355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Алексей Шишов » Казачество в 1812 году » Текст книги (страница 7)
Казачество в 1812 году
  • Текст добавлен: 7 октября 2016, 13:54

Текст книги "Казачество в 1812 году"


Автор книги: Алексей Шишов


Жанр:

   

История


сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 30 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

Хорунжий Гульцов, «будучи со стрелками в перестрелке, поступал весьма храбро, распоряжил казаками о вреждению неприятеля и во время ударов сбивал многих собственноручно». Это говорило о том, что младший сотенный офицер при атаках находился впереди подчиненных и, умело владея пикой, не раз отличался в рукопашных схватках.

Все шесть представленных к награждению за арьергардные отличия офицеров-атаманцев уже имели награды. Причем сотник Свиридов, хорунжие Гольцов и Макаров 2-й имели Знак отличия Военного ордена Святого великомученика и победоносца Георгия, то есть Георгиевский крест для нижних чинов. Это свидетельствовало о том, что они вышли в казачьи офицеры за доблесть, будучи ранее урядниками.

Был представлен к награждению за арьергардные бои и сам полковой командир атаманцев. О подвиге Войска Донского полковника Балабина было сказано так: «Командуемый им полк под начальством его ежедневно отличался, выдерживая все стремление неприятеля и нанося ему сильный вред в разных атаках». В графе «Предполагаемые награды» командир армейского арьергарда генерал-адъютант П. П. Коновницын записал: «Представлено на благоусмотрение начальства».

…Наполеон стремился настигнуть соединившиеся воедино две русские Западные армии, что говорится, «на бегу», чтобы навязать им в невыгодных условиях генеральную баталию. Но каждый такой рывок авангарда Великой армии натыкался на ожесточенную стойкость платовского артергарда. Донской атаман не заставлял себя ждать ответный удар, заслонами надежно перекрывая дорогу, не давая себя ни обойти, ни «побить пушечным огнем».

Однако военный министр М. Б. Барклай де Толли, старший среди двух главнокомандующих (до прибытия М. И. Голенищева-Кутузова к армии), оставался недоволен казачьим атаманом, думается, рассчитывая на что-то большое в действиях арьергарда. Многие современники и исследователи видят в этом такую подоплеку: отношения между двумя большими генералами не сложились даже на войне.

…Перед Бородино в высшем командном составе русской полевой армии произошли «кадровые изменения». Неуживчивость Платова с военным министром М. Б. Барклаем де Толли стала одной из причин, что войскового атамана в ходе войны отправили («откомандировали») на Дон. Инициатор такой отсылки, глава российского Военного ведомства 22 июня написал императору Александру I письмо следующего содержания:

«Генерал Платов в качестве командующего иррегулярными войсками облечен слишком высоким званием, которому не соответствует по недостатку благородства характера. Он эгоист и сделался крайним сибаритом. Его казаки, будучи действительно храбрецами, под его начальством не отвечают тому, чем они должны были бы быть. Доказательством служит его движение на присоединение к 1-й армии. Были переходы, когда он, не имея против себя неприятеля, делал только от 10 до 15 верст.

При этих обстоятельствах было бы счастьем для армии, если бы Ваше Императорское Величество соблаговолили найти благовидный предлог, чтобы удалить его из нее. Таковым могло бы быть формирование новых войск на Дону или набор полков на Кавказе с пожалованием ему титула графа, к чему он стремится более всего на свете. Его бездеятельность такова, что мне приходится постоянно держать одного из моих адъютантов при нем или на его аванпостах, чтобы добиться исполнения предписанного.

Государь, я осмеливаюсь просить Вас о принятии этой меры, потому что она сделалась безусловно необходимой для блага службы. В то же время я считаю долгом донести Вам, государь, что отношения мои с князем Багратионом наилучшие».

В основе таких недружетвенных отношений военного министра и донского атамана лежало их отношение к тактике действий в начавшейся войне. Если «немец» Барклай де Толли, несмотря на ропот в рядах русской армии, продолжал отступление на московском направлении, то М. И. Платов хотел воевать с «супостатом», вторгнувшимся в Россию. К тому же он был против того, чтобы его летучий корпус раз за разом отдавал свои полки по армейским корпусам.

Император Александр I в том личностном конфликте военного министра и донского атамана встал на сторону военного министра, послушавшись его просьб. Государь в рескрипте от 28 июня согласился вызвать донского атамана в Москву для обсуждения вопросов, связанных с формированием на Дону новых полков казачьей конницы, то есть речь шла о создании Донского ополчения.

Барклай де Толли получил этот высочайший указ в начале августа, но продержал его у себя две недели, доверив в это время на десять дней Платову командование арьергардом. Тот, умело командовавший иррегулярной конницей, начальствовал и над регулярной пехотой, прежде всего егерской. Но пехотной тактике, естественно, казачий атаман учен не был. И потому его отлучили от командования сводными арьергардными войсками.

Но перед этим у прямого и резкого в суждениях Матвея Ивановича произошла одна известная стычка с Барклаем де Толли. Платов оказался в числе того генералитета, которые страстно желали дать неприятелю сражение под Смоленском, у которого соединились воедино две Западные армии. Сражение состоялось, оно длилось два дня, после чего военный министр снова приказал отступать, но теперь уже прямым путем на Москву.

При оставлении Смоленска, этого древнего русского города на Днепре, под стенами которого донские казаки не раз проливали свою кровь, атаман в гневе сказал Барклаю де Толли, старшему по отношению к нему начальнику: «Я не надену больше русского мундира, ибо носить его теперь позорно».

Отстранение Платова от командования арьергардом состоялось следующим образом. Барклай де Толли решил дать утомленным войскам после переходов от деревни Семлево к Вязьме дневной отдых. Платов получил донесение о дневке главных армейских сил только в три часа, когда арьергард к вечеру 14 августа неожиданно для самого себя подошел к армейскому расположению. При этом Платов, рассчитывавший на дальнейшее отступление, приказал прикрывать свой отход есаулу М. И. Пантелееву из Атаманского полка, вверив в его командование всего две казачьи сотни.

По ходу преследования авангардом Великой русской армии М. И. Платов не раз попадал в затруднительное положение в силу малочисленности своего арьергардного отряда. На 15 августа он состоял из 8 казачьих, одного гусарского и 4 егерских полков с ротой донской артиллерии и батарейной полуроты. У настойчивого преследователя в лице маршала Иоахима Мюрата сил имелось несравненно больше.

В тот же день генерал от кавалерии Матвей Платов был отстранен от командования армейским арьергардом, получив императорское предписание отправиться через Санкт-Петербург на Дон собирать ополченческие полки. Барклай де Толли, надо отдать ему должное, счел такое назначение для атамана почетным (что показал дальнейший ход Отечественной войны). Поэтому в своем рапорте императору он самым добрым словом отозвался о донском атамане:

«Расставаясь с ним как с одним из благонадежнейших помощников моих, я не могу умолчать пред Вами, Всемилостивейший государь, о тех новых к пользе и славе Отечества подвигах, кои во все продолжение настоящей кампании являл он на каждом шагу. Его примерная храбрость, благоразумные распоряжения и отличное в делах военное искусство обеспечили все движения наши, удерживали превосходнейшего сила неприятеля и тем успокаивали целые армии. Я не могу определить цены заслугам его…»

Вопрос об отправке М. И. Платова из действующей армии решился только утром 17 августа. Свой арьергардный отряд он сдал генерал-лейтенанту П. П. Коновницыну, который получил усиление. В тот же день, в три часа дня в Царево-Займище к войскам Главной действующей армии прибыл новый главнокомандующий генерал от инфантерии князь М. И. Голенищев-Кутузов. С ним атаман был знаком со времени Очакова и покорения Крыма. Последний раз они вместе сражались в 1809 году в ходе Турецкой войны на берегах Дуная.

В столичный град на берегах Невы Матвею Ивановичу ехать не пришлось: император Александр I находился в Москве, но в первопрестольной столице монарх не задержался. Донской атаман встретился там с московским главнокомандующим и генерал-губернатором графом Ф. В. Ростопчиным. Тот в письме государю, среди прочего, писал:

«Платов приехал вчера утром, предполагая встретить вас здесь. Сегодня вечером он уехал обратно к войскам. Народ, узнав, что он остановился у меня, собрался в большом количестве, желая его видеть. Он сообщил известие о состоянии войск, и толпа разошлась, чрезвычайно довольная Платовым».

Поездка Платова в Москву оказалась краткой, поскольку императора там уже не было. Уже вечером 25 августа, после Шевардинского боя, Матвей Иванович возвратился в армию, чтобы в ее рядах на следующий день принять участие в битве гигантов на Бородинском поле. Казачьи полки приветствовали возвращение своего военного вождя.

Здесь следует заметить следующее. Военный министр генерал от инфантерии М. Б. Барклай де Толли отстранил «вихорь»-атамана Платова под городом Вязьмой от командования арьергардом под благовидным предлогом. Об этом в то время много судили-рядили: Матвей Иванович своей боевитотостью был у всей армии «на слуху», тогда как та же армия открыто роптала на военного министра из «немцев», который отступал все дальше и дальше в глубь России, ведя неприятеля к Москве.

Однако смена командира арьергарда отступавшей русской армии имела свои объяснения и для современников, и для последующих поколений россиян. Так, один из героев Отечественной войны 1812 года генерал А. П. Ермолов, человек твердый и объективный в суждениях, в своих «Записках» замечал следующее.

«Главнокомандующий, справедливо недовольный беспорядочным командованием атамана Платова арьергардом, уволил его от оного, позволил отправиться из армии, и он находился в Москве, когда князь Кутузов дал ему повеление возвратиться к донским казакам в армии. Арьергард поручен генерал-лейтенанту Коновницыну, и он, отступая от Вязьмы, упорно защищался на каждом шагу…

От Гжатска в арьергарде было несколько горячих сшибок с чувствительною с обеих сторон потерею, но генерал-лейтенант Коновницын доставлял армии несравненно более спокойствия, нежели прежде атаман Платов…»

Тот же А. П. Ермолов, который с большой взаимной личной симпатией относился к донскому атаману, в «Записках» дал объяснение тому, что мешало деятельному Платову командовать армейским арьергардом без имевших место нареканий:

«Мне причиною недеятельности его (Платова. – А.Ш.) казалось простое незнание распоряжаться разного рода регулярным войском, особенно в действиях продолжительного времени. Быть начальником казаков решительным и смелым не то, что быть генералом, от которого требуется другой род распорядительности в связи с искусством непременно».

В этом ермоловском понимании «недеятельности» атамана кроется простая истина. М. И. Платов был большим мастером устройства засад на открытых пространствах и лесистых местах, лихих атак во фронт и фланг, перекрытия дорог и переправ через реки, нарушения вражеских коммуникаций. Но в исполнении обязанностей старшего над арьергардом, которые не соответствовали ни его духу, ни его выучке и даже ни его настроению на войне, оказался «недеятельным».

Ему не составляло большой сложности заманить неприятеля в казачью засаду большими силами. Но устройство такой засады силами легкой егерской пехоты, армейской артиллерии и регулярной кавалерии, не воевавшей по-казачьи, оказалось для Платова делом многосложным. Ему пришлось столкнуться с тем, что одного атаманского порыва было мало, требовалось знание иной тактики, суть которой лежала в познании иного воинского искусства. Воевать так, как это делали кавалерийские военачальники и русской, и французской армий, атаман Войска Донского не умел и не хотел: «степные осы» имели на войне иное предназначение.

Генерал от инфантерии князь П. И. Багратион с Платовым был ровней и по духу, и по желанию сражаться с французами и тоже не желавший уходить к Москве (один понимал состояние солдата, другой казака, такого же простого бойца отступавшей по своей земле армии), оставил для истории такое замечание в адрес атамана:

«…Вдруг шельма Платов даст знать, что сила валит, а мы снимайся с позиции и беги по ночам, в жар, в зной, назад, морим людей и на пагубу несем неприятеля за собой».

Эти слова взяты из багратионовского письма Ф. В. Ростопчину, написанные до того, как Голенищев-Кутузов прибыл к армии в Царево-Займище. В те дни главная группировка Великой армии еще не оставила заметную часть своих сил на растянувшейся коммуникационной линии: она двигалась достаточно компактно и потому могла каждодневно давить на арьергард противника с большой долей опасности для него.

Заградительный бой, который атаман Платов начинал, скажем, утром, под вечер грозил для него перерасти в немалую баталию. Преждевременный в таких случаях отход арьергарда влек за собой спешное снятие с бивака на походе всей армии. Так что командующему 2-й Западной армией князю П. И. Багратиону было чему возмущаться в действиях тех, кто прикрывал общее отступление двух русских армий.

Когда дискуссируется вопрос о причинах снятия атамана М. И. Платова с поста командира арьергарда и замены его генералом П. П. Коновницыным, то при этом как-то забывается одно немаловажное обстоятельство. Летучий казачий корпус входил в состав 1-й Западной армии, и арьергардные войска были из ее состава. Голенищев-Кутузов решил арьергард усилить войсками багратионовской 2-й Западной армии. То есть составлялся общий арьергард русской Главной полевой действующей армии.

В письмах, отправленных М. И. Голенищевым-Кутузовым 19 августа из главной квартиры, находившейся в тот день в Старой Деревне, генералу от инфантерии П. И. Багратиону (такие же письма были посланы М. Б. Барклаю де Толли и П. П. Коновницыну) говорилось следующее:

«Милостивый государь мой князь Петр Иванович!

При настоящем соединении 1-й и 2-й армий я предположил составить общий арьергард армий под командою, впредь до повеления, генерал-лейтенанта Коновницына. Войски, в состав оного входящие, суть следующие:

От 1-й армии: Изюмский гусарской и Польский уланской, егерские полки 1, 18, 19, 33, 34, 40, 3-я пехотная дивизия, 1 батарейная и 1 конная (артиллерийская) роты.

От 2-й армии: егерских 3 полка по усмотрению Вашего сиятельства, Ахтырский гусарской, Литовский уланской, 1 конная артиллерийская рота, полки Войска Донского 2-й армии.

Вследствие чего войски, назначаемые от 2-й армии, завтра, с выступлением оной, высланы быть должны на большую дорогу, на позицию, занимаемую ныне 1-ю армиею, и при приближении арьергарда к нему примкнут, вступив в оной по назначению генерал-лейьенанта Коновницына…

князь Г(оленищев) – Кутузов».

…Военными событиями полнился не только походный маршрут русских 1-й и 2-й Западных армии и Великой армии императора французов от Смоленска до московских пределов. Казачья доблесть была отмечена и на флангах главного театра войны. Так, в 1-м отдельном пехотном корпусе генерал-лейтенанта П. Х. Витгенштейна в самом начале войны сражалось два казачьих полка. В августе в корпус влилось еще несколько казачьих полков из состава 1-й Западной армии.

В сражении при Клястицах, в котором смертью героя погиб генерал Я. П. Кульнев, был такой эпизод, о котором рассказывает французский мемуарист граф Марбо, командир 23-го конно-егерского полка из бригады генерала Костекса. Он, разумеется, описывает дело 19 июля под Клястицами, в котором сразились два авангарда – корпуса герцога Реджио маршала Удино и 1-го отдельного армейского корпуса генерала от инфантерии П. Х. Витгенштейна, как убедительно победное для французского оружия. Что на самом деле совсем не соответствует действительности.

В начале тех событий маршал Удино решил нанести внезапный удар по походному лагерю генерал-майора Я. П. Кульнева, в котором находилось 8 батальонов пехоты и 14 артиллерийских орудий, расположенному на берегах реки Дриссы. В атаке, кроме кавалерии, участвовало два полка пехоты генерала Альбера.

Такое количество войск в русском лагере определил сам граф Марбо. В действительности пехоты там оказалось ровно вдвое меньше – всего два егерских полка, то есть четыре батальона. Из кавалерии – кульневский Гродненский гусарский полк и один казачий. Пушек числилось не 14, а 12. Бой у деревни Якубово шел до 23 часов, то есть до наступления полной темноты, и длился намного дольше, чем о том говорит французский мемуарист.

К слову говоря, он «забывчиво» не упоминает о схватках с казаками, а их в том деле был целый полк, пять сотен лихих конных бойцов с Дона. Не стояли же они в тот июльский день у Клястиц в стороне от общей рукопашной свалки безучастными зрителями.

Генерал-майор Я. П. Кульнев в действительно тяжелом для сводного авангарда бою имел под своим командованием всего 3730 человек (4 полка и одна батарея). Граф Марбо пишет о том, что противник потерял убитыми и ранеными, по крайней мере, 2 тысячи человек, а еще около 4 тысяч человек, так и не схватившихся в своем большинстве за оружие, попало в плен к французам. А остальные («несколько самых ловких») счастливо для себя бежали за реку Дриссу. То есть если верить автору популярных не в России мемуаров, потери русского авангардного отряда корпуса Витгенштейна почти в два раза превысили его истинную численность. Бывает же такое на войне!

Командир 23-го конно-егерского полка пишет о том, что он был в нескольких шагах от унтер-офицера Лежандра, когда тот «воткнул свою саблю в горло Кульневу» и что он, Марбо, может удостоверить, что русский генерал распростерся у ног Лежандра, не произнеся ни одного слова. В действительности тот погиб на слеующий день в бою близ деревни Сивошино: вражеское ядро оторвало идущему около своего коня генералу обе ноги выше колен, и он умер на этом месте от большой потери крови. Когда французские кирасиры (не конные егеря) бросились к упавшему на дороге Кульневу (хороша была добыча, стоившая не одного ордена Почетного легиона), гродненские гусары отбили их, похоронив своего полкового командира на месте гибели.

Марбо описывает, как его конные егеря, бесшумно, шагом спокойно продвигались вперед, надеясь захватить русских врасплох. Их позицию охраняли, как хорошо видели французы, только редкие пешие часовые, стоявшие совсем близко к походному лагерю. Казалось, что нападение будет совершенно внезапным и противник не успеет схватиться за оружие и в его стане начнется такая паника, что кавалеристам не составит большого труда устроить в толпе мечущихся русских пехотинцев «страшную бойню».

Конным егерям, закаленным в наполеоновских походах, казалось, что блестящая виктория у них уже «в руках». Но «вдруг два противных казака, эти пронырливые, подозрительные ищейки, появились внезапно шагах в 30 от моей линии, – с нескрываемым огорчением пишет граф Марбо, – посмотрели на нас с минуту и затем бросились к лагерю, предупреждая его о нашем приходе».

Конные егеря обманчиво приняли редкую линию пеших часовых у самого русского лагеря за его боевое охранение. Генерал Кульнев же предусмотрительно выслал далеко вперед в сторону подходившего неприятеля небольшие числом конные казачьи дозоры, на бдительность которых можно было вполне положиться, особенно при неопределенности ситуации. О том, как состоялась встреча с одним из дозоров силой всего в два всадника, и пишет известный своими бравурными мемуарами полковой командир кавалерии корпуса маршала Удино.

Граф Марбо очень сожалеет о том, что «два противных казака» помешали его 23-му конно-егерскому полку внезапно, «подобно удару молнии», обрушиться на стан русской пехоты и стоявшую там батарею в 14 орудий. Казаки вовремя подняли тревогу, и батарея встретила атакующий полк вражеской кавалерии картечным залпом в упор. 37 конных егерей, включая двух офицеров – капитана и лейтенанта, были сражены наповал. Полк убитыми сразу лишился 40 верховых лошадей. В рядах французов после того залпа насчиталось много раненых: почти все раны, нанесенные картечинами, оказались смертельны. Картечь искалечила и коня командира полка, не зацепив его самого.

В рядах 6-го (Баварского) пехотного корпуса Великой армии, действовавшего на санкт-петербургском направлении, находился другой известный мемуарист из уцелевших в 1812 году наполеоновцев – Гаспар Шумахер. Офицер 4-го швейцарского полка описал для истории дело у Боярщины, под городом Полоцком. Жалуясь на походные невзгоды в России, он пишет о том, что скот, обозы со съестными и боевыми припасами по большей части не доходили до баварцев и его швейцарцев. Они захватывались и уничтожались казаками, «которые проскальзывали мимо наших флангов».

Славный день Бородина для двух противоборствующих армий приближался неумолимо. Военные вожди подсчитывали силы, которые реально имелись под рукой. В рапорте главнокомандующему князю М. И. Голенищеву-Кутузову о численности войск 1-й Западной армии генерала от инфантерии М. Б. Барклая де Толли на 17 августа 1812 года в летучем казачьем корпусе генерала от кавалерии Платова «состояло на лицо могущих быть в строю и действии»:

Число эскадронов (казачьих сотен) – 46.

Штаб-офицеров – 15.

Обер-офицеров – 117.

Унтер-офицеров – 141.

Рядовых – 3123.

Получало провизию людей – 4694.

Получало фураж лошадей:

Строевых – 3264, артиллерийских – 164, подъемных (обозных) – 556.

23 августа главнокомандующий М. И. Голенищев-Кутузов отправил императору Александру I донесение о состоянии армии и о выборе позиции при Бородино:

«Всемилостивейший государь!

…Позиция, в которой я остановился при деревне Бородине в 12-ти верстах вперед Можайска, одна из наилучших, которую только на плоских местах найти можно. Слабое место сей позиции, которое находится с левого фланга, постараюсь я исправить искусством. Желательно, чтобы неприятель атаковал нас в сей позиции, тогда я имею большую надежду к победе. Но ежели он, найдя мою позицию крепкою, маневрировать станет по другим дорогам, ведущим к Москве, тогда не ручаюсь, что может быть должен идти и стать позади Можайска, где все сии дороги сходятся, и как бы то ни было, Москву защищать должно.

Касательно неприятеля, приметно уже несколько дней, что он стал чрезвычайно осторожен, и когда трогается вперед, то сие, так сказать, ощупью. Вчерашнего дня посланный от меня полковник князь Кудашев заставил с 200 казаков всю конницу Давустова корпуса (маршала Даву. – А.Ш.) и короля неаполитанского (маршала Мюрата. – А.Ш.) несколько часов сидеть на лошадях неподвижно. Вчера неприятель ни шагу вперед движения не сделал.

Сегодня казачьи наши форпосты от меня в 30-ти верстах, и боковые дороги наблюдаются весьма рачительно…

Всемилостивейший государь, Вашего императорского величества всеподданнейший князь Михаил Г(оленищев) – Кутузов».

…Русская армия выходила на Бородинскую позицию походными колоннами. Вечером 22 августа подполковник Ахтырского гусарского полка Денис Давыдов получил от генерала от инфантерии князя П. И. Багратиона повеление главнокомандующего создать первый армейский партизанский отряд из числа 50 гусар-ахтырцев и 150 казаков для действий во вражеском тылу. Так армейское партизанство от Главной армии в «грозу 12-го года» повело свою летопись от Бородино, которое, к слову говоря, являлось родовым дворянским гнездом Д. В. Давыдова, хорошо знавшего Подмосковье.

В тот день 23 августа, когда Главная русская армия вышла на Бородинское поле, сильные столкновения арьергарда с неприятельскими авангардными силами произошли у деревень Твердики, Гриднево, Поповка, Мышкино и Ерохово. Казачьим полкам пришлось вновь показать свою доблесть. Ружейные перестрелки, в которые «вмешивались» пушечные картечные залпы, начинались с восходом солнца и заканчивались тогда, когда ночная темень ложилась на землю.

Летучий казачий корпус генерала от кавалерии М. И. Платова к Бородинскому дню 26 августа на полях и дорогах России набрался такого боевого опыта, какого не имели в 12-м году кавалерийские корпуса и армии русской, и армии французской. Легкая конница стала в тот год незаменимой в противостоянии двух армий-гигантов. Придавал ли ей особое значение венценосный полководец Наполеон? Здесь можно ответить только однозначно: «Придавал».

…Наполеон из своего богатого военно-теоретического и мемуарного наследия оставил после себя такой известный труд, как «Семнадцать замечаний на работу под названием «Рассуждения о военном искусстве», изданную в Париже в 1816 году». В нем он рассуждал и о достоинствах легкой кавалерии, отметив и казачьи войска России:

«….Замечание 3-е

Кавалерия

1) Нужно ли управление легкой кавалерией подчинять управлению пехотой?

2) Нужно ли обучать легкую кавалерию той же тактике, что и линейную, или употреблять ее только для фуражировки и так, как действует венгерская иррегулярная конница, мамлюки и казаки?

3) Можно ли ее использовать в авангарде, в арьергарде, на флангах армии – без поддержки линейной кавалерией?..

Легкая кавалерия посылается далеко от армии для разведки и, значит, не относится к пехоте; необходимо специально поддерживать ее линейной кавалерией. Во все времена существовало соперничество между пехотой и кавалерией.

Легкая кавалерия необходима в авангарде, арьергарде и на флангах; следовательно, она не может быть придана определенному пехотному соединению и следовать за ним. Естественнее поставить ее в зависимость от командования линейной кавалерией, чем от командования пехотой, с которой у нее нет никакой связи; она должна иметь и собственное управление.

Кавалерии нужно большее число офицеров, чем пехоте; и следует обучать ее с большей тщательностью. Успех ее приобретается не одной быстротой, но и порядком, стройностью в движениях, построениях и правильным употреблением резервов.

Если легкая кавалерия назначается в авангард, то необходимо разделять ее на эскадроны, бригады, дивизии, чтобы она могла маневрировать. Ибо авангарды и арьергарды ничего другого не делают: они то преследуют, то отступают в шахматном порядке, то перестраиваются в несколько линий или в колонны, то быстро переменяют фронт, чтобы охватить фланг неприятеля.

Применяя все эти эволюции, авангард или арьергард в состоянии уклониться от боя с превосходящими силами неприятеля и от слишком ожесточенных схваток с ним, а, между тем, сдерживая их, дает время подоспеть – всей армии, развернуться – пехоте, принять решение – главнокомандующему, прибыть на место – паркам и обозам.

Все искусство авангардного и арьергардного начальника состоит в том, чтобы сдержать неприятеля, не подставляя себя под удар, и заставить его потратить четыре часа, чтобы продвинуться на одно лье. Только практическим обучением достигаются такие результаты, и оно при всех обстоятельствах нужнее кавалерии, чем пехоте; нужнее авангарду и арьергарду, чем любым другим частям.

Венгерская иррегулярная конница, которую мы встречали в 1797, 1805 и 1809 годах, находилась в самом жалком состоянии. Если легкая кавалерия времен Марии-Терезии была грозной, то только благодаря хорошей организации и особенно в силу своей многочисленности. Полагать, что она превосходит гусар Вурмзера, драгун Латура и эрцгерцога Иоанна, значит составить себе ложное представление об этом деле; но никогда венгерская иррегулярная конница и казаки не составляли авангарда и арьергарда в австрийских и русских войсках, потому что, кто говорит «авангард» или «арьергард», имеет в виду маневренные части.

Русские ценят обученный полк казаков наравне с тремя необученными. В этих полках ничто не стоит внимания, кроме самого казака: он хорошо сложен, силен, ловок, сметлив, хороший кавалерист и неутомим. Он рожден на коне, вырос среди гражданских войн и на равнине представляет собой то же самое, что бедуин в пустыне, что горный житель в Альпах. Он никогда не живет в доме, не спит в постели и на заходе солнца меняет место ночлега, чтобы не проводить ночь в месте, где он мог быть замечен неприятелем…

Два мамлюка справлялись с тремя французами, потому что у них были лучшие лошади и сами они лучше ездят и лучше вооружены. У мамлюка пара пистолетов, мушкетон, карабин, шишак с забралом, кольчуга, несколько лошадей и несколько человек пешей прислуги. Но сотня французских кавалеристов не боялась сотни мамлюков; триста французов брали верх над таким же числом мамлюков, а тысяча разбивала 1500. Так сильно влияние тактики, порядка и эволюций!..

Особенность авангарда или арьергарда состоит не в наступлении и отступлении, а в маневрировании. Они должны состоять из хорошей легкой кавалерии, поддерживаемой резервом хорошей линейной кавалерии, прекрасных батальонов пехоты и хороших артиллерийских батарей. Войска эти должны быть хорошо обучены, генералы, офицеры и солдаты – одинаково хорошо знать тактику – каждый соответственно своему чину. Необученное войско производит в авангарде только беспорядок.

Признано, что в целях облегчения маневра эскадрон должен насчитывать 100 человек; три или четыре эскадрона должны состоять под начальством штаб-офицера.

…Вся кавалерия должна быть снабжена огнестрельным оружием и быть в состоянии действовать спешившись. Три тысячи человек легкой кавалерии или столько же кирасир не должны останавливаться перед 1000 человек пехоты, занимающей лес или местность, неудобную для действий кавалерии…»

Это были рассуждения великого полководца, которым гордилась, гордится и будет всегда гордиться Франция. Наполеона можно вправе считать и великим военным реформатором, поскольку именно при нем французская военная сила достигла не только удивительного совершенства, но и пика побед на полях брани. Император мог положиться на свою кавалерию, самую мощную в Европе на начало 1812 года, а вернее – до 26 августа, когда более половины ее пало на Бородинском поле.

Россия тоже обладала сильной регулярной кавалерией, но в ней преобладала легкая конница, стержнем которой являлось казачество, на обучение и снаряжение которого на войну государство почти не тратилось. Иначе говоря, такого количества подготовленной дома иррегулярной конницы в эпоху Наполеоновских войн и после них, до самого конца Первой мировой войны 1914–1918 годов, не знало ни одно государство мира.

Уже в самом начале вторжения Великой армии пришлось столкнуться с казачьей конницей, высоко боеспособной, на редкость мобильной, хорошо приспособленной к походной жизни, с осознанной бодростью духа. «Степные осы» стали безжалостным конвоем сопровождения воинства Наполеона по дорогам России от границы до Москвы и обратно. В Европу из России вышел разве что каждый седьмой из тех, кто участвовал в Русском походе Бонапарта.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю