Текст книги "Соленая купель"
Автор книги: Алексей Новиков-Прибой
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 27 страниц)
– Викмонд, вы куда?
Радист тоже остановился, уравновешенный, спокойный.
– Як себе домой, а вы куда?
Капитан Кент точно подавился, стараясь произнести какое-то слово. Зубы его щелкали, как ножницы в руках парикмахера. Наконец он выпалил с ненавистью, с презрением:
– Предатель!
Викмонд нисколько не смутился и, ухмыляясь, ответил:
– Такой же, как и вы. Сколько думали получить денег с французов? Однако нас зовут. На субмарине поговорим об этом подробнее.
Когда все четверо уже сидели в шлюпке, лейтенант крикнул на «Орион»:
– Поторопитесь оставить судно. Времени у вас осталось очень мало.
И отвалил от трапа.
Все понял Лутатини, когда услышал последние реплики, которыми обменялись между собою капитан и радист. Он помогал Викмонду совершить предательство, подвергая смертельной опасности товарищей, а потом, как идиот, дружески тряс за это военному шпиону руку и целовал его в колючую щеку. Жизнь запутывала его в темные дела, а он не мог ей сопротивляться. Было тошно и обидно. Хотелось завыть звериным воем, рвать волосы, биться головою о машинный кожух. Помогал в предательстве!.. А если откроется эта тайна? Ведь его видел второй штурман, когда он стоял у радиорубки. При этой мысли, заставившей забыть о морали и чести, Лутатини похолодел. Казалось, что все уже знают об этом, все смотрят на него и сейчас начнут его допрашивать. Робко он повернул в сторону людей свое лицо, бледное, с остекленевшими глазами. Никто не обратил на него внимание. И только поваренок Луиджи возбужденно заговорил:
– Ловко Викмонд провел всех за нос. Вот какой хитрый! А теперь у нас, сеньор Лутатини, начнутся приключения.
В это время трелью залилась дудка, а вслед за нею громко раздался голос первого штурмана:
– Спасательные шлюпки спустить!
Лутатини, обрадовавшись, бросился на помощь к своим товарищам.
На «Орионе», словно во время пожара, поднялась суматоха, послышались выкрики людей, топот ног.
В каких-нибудь три минуты обе шлюпки очутились на воде. Их спешно начали нагружать съестными припасами. Хотя на каждой шлюпке всегда находилось по два анкера с водою, на шлюпку № 2 успели прибавить еще один бочонок. Провизией и питьевой водой ведал Прелат. На обязанности штурманов лежало запастись морскими картами, секстантами, хронометрами и другими необходимыми предметами, без чего трудно обойтись в океане. Потом каждый стремился хоть что-нибудь ухватить из своих пожитков. Вещи разрозненно и беспорядочно бросали с борта и в ту и в другую шлюпку – после разберутся в них. Несколько матросов кинулись в капитанские владения в надежде поживиться более ценным добром. Но там уже хозяйничал стюард. Раздавались крики, короткая свалка. Чернокожий выскочил из салона с кровью на лице. Люди, напоминая безумцев, шарахались по палубе взад и вперед, потные, разгоряченные, с лихорадочными глазами.
А с субмарины уже сигнализировали:
«Отваливайте».
Раньше тронулась в путь спасательная шлюпка № 2. На нее уселось человек пятнадцать команды и трое из администрации – два младших механика и второй штурман. На носу, как чугунное изваяние, возвышался чернокожий стюард. К нему прилип во всем белом Прелат.
Начали усаживаться на шлюпку № 1.
В это время поваренок Луиджи вздумал проявить геройство. Он захватил в камбузе топор и побежал на корму. Под ударами обуха клетка с оставшимися гусями разлетелась. Из трех пленников он пару успел выбросить за борт, и они, гогоча, поплыли прочь от судна, а один гусь остался на палубе. Поваренку некогда было с ним возиться. Он быстро спустился в твиндек, чтобы освободить еще одного пленника – китайца. Ничего не стоило сбить висячий замок, Луиджи действовал решительно и, распахнув дверь, крикнул:
– Скорее выходи, Чин-Ха.
В нос ударило таким отвратительным смрадом, что замутилась голова.
И перед ним в полумраке сипло застонав, предстало скорее страшное видение, чем человек. Луиджи, уронив топор, на мгновение замер, а затем, пронзительно взвизгнув, промчался наверх.
Люди на шлюпке № 1 были уже все в сборе. Сайменс приказал отваливать. Гребцы разобрали весла, но тут кто-то спохватился:
– Поваренок остался на судне!
И несколько человек разом заорало:
– Луиджи!
В этот момент услышали истошные вопли, несущиеся с судна. Это кричал, показавшись из-за фальшборта, поваренок, обескровленный, выпучивший глаза. С быстротою молнии он спустился по трапу и, вместо того, чтобы шагнуть на борт шлюпки, прыгнул прямо на головы людей. Пока с ним возились, награждая его руганью и шлепками, на трапе появился Чин-Ха. На шлюпке сразу все притихли, испуганно подняв вверх головы. На верхней площадке трапа стоял голый живой труп, вращая воспаленными глазами. Вырвавшись из полусумрака, он, вероятно, плохо видел, ослепленный солнечным блеском. Все тело его было в язвах, в багровых опухолях, в болячках, истекающих сукровицей и гноем. Лицо превратилось в ужасную маску, покрытую серыми корками, красными рубцами, с провалившимся носом, с распухшими губами. Он наполовину сгнил, но в нем все еще трепетала страдающая жизнь, и она, словно с того света, подала гнусавый и сиплый голос:
– Вы куда?
Все промолчали, придавленные страшным зрелищем.
Лутатини, сидя на носу шлюпки, дрожал и не мог оторвать глаз от этого заживо разлагающегося чудовища.
– Отваливай! – не своим голосом заорал сеньор Сайменс, когда китаец начал было спускаться вниз по ступенькам трапа.
Шлюпка качнулась, отделяясь от трапа. Послышались всплески воды.
Кочегар Домбер слишком навалился на весло: оно переломилось пополам. Первый штурман по этому поводу разразился бранью. В такой момент это подействовало на всех ободряюще, как хорошая музыка.
Расстояние между судном и шлюпкой увеличивалось. Гребли торопливо. Все молчали. И только два гуся, белых, как свежий снег, почуяв себя на свободе, радостно кричали, отплывая от «Ориона» в сторону. От белизны их оперенья океанская синева казалась гуще, темнее. В тревоге откликался им третий, – тот, что остался на кормовом борту судна, не решаясь спрыгнуть в воду.
Китаец несколько раз то поднимался вверх по трапу, то спускался вниз и, не зная, что предпринять, посылал проклятия уходящей шлюпке. Наконец он исчез на палубе и некоторое время не появлялся совсем.
На горизонте со стороны Африки показался чуть заметный дымок. Это шло какое-то неизвестное судно, держа направление на юг. Немцы забеспокоились: моментально исчезли с палубы, закрыли за собой люки. Субмарина повернулась к пароходу носом и приняла позиционное положение, погрузившись до уровня воды и оставив в запасе лишь самую малую плавучесть. «Орион» стоял неподвижно, жидко дымя в ясное небо, покорный и унылый, с повисшим на корме флагом. Снова показался китаец, уже на капитанском мостике. Почему-то вдруг пришло ему в голову ухватиться за сигнальную веревку, соединяющуюся с гудком. Низкой октавой, с дрожью, как-то по-особенному тревожно, словно предчувствуя свою гибель, заревел пароход, выбрасывая из медной глотки молочно-белые клубы пара. Потом Чин-Ха выбежал на ростры и остановился у самого края с правого борта – там, где еще недавно находилась в своем гнезде спасательная шлюпка. Он теперь был весь снаружи, ярко освещенный лучами, голый, сплошь в язвах, с поднятыми руками. Не то он гневно угрожал тем, кто обрек его на смерть, не то безумно взывал к пылающему небу, как бы воплощая в себе страшный образ человеческих страданий. А в это время, выбрасывая сжатый воздух, оставляя на поверхности пузырчатый след, метнулась к судну торпеда.
Раздался сдвоенный взрыв с промежутком в одну какую-нибудь тысячную долю секунды. Черное облако взвилось с пламенем. Грохочущим гулом наполнился простор, словно по каменным уступам, сотрясая небо, солнце, воздух, шарахнулись гигантские чугунные тяжести. Со свистом и воем пронеслось что-то в воздухе.
Когда черное облако дыма, кудряво распухая, отделилось от воды, под ним ничего не оказалось, кроме плавающих обломков.
Немецкая субмарина погрузилась совсем и, чтобы не выдать своего направления, даже спрятала перископ.
Спасательные шлюпки, покачиваясь, стояли на одном месте. Люди бессмысленно смотрели туда, где только что находился «Орион». Там было пусто, и эта пустота, омраченная падающей от дыма тенью, давила мозг, опустошая мысли. Стало необычайно тихо в голубом, трепетно сияющем просторе. Только два оставшихся в живых гуся, уплывая вдаль, оживляли безмолвие своим тревожным криком.
Наконец на шлюпке № 1 Сайменс скомандовал:
– Весла на воду!
И, повернув руль, взял курс на норд-ост.
XVI
Океан, поколебавшись, опять стал неподвижным. И только две спасательные шлюпки, скользя одна за другой, ломали его зеркальную поверхность. За ними веером расходился след, дрожа и вспыхивая рябью. Прошел час, а моряки не переставали в тревоге оглядываться, словно ожидали еще увидеть, что-то необыкновенное. Давно исчез показавшийся на горизонте дымок. Растаяло и черное облако, висевшее, как траур, над местом гибели корабля. Два гуся, как два белых пятнышка на синем шелке, едва были заметны. Солнце начало скатываться к западу.
Шлюпка № 1, где одно весло было сломано, подвигалась вперед под взмахом только четырех пар весел. Боцман проворчал, глядя на Домбера:
– Сломать такое крепкое дерево при тихой погоде! Наградит же господь силой несуразную голову…
Старший кочегар огрызнулся угрюмо:
– А почему запасных весел не имеете? В Англии без этого вас из порта не выпустили бы.
– Скажите, пожалуйста, какой законник нашелся!
Шлюпка № 2, на которой гребли всеми пятью парами весел, невольно вынуждена была задерживаться. Сайменс приказал второму штурману подойти ближе и отдал ему распоряжение:
– В такую весеннюю пору едва ли мы дождемся ветра, чтобы поставить паруса. А на веслах в сравнении с нами вы имеете преимущество в ходе на одну пятую часть. Поэтому я предлагаю вам отправиться вперед. Курс – норд-ост шестьдесят семь. Если благополучно достигнете Гибралтара, то похлопочите, чтобы немедленно выслали нам на помощь паровой катер или какую-нибудь другую посудину.
– Есть! – послушно ответил второй штурман, подбросив правую руку к козырьку фуражки.
Сайменс добавил:
– Посылая вас вперед, я имею в виду еще одно соображение. Чем вместе плыть, нам гораздо выгоднее находиться врозь, на большом расстоянии друг от друга. Мы ровно в два раза больше будем иметь шансов встретиться с каким нибудь судном. Если одна шлюпка окажется подобранной, то легко будет найти и вторую, зная, каким курсом она идет. Я полагаю – вы поняли меня?
– Да, сеньор Сайменс, и совершенно с вами согласен.
– Итак, в добрый путь! Вся ответственность за шлюпку и за людей лежит на вас.
– Есть! До скорого свидания.
Все матросы мысленно одобрили такое решение.
Когда второй штурман начал удаляться на своей шлюпке, Лутатини облегченно вздохнул. Значит, либо тот забыл о встрече с ним ночью у радиорубки, либо не придал этому никакого значения. Он смелее начал смотреть в лица товарищей.
На корме сидела администрация: бесстрастный с поблекшими глазами Сайменс, грузный и бесформенный механик Сотильо, быстроглазый, с большими торчащими ушами третий штурман Рит. В соседстве с ними находился боцман. На банках разместились восемь гребцов. Остальные шесть человек устроились по-разному: кто – на носу шлюпки, кто – под банками. Первое время настроение у всех было тягостное. Все молчали, усталые, погруженные в свои думы.
Кто-то вспомнил:
– Мы сегодня еще не обедали.
– Верно! – подхватили другие.
Остановили шлюпку. Жевали мясные консервы, грызли сухие и твердые, точно камень, галеты. Из анкера аккуратно разливали по кружкам кипяченую воду, теплую от солнца, отдающую неприятным запахом.
Поваренок Луиджи вздохнул:
– Эх, на судне жареный гусь остался. А для команды сегодня были битки из свежего мяса.
Матросы рассердились:
– Ты хоть бы не упоминал об этом, молокосос крученый! Вместо того чтобы жареного гуся в шлюпку положить и битки присоединить, он живых гусей выбросил за борт. Потом зачем-то китаец ему понадобился. Где, спрашивается, у тебя были в это время мозги?
– Ему уши следует нарвать.
Поваренок возразил:
– А Прелат чего смотрел?
– У твоего Прелата ума не больше, чем у любого барана. Мы еще погладим ему бока, когда встретимся на берегу, – и за воду и за пищу.
После скудного обеда закурили сигареты, захваченные в капитанской каюте. К людям постепенно возвращалась бодрость. В сущности, не было основания сокрушаться. Находясь на судне с контрабандным грузом, каждый из экипажа считал себя до некоторой степени ответственным за это, а потому все время находился под угрозой быть утопленным в океане. Теперь положение их изменилось к лучшему: любой корабль, какой бы нации он ни принадлежал, встретившись с ними, должен будет на основании международного права оказать им помощь. Осталось лишь забота о себе – это добраться до берега.
Жалели китайца. Некоторые предполагали, что, может быть, он болел какой-нибудь другой болезнью, а не сифилисом. Насчет Викмонда решили, что он очень сообразительный парень, хотя и мошенник первой статьи: влез капитану в одно ухо, а вылез – в другое, а тот, губошлеп, не заметил этого. Приводили примеры, когда шпионы действовали с другой воюющей стороны – французские, английские, итальянские.
А на носу шлюпки некоторые тихонько мечтали вслух:
– Только бы добраться до аргентинского консула. Будем с деньгами.
Карнер, улыбаясь, спросил:
– У тебя, Гимбо, на сколько пропало вещей?
Старый рулевой поднял голову и с самым серьезным видом начал перечислять:
– А вот считай: два кожаных чемодана, летнее пальто, драповое осеннее пальто, два новеньких костюма, сшитых по заказу в Нью-Йорке, две пары ботинок, белья и всякой мелочи – пропасть. Одним словом, в сто долларов не уложишь.
Машинист Пеко заявил:
– А у меня, кроме всего, пропали еще часы золотые.
Лутатини слушал и удивлялся, как фантазировали голодранцы.
– А у вас, сеньор Лутатини, что погибло на корабле?
– Ничего, кроме ненужной рвани, – ответил он, насупившись.
Все посмотрели на него недружелюбно.
– Неверно. Все знают, что вы явились на борт в новом костюме. И как будто чемоданы у вас были. А если у вас с испуга память не работает, то лучше всего молчать вам у консула. Мы за вас скажем.
К Лутатини обратился Карнер:
– Да вы что, дорогой друг, голову повесили?
– Тоскливо что-то.
– Кончился ваш контракт!
– Как? – спохватился Лутатини.
– Мокнет вместе с судном на дне океана.
– Значит, я свободен от обязательств?
– Свободен, как чайка, только крыльев нет.
