Текст книги "Соленая купель"
Автор книги: Алексей Новиков-Прибой
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 27 страниц)
Снова включил передатчик. Опять под рукой задрожал ключ, судорожно вскакивая от вспышек искры. Не перепутал ли он позывные? Нет. «БЦ-А-БЦ» отчетливо выколачивала рука. Потом вслушивался в тревожную ночь. Как и раньше, раздавались все те же бестолковые толкущиеся звуки ненужных станций, а нужная молчала. Рука поворачивала ручку конденсатора, на шкале самоиндукции перед стрелкой указателя побывали все градусы, а ночь продолжала хранить свою тайну. Не напрасно ли он рискует, не будучи уверен в том, что поблизости нет неприятельских военных кораблей? Этот вопрос загорался в мозгу, как грозное предупреждение. Он с настойчивостью продолжал бросать в пространство позывные. Наконец мембрана его телефона дрогнула по-новому, не совсем обычно, и привычное ухо отчетливо восприняло условные знаки шифра, донесшиеся из какой-то точки океана. Викмонд чуть не вскрикнул от радости. Он даже привстал и, опираясь руками на стол, изогнулся уродливо, будто хотел удариться головой о переборку.
Вдруг раздался свисток из переговорной трубки, идущей с мостика.
Викмонд, вздрогнув, приложил ухо к переговорной трубке.
– Что вы там долго возитесь? – прогремел голос второго штурмана. – У вас черт знает сколько времени занят мотор! На судне огня мало.
– Экстренная работа. Скоро кончу.
Викмонд вытащил из кармана клочок бумаги, испещренный цифрами, и, отвернув клеенку с рабочего стола, положил его перед собою. Это была приготовленная депеша. Заработал отправитель. Рука четко выбивала цифровой шифр. Над простором океана понеслись слова, спрятанные в загадочные знаки. Депеша состояла из нескольких слов: на какой западной долготе и на какой северной широте находится в данный момент «Орион», с какой скоростью идет судно и курс его. Для верности Викмонд еще раз повторил эти сведения.
В скором времени в телефонную раковину он услышал ответ:
– Ясно вижу.
Кончено. Сбросив наушники, он спрятал в карман клочок бумаги и удовлетворенно откинулся на спинку стула. Чувство мести, таившееся в душе, превращалось в реальность.
Снаружи раздался условный стук.
Викмонд вскочил.
– Вы что здесь торчите? – послышался голос.
– Скучно мне, господин офицер, – ответил Лутатини.
– Идите спать.
Викмонд предупредительно распахнул дверь и, не дожидаясь вопросов от входящего второго штурмана, показал на журнал, в котором заранее написал вымышленные телеграммы.
– Вот извольте посмотреть, что проделывают эти изверги-немцы.
Голова его была выставлена вперед, шея напряглась, словно он поднял на плечи непомерную тяжесть. Лицо стало лживо неподвижным. Холодными немигающими глазами, как будто гипнотизируя, уставился на штурмана.
А тот, сбитый с толку, нагнулся над журналом. В телеграммах говорилось о гибели угольщика «Эдвинс», а потом о погружающемся в воду транспорте «Хильдтон», шедшем из Америки с мясом. При этом указывалось местонахождение этих судов. Впрочем, достаточно было увидеть три буквы: SOS – чтобы выйти из душевного равновесия.
– Душегубы! Они и нас могут так потопить! – выкрикнул штурман.
Викмонд, глядя в глаза штурману, подхватил:
– Конечно, могут. Эти варвары не стесняются никакими средствами. Совсем осатанели!..
Штурман, хлопнув дверью, побежал на мостик.
Викмонд, оставшись один, облегченно вздохнул. Он вынул из кармана клочок бумаги с депешей, прибавил к нему другой клочок с ключом к шифру и аккуратно сжег на спичке. Эти вещи больше ему не потребуются. План его почти выполнен. В воображении представилось, как «U 23», эта стальная ныряющая рыбина, созданная человеческими руками, несется теперь на сближение с «Орионом». И никто здесь не подозревает, что над судном нависла угроза.
Услышав стук, радист приоткрыл немного дверь.
– Ну как, сеньор Викмонд? – раздался снаружи нервный, придушенный голос.
