Текст книги "Тюрьма народа"

Автор книги: Алексей Широпаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 45 страниц)

Немаловажным для нашей темы является вопрос о происхождении князя Владимира, крестителя Руси. В. Емельянов, автор знаменитой книги "Десионизация", высказал гипотезу, согласно которой мать Владимира, ключница его бабки, княгини Ольги, Малуша была еврейкой (по летописи ее отцом был некий Малк из Любеча). Парадоксально, но гипотезу "язычника" В. Емельянова, в принципе, разделяют и некоторые суперправославные теоретики. В книге Н. Козлова "Плач по Иерусалиму" (1999) читаем: " Великий князь Владимир Святой согласно летописным источникам являлся сыном рабыни по имени Малуша, состоявшей ключницей (милостивницей) его бабки великой княгини Ольги. По одной из исторических гипотез Малуша была дочерью последнего хазарского царя (евр. – Малка), что подтверждается, в частности, фактом принятия на себя великим князем Владимиром титула кагана, зафиксированного летописями и совершенно не свойственного для славян". При этом Н. Козлов особое внимание читателя обращает на предание о происхождении хазарской верхушки от "исчезнувших с исторической сцены после ассирийского пленения 10-ти колен Израилевых". Л. Гумилев также полагал, что правящий слой Хазарии был еврейским не только по вере, но и по крови, представляя собой прообраз "комиссарской" касты в Советской России. Брат Малуши Добрыня (евр. "Добран"?) стал одним из главных воевод Владимира и отличился особой жестокостью при крещении Новгорода (что, впрочем, вполне объяснимо с расовой точки зрения, если принять гипотезу Емельянова-Козлова). Крещение Добрыней Новгорода, активно не желавшего включаться в расово чуждый Проект, стало, по сути, первым евразийским террором против Руси (989 г.). "Пошло гулять по свету семя комиссара…" (С. Жариков).

Как повествует летопись, новгородцы, узнав, что Добрыня идет крестить их, собрали вече и поклялись не позволить свергнуть родовых Богов. Народное сопротивление возглавили жрец Богомил и тысяцкий Угоняй, заявивший: "Лучше нам погибнуть, чем Богов наших дать на поругание". Стороны сошлись в битве "и бысть междо ими сеча зла", в ходе которой Добрыня, желая отвлечь "язычников" от боя, зажег Новгород. Сломив сопротивление русских, дядя Владимира приступил к операции: не желавших креститься добровольно, воины затаскивали в Волхов чуть ли не волоком – мужчин выше моста, а женщин ниже моста – словом, "М" и "Ж". А греческие попы их "просвещали"…

По другой версии, Малуша была дочерью древлянского князя Мала, вместе с дядей обращенной Ольгой в рабство. Не случайно, когда Владимир посватал дочь полоцкого князя Рогволода (скандинава) Рогнеду, гордая арийка, зная древние расовые и кастовые законы, ответила ему: "Не хочу разуть сына рабыни!" ("По тогдашнему обычаю после свадьбы жена снимала обувь мужа" – В. Кожинов). Но Владимиру с его темным происхождением было наплевать на благородные традиции. Движимый хамским стремлением унизить высокое, он убил князя Рогволода и двух братьев Рогнеды, захватил Полоцк и женился на Рогнеде насильно – т.е., по существу, изнасиловал белую женщину-аристократку, совершив тягчайшее расовое преступление.

Таким образом, согласно и той, и другой гипотезе Владимир появился на свет в результате вопиющего нарушения древнеарийских расово-кастовых норм, к несчастью допущенного Святославом – очевидно, при попустительстве христианки Ольги. Согласно этим нормам аристократ-рюрикович никак не мог позволить себе совокупление с рабыней-азиаткой или с рабыней-древлянкой (кстати, некоторые исследователи настаивают на расовой ущербности древлян, как и ряда других славянских племен). Доблестный Святослав преступил древний закон и тем самым невольно наложил на Русь проклятие Евразийского Проекта – Проекта "Россия", в основе которого, как мы видим, лежит преступление против Крови.

Если все же остановиться на гипотезе о еврейском происхождении Малуши, возникает вопрос: случайно ли Святослав, воспитанник варягов, только что разгромивший Хазарию, сошелся с плененной хазарской царевной? Не стало ли это соитие и последовавшее рождение Владимира хитроумным реваншем религиозно-расового антипода Руси, каковым, наряду с Византией, являлся Каганат? В таком случае роль еврейского элемента в подготовке и запуске Проекта весьма заметна. Спустя тысячу лет, в 1917 году, евреи вновь станут решающим фактором Евразийского Проекта, чья очередная стадия получит условное наименование "Новая Хазария".

Религиозный выбор Владимира продиктован его происхождением – рабско-еврейским или просто рабским, не важно. Подобное тянется к подобному – Владимир избрал религию рабскую и, в основе своей, семитскую.

По отношению к белому населению Проект сразу же проявил свой геноцидный характер. В книге Н. Островского "Святые рабы" (М., 2001) приводятся ужасающие данные о том, что крещение Руси и последовавшие за ним религиозные конфликты сократили население страны с 12 до 3 миллионов человек. Если это так, то в процентном отношении с христианизацией можно с натяжкой сопоставить лишь красный террор и коллективизацию. "При этом 6 миллионов из 12 были уничтожены до татаро-монгольского нашествия, а оставшиеся 3 – уже при непосредственной помощи ордынцев", ставших для потомков князя Владимира естественными союзниками по борьбе с арийцами (известно, что татары всячески покровительствовали христианству, деморализовавшему русских). «Религиозные конфликты, погубившие половину населения Руси, предопределили дальнейшие события, в том числе и татаро-монгольское нашествие» (там же).

Нерусь

Но вернемся в домонгольский период. Плоды византийской интернационалистcкой экспансии, осуществленной бастардом Владимиром, не заставили себя ждать. Так, например, у князя Новгород-Северского Игоря, героя знаменитого "Слова", и бабка, и мать были половчанками. Его неудачный поход против хана Кончака, кстати, окончившийся женитьбой сына Игоря на кончаковой дочке, носил, скорее, характер внутрисемейной "разборки". Между прочим, незадолго до похода на Кончака Игорь вместе с ним пытался захватить Киев, но был наголову разбит князьями Ростиславичами. Невольно задаешься вопросом: а не была ли "феодальная усобица" домонгольского периода разновидностью глобального противостояния Руси и Степи? Возможно, Степь осуществляла свою экспансию, используя ополовеченные ветви княжеских родов? Ведь как писал великий русский публицист М. Меньшиков, "Сознательная Россия (точнее, Русь – А.Ш.) должна всегда помнить древнее притязание Азии владеть нами".

Весьма знаменательно, что основателем Москвы – будущей евразийской столицы – стал женатый на половчанке Юрий Долгорукий, отец Андрея Боголюбского (известен портрет князя Андрея, созданный скульптором-антропологом М. Герасимовым – это типичное лицо азиата). Именно бастард Андрей Боголюбский, переместивший политический центр Руси с вольных берегов арийского Днепра в финские дебри северо-востока, заложил первый камень азиатской Московии – неспроста наши "византисты" считают его "первым русским царем" (в каком смысле "царем"? Ведь "царями" на Руси позднее именовались и ордынские ханы). Весьма характерно, что в деятельности Андрея Боголюбского наметились две основные парадигмы будущей Московской деспотии: ненависть к исконной родовой русской аристократии (т.е. к чистой русской крови) и ненависть к Новгороду – нордической твердыне русской культуры и государственности (т.е., собственно, к подлинной, европейской Руси). Именно Андрей Боголюбский предпринял первый – пока неудачный – "московский" военный поход на Новгород с целью его покорения. Уже потом тем же маршрутом пойдут Иван III и Иван IV Грозный.

На Северо-востоке был создан культурно-политический плацдарм, на базе которого развилась Московия-Россия-Совдепия. И этот плацдарм создан сыном степнячки, бастардом. Забегая вперед, скажем, что Проект "Россия" был задуман нерусскими и не для русских, но осуществлен, однако, ценой неисчислимых жертв русского народа – под руководством опять-таки нерусских.

Весьма важный для нашей темы эпизод: в 1169 году Андрей Боголюбский, взяв Киев, "отдал город на трехдневное разграбление своим ратникам. До того момента на Руси было принято поступать подобным образом лишь с чужеземными городами. На русские города ни при каких междоусобицах подобная практика никогда не распространялась.

