Текст книги "Вне игры"

Автор книги: Алексей Зубов

Соавторы: Леонид Леров
сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 18 страниц)

– А теперь ты все понял?.. Надолго ли? – И, не дожидаясь ответа, Ирина продолжала: – Я биолог и хочу тебе напомнить, что жизнь наша ошеломляюще быстротечна. Надо многое успеть сделать. Пока ты еще ничего не успел. Смотри, не опоздай…

– Ириночка, не казни. Я…

Сергей протянул к ней руки, но она отпрянула. Резко повернулась и, не попрощавшись, застучала каблучками по асфальту. Сергей долго смотрел ей вслед.

А «казнь» была еще впереди. Курсовое собрание студентов. Гневные слова однокурсников хлестали наотмашь, больно, без оглядки, без снисхождения. Ни одного слова в защиту, в оправдание. «Ты живой труп, Сергей». Говорили о нем и о его так называемых друзьях: «Объединение дурных людей – это не товарищество, это объединение сообщников по дурным делам». Осуждая Сергея, осуждали себя: «Одни из нас были равнодушными, другие не решались сказать правду».

Сергей, мертвенно бледный, стоял в углу большого зала и слушал. Слушал и думал: все ли он сказал в те двадцать трудных минут, когда держал ответ перед товарищами? Он говорил без запинки, но речь его оборвалась неожиданно. Сергей хотел что-то обдумать и снова продолжить. Но в это мгновение председательствующий спросил: «Это все?» И Крымов машинально ответил: «Да, мне больше нечего сказать». Сердце глухо стучало. Ему хотелось крикнуть: «Перестаньте! Довольно! Нельзя же бить лежачего». Но он понимал, что не имеет права даже на такое снисхождение. Сергей боялся оглянуться, боялся поднять глаза: вдруг и Ирина среди судей – она могла прийти. И еще с одним парнем он не хотел бы встретиться взглядом, с Борисом. Где он, комсорг их группы? Почему молчит, почему не рассказывает про тот их разговор, когда он призывал его «сжечь корабли». Крымов со страхом ждал, когда же наконец попросит слова Борис. Но Борис не выступил. Только бросил реплику распалившемуся в гневной речи комсоргу курса: «Теперь мы все умными стали…»

В один и тот же день Сергея исключили из комсомола и из института. Вечером ему позвонил Владик:

– Старик, не вешай нос на квинту. Ты попал в вагон для некурящих. Это бывает. А Дюк твой изрядный прохиндей. И дурак. Древние говорили – не следует заводить глупого друга. Но я помогу. Давай завтра встретимся…

Сергей ответил коротко:

– Не хочу. Не надо…

И повесил трубку. Он ждал звонка Ирины. Она уже все знала. Но телефон молчал. Тогда Сергей позволил сам.

– Алло!

– Здравствуй, Ириночка…

И все. Больше он ничего не мог произнести. Он не нашел тех слов, которые хотел, которые нужно было сказать ей. Молча, с телефонной трубкой, прижатой к уху, Сергей простоял несколько минут, пока не послышались частые гудки. Все! Теперь он остался один. Даже дяди нет дома – в длительной командировке. Вот разве только Владик… О нем у Сергея сложилось туманное и несколько противоречивое представление. В общем-то он ведь не виноват, что Дюк оказался подонком… И что вся эта шушера налетела в хлебосольный дом его дядюшки, как комары в летний вечер налетают на свет электролампы. И что сам он оказался падким на «легкую» и «сладкую» жизнь. Тем не менее сейчас Сергей не желал видеть Владика!

Дядя неожиданно для племянника приехал на третий день после исключения Крымова из комсомола. Приехал значительно раньше срока, известного Сергею.

– А я тебя ждал только через месяц…

– И что же… Огорчен? Недоволен?

