мягкой дымкой воздуха, развернулась небесная спираль... бессчетные, уходящие в бесконечность спирали. Их сердцевины сияли, словно множество маленьких солнц, и тут было довольно светло, – как днем под тонкими, высокими облаками. Но, всё равно, свет был холодный и голубой. Из-за него этот странный мир казался призрачным и холодным. Впрочем, тут и так оказалось довольно прохладно, – градусов пятнадцать, не больше. Воздух густой, удивительно свежий, пахнущий незнакомо и пряно, – Лэйми словно оказался на кухне, но странный диссонанс пейзажа и запаха совершенно не мешал ему...

Ахана вытянулась в струну, нюхая и нюхая воздух, словно кошка, – и тезка невольно скосил глаза на неё. Ксетрайа села рядом с Лэйми, взяв его за руку, и он вздохнул, – теперь ему стало как-то особенно уютно. Голубоватый свет тут был мягким, рассеянным, он совсем не отбрасывал теней, и просто смотреть тут оказалось очень приятно...

– Что это за штуки? – спросил тезка, показывая на странные растения. Они были действительно огромные, – высотой, наверное, с двадцатиэтажный дом, – и их медленное, беззвучное движение завораживало. Они словно плыли среди невероятного моря, среди леса неспешно, медлительно извивавшихся в небе стеблей-хлыстов...