Текст книги "Тюрьма народа"

Автор книги: Алексей Широпаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 45 страниц)

Владимирское великое княжение досталось Александру. Вскоре он оказал огромные услуги татарам в проведении на Руси переписи для регулярного взимания дани. Перепись, фактически закреплявшая азиатское иго, вызвала недовольство белого населения Северо-восточной Руси и, особенно, Новгорода, где дело дошло до восстаний. «Большинство новгородцев твердо придерживалось прозападной ориентации», – признает Л. Гумилев. В итоге татарские чиновники вошли в нордическую твердыню под охраной войск Александра Невского, которого уместнее именовать Ордынским. В Новгороде начался второй евразийский террор (первый был, как мы помним, в 988 г. при крещении). Одних героев, вставших за русскую честь, Александр казнил, другим по его приказу резали носы и уши, кололи глаза. Так он отблагодарил тех, кто еще совсем недавно бился под его началом со шведами и германцами. За что же, спрашивается, бились новгородцы с братьями по расе? За то, чтобы стать потом татарскими данниками? А ведь перед тем, как идти на шведов, Новгород колебался: не признать ли власть единокровной варяжской короны? Сильная прогерманская партия была тогда и в Пскове. Забегая вперед, отметим, что дань Орде, удерживавшая Новгородскую Русь в связи с другими русскими землями, а, по сути уже с Нерусью, не позволила Новгороду сформироваться в качестве полнокровной политической альтернативы Москве.

Обращенная "к обдорам" Нерусь, основанная Андреем Половецким и Александром Ордынским, приняла отчетливые очертания при сыне последнего – неразборчивом в средствах князе Данииле Московском, и внуках – князьях Юрии Даниловиче и Иване Даниловиче (Калите). «Первенство Москвы, которому положили начало братья Даниловичи, опиралось, главным образом, на покровительство могущественного хана» (Костомаров).

Юрий Данилович, боровшийся за власть с тверским князем Михаилом, своим двоюродным дядей, стремясь заручиться поддержкой Орды, целых два года прожил в ставке хана, изучая татарский язык. Он даже женился на принявшей православие ханской сестре Кончаке, хотя, как мы видим, в этом поступке князя как раз-то и нет ничего экстраординарного. К несчастью, нет ничего из ряда вон выходящего и в том, что Юрий Данилович повел на Тверь татарские полчища, вместе с которыми шли хивинцы и мордва, под командованием ордынского посла Кавдыгая – мы помним, как русские (русские ли?) князья еще в домонгольские времена наводили на Русь азиатов. Даже Михаил Тверской, и тот не избежал повальной в условиях татарщины заразы бесчестия, используя в борьбе с Юрием ордынские рати. Для нас важно в данном случае другое: понять, на каком "нравственном" основании возводилось "величие" Московии, какую "мораль" укореняли в народе московские властители.

Как известно, в 1317 году Кавдыгай и Юрий были разбиты Михаилом Тверским, Кончака попала в плен и там неожиданно умерла. Последнее обстоятельство стало роковым для Михаила. Кавдыгай и Юрий, а также множество дрожавших за свою шкуру русских князей (эпидемия бесчестия!) поехали в Орду и коллективно донесли хану на Михаила. Хан вызвал князя в Орду, куда он и приехал под угрозой карательного похода татар на его родную Тверь. В Орде, при участии Юрия и других русских князей, Михаил был осужден на смерть и зверски убит. Сначала князья вместе с татарами его "били, топтали ногами, а потом русский, некий Романец, вырезал у него ножом сердце" (Вс. Н. Иванов, "Даниловичи"). Потом русские участники убийства сели пьянствовать, а тело валялось на земле нагим. Тут даже басурманин Кавдыгай не выдержал и сказал христианину Юрию: "Ведь он тебе старшим братом был, заместо отца!… Что же он лежит теперь голый и брошенный?…" Лишь после этого Юрий прикрыл тело Михаила своей епанчой. Тем не менее евразиец В. Кожинов считает возможным сетовать, что многие историки изображают Юрия Московского "в качестве низменного злодея", "скопища всяческого зла" и "бесстыдного своекорыстного "холопа" Орды".