Это обрадовало Лутатини, но тут же он почувствовал свое ничтожество. Какая-то сила бросала и крутила его, как ветер бросает и крутит клочок бумаги. Ему было бы противно сидеть рядом со шпионом, а он целовал его. Он думал, что участвует в посылке телеграммы на родину, а на самом деле помогал радисту совершить предательство. Он ждал отрадного ответа из Буэнос-Айреса, а тут вышло столкновение с боцманом. Он хотел убить боцмана, а его самого чуть не убили из револьвера. Капитан заступился за него, но тут же разразился гневом и вместо ожидаемой каюты хотел засадить его в твиндек к китайцу. А когда этот жестокий приговор должны были привести в исполнение, явилась субмарина, которая спасла его. Субмарина угрожала ему смертью, а вышло так, что он не только остался жив, но и освободился от проклятого контракта. Юридически стал свободным человеком, а фактически попал в другой плен – в плен этих бесконечных вод, позолоченных вечерним солнцем.
– Это какая-то авантюра… – сказал Лутатини, обращаясь к Карнеру.
– Что? – спросил тот.
– Да наше путешествие.
– Милый друг! Вся война – сплошь авантюра. И в этой сумасшедшей авантюре участвует почти все человечество.
Шлюпка № 2 ушла вперед мили на две.
Она стала не больше альбатроса. А завтра она скроется совсем.
Заговорили о капитане:
– Как-то теперь чувствует себя наш «старик»?
– Наверное, хуже, чем пророки Илья и Енох. Те поднялись вверх, на небо, а этот опустился в бездну.
– Вот идол! Всем головы заморочил. Думали, герой, отваги непомерной. А как появилась субмарина, душонка у него оказалась трусливее, чем у кролика.
– Не дай бог с таким капитаном в море уходить.
Сайменс, слушая эти разговоры, чуть-чуть посмеивался.
– Вспомнил я про одно истинное происшествие, – сказал Гимбо. – Там только героем был не капитан, а первый штурман. Но это дела не меняет.
– Ну-ка, друг, заверни что-нибудь повеселее.
И Гимбо начал рассказывать анекдот, известный в разных вариантах среди моряков под всеми широтами и под всеми долготами мира.
В Нью-Йорке жил бедный портной. Вздумалось ему переправиться в Англию. Денег лишних не было. Хотелось подешевле прокатиться. Вспомнил он, что у него брат служит коком на двухмачтовом паруснике. Отправился к нему за советом. Кок угостил его горлодеркой и закуской от капитанского стола. А когда узнал, что нужно брату, сказал:
– Сшей себе офицерский морской костюм. Потом приходи к капитану. Нам как раз нужен помощник. Капитан наш трезвый не бывает. Он пьет ром и виски, как рыба воду. Ничего не разберет, кто ты есть на самом деле.
– А если начнет расспрашивать меня? – осведомился портной.
– Обдай его такой бранью, чтобы капитанские уши задрожали. Чем крепче завернешь, тем скорее примет. Любит отчаянных помощников.
Несколько дней подряд кок учил своего брата сильным выражениям.
Нарядился портной в офицерскую форму и явился на парусник.
Капитан настолько перегрузил спиртом свою утробушку, что на четвереньках ползал по кают-компании. И все орал, что он – всемирный капитан. Увидел портного, спрашивает:
– Хочешь помощником ко мне?
– Да, – отвечает тот. – Хочу вместе с вами почудить на белом свете.
– А раньше плавал на парусниках?
– Я не только на парусниках, а даже в лоханке два раза землю опоясал, – ответил портной и давай громыхать отборными словами, точно якорным канатом.
Обрадовался капитан – настоящий у него помощник.
Вышли в море, взяли курс на Ливерпуль.
Портной на вахте в качестве первого помощника. Шторм усиливается. А тот ходит себе по мостику, посасывает трубку и важничает, точно родной брат президента, – ноль внимания на все. Видит боцман, что ветром может паруса вынести, подкатывается к помощнику – так и так, мол, надо бы брамселя убрать, чтобы несчастья какого не произошло. А помощник как зыкнет на него:
– Пусть остается все так. А ты, малосольный лосось, больше не указывай мне, как управлять кораблем! Кто здесь старший – ты или я?
Смылся боцман с мостика – и прямо в кубрик. Созвал матросов и сообщает им:
– Не помощника, а чудовище послал нам господь бог. Сам дьявол позавидует ему в смелости.
