Текст книги "Жизнь - капля в море"

Автор книги: Алексей Елисеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 23 страниц)

Космическая ловушка

Начала полет новая станция – «Салют-6». Ее создание было крупным шагом вперед. Станция была рассчитана на многолетнее пребывание на орбите и на большой объем исследовательских работ. На ней впервые были установлены два стыковочных узла, так что она могла быть состыкована с двумя кораблями одновременно. Двигательная установка позволяла производить дозаправку топливом в ходе полета. Чтобы пополнять запасы станции топливом, расходуемыми материалами и доставлять на нее новую научную аппаратуру, был впервые создан грузовой автоматический корабль «Прогресс». Программа полета обещала быть насыщенной и интересной. Начать пилотируемую часть этой программы было суждено Владимиру Коваленку и Валерию Рюмину.

Все с нетерпением ждут прибытия на станцию первой экспедиции. Точно по времени она стартует с Земли и строго по программе начинает полет. Корабль выходит на расчетную орбиту, космонавты выполняют маневр перехода на траекторию встречи со станцией, включают аппаратуру автоматического сближения, и автоматика, как ей и положено, подводит корабль к станции на расстояние около ста метров. На этой дистанции Коваленок берет управление на себя и продолжает сближение. Корабль подходит к станции вплотную, касается ее, но штырь стыковочного механизма не попадает в приемный конус. Промах! Корабль отходит. Космонавты докладывают, что к моменту касания между кораблем и станцией появилось небольшое рассогласование, устранить которое не удалось. Коваленок делает вторую попытку, и опять промах! Слышим по переговорам между членами экипажа, что оба космонавта контролируют положение станции и считают, что корабль подлетает нормально. Но стыковка не получается. То ли освещение неудачное, то ли какие-то другие причины. Коваленок останавливает корабль около станции, пытаясь оценить ситуацию, потом намеревается сделать еще одну попытку, и в это время мы обнаруживаем, что топливо, отведенное на стыковку, израсходовано полностью. Больше того, основная топливная система пуста, а это совершенно недопустимо. В ней должно было оставаться топлива хотя бы на одну попытку спуска. Еще на одну попытку есть топливо в резервной системе, но, во-первых, мы ее пока не проверяли и не получили подтверждения работоспособности, а во-вторых, это уже последний шанс. Видно, ребята уж очень хотели состыковаться и пошли на риск. И в результате оказались в ситуации, когда стыковки нет и в их распоряжении всего одна попытка вернуться с орбиты. Эта ситуация приводит в полное уныние и нас, и экипаж. Корабль и станция уходят из зоны связи; рухнули все надежды на интересный полет. Я иду в группу планирования, чтобы договориться о спуске.

При составлении программы полета невыполнение стыковки рассматривается как ситуация вероятная и для нее заранее готовится процедура досрочного спуска. Во время полета остается только измерить фактическую орбиту, выбрать удобный район посадки и рассчитать времена выдачи команд, зависящие от орбиты и выбранного района. В нашем случае надо будет еще переключиться на резервную двигательную установку. Запрашиваем метеоролога о погоде в возможных районах посадки – погода ожидается хорошей. Орбиту будем измерять в течение нескольких витков, так что времени для подготовки у нас достаточно. Перерыв в связи заканчивается, и мы, не ожидая никаких новых осложнений, идем на свои места, чтобы рассказать экипажу о наших планах.

Как всегда, смотрим на цифровое табло и ждем расчетного времени начала сеанса. Не успели цифры показать нуль, как в эфире появляются возбужденные голоса космонавтов:

– «Заря», находимся рядом со станцией.

– Что значит «рядом»?

– Метров тридцать-сорок. Точно определить трудно, станция медленно вращается, мы – тоже.

– Расстояние меняется?

– Немного. Отходим, потом опять подходим.