Приказ Андрея Боголюбского показывает, что для него и его дружины в 1169 г. Киев (отцовский город! – А.Ш.) был столь же чужим, как какой-нибудь немецкий или польский замок" (Л. Гумилев, «От Руси к России», М., 1992). Согласно классику евразийства, причиной такого поведения князя являются объективные «центробежные тенденции», повлиявшие на его сознание. Однако более очевидны другие причины, коренящиеся в расовой природе Андрея. Естественно, что любой арийский город – русский, польский или немецкий – был для него, степняка, чужим. А вот было ли для Андрея чужим какое-нибудь половецкое становище? Об этом Гумилев красноречиво умалчивает, но и так ясно: чужими, как показывает история, для генетически «предвзятых» правителей Северо-востока всегда являлись «свои», т. е. русские и вообще европейцы. (Впрочем, если принять версию о еврейской крови Малуши, то и целую ветвь правителей Юго-запада, начиная с Владимира, надо признать «предвзятыми» генетически).

Уместно задаться вопросом о происхождении прозвища "Боголюбский". Помня о приведенных выше данных о русских потерях в ходе христианизации, можно предположить, что Андрей Половецкий был одним из наиболее рьяных насадителей импортной идеологии, стяжавшим особый почет у церковников – отсюда и его "боголюбивость", подобная "святости" Владимира Кагана.

Сама смерть Андрея, как известно, убитого при участии иудея, говорит не о противоборстве князя с этими ярыми врагами Руси, а, скорее, о его расовой неразборчивости, заложенной в смешанной крови князя. А иначе как иудей мог оказаться при княжеском дворе? Можно ли представить такую ситуацию, скажем, при дворе сокрушителя иудейской Хазарии Святослава – чистокровного руса, воспитанного викингами на берегах студеной Ладоги? Впрочем, благодаря христианке Ольге, приблизившей к себе Малушу, можно…

Дело Андрея Боголюбского продолжил его младший брат Всеволод Большое Гнездо. Деятельность Всеволода включала те же парадигмы, обозначенные выше: подавление, с опорой на простонародье, русской родовой аристократии и антиновгородская экспансия – налицо схема будущей политики Ивана Грозного и Москвы вообще.

Таким образом, нельзя утверждать, что роковым изломом русской судьбы стало татарское нашествие. Как видим, и до него на Руси шло искоренение исконных европейских начал. Татарщина лишь стимулировала этот процесс, поддержав проазиатских «агентов влияния» в русском правящем слое – носителей расово чуждого гена.

Несомненно, следующей этапной фигурой на пути "от Руси к России" является князь Александр Невский, внук Всеволода Большое Гнездо. Нет ничего удивительного в том, что он, потомок азиатки, следуя железной логике своего рода, нещадно воевал с единокровниками русских – германцами и сумел подружиться с татарами, положив начало регулярным визитам русских князей к ордынскому "руководству". Это не шедевр дипломатии и "христианского смирения", как утверждают многие патриотические историки, а совершенно естественный ход Александра. Татары для него, достойного отпрыска ветви князей-оккупантов, а также для его наследников были не врагами, с которыми он якобы вынужденно договаривался, а желанными покровителями и союзниками в деле борьбы с Европой и непокорным белым населением Руси.

А.К. Толстой писал о русских, познавших татарщину:

"…не слушая голоса крови родной,

Вы скажете: "Станем к варягам спиной,

Лицом повернемся к обдорам (т. е. к азиатам – А.Ш.)".

Все дело в том, что Александр Невский, поворачиваясь лицом "к обдорам", слушал именно голос своей крови, по крайней мере ее части, пусть и небольшой, но весьма "голосистой". Заодно он резко повернул к Азии и почти всю Русь.

Однако существовала и противоположная позиция. Князь Даниил Галицкий, воспитанный в арийских традициях, сохранившихся на Южной Руси, решил выступить против Орды, призвав в союзники европейские страны, что весьма обеспокоило татар. В 1254 году он даже принял от римского папы титул короля. К несчастью, вероисповедные различия, расколовшие единокровные белые народы, и тут сыграли роковую роль – союз не состоялся. Братья по расе даже перед лицом чудовищной азиатской угрозы не смогли возвысится над глупой межконфессиональной враждой. Вновь и вновь вспоминается тезис А.К. Иванова: «Вера разъединяет, кровь соединит!» По крайней мере, хочется в это верить…