– Все сделано, сеньор Лутатини. Может быть, завтра получим ответ.
– Даже ответ?!
– Да, да. Идите теперь к себе и спите спокойно.
Викмонд захлопнул дверь, оборвав слова благодарности. Он постоял немного, подумал, как бы собираясь с мыслями. Голова его кружилась, как у пьяного.
XV
Следующее утро на «Орионе» прошло так же, как оно проходило в предыдущие дни: окатили из шлангов палубу, вымыли мостик, штурманскую и рулевую рубки, подраили судовой колокол, почистили медяшку на компасе. На вахту вступил третий штурман. Он то и дело приставлял к глазам бинокль, оглядывая горизонт. К нему на помощь были назначены еще два матроса – следить за поверхностью океана.
Безоблачное небо начинало полыхать зноем весеннего дня.
Капитан Кент, в нижней рубашке с расстегнутым воротом, сидел у себя в салоне, выслушивая доклад первого штурмана Сайменса. Сам он завтракал, а своему помощнику не предложил даже сесть. Тайная вражда между ними усиливалась с каждым днем. Один, пользуясь властью, всячески третировал другого, а тот, не зная, чем отомстить своему противнику, только сгорал от бессильной злобы.
– Я слышал, сеньор Сайменс, что матросы много разговаривают о нашем рейсе и о грузе. Настроение у них довольно скверное. Многие даже выкрикивают угрозы по адресу администрации. Вам ничего не известно об этом?
– Нет! – отрезал штурман, соображая про себя, что доносчиком, вероятно, является стюард.
– А разве боцман заодно с матросами?
– Я по крайней мере каждый день допрашиваю боцмана. Ничего особенного он не сообщал мне о команде. Все какие-то пустяки… Это можно услышать на любом судне.
Капитан старался быть любезным, но под этой внешней любезностью чувствовались царапающие когти.
– Так, так. И все-таки мы должны быть постоянно начеку. Представьте себе, что на судно к нам заявится офицер с немецкой субмарины. Допросит нас, посмотрит судовые документы – все в порядке. Но вдруг он не удовлетворится этим и вздумает еще поговорить с матросами? А те и начнут ему выбалтывать свои предположения. Тогда что?
– Не знаю… – угрюмо ответил штурман.
– А пора бы вам знать, сеньор Сайменс. Вы много лет плаваете на судах. Насколько я могу предполагать, сами метите в капитаны. На вашем месте можно было бы кое-что предпринять, чтобы рассеять сомнения команды. А делается это очень просто. Приведу пример. Вы предварительно сговариваетесь со вторым или третьим моим помощником, а потом на мостике затеваете с ним фальшивый спор относительно того, когда мы придем в Барселону. Один из вас будет утверждать – через десять дней, а другой начнет возражать, прибавляя или убавляя дни, – это дело ваше. Можно еще коснуться того, сколько времени возьмет выгрузка с «Ориона» зерна. Именно зерна. Необходимо при этом указать, что в Барселоне нет, как в других портах, зерновых насосов. Одним словом, спорьте на этой почве как можно больше, чаще склоняйте по всем падежам такие слова, как Барселона и зерно. Недурно между собою помечтать вслух об испанках… Иногда стоит боцману крикнуть при всех: «Послушай-ка, мол, парень, – когда придем в Барселону, напомни мне купить краски или новый брезент!» Если матросы услышат несколько раз подобные разговоры, могут ли у них возникнуть сомнения относительно нашего рейса и груза? Конечно, нет…
Штурман, выслушивая наставления, стоял молча. Уши у него налились кровью. Плавание с таким капитаном, который захватил чужую вакансию да еще упивается своей властью, ему надоело. Он даже будет рад, если судно напорется на немецкую субмарину.
Капитан Кент продолжал:
– Да, сеньор Сайменс, все, что я говорю, конечно, требует некоторого напряжения мозга. А вы как будто не хотите ни о чем думать. Ну скажите, пожалуйста, куда мы везем этого больного китайца? Почему мы не оставили его на острове?
Сайменс возразил:
– С вашей стороны относительно него не было никакого распоряжения.