Сергей ничего не ответил, молча обнял дядю, похлопал его по широкой спине и убежал в другую комнату. К горлу подкатил непрошеный комок…

Через месяц Сергей сдал экзамены и стал шофером-профессионалом – ему, автолюбителю со школьной скамьи, это было нетрудно. И сразу был принят на работу в таксомоторный парк.

С первой получки Сергей принес дяде подарок – кожаные перчатки: Вячеслав Владимирович был дома. С тех пор как он досрочно вернулся из командировки, Синицын больше никуда не уезжал. И в тот вечер они вдвоем, за отлично сервированным столом – тут уж дядя постарался! – отметили начало трудовой жизни Сергея Крымова. В разгар пиршества раздался телефонный звонок. Звонил Клюев. Поздравлял Сергея с первой получкой.

– Хотел нагрянуть к вам в гости. Да вот какая-то хворь одолела… Успеха тебе, Сережа… Ты позванивай. Может, днями и увидимся.

Сергей был растроган, благодарил и сказал, что непременно будет звонить Клюеву. Он и не подозревал тогда, сколь причастен был этот человек и к тому, что дядя досрочно вернулся из командировки и вот уже сколько времени, против обыкновения, никуда не уезжает; и к тому, что так быстро, сразу же после курсов, на которые он и поступил-то по совету Клюева, определился в таксомоторный парк. И уж, конечно, неведомо было ему тогда – Сергей узнал об этом позже, – что Клюев имел долгий разговор с секретарем парторганизации факультета, и что был вызван к секретарю Борис, и что получил он, комсорг группы, ответственное поручение – установить и поддерживать контакт с Сергеем: «Ты в ответе за этого парня». Придет время, Сергей узнает и о встрече Клюева с Ириной. Поначалу чекиста огорчила эта девушка, очень даже огорчила. В сердцах он честил ее, называл «бессердечной вертушкой», а потом, как человек рассудительный, понял: «Чего, собственно, требовать от нее?» Она ему, Клюеву, честно сказала: «Не могу прийти в себя. Сергей мне дорог. Но я не хочу его сейчас видеть. Не надо насильно… Пусть пройдет время».

Но судьбе не угодно было отпустить этой девушке времени, достаточного для проверки чувств.

КЛУБОК

Это произошло поздним августовским вечером на загородном шоссе. Сергей возвращался в Москву. Невесело таксисту отвезти пассажира за город и обратно гнать машину порожняком. А что делать? Сергей, в отличие от некоторых своих коллег, никогда не позволял себе отказать пассажиру, желающему ехать за город, никогда не придумывал легенд о «лысой» резине или о необходимости вернуться в парк. Не мог такого позволить себе редактор стенгазеты таксомоторного парка, запевала рейдов «Комсомольского прожектора».

Ему нравилась и новая работа, и новый образ жизни. Все у него складно получалось. Машина в образцовом порядке. План перевыполняет. В комсомоле восстановили. Как это ни странно – инициатором оказалась группа тех самых комсомольцев, которые исключали его. И первая скрипка тут – Борис. Он пришел к нему домой, когда Сергей еще учился на курсах. Гость держался так, будто ничего и не произошло. Ни словом не обмолвился о прошлом. Были и остались друзьями. Один раз даже пытался вытащить друга на студенческий вечер, но Сергей не пошел. Стыдно…

О прошлом ему напоминал разве только Владик. Он настойчиво навязывал свою дружбу, и Сергей не склонен был отказываться от нее. Встречались они, правда, не часто, главным образом у Сергея. И встречи их были уже не те, что прежде. Да и Владик стал не тот: притих, присмирел. Правда, дядя скептически оценивал эту перемену. «Не притих он, а притаился. До лучших времен». И откровенно говорил об этом племяннику. А тот только острил по поводу дядиной сверхподозрительности.