Видимо, именно русская кровь заговорила в брате Александра Невского – Андрее Ярославиче, великом князе владимирском, избравшем рыцарский путь вооруженной борьбы с Ордой. Более того: он заключил весьма грозный для татар союз с Даниилом Галицким, своим тестем. И что же? Эта антиазиатская Ось была разрушена победителем "проклятых тевтонов" Александром Невским. Как сообщают летописи, он отправился в Орду и "настучал" на родного брата "царю", положив тем самым начало целой политической традиции. "Господи! – воскликнул Андрей, узнав об этом. – Что се есть, доколе нам меж собою браниться и наводити друг на друга татар!" Против Андрея была организована карательная экспедиция, в результате которой он и его союзники-тверичи были разбиты в ожесточенном сражении на Клязьме (1252 г.). Андрей бросился искать прибежище в Швеции, с которой совсем недавно воевал его брат-евразиец. Там он, как пишут, "погиб в неизвестных условиях". "Рука Москвы"?

Владимирское великое княжение досталось Александру. Вскоре он оказал огромные услуги татарам в проведении на Руси переписи для регулярного взимания дани. Перепись, фактически закреплявшая азиатское иго, вызвала недовольство белого населения Северо-восточной Руси и, особенно, Новгорода, где дело дошло до восстаний. «Большинство новгородцев твердо придерживалось прозападной ориентации», – признает Л. Гумилев. В итоге татарские чиновники вошли в нордическую твердыню под охраной войск Александра Невского, которого уместнее именовать Ордынским. В Новгороде начался второй евразийский террор (первый был, как мы помним, в 988 г. при крещении). Одних героев, вставших за русскую честь, Александр казнил, другим по его приказу резали носы и уши, кололи глаза. Так он отблагодарил тех, кто еще совсем недавно бился под его началом со шведами и германцами. За что же, спрашивается, бились новгородцы с братьями по расе? За то, чтобы стать потом татарскими данниками? А ведь перед тем, как идти на шведов, Новгород колебался: не признать ли власть единокровной варяжской короны? Сильная прогерманская партия была тогда и в Пскове. Забегая вперед, отметим, что дань Орде, удерживавшая Новгородскую Русь в связи с другими русскими землями, а, по сути уже с Нерусью, не позволила Новгороду сформироваться в качестве полнокровной политической альтернативы Москве.

Обращенная "к обдорам" Нерусь, основанная Андреем Половецким и Александром Ордынским, приняла отчетливые очертания при сыне последнего – неразборчивом в средствах князе Данииле Московском, и внуках – князьях Юрии Даниловиче и Иване Даниловиче (Калите). «Первенство Москвы, которому положили начало братья Даниловичи, опиралось, главным образом, на покровительство могущественного хана» (Костомаров).

Юрий Данилович, боровшийся за власть с тверским князем Михаилом, своим двоюродным дядей, стремясь заручиться поддержкой Орды, целых два года прожил в ставке хана, изучая татарский язык. Он даже женился на принявшей православие ханской сестре Кончаке, хотя, как мы видим, в этом поступке князя как раз-то и нет ничего экстраординарного. К несчастью, нет ничего из ряда вон выходящего и в том, что Юрий Данилович повел на Тверь татарские полчища, вместе с которыми шли хивинцы и мордва, под командованием ордынского посла Кавдыгая – мы помним, как русские (русские ли?) князья еще в домонгольские времена наводили на Русь азиатов. Даже Михаил Тверской, и тот не избежал повальной в условиях татарщины заразы бесчестия, используя в борьбе с Юрием ордынские рати. Для нас важно в данном случае другое: понять, на каком "нравственном" основании возводилось "величие" Московии, какую "мораль" укореняли в народе московские властители.

Как известно, в 1317 году Кавдыгай и Юрий были разбиты Михаилом Тверским, Кончака попала в плен и там неожиданно умерла. Последнее обстоятельство стало роковым для Михаила. Кавдыгай и Юрий, а также множество дрожавших за свою шкуру русских князей (эпидемия бесчестия!) поехали в Орду и коллективно донесли хану на Михаила. Хан вызвал князя в Орду, куда он и приехал под угрозой карательного похода татар на его родную Тверь. В Орде, при участии Юрия и других русских князей, Михаил был осужден на смерть и зверски убит. Сначала князья вместе с татарами его "били, топтали ногами, а потом русский, некий Романец, вырезал у него ножом сердце" (Вс. Н. Иванов, "Даниловичи"). Потом русские участники убийства сели пьянствовать, а тело валялось на земле нагим. Тут даже басурманин Кавдыгай не выдержал и сказал христианину Юрию: "Ведь он тебе старшим братом был, заместо отца!… Что же он лежит теперь голый и брошенный?…" Лишь после этого Юрий прикрыл тело Михаила своей епанчой. Тем не менее евразиец В. Кожинов считает возможным сетовать, что многие историки изображают Юрия Московского "в качестве низменного злодея", "скопища всяческого зла" и "бесстыдного своекорыстного "холопа" Орды".