– И тут я вздрагиваю. Уму непостижимо. Нормально станция должна быть далеко и, уж конечно, не в зоне видимости корабля. Почему они не расходятся? Лихорадочно рождаются самые невероятные предположения. Известно, что произошло касание корабля со станцией без взаимного захвата стыковочных устройств. В такой ситуации автоматика обеспечивает принудительное расхождение. Почему этого не случилось? Неужели Коваленок, стремясь состыковаться, остановил расхождение? И что теперь? Корабль оказался в тени станции и там завис? Если станция защищает его от встречного потока, то больше нет сил, способных их развести. Они могут летать вместе очень долго. А кораблю нельзя долго находиться на орбите. Запасы кислорода на нем небольшие. Завтра обязательно надо выполнять спуск. И топлива для активного отведения корабля от станции нет. Дурацкая ситуация! Да, но если станция воспринимает встречный поток, то она тормозится и корабль ее догонит. Будет столкновение. Может быть, происходит сближение? Космонавты этого явно побаиваются – докладывают, что при вращении станция иногда оказывается опасно близко. При этом они оценивают только расстояние от иллюминатора до станции. А каково оно, например, от стыковочного узла до станции? И насколько сближаются корпуса, когда станции нет в поле зрения?

Одни вопросы. Потом, наверное, баллистики объяснят, что произошло, а сейчас надо думать над тем, что делать. Ситуация из разряда невероятных. Такого идеального зависания мы не могли ожидать ни от автоматики, ни от космонавтов. Что если полет рядом со станцией будет продолжаться до завтрашнего дня и, не дай Бог, она стукнет по иллюминатору корабля? Как от этого застраховаться? Можно, конечно, на короткое время включить двигатели, которые отведут корабль от станции, но для этого надо знать, где он находится: сзади, спереди, сверху или снизу станции. Ни космонавты, ни станции слежения не могли дать координаты, а, не имея такой информации, включать двигатели опасно – вместо расхождения можно вызвать столкновение. С другой стороны, и ждать долго нельзя. Я впервые почувствовал себя в ловушке, из которой не было выхода. Получалось, что в любом варианте приходится рисковать жизнью экипажа. Никогда раньше я такого не переживал.

Волновались, конечно, все. Большинство, поняв, что и пассивное ожидание, и активные действия таят в себе приблизительно одинаковый уровень риска, воздерживались от советов и молча ожидали решения. Это были опытные люди, осознающие, что необоснованные рекомендации давать нельзя. Они понимали, что персональная ответственность за управление лежит на руководителе полета, и давали мне возможность собраться с мыслями. Были и такие, которые советовали подождать еще виток и посмотреть, как будут развиваться события, а уж потом решать. Некоторые считали, что нужно как можно скорее найти выход из этой непредсказуемой ситуации. Они предлагали дать экипажу указание немедленно включить систему ручного управления и с помощью двигателей отойти от станции. По их мнению, вероятность столкновения через полвитка была очень мала. Эти люди были убеждены в своей правоте и поэтому действовали наиболее активно – буквально ходили за мной по пятам, требуя принять их вариант. В мой адрес неслись обвинения в медлительности, которая может привести к гибели экипажа и потере станции. В свою очередь баллистики угрожающе предупреждали: не вздумайте включить двигатели – может быть столкновение!

Я старался справиться со своими эмоциями. Никакой уверенности в правильности того или иного варианта у меня не было. Я понимал, что в любом случае могу ошибиться. Но я категорически возражал против активных действий, последствия которых нельзя предсказать заранее. Кроме того, мне ужасно не хотелось начинать расходовать топливо, оставшееся для спуска. И я принял решение продлить еще на виток полет в пассивном режиме. Ведь, в конце концов, на предыдущем витке столкновения не было. Почему оно должно случиться на следующем? Хотя... если оно произойдет, то объяснение этому найдется. Я считал, что абсолютно идеального зависания быть не могло и корабль должен отойти от станции сам.

Как всегда в подобных напряженных ситуациях, когда могут разыграться нервы, выхожу на связь сам. Стараюсь говорить спокойно, так, как будто полностью уверен в благополучном исходе полета. Сообщаю, что по прогнозам скоро должно начаться расхождение. Прошу экипаж периодически производить измерения углового размера диаметра корпуса станции. Поясняю, что если этот размер будет уменьшаться, значит, расхождение началось. На всякий случай, прошу быть в скафандрах. Космонавтам явно не нравится еще полтора часа летать рядом с многотонным вращающимся сооружением. Чувствуется, что волнуются. Но полагаются на нас. Говорят, что решение им понятно.