Так в тот вечерний час, раздумывая о событиях последних месяцев, гнал таксист свою «Волгу». Лишь изредка со свистом пронесется навстречу грузовик. И снова тихо. Дорога прямая, асфальт сухой. Никаких знаков ограничения скорости, и стрелка спидометра трепещет на цифрах 90—100. Благо, впереди, по крайней мере в пределах стометровой видимости, никакого транспорта. И вдруг…

Это страшное в жизни автомобилистов «вдруг», за которым следуют искромсанные жизни. Метрах в пятидесяти слева из-за газонов выскочил на дорогу человек. Реакция мгновенна: пронзительный сигнал, и рука резко выворачивает руль. Машина едва не перевернулась, оторвавшись парой колес от земли. А человек с трудом держался на ногах, и пошатываясь, невозмутимо продолжал топать к обочине. Между пьяным и газоном образовался узкий коридор, но достаточный для того, чтобы проскочила «Волга». И Сергей, резко затормозив, прижал такси к газону и проскользнул мимо пешехода. Лишь чуть-чуть задел его. И скорее не от этого, а от испуга пьяный грохнулся на асфальт, изрядно покалечив лицо. Пешеход был спасен, а «Волга», «поцеловавшись» с дубом, влетела в кювет. Сергей вылез из машины и сразу даже не почувствовал кровавых ссадин на лице, боли от сильного удара в грудь. Сейчас шофер думал только об одном – сумеет ли доказать начальству, что человек, даже пьяный, дороже машины, что в аварии он не виноват? И вдруг…

Второе «вдруг» за какие-нибудь пять минут – не слишком ли много? Но, увы, несчастья подобны камням, которые валятся с горы один вслед за другим.

Из-за газонов до Сергея донесся истошный девичий вопль: «Помогите! Спасите!» Это где-то совсем рядом. Сергей только на какую-то долю секунды задержал свой взгляд на покалеченной машине и ринулся на помощь.

Подвыпившие хулиганы не успели свершить свое гнусное дело. Девушка, обессилев в неравной борьбе с двумя верзилами, металась меж берез, а на земле лежал избитый до полусмерти хлипкий парнишка, бесстрашно заступившийся за подругу.

Сергей мгновенно оценил ситуацию – на помощь хлипкого парня рассчитывать не приходится, и есть у него, Крымова, только один выход: напугав хулиганов, не вступая с ними в драку, завлечь их на дорогу, чтобы дать возможность девушке спастись бегством, позвать людей. А может, и милиция где-то поблизости? События развивались так, как было задумано, но когда хулиганы увидели корчившегося на асфальте пьяного человека – это был их товарищ, – увидели кровавые пятна на асфальте, покалеченную машину, они завопили: «Кольку таксист сбил». И, заняв позицию «необходимой обороны», с ножами ринулись на Сергея.

…Что было потом, Крымов не помнит – он пришел в себя уже в послеоперационной палате. И первыми словами, которые едва слышно произнес он, были слова, обращенные к девушке, сидевшей у его постели.

– Ириночка… Спасибо!

Он узнал ее. Это больше всего обрадовало медиков: все идет нормально! Нянечка с радостной вестью опустилась вниз, в вестибюль, где дежурили Синицын и Борис. Все идет нормально! Синицын помчался к автомату, чтобы позвонить домой больному Клюеву, обрадовать его. К телефону подошла женщина.

– Кто спрашивает? Вячеслав Владимирович? Здравствуйте. Жена Клюева говорит. Я в курсе дела. Ну, вот и хорошо. Все будет в порядке. А Михаила Петровича два часа назад в больницу увезли… Острый приступ…

Хирург в шутку говорил, что лечат Сергея не врачи, а друзья. В шутке была доля правды. Первые две недели Ирина приходила в больницу ежедневно, как на работу. И все попытки Бориса подменить ее хотя бы в часы трудных ночных дежурств не увенчались успехом.

– И не надо вам пытаться, – говорил ему врач.

И рассказывал про мудрого Авиценну. Пришел однажды этот великий исцелитель к больному юноше поразительной красоты. Взял руку. Проверил пульс. Посидел рядом. Долго беседовал с ним о жизни, друзьях, подругах. Потом вызвал служителя и сказал:

– Мне нужен человек, который хорошо знал бы все кварталы нашего города. Приведите его завтра ко мне.