После смерти Юрия, убитого Дмитрием Грозные Очи, сыном Михаила Тверского, его дело продолжил брат Иван Данилович, "тихий" и "смиренный" собиратель русских земель, получивший характерное прозвище Калита – денежная сумка. Он постоянно сновал в Орду, сумел понравиться хану и ждал удобного случая для окончательной "разборки" с Тверью, где сидел сын Михаила Тверского, Александр Михайлович. Случай вскоре представился. В 1327 году в Твери вспыхнуло яростное антитатарское восстание, вызванное наглым поведением азиатов. Почти все татары были перебиты, в Орду прибежали лишь единицы. Но, похоже, их опередил "тихий" и "смиренный" Иван Калита, поспешивший доложить хану о тверском восстании. На Русь двинулась карательная экспедиция, к которой присоединилось московское войско. Огнем и мечом прошла татаро-московская армада по тверской земле, предваряя известный поход Ивана Грозного; причем москвичи, шедшие под хоругвями со Спасом, лютовали не слабее басурман (позднее москвичи в составе татарской рати ходили и на Смоленск). Остается лишь представить себе степень извращенности сознания московского ратника, в союзе с татарами истреблявшего столь похожих на него тверских. По меткому выражению Игоря Дьякова, с этим ратником сопоставим лишь омоновец образца 1993 года…

Князь Андрей Михайлович бежал в Псков, а оттуда в Литву, где и прожил десять лет. Потом вернулся прямо в Орду и по-арийски бесстрашно вручил свою судьбу хану. Тот его помиловал и отпустил княжить в Тверь. Но Иван Калита не дремал, как говорится, "никто не забыт и ничто не забыто". Он немедленно мчится по натоптанной дорожке в Орду и начинает там против Александра интриги, в результате которых тот был вызван к "царю" и убит вместе с сыном.

После этого у Москвы уже не было конкурентов. Надо сказать, что определенное время Орда колебалась, оказывая поддержку и Москве, и Твери, не делая окончательного выбора между ними. В конце концов Азия поддержала Москву, поскольку Тверь расположена западнее, т.е. ближе к родственным Руси европейским странам, прежде всего к Литве. Москва была ближе Орде – и географически, и генетически. Только она могла стать тем, чем и стала – полноценным золотоордынским улусом.

Московский улус

Лишь осознав Москву в таком качестве можно понять ее подлинную роль в российской истории. Повторяем: Московское княжество – это не столько вассал Орды, сколько ее составная часть. Для ясности напомним одно любопытное обстоятельство вынужденного визита Даниила Галицкого в ханскую ставку. Тогда "царь" попытался угостить Даниила кумысом со словами: "Пей, теперь ты наш, татарин!" То есть для ордынцев не имели значения ни расовые, ни тем более религиозные различия, это были типичные евразийцы, не хуже Л. Гумилева или В. Кожинова. Орда – это СССР того времени. Подчиняешься хану, пьешь кумыс – значит, ты татарин. И уж конечно Александр Невский и тем более его потомство воспринимались Ордой как татары, как свои. Всевозможные недоразумения, типа вероятного отравления Александра и его отца Ярослава татарами вполне укладываются в рамки взаимоотношений при дворе азиатского деспота, каковым и являлся хан. Женитьба Юрия Московского на ханской сестре(!) Кончаке ясно показывает степень доверия к нему «царя». Вероисповедные различия, повторяем никакой роли не играли, о чем говорит, в частности, и то спокойствие, с которым хан воспринял переход Кончаки в православие (еще в ХIII веке племянник самого Батыя принял православие, стал Петром и впоследствии был даже канонизирован). Москва была улусом – православным улусом. И неудивительно, что при Иване Калите ордынские чиновники перестали тревожить русскую землю – московский князь, будучи одним из ордынских администраторов, сам собирал дань хану. И ответ на наивный вопрос «Как же Москва шла с татарами против своих, русских?» очень прост: а она не воспринимала тех же тверичей и уж тем более новгородцев как своих (напомним, что уже для Андрея Боголюбского киевляне и новгородцы были чужими). Для того же Ивана Калиты своими были татары – и хоругви со Спасом тут не при чем. Иван Данилович, следуя своей родовой логике, никак не насиловал свое самосознание, а вот на русское население московская политика оказывала чудовищное воздействие, делая из него безродных «совков», лишенных расовой памяти. Мягко говоря, потомство Невского, как и его самого, нельзя называть русскими князьями (строго же говоря, уже Владимир не был русским князем). Это не русские, а московские князья. Московия – это Нерусь. Русь осталась в Новгороде; там да в Киеве она всегда и была.