Сеанс связи закончился. Потянулись тяжелые минуты ожидания. Не знаю зачем посмотрел по карте, куда могут сесть ребята, если вдруг решат выполнять аварийный спуск. Хороших районов нет. Не нахожу себе места.

Еще полчаса до очередного сеанса, а я уже сажусь за пульт. Ну вот и время начала сеанса. Наш оператор вызывает «Фотонов». Коваленок и Рюмин тут же откликаются. Видно, тоже с нетерпением ждут связи. Докладывают: «Ситуация не изменилась. Если и есть какое-то расхождение, то настолько незначительное, что на глаз определить невозможно». Меня их доклад немного успокаивает. Во-первых, они на орбите – это уже хорошо, значит, большой опасности не возникало. Во-вторых, допускают мысль о небольшом расхождении и ничего не говорят о возможном сближении. Тут есть проблеск надежды. Твердо решаю ждать еще виток. Сторонники активных действий, не видя никакого прогресса, начинают меня атаковывать еще более энергично. Говорят, что я зря теряю время и держу всех в напряжении. Я не сдаюсь. Прошу космонавтов провести следующий виток в таком же режиме. Они, похоже, немного привыкли к угрожающему соседству и опять соглашаются. Для нас начинаются новые мучительные полтора часа ожидания.

После сеанса связи ко мне подходит дежурный по Центру управления и говорит, что министр просит позвонить, когда у меня будет время.

Иду к аппарату правительственной связи, набираю номер Афанасьева. Трубку этого телефона министр всегда берет сам.

– Сергей Александрович, это Елисеев.

– Ты что собираешься делать?

– Буду ждать столько, сколько возможно. Они должны разойтись.

– Несколько секунд паузы, потом слышу:

– Ну, ладно, решай, как знаешь. Имей в виду, я буду на твоей стороне.

– Спасибо.

Сергей Александрович кладет трубку. Сильный он человек! Много раз в жизни ему доводилось принимать сложные решения, и он понимал, что это значит. При всей внешней суровости в нем было много товарищеской доброты. По-моему, в тот момент он лучше, чем кто-либо другой, понимал мое положение, и мне его доверие было очень дорого. Конечно, я не собирался им злоупотреблять.

– Закончив этот короткий разговор, иду в группу планирования узнать, сколько сеансов связи в моем распоряжении. Оказалось – только два. Если ко второму расхождение не начнется, то придется идти на активный отход. Иначе не будет времени для измерения орбиты, которое нам нужно, чтобы рассчитать спуск. Прошу специалистов подготовить вариант активного отхода. Снова возвращаюсь в зал. Несмотря на перерыв, там почти все сидят около пультов. Внешне спокойны, но раз не пошли ни в буфет, ни в фойе, значит, тоже волнуются. Идет пассивный полет. И на корабле, и на станции ничего не включено, кроме систем связи и телеметрии. Представляю себе, что сейчас происходит на корабле. Володя с Валерой наверняка непрерывно смотрят в иллюминаторы и думают: «Только бы не столкнуться». И у нас все думают о том же. Не знаю, кто волнуется больше.

Подходит время следующего сеанса. Все сидят, затаив дыхание. Включаем радиосредства и... Ура! В эфире Володин радостный голос:

– Расходимся, расходимся, «Заря», как слышите? Мы расходимся!

– Слышим отлично, какое сейчас расстояние?

– Мы думаем, метров семьдесят, а может быть, и сто.

– Отлично. Примите радиограмму о программе полета.

И оператор начал зачитывать план заключительных операций и спуска. Закончились наши неожиданные волнения. Все быстро пришли в себя и приступили к нормальной работе. Но забыть этого случая я не могу. И до, и после него я бывал в ситуациях, когда возникали реальные угрозы для жизни космонавтов. Но там я точно знал, что надо делать. А здесь действовал на основе лишь умозрительных размышлений и от этого чувствовал себя крайне скверно. Хорошо, что больше такого никогда не повторялось.