После смерти Юрия, убитого Дмитрием Грозные Очи, сыном Михаила Тверского, его дело продолжил брат Иван Данилович, "тихий" и "смиренный" собиратель русских земель, получивший характерное прозвище Калита – денежная сумка. Он постоянно сновал в Орду, сумел понравиться хану и ждал удобного случая для окончательной "разборки" с Тверью, где сидел сын Михаила Тверского, Александр Михайлович. Случай вскоре представился. В 1327 году в Твери вспыхнуло яростное антитатарское восстание, вызванное наглым поведением азиатов. Почти все татары были перебиты, в Орду прибежали лишь единицы. Но, похоже, их опередил "тихий" и "смиренный" Иван Калита, поспешивший доложить хану о тверском восстании. На Русь двинулась карательная экспедиция, к которой присоединилось московское войско. Огнем и мечом прошла татаро-московская армада по тверской земле, предваряя известный поход Ивана Грозного; причем москвичи, шедшие под хоругвями со Спасом, лютовали не слабее басурман (позднее москвичи в составе татарской рати ходили и на Смоленск). Остается лишь представить себе степень извращенности сознания московского ратника, в союзе с татарами истреблявшего столь похожих на него тверских. По меткому выражению Игоря Дьякова, с этим ратником сопоставим лишь омоновец образца 1993 года…

Князь Андрей Михайлович бежал в Псков, а оттуда в Литву, где и прожил десять лет. Потом вернулся прямо в Орду и по-арийски бесстрашно вручил свою судьбу хану. Тот его помиловал и отпустил княжить в Тверь. Но Иван Калита не дремал, как говорится, "никто не забыт и ничто не забыто". Он немедленно мчится по натоптанной дорожке в Орду и начинает там против Александра интриги, в результате которых тот был вызван к "царю" и убит вместе с сыном.

После этого у Москвы уже не было конкурентов. Надо сказать, что определенное время Орда колебалась, оказывая поддержку и Москве, и Твери, не делая окончательного выбора между ними. В конце концов Азия поддержала Москву, поскольку Тверь расположена западнее, т.е. ближе к родственным Руси европейским странам, прежде всего к Литве. Москва была ближе Орде – и географически, и генетически. Только она могла стать тем, чем и стала – полноценным золотоордынским улусом.

Московский улус

Лишь осознав Москву в таком качестве можно понять ее подлинную роль в российской истории. Повторяем: Московское княжество – это не столько вассал Орды, сколько ее составная часть. Для ясности напомним одно любопытное обстоятельство вынужденного визита Даниила Галицкого в ханскую ставку. Тогда "царь" попытался угостить Даниила кумысом со словами: "Пей, теперь ты наш, татарин!" То есть для ордынцев не имели значения ни расовые, ни тем более религиозные различия, это были типичные евразийцы, не хуже Л. Гумилева или В. Кожинова. Орда – это СССР того времени. Подчиняешься хану, пьешь кумыс – значит, ты татарин. И уж конечно Александр Невский и тем более его потомство воспринимались Ордой как татары, как свои. Всевозможные недоразумения, типа вероятного отравления Александра и его отца Ярослава татарами вполне укладываются в рамки взаимоотношений при дворе азиатского деспота, каковым и являлся хан. Женитьба Юрия Московского на ханской сестре(!) Кончаке ясно показывает степень доверия к нему «царя». Вероисповедные различия, повторяем никакой роли не играли, о чем говорит, в частности, и то спокойствие, с которым хан воспринял переход Кончаки в православие (еще в ХIII веке племянник самого Батыя принял православие, стал Петром и впоследствии был даже канонизирован). Москва была улусом – православным улусом. И неудивительно, что при Иване Калите ордынские чиновники перестали тревожить русскую землю – московский князь, будучи одним из ордынских администраторов, сам собирал дань хану. И ответ на наивный вопрос «Как же Москва шла с татарами против своих, русских?» очень прост: а она не воспринимала тех же тверичей и уж тем более новгородцев как своих (напомним, что уже для Андрея Боголюбского киевляне и новгородцы были чужими). Для того же Ивана Калиты своими были татары – и хоругви со Спасом тут не при чем. Иван Данилович, следуя своей родовой логике, никак не насиловал свое самосознание, а вот на русское население московская политика оказывала чудовищное воздействие, делая из него безродных «совков», лишенных расовой памяти. Мягко говоря, потомство Невского, как и его самого, нельзя называть русскими князьями (строго же говоря, уже Владимир не был русским князем). Это не русские, а московские князья. Московия – это Нерусь. Русь осталась в Новгороде; там да в Киеве она всегда и была.