– Правильно, но вы могли бы проявить инициативу. Наконец, могли бы мне напомнить об этом. Мне одному трудно за всем следить. Вы – мой ближайший помощник.
И сразу оборвал свою речь обычной фразой:
– Впрочем, дорогой Сайменс, вы свободны.
В устах капитана слово «дорогой» звучало, как «паршивый» или что-нибудь в этом роде. Поэтому оно больше всего раздражало Сайменса. Он выскочил из салона с таким видом, будто у него вырвали по ошибке здоровый зуб.
На обязанность Лутатини выпало в этот день промаслить брезент с люка второго трюма. Он принес ведро с олифой и кистью и принялся за работу. Настроение у него было крайне возбужденное. Ночью, когда, по поручению Викмонда, ему пришлось сторожить у радиорубки, моментами он видел, как антенна на мачтах искрилась голубоватым свечением. Такое зрелище чрезвычайно радовало его. Казалось, что это вспыхивают слова, исторгнутые из его скорбного сердца, и невидимо пронизывают темное пространство, уносясь к далекой Аргентине. И теперь, промасливая кистью брезент, он дрожал при мысли, что его телеграмма, вероятно, дошла по назначению. Какое впечатление она произведет на родителей? Не может быть, чтобы ничего нельзя было поделать против дурацкого контракта. Отец его – законник, богатый человек, имеет обширные связи, приятель самому викарию. Он ни перед чем не остановится, чтобы выручить единственного сына из кабалы.
Лутатини, вскинув голову, посмотрел на антенну. От фок– до грот-мачты горизонтально натянутые проволоки, как черные разграфленные линии, четко выделялись на голубом фоне неба. Больше он ничего не увидел. Вспомнилось, что сейчас в Аргентине – ночь, что все учреждения еще закрыты. Следовательно, ответ можно ожидать только после обеда, к вечеру. Ему даже предвиделось, какого характера будет телеграмма. Вероятно, сам директор пароходной компании даст в ней строгий приказ: находящегося на «Орионе» Себастьяна Лутатини немедленно освободить от всех судовых работ, временно предоставить ему каюту и с первым же встречным пароходом отправить его обратно в Буэнос-Айрес. Разве так не может случиться? Вполне. И что будет с капитаном, когда он получит такое распоряжение?
Из радиорубки часто выходил Викмонд, выбритый, одетый в чистое платье. Быстрым взглядом окидывал горизонт, а потом, заговаривая с матросами, угощал их папиросами и держался уверенно, как хозяин корабля. Заметив Лутатини, он первый поклонился ему, улыбаясь, как хорошему другу.
Весеннее солнце, имея в этот период года северное склонение, приближалось к зениту и расточало нестерпимый зной. Было полное безветрие. Бескрайно распластался океан, отливающий блеском, без единой морщинки, словно покрылся тонкой, прозрачной слюдой.
На мостик поднялся Сайменс. Он взял из рубки секстант и приготовился взять высоту полуденного солнца, чтобы точно определить местонахождение судна в этом обширном водном пространстве. До двенадцати часов оставалось еще минут двадцать. Значит, он вышел слишком рано. Пришлось ждать, и он устремил в сияющую пустоту задумчиво-рассеянный взгляд.
Матросы бросали работу и шли на корму. Там был устроен душ. Некоторые, быстро раздевшись, сейчас же становились под сверкающие струи забортной воды, довольные, фыркали, смеялись, толкая друг друга.
Лутатини оставалось проолифить еще часть брезента в какой-нибудь квадратный метр. Он торопился, думая скорее присоединиться к купающимся. Но в это время подвернулся боцман. Понюхав воздух из вентилятора, под которым сидел китаец, он поморщился и сердито заговорил:
– Вот пакость развели на корабле. Такая вонь, что нос затыкай… Что это? Матросы опять забыли почистить ведро? Ну что за эфиопы такие!
Он повернулся к Лутатини.
– А ну-ка, парень, займись этим делом.
Лутатини, поставив ведро на палубу, на мгновение растерялся.
– Я не могу, – решительно заявил он.
Боцман подошел к нему вплотную.
– Почему?
– Стошнит.
– А как же других не тошнит?
– Не знаю… Привыкли.
– Вам тоже пора привыкнуть. Кстати, покажите свою святость на деле. Это будет лучше, чем языком трепать.