И тут мы вплотную подошли к теме знаменитой Куликовской битвы (1380 г.). Это событие принято толковать как решительное столкновение сил Европы и Азии, как победу европейской культуры над темной азиатской стихией. Такая трактовка Куликовской битвы, появившаяся в петербургский период, имеет огромное положительное значение как благородный миф, пробуждающий наши расовые архетипы и ими же порожденный. Русские, в которых говорила Кровь, захотели увидеть Куликовскую битву такой и поставили ее в эпический ряд борьбы Руси со Степью. Тоже самое сделал и автор «Слова о полку Игореве», придавший походу Новгород-Северского князя глобальный расовый смысл, которого в реальности, увы, не было. Но само «Слово» стало великой расовой песнью, укорененной в «язычестве». И в этих мифах есть высшая правда. Эти мифы свидетельствуют о не умершей русской Крови, о русской верности Расе, о нашей расовой воле. Эти мифы – маяки русского самосознания, помогающие нам оставаться белыми людьми.

Но вернемся к исторической реальности. Во второй половине ХIV века в Орде начался затяжной кризис власти. В результате огромное политическое влияние приобрел военачальник Мамай, пытавшийся ставить на ордынский "престол" марионеточных ханов и давший ярлык на великое княжение Дмитрию, будущему Донскому. Властный Мамай резко увеличил объем дани с православного улуса и в конце концов вознамерился сам сесть в Москве и даже, по некоторым данным, навязать русским мусульманство. Короче говоря, Мамай, будучи явным самозванцем и узурпатором, хотел отобрать у Дмитрия его законный улус. Поэтому Дмитрий, как истинный патриот Орды, смело выступил против Мамая, разбил его, чем существенно приблизил торжество порядка. О том, что поход Дмитрия не носил антитатарского характера свидетельствует, в частности, присутствие среди княжеских приближенных царевича-чингизида Серкиза, сын которого, Андрей Серкизов принимал участие в битве с Мамаем в качестве одного из главных московских военачальников. Спустя несколько месяцев после Куликовской битвы, в конце 1380 года, законный хан Тохтамыш окончательно разгромил беззаконника Мамая. Показательно, что сразу после победы на Куликовом поле Дмитрий направил к недавно воцарившемуся Тохтамышу послов с подарками и донесением об исполненном верноподданическом долге. В свою очередь Тохтамыш, окончательно добив Мамая, направил к Дмитрию посольство с уведомлением об искоренении крамолы. Ханские послы отбыли обратно «с честию и с дары», а чуть ли не следом за ними к «царю» вновь отправилась московская делегация, разумеется, «со многими дары». Любопытная деталь: ханское посольство носит чисто уведомительный характер; москвичи же, кроме известия о победе над самозванцем, несут «дары». Уже это ясно говорит о том, что «едва ли можно утверждать (хотя это постоянно делается), что Куликовская битва являла собой выступление Руси против Монгольской империи» (В. Кожинов). Это было выступление Московского улуса против самозванца, претендовавшего на ханский престол. В конце 1380 года Дмитрий Донской получил от Тохтамыша ярлык на великое владимирское княжение, что и расставило все по своим местам.

Конечно, для тысяч русских героев битва с Мамаем стала схваткой с самой Ордой – с вековым инородным чудищем, терзавшем Русь. Не случайно знаменитый Боброк спустя девятнадцать лет сражался с ханом Едигеем под знаменами литовского князя Витовта в грандиозной битве на Ворксле, где и сложил голову. Объективно победа на Куликовом поле имеет неоценимое значение для арийского самосознания русских. Но с точки зрения политической реальности Куликовская битва не являлась схваткой с Ордой – это был конфликт внутри Орды.