Эстафета рекордов

Первая неудачная попытка стыковки с «Салютом-6» практически не повлияла на программу полета этой станции, а лишь задержала начало ее выполнения. По программе планировалось осуществить три длительные экспедиции. В.П.Глушко в то время считал, что одной из главных задач пилотируемых полетов является планомерное увеличение продолжительности работы экипажа на орбите и предлагал интенсивно продвигаться в этом направлении. По его замыслу первая длительная экспедиция должна была находиться на орбите не менее трех месяцев, вторая – не менее четырех с половиной, третья – не менее полугода. Многим такие большие сроки пребывания в невесомости представлялись нереальными. Казалось, с Глушко спорили все – врачи, инженеры, военные, но он был непреклонен.

Я тоже не верил в реальность выполнения этой задачи, считая, что космонавты таких нагрузок не выдержат. Однажды, пытаясь уговорить Глушко отказаться от его идеи, я затеял разговор на эту тему. Вначале он рассердился, потом взял себя в руки и начал переубеждать меня:

– Вы поймите, если мы хотим по-настоящему осваивать космос, то должны научиться там жить и работать долго. Посмотрите, как трудятся наши метеорологи за полярным кругом: вдвоем, вокруг никого и ничего, почта приходит очень редко, и живут они там годами.

– Да, но там Земля; условия, к которым организм приспособлен, и нет такого риска загубить свое здоровье.

– В том-то и дело, что необходимо создать в космосе такие условия, которые не будут опасны для здоровья. А если мы не станем выполнять длительных полетов, то научиться этому не сможем. Люди не будут интенсивно работать в этом направлении, пока мы их не заставим, пока они не увидят, что решение принято и у них другого выхода нет.

Я слушал Глушко и испытывал к нему чувство глубокой симпатии. Этот человек жил во имя осуществления больших идей, творцом и добровольным рабом которых он был.

Валентин Петрович Глушко – третий (после Королева и Мишина) и последний руководитель нашей организации, с которым мне довелось работать. Всех троих, несмотря на несхожесть характеров, объединяли страсть к освоению нового, неукротимое стремление к прогрессу. Идеи этих ученых опережали время, но их необыкновенный организаторский талант позволил претворить гениальные замыслы в жизнь.

Сергей Павлович Королев с молодых лет мечтал о создании ракет. Он твердо верил, что они как принципиально новое средство передвижения будут совершенно необходимы для развития науки и техники. При его непосредственном участии и под его руководством ракеты проектировались, изготавливались и проходили летные испытания, причем темп работ был невероятно высоким. Над новыми проектами начинали работать прежде, чем первые образцы предыдущей модели выходили из стен завода. А когда удалось достичь первой космической скорости, фантазия Королева, кажется, стала безграничной. Он генерировал одно предложение за другим. И самое поразительное, что ему удавалось реализовать фантастически много своих идей.

Василий Павлович Мишин вначале работал под руководством Королева. Он тоже был фанатически увлеченным человеком и стал автором многих уникальных проектных решений. Ракеты, в которых реализованы его идеи, вот уже более тридцати шести лет выводят на орбиты пилотируемые космические корабли. Сменив Королева, он руководил созданием совершенно необычной сверхмощной ракеты и двух типов пилотируемых кораблей для полетов к Луне. К сожалению, по решению «сверху» на завершающей стадии работы закрылись, и программу реализовать не удалось.

Глушко – по призванию двигателист. За свою жизнь он руководил разработкой около сотни ракетных двигателей, работающих на разных топливах. Каждое его новое детище обязательно имело рекордные характеристики. Став руководителем всей программы пилотируемых космических полетов, он предложил новое направление развития ракет с последовательным наращиванием мощности и одновременно нацелил работу организаций, участвующих в создании кораблей и станций, на совершенствование средств обеспечения длительных экспедиций.

Конечно, эти люди не могли охватить все проблемы. С ними вместе работали такие же увлеченные руководители. Разработку систем управления возглавляли Н. А. Пилюгин и В. И. Кузнецов; радиосистемы создавались под руководством М. С. Рязанского; двигателями (помимо Глушко) занимался А. М. Исаев; разработкой стартовых комплексов руководил В. П. Бармин. Это все были люди большого масштаба. Мне так и хочется назвать их великими главными конструкторами.