Назавтра этот человек стоял у постели больного.

– Я попрошу вас вслух перечислить все кварталы города.

Когда был назван квартал одной из городских окраин, пульс больного участился.

Потом Авиценна попросил пригласить человека, который хорошо знает все улицы, все дома этого квартала. Была выполнена и эта просьба. И было зафиксировано, как участился пульс, когда были названы улица и дом, с которыми связаны все думы юноши. Наконец пришел человек, который вслух назвал всех жильцов этого дома.

– Сухра…

Юноша вздрогнул, глаза его заблестели, щеки покрылись румянцем, и пульс зачастил так, что трудно было сосчитать…

– Этот юноша влюблен в Сухру, – объявил Авиценна. – Исцеление может принести ему лишь свидание с ней.

Была еще одна целительная повязка на тяжкие раны Сергея – в газете появилась заметка о героическом поступке шофера такси Сергея Крымова. Бандиты были схвачены милицией, подоспевшей к месту события, и отданы под суд.

Через два месяца, незадолго до Октябрьских праздников, Крымова выписали из больницы. Когда он, сопровождаемый дядей, Ириной и Борисом, вышел на улицу, то увидел у больничных ворот целую вереницу машин-такси.

– Что это, стоянка такси тут?

Спутники хранили молчание – сюрприз на то и сюрприз, чтобы ошеломить неожиданностью: по инициативе комсомольцев таксомоторного парка, Сергея встречал эскорт из машин. В нарушение правил, озорные водители приветствовали бесстрашного рыцаря «симфонией» гудков…

Дома его ждал еще один сюрприз: телеграмма Крутова. Вылетает в Москву, с нетерпением ждет встречи с другом.

Крутов уже знал, что Крымов исключен из института и стал его коллегой. Но у Сергея не хватило духу написать другу всей правды. Он корил себя за всякие грехи, среди которых неуменье разбираться в людях едва ли не самый главный, туманно описывал обстоятельства, в силу которых «он заслуженно вылетел из тележки». В ответ пришло письмо, из которого следовало, что Игорь кое о чем догадывается, но его пугают недомолвки:

«Пойми, Сережка, ты мне больше, чем друг. И я имею право претендовать на откровенность. Что-то непонятное происходит в твоей жизни. Собираюсь в отпуск, тогда, видимо, все прояснится. Надеюсь».

…На восьмое ноября был объявлен «большой сбор» старых друзей. Ирина с волнением ждала – кто придет к Сергею на «сбор»? Кто окажется в числе «старых»? Неужели и «те»? Нет, тех не было. Были настоящие друзья. И по факультету, и по таксомоторному парку. Веселые, приятные парни и девушки. И, конечно, Борис, и, конечно, особо дорогой для Сергея гость – Игорь Кругов. Ирина сияла. Лишь, когда узнала, что на «большой сбор» приглашен и Владик, она нахмурилась: у нее особое отношение к этой давнишней привязанности Сергея. Она рассматривала ее как вредный сопутствующий газ, от которого «технологи» пока еще не могут избавиться. Однако какие-то обстоятельства не позволили Веселовскому пожаловать в гости. И это очень обрадовало Ирину. Ну, а самое главное – Игорь, встреча закадычных друзей…

Несмотря на все перемены в жизни Сергея, Ирину не отпускала какая-то неосознанная тревога, И хотелось верить, что встреча с Игорем будет для Сергея чем-то вроде мощного нравственного заряда. Она знала, что Сергей прислушается к словам друга, даже если они будут архижесткими и обидными.

По рассказам Сергея, Ирине многое было известно из жизни Крутова. Он часто вспоминал друга, бережно хранил его длинные и сумбурные письма и иногда давал читать их Ирине. Она знала о его первой неудачной любви, из-за которой он провалил экзамены в вуз. Судя по письмам Игоря, Зося так и осталась для него незарубцевавшейся раной. Он писал Крымову:

«Девушек тут кругом много. И красивых. И приятных. А Зося – одна».