Хрестоматийной стала сцена благословения Сергием Радонежским князя Дмитрия на битву с басурманами. Перед нами очередной народный миф – на этот раз миф о церкви как о вдохновительнице национально-освободительной борьбы русских против иноземных поработителей вообще и против татар в частности. В действительности Сергий не хотел благословлять Дмитрия на битву с Мамаем, ибо, как церковный деятель, хорошо знал о присяге на верность ханам, данной еще Александром Невским. И лишь после того, как выяснилось, что Мамай является самозванцем, да к тому же посягающим на положение церкви, Дмитрий получил благословение старца. (Кстати, именно католический фанатизм короля Сигизмунда, угрожавший приоритету православия в Московии, побудил патриарха Гермогена резко выступить против польской экспансии, воззвав к патриотическим чувствам Мининых и Пожарских. Напрашивается аналогия со Сталиным, который ради сохранения господства антирусской ВКП(б) беззастенчиво задействовал потенциал русского национализма, оперируя образами тех же Минина и Пожарского.)

Еще за полтора столетия до "благословения Сергия" Русская православная церковь, невзирая на антитатарские настроения большинства русских, поддержала евразийскую политику Александра Невского, ступив на скользкий тысячелетний путь к декларации 1927 года и к иудофильскому посланию патриарха Алексия II раввинам. Известный митрополит Петр, получивший ярлык от хана Узбека (ханы курировали и церковную жизнь!), благословил деятельность Ивана Калиты и придал Москве статус общерусского религиозного центра, чем весьма укрепил позиции Московского улуса. Когда разбитый татаро-московской ратью тверской князь Александр Михайлович, сын Михаила Тверского, попытался укрыться в Пскове, преемник Петра, митрополит Феогност "наложил на псковичей проклятие и отлучил их от церкви за нарушение присяги хану" (Вс. Н. Иванов, «Даниловичи»). Тесные отношения с Ордой поддерживал митрополит Московский Алексий, ставший чуть ли не другом хана Джанибека и ханши Тайдулы. Наконец, о позиции церкви красноречиво говорит причисление Александра Невского к лику святых, произошедшее незадолго до Куликовской битвы. Поэтому первоначальная реакция Сергия Радонежского на военные замыслы князя Дмитрия совершенно естественна.

Евразийцы, любящие живописать прелести жизни русских под татарским ярмом, часто козыряют полным отсутствием каких-либо гонений на православие со стороны татар. Более того: Орда давала церкви целый ряд преимуществ: свободу от налогов и дани, церковные суды, экстерриториальность от княжеской и ордынской власти и др. Но ведь все это не очень хорошо говорит прежде всего о самой церкви, которую ханы рассматривали в качестве одного из своих аппаратов воздействия на русских. А любой аппарат надо холить, смазывать, протирать тряпочкой, беречь. Именно христианская мораль, подорвавшая боевой дух русских, способствовала победе татар и их дальнейшему владычеству. «Русской» церкви, зараженной вирусом христианского космополитизма, в общем, всегда было безразлично, кто владычествует над русскими – татары или евреи («Всякая власть от Бога!»), лишь бы начальство не сокрушало храмы и не препятствовало получению доходов с прихожан. Н. Костомаров пишет, что духовенство весьма уважало и ценило того же Александра Невского за «угодливость хану, умение ладить с ним, твердое намерение держать Русь в повиновении завоевателям и тем самым отклонять от русского народа бедствия и разорения, которые постигали бы его при всякой попытке к освобождению и независимости, – все это вполне согласовывалось с учением, всегда проповедуемым православными пастырями: считать целью нашей жизни загробный мир, безропотно терпеть всякие несправедливости и угнетения, покоряться всякой власти, хотя бы иноплеменной и поневоле признаваемой». Лояльности православной церкви к татарам способствовал также и ее, по выражению Д. Галковского, «полуазиатский» характер, сформированный византийским Югом. В свою очередь и ханы видели в церкви родственную расовую душу. Спустя века новые владыки Евразии – иудо-большевистские каганы – предварительно очистив церковь от арийских наслоений (кадровых и идеологических), сделают ее одним из элементов системы порабощения русских.

Итак, Московский улус разбил беззаконника Мамая, выполнив свой патриотический долг перед евразийской державой. Москва резко усилилась, что естественно, вызвало беспокойство Тохтамыша. Он правильно понял, что эта окраинная провинция начинает претендовать на главенство в Орде. Тохтамыш стремился сохранить в Орде прежний центр власти – именно в этом причина его, казалось бы, неожиданного похода на Москву в 1382 году, а не в желании наказать русских за Куликовскую победу.