Сейчас уже таких нет. Их эпоха прошла, как когда-то закончилась эпоха людей, сделавших великие географические открытия. Видно, всему в истории отведено свое время. Новая смена, в основном, состоит из технически грамотных организаторов, среди которых, несомненно, немало одаренных и преданных делу людей. Но, как правило, сегодняшние руководители не становятся авторами принципиально новых идей и именно этим в корне отличаются от своих предшественников. С уходом со сцены первого поколения главных конструкторов изменилась сама роль руководителя.

Но вернемся к станции «Салют-6». Помимо длительных экспедиций, в которых участвовали только советские космонавты, на этой станции предстояло выполнить широкую программу международных полетов.

Практически сразу после советско-американского полета руководство страны приняло решение предложить социалистическим странам направлять своих граждан для участия в полетах на наших станциях. Решение имело в первую очередь политическое значение. Совместный полет кораблей «Союз» и «Аполлон» показал, что Советский Союз готов к сотрудничеству со своим главным политическим противником, и произвел перелом в общественном сознании. Теперь стояла задача пояснить миру, что сотрудничество с США не означает смену политической ориентации. Широкая программа полетов с участием космонавтов из стран содружества должна была подчеркнуть единство социалистического лагеря – главной силы, которая противостояла капиталистическому миру. Договоренность с руководителями стран по этому вопросу была достигнута быстро. От нашей организации потребовались соответствующие предложения.

Станция «Салют-6» была очень удобна для выполнения международной программы. Длительные экспедиции требовали замены транспортных кораблей в ходе полета в связи с тем, что технический ресурс кораблей был меньше, чем запланированная продолжительность пребывания экспедиций на орбите. И наши проектанты решили совместить процедуру смены кораблей с полетами международных экипажей. Каждый такой экипаж должен был проработать на станции вместе с длительной экспедицией неделю и после этого оставить свой корабль пристыкованным к станции, а на корабле, ресурс которого подходил к концу, вернуться на Землю.

После того как схема полета была разработана, в социалистических странах приступили к подготовке программ научных исследований и к отбору кандидатов для полетов. Советские медики и специалисты Академии наук посетили каждую из этих стран и провели совместное медицинское освидетельствование и оценку профессионального соответствия кандидатов. В это же время в Москве собирались представители стран-участниц для обсуждения организационных вопросов.

Наиболее деликатным был вопрос об очередности полетов. Советское политическое руководство намеревалось соблюсти определенные приоритеты, но хотело бы сделать это руками специалистов при видимости демократии. Подоплека была очевидна. Не так давно в отношениях Советского Союза с Чехословакией и Польшей наметилось некоторое охлаждение. Когда в этих странах нависала угроза социалистическому строю, находившиеся там советские войска взяли ситуацию «под свой контроль», тем самым продемонстрировав, что страны фактически не являются независимыми. Теперь наши руководители решили использовать программу сотрудничества в космосе для того, чтобы исправить положение. Поэтому, вне всякого сомнения, космонавты из Чехословакии и Польши должны были лететь первыми. Третье место в этом рейтинге занимала Германская Демократическая Республика – тоже по понятным причинам. Республика соседствовала с процветающей Западной Германией, и надо было создавать впечатление, что дела в ней тоже идут хорошо. Не берусь гадать, какие соображения были по поводу очередности других стран.

Очевидно, что подвести участников совещания к решению, принятому советским руководством, без всякой предварительной подготовки было невозможно. Когда вопрос об очередности полетов первый раз поставили на обсуждение, он был отклонен. Все понимали, что это вопрос политический. Пришлось нашим партийным работникам связываться со своими зарубежными коллегами и конфиденциально договариваться о том, какие рекомендации необходимо дать участникам совещания. После этого все пошло как по маслу. Вносились запланированные предложения, которые единодушно поддерживались.

Остальные вопросы не имели политического подтекста и поэтому обсуждались проще. Участники договаривались о том, когда должна быть готова научная аппаратура и каким требованиям она должна отвечать, когда следует прибыть космонавтам в Звездный городок для подготовки, как организовать поддержку выполнения экспериментов с Земли во время полета и так далее.