– Оставьте мою святость! Сказал – не могу!
Оба замолчали, как бы обдумывая, что еще сказать, и несколько секунд стояли друг против друга, взъерошенные и непримиримые, с остановившимися взглядами. Каждый почувствовал, что это не может пройти даром, ибо и приказ одного и неповиновение другого были слишком категоричны. Из раструба вентилятора, всколыхнув тишину, донеслась сипящая ругань Чин-Ха.
– Значит, вы отказываетесь исполнить мое распоряжение? – спросил еще раз боцман, ощериваясь и показывая поломанные пожелтевшие зубы.
– Да! – окончательно отрубил Лутатини.
– В таком случае – закуси, церковная крыса!
Лутатини даже не понял, что вслед за этим произошло. Только цокнули челюсти и рванулась назад голова. Отступая, он закачался и опрокинул ведро с остатками олифы. В его черных глазах, сначала удивленно раскрытых, вдруг заплескались огоньки безумия. Он громко вскрикнул и, стуча деревянными башмаками, понесся по палубе в сторону кормы.
– Опять вздумал сопротивляться? – проворчал боцман. – Я из тебя выбью поповскую спесь.
С мостика, оторвав глаз от секстанта, глянул вниз первый штурман и спросил:
– Что случилось, боцман?
– Отказывается, ханжа, работать, сеньор Сайменс.
Он начал было подробно рассказывать о происшествии, как послышался приближающийся рев. Это мчался обратно Лутатини, угрожающе держа над собою тяжелый лом. Он был страшен в этот момент. Казалось, все звериное, что скрывалось в тайниках его души за искусственной преградой смирения, прорвалось в искаженных чертах лица. Ярости его не было границ. Не могло быть сомнения, что он раскроит череп своему противнику. Понял это и боцман. Побледнев, он в ужасе сорвался с места и заметался вокруг люка. Лутатини бросился за ним, заорав во все горло:
– Уничтожу, тварь продажная!
На шум прибежали матросы. Некоторые из них, только что вырвавшиеся из-под душа, были голые. Явились Прелат и поваренок Луиджи, задержались кочегары, собравшиеся было пойти на вахту. Все взволнованно смотрели на это столкновение двух человек, не зная еще, на что решиться самим.
С мостика раздался властный окрик Сайменса:
– Лутатини, стой! Ни с места больше! Убью!
Раздался выстрел. Пуля звякнула о железо у самых ног Лутатини. Он внезапно остановился, точно его дернули за плечи назад, и закрутил головою, растерянно оглядываясь.
А когда увидел, что с мостика направлено прямо в него револьверное дуло, он сделал шаг назад и застыл на месте. Лом выпал из его рук и загромыхал по палубе. Перед немигающими глазами завертелись огненные круги, а в уши падали свинцовые слова:
– Ты у меня узнаешь корабельные законы…
Боцман хотел перейти в наступление, но, увидев свирепые взгляды матросов, тоже остановился.
Никогда раньше капитан Кент не взбегал на мостик с такой быстротой, как на этот раз. Он был без фуражки и без кителя. Белая ночная рубашка, расстегнувшись, обнажала волосатую грудь. Он набросился на первого штурмана:
– Что за стрельба здесь, сеньор Сайменс?
Штурман, опустив руку с револьвером, твердо сказал:
– Матрос драться полез с боцманом, хотел ломом его ударить.
– А разве без револьвера нельзя было обойтись?
– Я предупредил убийство…
Капитан Кент перебил его:
– И все-таки вы должны были доложить мне, а не пускать в ход самовольно огнестрельное оружие. Я здесь хозяин, и только я один за все отвечаю.
Команда не верила своим ушам, слыша, что капитан принимает сторону матроса.
Первый штурман заявил:
– Вы с самого начала нашего рейса предоставили мне свободу действия.
– Да, но не такую, чтобы стрелять в матросов.
Сайменс, поколебавшись, поспешно выхватил из кармана своего кителя письмо и подал его капитану.
– Если вы так говорите, то извольте прочесть.
– Что это значит? – недоумевая, спросил капитан.
– Здесь кое-что вы узнаете про себя. Написал это письмо тот самый матрос, в которого я стрелял.