Шторм в бурю переходит. Мачты стонут. Судно несется с бешеной быстротой.
Боцман снова обращается к помощнику и осторожно намекает на то, что может случиться бедствие.
– Пусть каждый занимается своим делом! Вон отсюда, пресноводая дрянь, пока я из тебя не выбил все американские соединенные штаты!
Боцман беспокоится, места себе не находит. Носится по палубе, точно его укусила муха цеце, и все удивляется храбрости помощника. Буря сильнее ярится. По океану вздуваются горы. Судно уже не плывет, а прыгает с волны на волну, как блоха. Чувствуется, что конец приближается. Не выдержал боцман и в третий раз поднялся на мостик: хотел посоветовать помощнику убрать все паруса. Иначе снесет весь рангоут.
Помощник ухватился за поручни и со страху щелкает зубами. А все-таки держит фасон. Увидел боцмана – заорал:
– Я вижу, что все здесь – не моряки, а шансонетки.
И как ругнет! Даже у боцмана в ушах засверлило. Тут он окончательно убедился, что судном управляет не помощник, а сам дьявол.
Не успел боцман до кубрика дойти, как трахнул ураган. Словно подрубленные, с треском повалились мачты. От парусов только лоскутки остались.
– Смерть пришла…
Хватились – нет помощника на мостике. Решили, что, вероятно, волной снесло за борт. Доложили об этом капитану. А тот, пьяный в дым и ваксу, покачал головою и сказал:
– Первый раз в жизни попался такой хороший помощник, да и тот пропал. Это был настоящий моряк.
И распорядился обрубить рангоуты, чтобы освободиться от мачт.
А на самом деле с портным случилось другое. Как только сломались мачты, он сейчас же в камбуз заявился к своему брату. Ни жив ни мертв. Еле лепечет непослушным языком:
– Пропал, брат, я теперь.
– Ерунда! – отвечает кок. – Прячься скорее под стол. Я тебя мешками прикрою.
Так и поступил портной. А ночью кок его в кладовую, где хранилась провизия.
Дня через два утихла буря. На судне устроили искусственные мачты. Кое-как оснастили их и поставили запасные паруса. Пошли потихоньку дальше.
Долго шли. Наконец стали приближаться к Ливерпулю. Капитан прогуливается по мостику и поглядывает через бинокль вперед. Ветерок слабый. Судно едва двигается.
Кок вывел из кладовки своего брата и спустил его тихонько за борт. И вот портной плавает в море и орет во все горло:
– Капитан! Черт глухой! Что же ты на своего помощника никакого внимания?
Услышал капитан знакомый голос, бросился к борту.
– В чем дело? – спрашивает.
А портной свое несет:
– Чтобы провалиться вам со всем вашим судном! Это не корабль, а дурацкая посудина! Вы двигаетесь вперед тише, чем любая медуза.
Капитан так и ахнул, как увидел своего помощника.
– Да каким же образом, – спрашивает, – ты здесь очутился?
– Я уже три дня плаваю здесь и вас поджидаю. Что же ты вылупил глаза на меня, жалкий, несчастный моряк? Скажи своим идиотам, чтоб штормтрап спустили!
Поднялся он на палубу, стоит в офицерской форме, весь мокрый до ниточки, и разносит последними словами и судно и капитана.
Капитан давай его тут умолять:
– Не стоит горячиться. Пойдем лучше ко мне и виской позабавимся.
Угощает за столом своего помощника, а сам не может надивиться.
– Нет, – говорит, – такого моряка еще свет не видывал. Весь Атлантический океан перемахнул и на три дня раньше судна приплыл к месту назначения. Все Колумбы, Васко де Гама, Кук, одним словом, все знаменитые мореплаватели, – против тебя – то же самое, что гнилой фал против манильского троса…
Слушая Гимбо, матросы смеялись и сами рассказывали разные анекдоты. Впереди не предвиделось никакой опасности. Все чувствовали себя весело и бодро в прохладе наступающего вечера. Когда стемнело, поставили на шлюпке мачту и подняли на ней красный фонарь в знак того, что терпят бедствие.