И тут мы вплотную подошли к теме знаменитой Куликовской битвы (1380 г.). Это событие принято толковать как решительное столкновение сил Европы и Азии, как победу европейской культуры над темной азиатской стихией. Такая трактовка Куликовской битвы, появившаяся в петербургский период, имеет огромное положительное значение как благородный миф, пробуждающий наши расовые архетипы и ими же порожденный. Русские, в которых говорила Кровь, захотели увидеть Куликовскую битву такой и поставили ее в эпический ряд борьбы Руси со Степью. Тоже самое сделал и автор «Слова о полку Игореве», придавший походу Новгород-Северского князя глобальный расовый смысл, которого в реальности, увы, не было. Но само «Слово» стало великой расовой песнью, укорененной в «язычестве». И в этих мифах есть высшая правда. Эти мифы свидетельствуют о не умершей русской Крови, о русской верности Расе, о нашей расовой воле. Эти мифы – маяки русского самосознания, помогающие нам оставаться белыми людьми.

Но вернемся к исторической реальности. Во второй половине ХIV века в Орде начался затяжной кризис власти. В результате огромное политическое влияние приобрел военачальник Мамай, пытавшийся ставить на ордынский "престол" марионеточных ханов и давший ярлык на великое княжение Дмитрию, будущему Донскому. Властный Мамай резко увеличил объем дани с православного улуса и в конце концов вознамерился сам сесть в Москве и даже, по некоторым данным, навязать русским мусульманство. Короче говоря, Мамай, будучи явным самозванцем и узурпатором, хотел отобрать у Дмитрия его законный улус. Поэтому Дмитрий, как истинный патриот Орды, смело выступил против Мамая, разбил его, чем существенно приблизил торжество порядка. О том, что поход Дмитрия не носил антитатарского характера свидетельствует, в частности, присутствие среди княжеских приближенных царевича-чингизида Серкиза, сын которого, Андрей Серкизов принимал участие в битве с Мамаем в качестве одного из главных московских военачальников. Спустя несколько месяцев после Куликовской битвы, в конце 1380 года, законный хан Тохтамыш окончательно разгромил беззаконника Мамая. Показательно, что сразу после победы на Куликовом поле Дмитрий направил к недавно воцарившемуся Тохтамышу послов с подарками и донесением об исполненном верноподданическом долге. В свою очередь Тохтамыш, окончательно добив Мамая, направил к Дмитрию посольство с уведомлением об искоренении крамолы. Ханские послы отбыли обратно «с честию и с дары», а чуть ли не следом за ними к «царю» вновь отправилась московская делегация, разумеется, «со многими дары». Любопытная деталь: ханское посольство носит чисто уведомительный характер; москвичи же, кроме известия о победе над самозванцем, несут «дары». Уже это ясно говорит о том, что «едва ли можно утверждать (хотя это постоянно делается), что Куликовская битва являла собой выступление Руси против Монгольской империи» (В. Кожинов). Это было выступление Московского улуса против самозванца, претендовавшего на ханский престол. В конце 1380 года Дмитрий Донской получил от Тохтамыша ярлык на великое владимирское княжение, что и расставило все по своим местам.

Конечно, для тысяч русских героев битва с Мамаем стала схваткой с самой Ордой – с вековым инородным чудищем, терзавшем Русь. Не случайно знаменитый Боброк спустя девятнадцать лет сражался с ханом Едигеем под знаменами литовского князя Витовта в грандиозной битве на Ворксле, где и сложил голову. Объективно победа на Куликовом поле имеет неоценимое значение для арийского самосознания русских. Но с точки зрения политической реальности Куликовская битва не являлась схваткой с Ордой – это был конфликт внутри Орды.

Хрестоматийной стала сцена благословения Сергием Радонежским князя Дмитрия на битву с басурманами. Перед нами очередной народный миф – на этот раз миф о церкви как о вдохновительнице национально-освободительной борьбы русских против иноземных поработителей вообще и против татар в частности. В действительности Сергий не хотел благословлять Дмитрия на битву с Мамаем, ибо, как церковный деятель, хорошо знал о присяге на верность ханам, данной еще Александром Невским. И лишь после того, как выяснилось, что Мамай является самозванцем, да к тому же посягающим на положение церкви, Дмитрий получил благословение старца. (Кстати, именно католический фанатизм короля Сигизмунда, угрожавший приоритету православия в Московии, побудил патриарха Гермогена резко выступить против польской экспансии, воззвав к патриотическим чувствам Мининых и Пожарских. Напрашивается аналогия со Сталиным, который ради сохранения господства антирусской ВКП(б) беззастенчиво задействовал потенциал русского национализма, оперируя образами тех же Минина и Пожарского.)