Капитан, вытащив из конверта лист бумаги, впился в него сквозь пенсне глазами. По мере того как он прочитывал, бульдожье лицо его раздувалось, принимая фиолетовый оттенок. Наконец он поднял голову и театрально зашипел:
– Это он меня так? Это я, капитан Кент, – разбойник и живодер? А мое судно называет пиратским кораблем? Подпись – «Себастьян Лутатини». Да где он, этот самый?..
Капитан Кент искал глазами виновника, а когда увидел его, остановил на нем тяжелый сверлящий взгляд.
Лутатини низко опустил голову и, бледный, с дрожащими губами, стоял перед мостиком, как страшный грешник перед алтарем, не смея даже думать о помиловании.
Матросы, столпившись, смотрели то на капитана, то на Лутатини. Из иллюминатора капитанского салона, вывернув крутые и маслянистые белки глаз, выглядывало чернокожее лицо стюарда. На ростры вышел Викмонд. В его планы не входило это непредвиденное событие, а потому ему предстояло решить вопрос – куда в случае чего примкнуть? Из машинного отделения прибежал кочегар и, ничего не подозревая, начал ругать своих товарищей:
– Какого же черта вы не идете на смену? По две вахты, что ли, мы должны стоять?
В этот момент с мостика обрушились громы. Капитан Кент, потрясая кулаками, рычал, словно одержимый:
– Арестовать Лутатини! В кандалы заковать мерзавца! В твиндек его! Запереть вместе с китайцем!..
Лутатини вздрогнул, объятый ужасом. Палуба, казалось, закачалась под его ногами. Вместо ожидаемой каюты его сейчас закуют в кандалы и посадят в тесное вонючее помещение, где он будет ждать своей дальнейшей участи вместе с разлагающимся человеком. Все это промелькнуло в его голове и исчезло. Вытянув вперед руки, он подошел, точно слепой, к люку и осторожно уселся на промасленный брезент.
Из матросов никто не сдвинулся с места, чтобы исполнить приказ капитана. Только боцман сделал шаг вперед, но тут же в нерешительности остановился. Кто-то из матросов крикнул ему:
– Осторожнее, боцман! Побереги свою дурацкую башку. Другой на базаре не купишь.
Капитан Кент опешил. Он как будто стал меньше ростом и съежился, словно его окунули в холодную воду. Поворачиваясь то к одному своему помощнику, то к другому, он спрашивал сдавленным голосом:
– Это что? Это бунт?
Оба штурмана ничего не ответили.
Команда молчала.
Наступила та страшная пауза, какая бывает после молнии и перед взрывом грома. Но вместо потрясающих ударов все услышали радостные визгливые возгласы:
– Вот она – пришла! Я так и знал, что она будет! Я первый увидел ее.
Это кричал, показывая рукой на океан, поваренок Луиджи. Он оглядывался, подпрыгивал на месте. Молодое лицо его сияло таким торжеством, словно то, что он открыл, несло ему величайшее счастье.
Но сейчас же раздался другой голос, необыкновенно четкий, озаривший сознание жестокой и неумолимой правдой:
– Справа поносу – перископ!
На разные лады повторили матросы:
– Перископ! Перископ!
Внимание всех было направлено на новое надвигающееся событие. Взоры устремились туда, где над блестящей поверхностью океана торчало нечто, похожее на закругленный зеленовато-темный конец тонкого бревна.
Каждый с тревогой думал: чья субмарина, и пустит ли она мину без предупреждения? В смертельной тоске ждали взрыва.
Капитан Кент, продолжая держать в руке письмо, ошалело закрутился на мостике, выкрикивая:
– Где перископ? Вы что-нибудь видите, сеньор Сайменс?
– К сожалению, да, сеньор капитан, – сурово ответил первый штурман.
– Покажите мне.
– Смотрите по направлению моей руки.
Капитан, вскидывая к глазам бинокль, обшаривал поверхность океана и, ничего не найдя, опять взбалмошно обращался к помощнику:
– Почему я ничего не вижу?
У Сайменса мелькнуло подозрение, что «старик» очень близорук и что, может быть, поэтому он и сидел все время у себя в салоне, как истукан, желая скрыть свой недостаток.