Сергей прокомментировал это дружеское признание коротко: «Ну и дурак».

Крутов был самым близким другом Крымова, он по-настоящему любил Игоря, жил его тревогами и радостями, но Сергею многое оставалось непонятным в образе жизни, в убеждениях этого «карася-идеалиста». В десятом классе они впервые всерьез разошлись в оценках того, что есть нравственно и безнравственно. Виктор Крюков, ученик их класса, нашкодив на уроке словесницы, сумел как-то увильнуть от ответа. Неясно было – кто виноват, Виктор или двое его приятелей? Словесница, Марья Семеновна, вызвала Виктора для разговора с глазу на глаз и сказала:

– Сознайся, что это ты виноват. Сознайся и извинись. Больше никто этого знать не будет. Никто!

Виктор сознался и извинился. А на следующее утро его вызвали к завучу, распекали в присутствии группы педагогов и грозили вызвать в школу отца. Виктор вернулся в класс и заплакал. От обиды. Он никому не хотел рассказывать о случившемся. И был в классе лишь один ученик, которому он не мог не поведать своей горькой обиды, – комсорг Игорь Крутов. Все восстало в нем против словесницы, и комсорг пошел объясняться к завучу.

– Я не защищаю Виктора. Его можно было наказать любым образом. Но Марья Семеновна поступила подло. Она преподала ученику урок подлости…

– Как ты смеешь…

Завуч аж подскочила со стула.

– Я настаиваю на своем, Марья Петровна. Это же безнравственно, все выведать, обещать хранить тайну, а потом… Нет, так нельзя воспитывать ребят.

История эта получила огласку. И тут Сергей разошелся с Игорем в оценке словесницы.

– А если она иначе не могла добиться истины… В жизни надо быть гибким… И ты напрасно встрял во всю эту катавасию.

Сергей предлагал «пустить дело на тормозах», не ерепениться. А Игорь негодовал, требовал обсуждения поступка учительницы на педсовете. Завуч прикрикнула было на него, но он не испугался и пошел к секретарю райкома комсомола. Тот – в районо.

Педсовет объявил выговор Марье Семеновне. А вскоре она перешла в другую школу.

…Сергей, перечитывая вместе с Ириной письма Игоря, как-то вспомнил эту давнюю школьную историю.

– И до чего же злопамятный. Вот читай.

И он показал Ирине подчеркнутые им красным карандашом строки.

«Дружище! Ты прав – жизнь чертовски сложна, Но я не склонен мириться со всеми и сложностями и болячками. Я не сторонник стандартной и отнюдь не мудрой французской поговорки: «Такова жизнь…» Помнишь наш спор в связи с подлостью словесницы. Ты сказал тогда: «В жизни надо быть гибким». Кисельная формула! Ею обычно легко прикрываются люди беспринципные, приспособленцы. Старик, не обижайся, люблю тебя, как никого. Поверь – это плохая формула! Мне кажется, что ты в своих письмах что-то темнишь, не договариваешь. Боюсь, что стремление быть «гибким» принесло тебе какие-то беды, о которых умалчиваешь. Я против твоего нравственного кредо, какой бы дорогой ценой ни пришлось за это платить».

А платить пришлось действительно дорогой ценой. На общем собрании автоколонны при подведении итогов соревнования Крутов вдруг заявил, что показатели пробега машин выведены липовые, ловко приписана тысяча километров и премии колонна не заслужила. Что же касается рекорда Анатолия Глазова, то и это липа. Так не соревнуются. Ему созданы особо благоприятные условия. За счет других водителей. Так легко ставить рекорды. Это не социалистическое соревнование. Вот если бы всем водителям обеспечили такие же условия, как и Глазову, – это было бы настоящим соревнованием.