В целом программа получилась сложной и, надо признаться, рискованной. Советская сторона, по существу, взяла на себя ответственность за безаварийное выполнение большой серии полетов. Иногда меня охватывал ужас при мысли о том, какой будет нанесен моральный и политический удар по престижу Советского Союза, если хотя бы один из них закончится трагически. Я старался каждый раз гнать эти мысли из головы. Решение принято, программа составлена, теперь надо сделать все от нас зависящее, чтобы ее выполнить.

Анализ телеметрической информации, записанной при полете Коваленка и Рюмина, показал, что все системы станции работали абсолютно нормально. Наиболее вероятной причиной невыполнения стыковки было то, что космонавты неправильно оценили положение станции. В космосе условия освещения отличаются от тех, которые моделируются на тренажере, и это могло сбить их с толку. Для того чтобы исключить в дальнейшем срывы полета по подобным причинам, было принято решение впредь осуществлять стыковки в полностью автоматическом режиме и разрешать экипажам переходить на ручное управление только при очевидных отказах автоматики. Многие космонавты отнеслись к решению негативно, поскольку усмотрели в нем проявление недоверия к себе, а кроме того, потому что при ручном управлении они чувствовали себя более уверенно. Но к тому времени автоматический режим причаливания работал безотказно, а экипажи ошибались уже дважды. Подвергать выполнение программы новому риску не имело смысла.

Неудача полета первой длительной экспедиции обусловила внесение и других изменений. Телеметрическая информация подтверждала, что стыковочный узел корабля соударялся со станцией. Но точных сведений о том, в каком месте происходили соударения, не было. Специалисты опасались, что мог быть поврежден стыковочный узел станции, находящийся в носовой части. Поэтому решили следующее причаливание осуществить к другому стыковочному узлу, установленному на корме, а для проверки фактического состояния пострадавшего узла и его ремонта запланировали выход космонавтов из станции с набором специально созданных контрольных и ремонтных приспособлений.

И вот через два месяца после первой попытки стыковки в полет к станции отправились Юрий Романенко и Георгий Гречко. Программа та же – девяносто шесть суток исследовательских и испытательных работ. Мы понимали, что больше срыва допустить нельзя. Провели дополнительные тренировки в Центре управления, усилили смены, задействовали все наземные и плавучие станции слежения. Договорились, что будем следить за сближением непрерывно по телеметрии и по телевизионному изображению станции, передаваемому бортовой камерой, и помогать экипажу в случае необходимости.

Конечно, не все получилось так, как было запланировано. Буквально за виток до начала сближения с корабля «Космонавт Юрий Гагарин», находящегося в Атлантическом океане, передали, что в их районе начался сильный шторм, ветер сорок метров в секунду, все привязаны к креслам, антенны зафиксированы и снять их с фиксаторов нельзя, поскольку может сорвать. А этот корабль должен был выдавать команды и транслировать нам телеметрию. И снова злополучный вопрос: что делать? Переносить стыковку или проводить ее с неполной готовностью наземных средств? Переносить можно только на завтра, а где гарантия, что завтра погода будет лучше?

Размышляя над тем, чем мы рискуем, перенося стыковку, я вдруг услышал сзади чей-то голос: «А Вы представляете себе, каково им сейчас там?» Обернувшись, увидел Игоря Александровича Гнатенко, который в этой смене руководил работой командно-измерительного комплекса. Я понял, что он говорит о тех, кто в океане, – о наших коллегах. Вот уж поистине мужественные и беззаветно преданные делу люди. Большую часть жизни они проводят в плавании вдали от семьи. Не раз попадали в сильные штормы, не раз приходилось экономить питьевую воду и продукты, потому что не было времени пополнить запасы. И никогда они не ропщут.

Сегодня опять шторм. Ходить по кораблю невозможно, крен достигает сорока пяти градусов, а они привязались около пультов и ждут наших указаний. И я уверен, сделают все, что в их силах.

Решили стыковку не откладывать и попросили группу управления, находящуюся на корабле, максимально поднять мощность передатчиков, поскольку антенны наводить было невозможно, и выдать радиокоманды точно в назначенное время. Надеялись, что высокой мощности даже бокового излучения будет достаточно для принятия сигнала в космосе. И все сработало! Команды были приняты и исполнены. Система автоматического управления сближением подвела корабль к станции, и стыковка состоялась. На станцию прибыл первый экипаж.