– Я не виноват, что вы ослепли.
Про Лутатини забыли. Он продолжал сидеть на люке, ничего не соображая, точно из него вытряхнули всякое сознание. К нему подбежал Луиджи, который чувствовал себя героем, дернул его за плечо и, улыбаясь, промолвил:
– Явилась субмарина, а вы не смотрите!
Они оба стали на люк. Перископ в это время начал подниматься, так что заметить его было легко. Лутатини, приходя в себя, оживился. Вот откуда пришло ему избавление от позорной гибели! О дальнейшем он пока не думал.
Наконец и капитан, словно прозрев, заметил то, что давно уже видели другие.
– Лево на борт! – громко скомандовал он, повернувшись, как на пружинах, к рулевой рубке.
«Орион» начал круто поворачиваться влево, оставляя за кормою длинную дугу вспененного следа.
На мостике появился Викмонд. Правую руку он держал в кармане. На это никто не обратил внимания. А между тем он приготовился перейти в любой момент к решительным действиям. Если бы вздумали взять субмарину на таран, что иногда проделывали некоторые пароходы, он бы не задумался разрядить все восемь зарядов своего браунинга в тех, кто находился на мостике. Но надобности в этом пока не было. И радист смотрел холодными серыми глазами то на всплывающую субмарину, то на беснующегося капитана. Его лицо было неподвижно, как маска, и только ноздри, побелев и вздрагивая, выдавали внутреннее волнение.
Между третьим и четвертым трюмными люками душ, никем не остановленный, продолжал лить на палубу сверкающие струи. Под ним никого не было. Матросы, одни – голые, другие – одетые, столпившись впереди мостика, у борта, следили, как в стороне, теперь уже вправо на траверзе, вслед за перископом поднимается из воды рубка. Страх проходил. Если субмарина всплывала на поверхность, это означало, что сразу топить пароход не будут. И неизвестно еще было, какой нации она принадлежала. Хотелось скорее узнать об этом.
Капитан, звякнув машинным телеграфом, перевел стрелку на самый полный ход и начал кричать в переговорную трубку, угрожая уволить механиков, если число оборотов гребного винта не будет увеличено до отказа. Его выкрики были похожи на хриплый собачий лай.
– Прямо руль! – скомандовал он рулевому, когда субмарина очутилась почти за кормою.
Теперь она вся была снаружи, длинная, изящная в своей зеленоватой окраске и грозная. Из рубочного люка выскакивали на палубу люди. Взвился на маленькой мачте флаг, означающий на международном языке – «остановиться». У носовой пушки засуетились два человека. Раздался выстрел. Над «Орионом», опережая его, пронесся снаряд – пронесся так близко к мостику, что капитан Кент присел за рулевую рубку. На бульдожьем лице, под стеклами пенсне, налившись животным страхом, пучились круглые глаза. Всемогущий владыка сразу превратился в жалкого человека, завопившего срывающимся голосом:
– Разбойники! Зачем они стреляют! Стоп машина!
Сайменс, стоя у телеграфного диска, передал команду в машину, а затем презрительно скосился на «старика», ожидая следующего распоряжения. Остальные два штурмана и Викмонд, находившиеся на правом крыле мостика, многозначительно переглядывались. Поведение капитана, казавшегося за все время плавания неимоверным храбрецом, теперь всех удивило.
Еще раз нарушилась тишина океана, и впереди судна поднялся столб разноцветных брызг.
– Прямо на борт! Стоп! Ход назад! Стоп!
«Орион» наконец покорно остановился.
Никто уже не сомневался, что перед ними, поднявшись из глубины океана, стояла немецкая субмарина «U 23». Пушка на ней замолчала. С палубы спускали маленькую шлюпку.
Капитан Кент, опомнившись, вскочил. Вид у него был все еще встрепанный, как у пьяного. Но голос зазвучал ровно, отдавая распоряжения:
– Парадный трап спустить!
Боцман, сплюнув, промолвил:
– Попали в переделку!..
И с несколькими матросами пошел выполнять приказ капитана.
Некоторые из команды – те, что были голые, – бросились одеваться.