Игоря обвинили в противопоставлении своего «я» коллективу, а кто-то заявил, что «выступление товарища Крутова граничит с антисоветским», поскольку он выступает против принципов социалистического соревнования.

«Что было на этом собрании, мне трудно тебе описать, Сергей. Поносили меня цензурно и нецензурно. И даже угрожали «темную» устроить. А тут еще такая история. По моей милости начальник автобазы схлопотал выговор парткома. Моя комсомольская группа содействия милиции установила, что сей начальник не брезгует дарами левых клиентов. Представляешь, как этот начальник ухватился за мое выступление, «граничащее с антисоветским»… В общем-то вся эта история кончилась для меня благополучно. Назначили комиссию для расследования. Мое заявление подтвердилось. Начальника автобазы понизили в должности. А без «темной» все же не обошлось. Вечером, после танцев, подловили меня дружки начальника. Но я и не знал, что ребята из нашей комсомольской группы содействия милиции негласно охраняли меня…»

Сергей бурно реагировал на то, как «живет там в своей заполярной берлоге лобастый». Он восхищался Игорем и негодовал: «И эти подонки смеют угрожать». Но тут же подпускал шпильку по поводу «игры в правдолюбие».

«Это же только игра! Согласись со мной, Игорек, дорогой мой! Согласись, не спорь. Суровый век наш безжалостно подминает своими колесами любые разновидности дон-кихотов…»

Ответ пришел незамедлительно. Чувствовалось, что писался он с пылу-жару. Игорь, полностью процитировав Сережины строки о суровом веке, писал:

«И в наш суровый век иногда полезно голос своих желаний (увы, зачастую низменных) заглушать голосом своих убеждений, принципов. Я это, видимо, делаю чаще, чем ты… Мне тоже хотелось премию получить. Поверь, я не аскет. Даже нацелился на покупку транзистора. Но голос убеждения… Да что там объяснять. Ты, Сережа, не хуже меня все это понимаешь… Но одно только понимание недостаточно… Ясно тебе?»

И вот он здесь, рядом с ним, неугомонный Крутов. Они успели о многом переговорить. Крымов поведал другу то, что оставалось недописанным в письмах, что было прочитано Игорем лишь между строк.

В тот вечер было произнесено много тостов, самых разных, всерьез и в шутку. Но один тост был только для посвященных. Сергей незаметно для гостей увел дядю и Ирину в соседнюю комнату. На секретере стояли три рюмки с коньяком и тарелочка с кусочками лимона. Сережа первым взял рюмку и тихо, словно смущаясь чего-то, сказал:

– Давайте выпьем за Клюева… Я ведь, дядя, все знаю, все доброе, что делал этот человек для меня. Женщины, они народ болтливый, язык за зубами держать не умеют, – и, улыбнувшись, кивнул в сторону Ирины. Но улыбка мгновенно исчезла, лицо посуровело, Крымов о чем-то задумался и вот так, в задумчивости, глухим голосом продолжал: – До самого смертного часа не забуду его…

Они чокнулись и молча, не сказав больше ни слова, выпили. Это было похоже на поминки, хотя никто из них еще не знал, что Клюев час назад умер…

…Месяц лечения в санатории пролетел незаметно. И вот завтра Крымову выходить на работу в первую смену. А накануне он провожал Игоря. Самолет улетал ночью, и весь вечер Игорь провел у Сергея. Пришла и Ирина.

Игорь был в приподнятом, предотъездном настроении. Балагурил, шутил, острил, рассказывал забавные истории из жизни шоферов на Севере. А Сергей молчал, хмурился и пребывал в том состоянии, когда человека что-то гложет, не дает покоя, но он не решается сказать об этом. И Ирина не преминула заметить.

– Я понимаю, тебе грустно, Сережа… Прощаешься с другом. Но у тебя такое выражение лица, будто ты только что вышел из кабинета зубного врача. Что случилось?