Еще за полтора столетия до "благословения Сергия" Русская православная церковь, невзирая на антитатарские настроения большинства русских, поддержала евразийскую политику Александра Невского, ступив на скользкий тысячелетний путь к декларации 1927 года и к иудофильскому посланию патриарха Алексия II раввинам. Известный митрополит Петр, получивший ярлык от хана Узбека (ханы курировали и церковную жизнь!), благословил деятельность Ивана Калиты и придал Москве статус общерусского религиозного центра, чем весьма укрепил позиции Московского улуса. Когда разбитый татаро-московской ратью тверской князь Александр Михайлович, сын Михаила Тверского, попытался укрыться в Пскове, преемник Петра, митрополит Феогност "наложил на псковичей проклятие и отлучил их от церкви за нарушение присяги хану" (Вс. Н. Иванов, «Даниловичи»). Тесные отношения с Ордой поддерживал митрополит Московский Алексий, ставший чуть ли не другом хана Джанибека и ханши Тайдулы. Наконец, о позиции церкви красноречиво говорит причисление Александра Невского к лику святых, произошедшее незадолго до Куликовской битвы. Поэтому первоначальная реакция Сергия Радонежского на военные замыслы князя Дмитрия совершенно естественна.

Евразийцы, любящие живописать прелести жизни русских под татарским ярмом, часто козыряют полным отсутствием каких-либо гонений на православие со стороны татар. Более того: Орда давала церкви целый ряд преимуществ: свободу от налогов и дани, церковные суды, экстерриториальность от княжеской и ордынской власти и др. Но ведь все это не очень хорошо говорит прежде всего о самой церкви, которую ханы рассматривали в качестве одного из своих аппаратов воздействия на русских. А любой аппарат надо холить, смазывать, протирать тряпочкой, беречь. Именно христианская мораль, подорвавшая боевой дух русских, способствовала победе татар и их дальнейшему владычеству. «Русской» церкви, зараженной вирусом христианского космополитизма, в общем, всегда было безразлично, кто владычествует над русскими – татары или евреи («Всякая власть от Бога!»), лишь бы начальство не сокрушало храмы и не препятствовало получению доходов с прихожан. Н. Костомаров пишет, что духовенство весьма уважало и ценило того же Александра Невского за «угодливость хану, умение ладить с ним, твердое намерение держать Русь в повиновении завоевателям и тем самым отклонять от русского народа бедствия и разорения, которые постигали бы его при всякой попытке к освобождению и независимости, – все это вполне согласовывалось с учением, всегда проповедуемым православными пастырями: считать целью нашей жизни загробный мир, безропотно терпеть всякие несправедливости и угнетения, покоряться всякой власти, хотя бы иноплеменной и поневоле признаваемой». Лояльности православной церкви к татарам способствовал также и ее, по выражению Д. Галковского, «полуазиатский» характер, сформированный византийским Югом. В свою очередь и ханы видели в церкви родственную расовую душу. Спустя века новые владыки Евразии – иудо-большевистские каганы – предварительно очистив церковь от арийских наслоений (кадровых и идеологических), сделают ее одним из элементов системы порабощения русских.

Итак, Московский улус разбил беззаконника Мамая, выполнив свой патриотический долг перед евразийской державой. Москва резко усилилась, что естественно, вызвало беспокойство Тохтамыша. Он правильно понял, что эта окраинная провинция начинает претендовать на главенство в Орде. Тохтамыш стремился сохранить в Орде прежний центр власти – именно в этом причина его, казалось бы, неожиданного похода на Москву в 1382 году, а не в желании наказать русских за Куликовскую победу.

Однако неослабный процесс усиления Московии при одновременном распаде Орды на отдельные ханства уже нельзя было остановить. Еще при Иване Калите в Москву запросто переселялись татары, например, мурза Чет, предок царя Бориса Годунова. При сыне Дмитрия Донского, Василии, все больше ордынских царевичей переходит на московскую службу, евразийским нюхом чуя, что недалек день, когда политическим и культурным центром Орды станет Москва. И пусть Орда к тому времени станет именоваться Московским государством – суть не в этом… На службе у Василия Васильевича Темного, внука Дмитрия Донского, был ордынский царевич Касим, заполучивший от московского князя Городец Мещерский, что на Оке, разумеется, с местным белым населением в придачу. От Касима пошло т.н. Касимовское царство – удельное княжество, просуществовавшее аж до ХVII века. Татарин Касим прикрывал рубежи Московии от татар же, и это лишний раз свидетельствует о том, что мы наблюдаем не национально-освободительную борьбу русских против ордынского ига, а борьбу за господство в самой Орде. Как мы еще увидим, татары на московской службе чувствовали себя подобно рыбам в воде и неслучайно их потомки, млевшие от любви к косовороткам, стали отцами-основателями славянофильства.

Между тем, в именно в ту эпоху у русских был шанс внести в Проект "Россия" радикальные изменения, повернувшись "к обдорам" спиной. Наряду с Москвой громко заявил о себе другой центр собирания русских земель – Литва, Литовская Русь, в отличие от Северо-востока, не изуродованная азиатчиной. В 1399 году на берегах Ворсклы рать великого князя литовского Витовта сошлась в решающей битве с полчищами хана Едигея. Похоже, устремления Литвы встречали сочувствие у многих выдающихся русских людей: в рядах Витовта сражались герои Куликовской битвы князья Андрей и Дмитрий Ольгердовичи, князь Боброк-Волынский, также, кстати, выходец из Литвы. Эти люди были явно не удовлетворены Куликовской победой. Они хотели не победы Московии, а победы Руси. Московское собирание земель было одним из процессов в рамках Орды; централизаторские же устремления Литвы имели принципиально другую природу. Витовт возвращал Русь в Европу. Однако злой рок довлел над великим князем, да и над Русью. В решающей битве на Ворскле он был разбит ханом Едигеем. Позднее, в 1429 году, Витовт добился от императора Священной Римской империи Сигизмунда согласия на провозглашение его, Витовта, независимым королем Литвы и Руси. Уже были назначены сроки коронации и в Вильно ехали императорские послы, везшие Витовту королевскую корону. Но поляки перехватили их во Львове и, разрубив корону надвое, «украсили» половинками тиару краковского епископа. Вскоре Витовт умер, а с ним и одна из возможностей альтернативной, уже русской, а не российской истории. Последней альтернативой Москве, последней Русью оставался Господин Великий Новгород…

Московия против Руси

Всегда правители Северо-Востока – Андрей Боголюбский, Всеволод Большое Гнездо, Александр Невский, Иван Калита, Симеон Гордый, Василий Темный – хотели подмять Новгород. Особо примечателен в этом ряду достаточно успешный антиновгородский поход Василия Темного (1456 г.), продиктованный прежде всего стремлением Москвы ликвидировать Новгород как альтернативный центр собирания русских земель. Уничтожить же Новгородскую цивилизацию, эту жемчужину Северной Европы, довелось его сыну, трусоватому, поазиатски жестокому и хитрому Ивану Васильевичу III. В 1471 году он совершил первый поход против независимого государства и предал Новгородскую землю геноциду, приказав «убивать без разбора старых и малых» (Костомаров). Как отмечает Н. Карамзин, «Москвитяне изъявляли остервенение неописанное…». По подлой традиции под одними хоругвями с москвичами шла татарская конница, уже видевшая в Иване нового хана (кстати, на время похода великий князь поручил Москву своим сыновьям Ивану и Андрею, а также татарскому царевичу Муртазе, бывшему у него на службе; позднее, в 1518 году, сын Ивана, Василий, при приближении к Москве войск крымского хана, уехал из столицы, оставив ее на своего зятя, татарского царевича Петра). Разбив новгородский отряд у Коростыня, москвичи резали пленным новгородцам носы и губы и, изувеченных, отпускали в Новгород – для устрашения (татарская школа!). Решающая битва состоялась на реке Шелони. Московские летописцы утверждают, что рати Новгорода сразу же в беспорядке побежали; новгородский же летописец, напротив, «говорит, что соотечественники его бились мужественно и принудили москвитян отступить, но что татарская конница, быв в засаде, нечаянным нападением расстроила первых и решила дело» (Карамзин). Был заключен выгодный для Москвы договор, но само это говорит о том, что Новгород даже теперь все еще оставался государством. В результате этой войны «Новгородская земля была так разорена и обезлюдела, как еще не бывало никогда во время прошлых войн с великими князьями» (Костомаров). Более того: Иван Васильевич превзошел в данном случае самого Батыя, который при жизни так и не добрался до Новгородчины. Но зато дотянулся теперь, из могилы, рукой великого князя московского. А ведь речь идет о земле-хранительнице русского генофонда и русской культуры. Как и его предок Иван Калита, Иван III легко изничтожал «своих».

Следующий, роковой для Новгородского государства поход Ивана III состоялся в 1477 году. Поводом для похода послужило челобитье, поданное Ивану некими новгородскими послами. В этом челобитье, явно не отражавшем мнение новгородцев, и, вполне возможно, сфабрикованном при подсказке Москвы, великий князь именовался не "господином", как обычно, а "государем", в чем можно было усмотреть стремление Новгорода "под руку Москвы". Провокаторов-послов новгородцы казнили, а коварный Иван получил повод для окончательной расправы с ненавистным ему русским государством. Вновь вместе с москвичами на северную твердыню русскости шли татары. В конце ноября 1477 года татаро-московские полчища взяли Новгород в непроницаемую осаду, при этом развернув террор на остальной территории республики. В январе 1478 года новгородцы, истомленные голодом и болезнями, приняли условия московского деспота, суть которых сводилась к одному: «Вечевому колоколу в Новгороде не быть!» Новгородцы были приведены к присяге Ивану, по которой каждый обязан был доносить на ближнего, если услышит от него что-либо о великом князе – зараза бесчестия, привитая татарским кнутом, поползла и на Север. Новгородская Русь, самостоятельная и самодостаточная, страна Садко и Буслая, драккаров и кельтских крестов, превратилась в заурядную провинцию Московской Неруси.

Новгородцы не смирились с этим, продолжая сопротивляться включению в Евразийский Проект. Русское национально-освободительное подполье Новгорода, вновь установив контакты с кровнородственной Литвой, готовилось к восстанию. Узнав об этом, Иван осенью 1478 года в который раз пришел с войском на Северо-запад. Московская артиллерия методично расстреливала осажденный Новгород. В конце концов обессилевший русский город сдался. По приказу Ивана схватили 50 руководителей подполья и подвергли их пыткам. В итоге схватили еще 100 человек, которых пытали и вместе с остальными казнили. Более тысячи семей купеческих и детей боярских, т.е. цвет народа, были высланы из Новгорода и распылены по городам Московии. Спустя несколько дней под конвоем из родного города погнали еще семь тысяч семей. Поскольку дело было уже зимой, множество ссыльных, умерло по дороге, так как людям не дали даже собраться. Уцелевших рассеяли по Московии, новгородским детям боярским давали поместья начужбине, а вместо них вселялись московиты.

Эта картина геноцида очень напоминает раскулачивание-расказачивание, когда в очищенные от "генетических контрреволюционеров" станицы заселяли крестьян из центральных регионов. Парадигмы Проекта "Россия" поразительно устойчивы.

Новгород не сдавался. В конце 1480-х годов обнаружился заговор против московитского наместника. Множество новгородцев было арестовано, многих казнили. Более семи тысяч человек было выселено из Новгорода, на следующий год выселили еще тысячу. Новгородских землевладельцев переселяли в Московию, давая им там поместья, а Новгородчину наводняли помещиками-московитами.

Патриотические историки часто обвиняют Новгород в "измене", указывая на сближение республики с Литвой, ставшее ответом на московскую экспансию. При этом "забывают", что Господин Великий Новгород был самостоятельным государством, обладавшим правом выбора исторического пути. Забывают и то, что Андрей Боголюбский, обосновавшись в лесах Северо-востока, заложил первый камень особого культурно-государственного феномена – Московии. Собственно Русь осталась в Киеве, Литве и Новгороде. Московия сформировала, повторяю, особый, уже не русский тип культуры, государственности и личности, причем решающим фактором в этом процессе стало пребывание Москвы в составе Орды, а если брать шире – в составе Монгольской империи. Хотя изначально этнической базой Московии являлись чистопородные русские колонисты, в основном, переселенцы с Юго-запада, в конечном счете москвитяне – это особый психологический тип, особая порода – протосовки – сформировавшиеся под татарами на примерах подлости собственных князей. Очевидно, здесь скрыты причины той лютой ненависти москвитян к новгородцам, что проявилась во время походов Ивана III. Отсюда же и массовые принудительные переселения новгородцев, проводимые Москвою, суть которых не столько в стремлении рассеять, разобщить «крамольников», сколько в желании растворить ненавистную кровь, извести породу. А это уже, так сказать, расовая политика. Москва и Новгород – это разные страны с общим языком, как скажем, нынешние Франция и Бельгия. Москва не имела на Новгород никаких прав – ни юридических, ни моральных, и потому «присоединение» Новгорода есть, в действительности, обычная захватническая война. Характерно, что Иван, возвращаясь в 1478 г. из антиновгородского похода, тащил за собой обоз из 300 возов с награбленной добычей – обычное дело для оккупанта.

Православно-монархические и советско-державные историки пытаются представить Новгородскую республику как шаткое, склочное и эгоистичное образование, короче, как сплошной бардак. Однако этот "бардак", породивший жемчужины русской и вообще европейской культуры, просуществовал как минимум шесть веков. Для сравнения укажем, что вся история московского самодержавия, если считать от Ивана III до Петра Великого, составляет чуть более двух столетий, полных и смут, и мятежей. Даже если добавить к ним два петербургских столетия (хотя это совершенно особый период), получается, в общем, четыре века. По мнению современных исследователей, новгородское вече представляло собой не горланящую толпу, а сословно-представительный орган, состоящий из лучших людей количеством 400-500 человек. Важно отметить, что на вече сидели, а не стояли, размахивая руками и подпрыгивая, как это изображено на некоторых «исторических» картинках. Новгород был республикой, но аристократической республикой. Благодаря этому он колонизировал Север, который вплоть до наших дней оставался русским культурно-расовым оплотом, дал великолепную арийскую архитектуру, пронизанную нордическим духом иконопись, и главное, тип истинно-русского, белого человека, несовместимый с типом холопа-московита, по словам К. Леонтьева, «специально не созданного для свободы».

Собственно русское (т.е. европейское) государство погибло вместе с новгородской свободой. После падения Новгорода начинается эра безраздельного господства Московии-России-Совдепии, имеющей не русскую, но евразийскую природу. Так называемое Государство Российское («московское», «советское»), существующее поныне, есть (в большей или меньшей степени) Система отчуждения и геноцида русских, белых людей.

***

При Иване Васильевиче произошло то, что обычно называют «свержением монголо-татарского ига». Далеко не всех в Орде устраивало неуклонное перемещение политического центра евразийской «империи» с берегов Нижней Волги в Кремль. В 1480 году на Ивана III двинулся хан Ахмат, желавший «пригасить» все возраставшую роль «Московского ханства». Иван Васильевич трусил, «смирялся и молился о мире», и даже отправил свою жену, Софью Палеолог вместе с казной на Белоозеро. «Змиемудрые» московитские стратеги советовали ему не вступать в бой, а бежать: «…так делали прадед твой Димитрий Донской и дед твой Василий Дмитриевич». Иван готов был так и поступить, ведь ему предстояла война не против «каких-то там» новгородцев, которые, в сущности, были для него иностранцами, а, как ему казалось, против своего «царя»! Но от бегства его удержали настроения в народе и, главное, воинственная позиция архиепископа Вассиана. В отличие от перепуганного Ивана Васильевича, церковь хорошо понимала, что Ахмат не является «царем» Орды, а всего лишь одним из ее ханов, каковым, по сути, был и Иван III. Клятва Александра Невского, чьим прямым потомком в седьмом колене был Иван, уже не действовала. К тому же и сила московского войска впечатляла – 180 тысяч человек.

Осенью 1480 года, спустя сто лет после Куликовской битвы, произошло известное стояние на Угре. Но и тут Иван Васильевич продолжал колебаться и даже послал Ахмату челобитье и дары с просьбой «не разорять своего „улуса“, как он называл перед ханом свои русские владения» (Костомаров). Переговоры были прерваны резким посланием Вассиана, побуждавшего Ивана к сражению. В ноябре великий князь начал отход с Угры, как утверждают историки, с намерением дать бой Ахмату в полях под Боровском. Однако московская рать, привыкшая к малодушию Ивана, решила, что тот струсил и вместо планомерного отступления началось общее бегство. Ахмат вполне мог, ударив с тыла, запросто смять москвитян. Однако татарина подвела его же азиатская хитрость: он решил, что Москва, постигшая ордынскую военную премудрость, совершает обычный для татар заманный маневр – и сам ударился в бегство. Наступил т.н. «конец ига».