Стюард принес новенький китель и фуражку. Капитан торопливо облачился, одернулся и, сверкая на солнце золотыми галунами, сразу стал внушительнее. В пенсне, с задымившейся сигарой во рту, лицо его приняло выражение беспечности. Раза два солидно прошелся по мостику, бросая взгляд на немецкую шлюпку, направлявшуюся к пароходу. В ней сидели только два человека, и это служило хорошим признаком. Капитан сейчас же пришел к мысли, что судно его не будут обыскивать, ибо для этого пришлось бы захватить людей больше. Очевидно, особого подозрения у немцев не было. Потом он заметил, что продолжает держать в левой руке письмо, и очень удивился этому. Глаза его, кого-то разыскивая, начали шарить по лицам матросов.
– Лутатини! – вдруг крикнул он.
– Есть! – испуганно откликнулся тот из кучки матросов.
Капитан заговорил почти ласково:
– Я ничего не помню, что написано в этом письме. Поэтому уничтожаю его. Поняли?
Клочки бумаги полетели за борт.
– Понял, сеньор капитан. Спасибо.
Матросы, переглядываясь, улыбнулись.
А капитан Кент снова заговорил, обращаясь уже ко всем:
– Вам, вероятно, каждому известно, что мы идем в Барселону с зерном. Не так ли?
– Да, да сеньор капитан, – хором ответили с палубы. – Идем в Барселону с зерном.
– Очень рад иметь в своем распоряжении таких сообразительных матросов.
Карнер поднял на мостик злые глаза.
– Хорошо, сеньор капитан, что вы напомнили об этом. Я все время думал, что мы идем в Марсель и что у нас в трюмах не зерно, а какой-нибудь военный груз.
Капитан Кент, округлив глаза, хотел было зарычать, но сию же секунду спохватился и, усмехаясь, игриво прищурился:
– Хе-хе-хе! Чудак нашелся. Память у него короче воробьиного носа.
Викмонд, торжествуя, едва сдерживал смех. Поваренок Луиджи, желая обратить на себя внимание, крутился среди команды. Прелат щелкнул его по носу. Матросы перебрасывались шутками. У Лутатини были свои думы: он ждал от отца телеграмму, которая должна была избавить его от страдания и унижения, но вместо этого все пошло шиворот-навыворот. И никто не мог бы сказать, куда судьба его повернется через пять минут. Обращаясь к товарищам, он спросил уныло:
– Что же теперь будет с нами?
Рыжеголовый Кинче ответил ему самым серьезным тоном:
– Вероятно, шампанским начнут нас угощать.
Когда шлюпка пристала к спущенному трапу, капитан бросился встретить непрошеных гостей. На палубу поднялись двое – офицер и матрос в военной форме, вооруженные револьверами. Матрос был высокого роста, с широкими плечами, на его сытом, немного туповатом лице лихо и воинственно закручивались усы. Начальник был худощав, с устало опущенными плечами и казался безобидным. Это подействовало на «старика» успокаивающе. Он приложил правую руку к козырьку и гордо отрекомендовался:
– Капитан Кент.
В ответ ему последовало:
– Лейтенант германского флота Стименс.
Весь экипаж с напряжением следил за немцами.
Матрос-немец, заранее зная, что нужно делать, залез за штурманскую рубку, к главному компасу, и в черный длинный бинокль начал оглядывать горизонт. Лейтенант, спросив, где находится радиорубка, пошел туда в сопровождении Викмонда. Капитан сейчас же подумал, что он, вероятно, хочет сделать что-нибудь с радиоаппаратом, чтобы нельзя было «Ориону» немедленно снестись с противником Германии. А минуты через три лейтенант снова появился на палубе.
– Откуда и куда держите курс?
– В Барселону, господин лейтенант. Идем из Буэнос-Айреса с зерном, – услужливо ответил капитан Кент.
– Так, очень приятно. Простите, капитан, но я должен взглянуть на ваши официальные бумаги.
В капитанском салоне, сидя за столом, лейтенант на скорую руку просматривал вахтенный журнал, коносаменты и другие судовые документы, причем попутно задавал пустяковые вопросы. На получаемые ответы он удовлетворенно кивал головою, рассеивая последние опасения у капитана. Казалось «Орион» не вызвал у немца никакого подозрения. Наконец он поднялся и заявил, улыбаясь, словно бросая шутку:
– Все в порядке, капитан. Поэтому немедленно забирайте свои вещи. Вы отправитесь на моей шлюпке вместе со мною на субмарину.