– Да так… Ничего… Разговор у нас был с Игорем…

– Что было, то было, – улыбнулся Игорь. – Беседа протекала, так сказать, в атмосфере взаимопонимания и дружбы. Однако высокодоговаривающиеся стороны не пришли к соглашению.

– О чем? – встревоженно спросила Ирина.

– Куда путь держать…

Это уже было сказано Игорем всерьез. Крутов предлагал другу поехать с ним в Сибирь, на ударную комсомольскую стройку, где сооружается новый гигант нефтехимии: в Заполярье стройка закончилась, и вместе с большой группой друзей Игорь решил, как он выразился, «открывать Сибирь».

– Что же вам ответил Крымов? – настойчиво спрашивает Ирина у Крутова, спрашивает так, будто Сергея в комнате нет и разговор идет один на один.

– Дрогнул… Сперва отмолчался. Потом сказал: «Предложи ты мне эту стройку полгода назад, немедленно прилетел бы. А сейчас надо, говорит, подумать». Вот и думает. Чапай думает, – сказал он и усмехнулся…

– Вы зря, Игорь, иронизируете. Не собираюсь защищать Сергея, но такие вопросы наскоком не решаются. Даже в нашем прекрасном возрасте… Я не понимаю людей, играющих в романтику… Не понимаю мнимо «настоящих парней», на которых вдруг снисходит «романтический порыв». Они бросают институт, дом, невест, едут на Север, чтобы через год улететь оттуда. Их, видите ли, не поняли там, они, видите ли, не все продумали.

– Перестань, Ирина. Я прошу тебя, перестань… – Сергей поднялся с места. – Мы сами с Игорем разберемся.

– А мой голос в расчет не принимается? – И она осуждающе посмотрела на Сергея. – Вчера мы, кажется, говорили с тобой…

Сергей подошел к Ирине и, не стесняясь Крутова, обнял ее за плечи. Да, вчера они говорили о том, с чем связаны его сегодняшние раздумья, о том, что он не решился еще поведать и лучшему своему другу.

Вчера у них был разговор о будущем. Сергей спросил Ирину, станет ли она его женой. И Ирина ответила: да, она будет его женой, но не надо спешить.

– Не будь мальчишкой, Сережа. Можешь считать меня старомодной, но я не верю в легенду о рае в шалаше, о счастливой семейной жизни в студенческом общежитии. Мне еще год учиться, а тебе…

– Что мне? – прервал он Ирину. – Моя дорога ясная – крути, шофер, баранку.

– А мне она видится совсем другой. Ты подаешь заявление с просьбой восстановить тебя в институте. Борис разговаривал в деканате. Кое-кто из преподавателей считает, что в тебе талант экономиста и нельзя ему пропадать.

Они шли все по той же любимой Фрунзенской набережной. В пылу спора Сергей не замечал пронизывающего осеннего ветра, расстегнул куртку, снял шапку и размахивал руками, полагая, как всегда, что это и есть лучшая аргументация. Нет, Сергей не согласен с Ириной. Регистрироваться можно хоть завтра. Он будет работать, она учиться. А Ирина не соглашалась:

– Я знаю, к чему это в конце концов сведется. Мы сядем твоему дяде на шею. Мой отчим не в счет. Тебе известно мое отношение к нему и его – к тебе…

Сергей не сказал тогда Ирине о своей мечте – уехать в Сибирь вместе с ней: она может перевестись в Новосибирский университет или в Иркутский. Он побоялся даже в самой осторожной форме нарисовать ей такую перспективу.

А на следующий день он побоялся рассказать обо всем этом Крутову. Обделил его господь-бог характером!

«Мы сами с Игорем разберемся!..» Нет, не разобрались они. Так и не узнав все, что тревожит Сергея, Крутов покинул Москву.

…Прошло время, и Сергей вновь стал студентом, а Ирина защитила диплом. Любовь их выдержала все испытания. Ирина работала, Сергей учился, и казалось, что все развивается точно по плану, начертанному этой удивительно волевой девушкой. Но была в том плане одна трудная позиция – возвращение Сергея из рабочего коллектива в студенческий. И сопутствующие тому обстоятельства. Борис окончил вуз и уехал на Урал. Игорь – в Сибири, и письма от него стали приходить редко. Ирина работу совмещала с заочной аспирантурой, занималась с преподавателем английским языком. И все меньше и меньше времени удавалось ей урвать для Сергея. А свято место пусто не бывает. И теперь, пожалуй, в пору вспомнить прозорливость дяди: «Твой Владик притаился…»

Ирина рассвирепела, узнав, что Сергей стал опять встречаться с Владиком и даже был у него на холостяцкой пирушке – холостяцкой в том смысле, что собрались гости обоего пола, не обремененные семейными узами. Сергей клялся, что все произошло случайно. «Ты в этот вечер занималась английским, а Владик встретил меня в метро и буквально силой затащил к себе». Она поверила, успокоилась, но первая маленькая трещина в их отношениях так и не заросла. На душе у нее было горько, досадно: «Неужели все прахом пойдет?» А тут еще появился Глебов.

Однажды Ирина твердо решила, что напишет Игорю Крутову и попросит его… О чем? Чем может он помочь, находясь за тысячи километров? Советами издалека? Все это уже было.

И вдруг – приятное известие. Крутов на несколько дней прилетел в Москву. Сегодня вечером Сергей вместе с другом придет к Рубиным. Но застолье, да еще с участием Владика и Глебова, оказалось не лучшим местом для откровенных объяснений. А все остальные дни Игорь был в бегах, и они только один вечер смогли провести втроем у Сергея.

– Мы с тобой, Сережка, толком так и не поговорили. Как дела?

– Нормально…

– Я не понимаю суть этого модного слова. Или у тебя других нет?

Сергей сперва смутился, потом обозлился.

– Опять будешь учить меня уму-разуму… С меня Ирининых наставлений хватит. Сыт ими до начала следующего века. Я просил бы…

Но от зоркого глаза Игоря Сергей не смог скрыть свою душевную неустроенность. И Крутов повел разговор о Сибири, о стройке, об успешных своих хлопотах в ВЦСПС и министерстве – стадион начнут строить уже в этом году, – о сложностях человеческих взаимоотношений в трудовом коллективе. И вдруг совершенно неожиданно, обращаясь и к Ирине и к Сергею, спросил:

– А что это за деятели сидели за столом – Владик и Вася? Пыжились чего-то…

– Наши друзья, – ответил Сергей.

Ирина пожала плечами:

– Я бы их к своим друзьям не причислила.

– Почему?

– Спросите у Сергея… Молчишь?

И Ирина, словно из пулемета – сто слов в секунду, – выпалила все, что думала, все, что наболело, все, что уже однажды говорила Сергею о нем и о его дружках.

Сергею было стыдно перед Игорем. От ощущения собственной беспомощности он становился еще злее и наконец яростно закричал:

– Ты решила всю мою жизнь наизнанку вывернуть?

Игорь примиряюще обнял их и сказал:

– Мир и благоденствие дому сему… Никаких дебатов. Все выяснено, стороны поняли друг друга. Это тоже важно.

Он хотел улыбнуться. Но улыбка получилась кислая. Между бровями углубились резкие морщинки.

Уже прощаясь, Крутов вновь напомнил о своем давнем предложении:

– А что, если вам, друзья дорогие, перебазироваться все же в наши сибирские края? Вот здорово было бы. Что скажете?

Ответа не последовало.

На улицу они вышли вдвоем – Игорь и Ирина. Долго шли молча. И уже на остановке троллейбуса Ирина сказала:

– Хороший вы человек, Игорь…

– Это вы моему начальству сказали бы… Оно иного мнения…

Крутов весело рассмеялся и вскочил в подошедший троллейбус. Ирина помахала ему рукой и, низко опустив голову, пошла по безлюдной улице.