Начался длительный пилотируемый полет. Первые несколько дней были похожи на переезд в новую квартиру. Космонавты осматривали станцию, включали системы жизнеобеспечения, готовили рабочие места и спальные принадлежности, распаковывали груз, переносили кое-что в станцию из корабля, готовили корабль к пассивному полету.

Потом началась научная программа. Она предусматривала выполнение большой серии всевозможных экспериментов и наблюдений по заранее составленным методикам. В Центре управления находились ученые, подготовившие эксперименты; космонавты консультировались ними по всем возникающим вопросам и рассказывали о результатах, и нашу задачу входила разработка процедуры управления станцией и получение с борта данных, регистрируемых научной аппаратурой. Анализ должны были проводить ученые. Конечно, нам тоже было интересно узнавать, что же нового приносят эксперименты. Но далеко не всегда любопытство удавалось удовлетворить. Очень часто специалисты говорили, что на изучение записей потребуются месяцы.

Научная работа занимала не все время полета. Станция требовала регулярного технического обслуживания. Кроме того, нужно было провести работы по проверке ее функциональных возможностей и прежде всего инспекцию стыковочного узла, участвовавшего в неудачной стыковке. На этом агрегате имелось довольно большое количество элементов (электрические и гидравлические разъемы, механические замки, герметизирующие прокладки, направляющие приспособления), от исправности которых во многом зависел успех последующих стыковок. Выход в открытый космос для проведения инспекции был запланирован через люк стыковочного устройства. При проектировании станции такой выход не предусматривался. Перед полетом космонавты провели тренировки в гидробассейне, где имитируется невесомость, а вот теперь им нужно было выполнить его в космосе.

Это был первый выход, которым мне предстояло руководить с Земли. Естественно, я волновался. И не только я. Переживали все участники этой операции. Мы создали специальную группу поддержки, в которую вошли врачи, специалисты по скафандрам, по системе шлюзования, по стыковочному узлу и даже по процедурам, связанным с досрочным возвращением космонавтов на Землю. Все понимали, что выход в космос связан с повышенным риском, и хотели свести его к минимуму. Группа готовила документы, позволяющие быстро выбирать наиболее безопасный план действий при любом осложнении. Мы заранее договаривались о том, что будем делать, если у кого-то из космонавтов порвется скафандр, откажет система вентиляции, начнет вытекать кислород из баллонов, или один из них по какой-то причине потеряет сознание, или, возвращаясь на станцию, не сможет закрыть за собой люк и так далее. На каждый такой вариант писали инструкцию, а потом решали, за какими пультами будем находиться в процессе выхода космонавтов, какие параметры контролировать и какими сообщениями обмениваться, чтобы правильно понимать друг друга. Я постоянно думал о том, не упускаем ли мы чего-то важного, старался согласовать каждую мелочь.

После такой подготовки на наших пультах появились груды бумаг с разными вариантами аварийных ситуаций – мы были готовы к любому развитию событий. Но выход начался, и все пошло без осложнений. Экипаж успешно выполнял операцию за операцией, а мы, в такт с ним, откладывали в сторону один аварийный вариант за другим, как ненужные. Постепенно спадала напряженность и усиливалась вера в то, что все пройдет нормально. Мы все более и более спокойно следили за работой космонавтов, которые, казалось, и не ожидали никаких неприятностей. Георгий без особых затруднений вышел из люка, осмотрел стыковочный узел, показал его нам по телевидению, доложил, что никаких повреждений нет, проверил состояние разъемов. Юра ему помогал, страховал, передавал инструменты. Потом они закрыли люк, заполнили отсек воздухом и сняли скафандры. Выход завершился. Новым стыковкам был дан зеленый свет. Космонавты снова приступили к выполнению программы экспериментов.

Однако спокойный полет продолжался недолго. Через несколько дней в системе, поддерживающей комфортный тепловой режим на станции, отказал один из насосов. Космонавты этого не почувствовали, поскольку тут же включился резервный насос и взял на себя функции неисправного. Отказ был обнаружен нашими специалистами по телеметрической информации. После того как это произошло, мы оказались в ситуации, когда жизненно важная система осталась без резерва. Теперь, если откажет второй насос, полет придется прекращать. Над выполнением программы опять нависла угроза.