Капитан Кент не поверил своим ушам, но в то же время на него как будто нашло оцепенение. Раскрыв рот, он сидел в своем кресле, словно пришитый к нему гвоздями. И только тогда, когда немецкий офицер вышел из салона, он бросился за ним. На палубе, догнав его, он растерянно спросил:
– Господин лейтенант, зачем же я должен отправиться на субмарину?
– Поплаваете вместе с нами.
– Я надеюсь, что вы изволите шутить, господин лейтенант?
– Очень даже серьезно говорю вам. Передайте вашему экипажу, что я не хочу напрасно губить людей. Пусть скорее спускают спасательные шлюпки и усаживаются на них. Ваше судно сейчас будет потоплено.
Бритое лицо немецкого офицера стало непроницаемым.
– Я вас не понимаю, господин лейтенант.
– Разве я не ясно выражаюсь?
Матросы и командный состав, вслушиваясь в диалог, стояли неподвижно.
Капитан, оправившись и стараясь быть спокойным, запротестовал:
– Не в этом дело, господин лейтенант. Но вы не имеете права поступать так с нами. Вы нашли, что документы все в порядке. Пароход наш принадлежит нейтральной нации. Идем мы с мирным грузом в нейтральную страну. На каком же основании?..
Лейтенант перебил его, глядя ему в глаза:
– Так ли, капитан?
– И не может быть иначе.
– А если я сейчас докажу вам другое? Вам не стыдно будет?
Капитан на момент смутился. Оглядываясь, он увидел своих помощников и механиков: кроме Сайменса, который как будто был доволен его бедствием, остальные стояли с сокрушенным видом. Тут же находился и Викмонд с доверчивыми серыми глазами. Тогда капитан Кент возвысил негодующий голос:
– Во всем мире не найдется такого человека, который бы мог доказать обратное тому, что я вам заявил.
Лейтенант спокойно ответил на это:
– Напрасно, капитан, вы стараетесь переубедить меня. Вы держите курс в Марсель – в страну, враждующую с нами. Вы еще не вышли из Буэнос-Айреса, а мы уже знали об этом и давно вас поджидаем.
Капитан Кент сразу потерял уверенность. В голове закрутилось что-то непонятное, сбивчивое и неуловимое. Нервная дрожь тряхнула его колени, а лицо покрылось мелкими каплями пота.
– Пожалуйста, капитан, на мостик.
Грузное тело на кривых ногах с трудом поднималось по трапу.
В рубке, под штурманским столиком, лейтенант сдернул коврик, отвернул кусок линолеума. На палубе обозначилось нечто вроде маленького люка, закрытого деревянной крышкой. В несколько секунд все тайные документы, находившиеся там, были извлечены на свет.
Лейтенант Стименс, пристально взглянув на капитана, спросил:
– Что вы скажете на это?
Капитан Кент ничего не ответил. Бульдожье лицо его приняло бессмысленное выражение, как у новорожденного ребенка. Потом он несуразно тряхнул головою, словно хотел прогнать страшную мысль. Пенсне, сорвавшись с носа, повисло на черном шелковом шнурке. Он подхватил его и долго не мог посадить на прежнее место, приставляя обратной стороной. Он хотел что-то сообразить и не мог, смятый, раздавленный.
Лейтенант холодно сказал:
– Капитан, будьте любезны немедленно последовать за мною на шлюпку. Из-за вас я потратил несколько минут лишних.
Лейтенант и его матрос, захватив с судна кассу, настоящие и фальшивые документы, направились в шлюпку.
Капитан Кент удрученно зашагал за ними. Он даже забыл отдать распоряжение – спустить спасательные шлюпки. Машинально взял чемодан с вещами, который сунул ему в руки расторопный стюард. Капитан не мог объяснить себе, как немцы узнали о военном грузе корабля. И только у самого трапа, когда увидел, что и радист с чемоданом в руке хочет сесть в шлюпку, его вдруг осенила мысль. Он остановился и прохрипел:
