Текст книги "Вне игры"

Автор книги: Алексей Зубов

Соавторы: Леонид Леров
сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 18 страниц)

ВНЕ ИГРЫ

В Москву Нандор прибыл в качестве представителя посреднической фирмы химического концерна, имеющего свои заводы в ряде стран. Когда он звонил Рубину, у него уже был билет на самолет в Софию – отлет сегодня в восемь двадцать.

Прогуливаясь с Рубиным по скверу, Нандор все время держал в правой руке портфель. Потом взял его левой, и именно в этот момент к ним подошел какой-то человек, что-то спросил и удалился. Он держал в руке точно такой же портфель.

Неизвестный вышел из сквера, обогнул площадь и вернулся уже с другой стороны. Есть основание полагать, что он вел наблюдение не столько за Нандором – Рубиным, сколько за теми, кто находился в сквере: нет ли «хвоста»? В словесном портрете незнакомца нет ничего примечательного – высокий, худощавый, спортивно сложенный человек средних лет в сером костюме без головного убора, с длинными, гладко зачесанными назад волосами цвета спелой соломы. На площади он сел в троллейбус и долго плутал по Москве, пользуясь всеми видами транспорта – метро, автобус, такси, снова троллейбус. После полутора часов такого путешествия ему все же удалось уйти из-под наблюдения.

Бутову ничего не оставалось, как выразить по этому поводу свое недовольство.

– Ну что же, подождем до утра. А сейчас – по домам. Напоминаю, в восемь десять быть на месте. Рижский вокзал. Остановка автобуса девяносто восемь.

…В восемь сорок к остановке у Рижского вокзала подошли двое – Рубин и тот самый молодой человек, который вчера спрашивал, как проехать на Киевский вокзал. Бутов сразу узнал «незнакомца»: Рейган, сотрудник посольства. Как же, встречались – этот «дипломат» уже давно находился в поле зрения контрразведки. Было известно, что его деятельность в Москве не имела ничего общего со службой дипломата.

У Рубина и Рейгана в руках – портфели-близнецы. Ожидать автобуса пришлось недолго. Битком набитый, он подкатил в восемь сорок две. Рейган и Рубин протиснулись в машину и, прижатые друг к другу, обменялись портфелями.

Михеев проследовал за Рейганом. «Дипломат» сошел в центре. Пересел на троллейбус. Потом спустился в метро. Куда-то позвонил по телефону-автомату. Сел на такси и помчался в международный аэропорт Шереметьево. Там его ждала молоденькая девушка с чемоданом и портфелем. Рейган взял портфель, чемодан, нежно поцеловал девушку и направился к пункту регистрации улетающих. Через час он вылетел в Вену.

А Бутов уже был на квартире у Рубина и вместе с ним рассматривал нандоровские сувениры. В портфеле лежала портативная быстродействующая радиостанция, конверт с советскими деньгами и конверт с инструкциями: в эфир выходить два раза в месяц, не чаще. Каждая передача должна содержать не более двух страниц машинописного текста. В этом случае сеанс передачи будет длиться в пределах нескольких секунд. В конце инструкции напоминание:

«Действуйте, как вас учили. Прилагаемую открытку бросьте в любой почтовый ящик через пять дней. Когда мы ее получим, это будет означать, что у вас все в порядке и что между нами установилось взаимопонимание».

На открытке адрес дома в Вене и всего лишь несколько слов:

«Я здорова, чувствую себя хорошо. Путешествуем без приключений. Целую. Герта».

Бутов читает инструкцию вслух и улыбается.

– Так как же, Захар Романович, помните еще, чему вас учили?

– Не надо так зло шутить, Виктор Павлович…

– Я не шучу… События могут повернуться по-разному…

– Не понимаю…

– Со временем поймете. А пока… Я не прочь кофе с коньячком выпить.

– Всегда к вашим услугам.

– А самочувствие, настроение? Как спали ночью?

– Не спал. Настроение и самочувствие соответственно событиям… Рано утром звонила Ирина. Вечером она придет ко мне с отцом… И с Сергеем…

Рубин уперся локтями в колени и, закрыв лицо ладонями, стал усиленно тереть пальцами глаза. Так, не проронив ни слова, они сидели друг против друга несколько минут – не состоявшийся разведчик Сократ и контрразведчик Бутов.

Виктор Павлович узнал его голос – звонил Сергей. Взволнованный, встревоженный. Ему надо срочно сообщить полковнику нечто важное. Как быть? Однако полковник не спешит с приглашением.

– Вы откуда звоните?

– Из дома. В квартире я один, но…

– Рассказывайте, что случилось. Ну и что же? Да, да, по телефону.

…Сегодня утром Сергей встретил на Сретенке своего бывшего однокашника Толю, того самого, который когда-то просил помочь «организовать» дубленку, который раза два бывал у него дома на шумных застольях с участием Веселовского. С тех пор они и подружились, два «деятеля» – Толя и Владик. Захлебываясь от восторга, Толя рассказывал Сергею, что вчера получил письмо от Владика. («Вот дает, вот дает! Силен, бродяга!») Веселовский писал откуда-то из Заполярья, из Оймякона. («Пишет, что живет припеваючи, решил рвануть на Север, золотую жилу разрабатывать. Взял да и сорвался, никого не спросил, даже на работе никому ничего не сказал. Сила!»)

– Вы меня слушаете, Виктор Павлович? – Бутов не подает голоса, а Сергею кажется, что их разъединили. – Можно продолжать? Так вот, поначалу я решил, что это бред сумасшедшего, что у Толика не все дома. Я стал его допытывать: «Ты уверен, что это писал Владик?» Но он посмотрел на меня так, будто я сбежал из психиатрической больницы. «Сергей, ты соображаешь, что говоришь – писал ли это Владик? А был ли мальчик? Смешно. – И Толик многозначительно стал крутить пальцем у своего виска: – А что, собственно, так поразило твое воображение: Владик вдруг появился в Заполярье? А что, разве он не мог там появиться?» Я, Виктор Павлович, чуть было не проболтался, но вспомнил о вашем предупреждении. Однако понять не могу – что это: наваждение, мираж? Или я действительно того… Как мог Владик оказаться…

– А почему бы ему и не поехать в Заполярье? – Бутов впервые за время этого долгого телефонного разговора подал голос. – Насколько мне известно, Веселовский последние две-три недели путешествовал по Кавказу, вернулся в Москву…

Сергей ошеломлен.

– Виктор Павлович, я, кажется, действительно того… А встреча с Владиком в вашем доме?

– Я не знаю, о какой встрече вы говорите. Никакой встречи не было. Вам это показалось. Вы меня поняли?

– Нет, не совсем…

– Я еще раз повторяю: Вам это показалось. Никакой встречи не было. Вы меня поняли?

Наступила пауза. Сергей продолжал прижимать к уху телефонную трубку. Прошло несколько секунд, и он вновь услышал теперь уже настойчивый вопрос Бутова:

– Вы меня поняли, Сергей?

– Да, пожалуй…

Крымов ответил еще нерешительно, но теперь он, кажется, начинал догадываться, что раз Бутов говорит: «Не было никакой встречи», – значит, ее не должно существовать – ни в его сознании, ни в его памяти…

Полковник неторопливо положил трубку на место и долго рассматривал ее, будто надеялся услышать еще что-то. Ему надо идти к генералу, докладывать и о звонке Крымова. А как комментировать? Что ответить на естественный вопрос Клементьева: «Вы уверены в Крымове и Рубиной? Не разболтают?» В общем-то он, пожалуй, уверен. Но слишком многое зависит от того, сохранится ли в тайне арест Веселовского, чтобы вновь и вновь не обеспокоиться мыслью: «Понял ли его Сергей? Сумеет ли дать понять Ирине?» Хочется верить, что он все понял.

А если не поняли, если проболтаются, – увы, бывают и такие случаи, – если поползет от одного к другому пикантный рассказ о загадочном появлении Владика в суровом Заполярье? «Слыхали, Сергея Крымова вызывали в КГБ по делу Веселовского, а через несколько месяцев Владик присылает письмо и сообщает, что весело живет в Заполярье, «разрабатывает золотую жилу». Тут что-то туманное…»

Виктор Павлович вспоминает обстоятельный разговор с генералом, что был у них сравнительно недавно.

– …Ну, вот, кажется, и все, товарищ генерал. Первая часть операции завершается. Теперь вырисовывается ситуация, при которой Сократ может оказаться полезным для нас человеком.

– Полезным или надежным? По велению обстоятельств или души? Это ведь разные понятия.

– Разные, товарищ генерал. Понимаю… В том, что он может оказаться полезным человеком, не сомневаюсь. А насчет надежности… Я не склонен верить в чудеса, в ошеломляющие своей быстротой «перековки». Да еще таких, как Рубин. Не уверен: можно ли, нужно ли вводить его в игру? Если подвести черту итога, то…

И Бутов резко чеканит слова:

– Состава преступления нет. Вот разве только – недонесение. А между тем человек этот вызывает…

Бутов ищет подходящего слова, а генерал, угадав его мысль, продолжает:

– Есть еще кодекс не уголовный, а нравственный. В нем тоже статьи имеются. И тем не менее…

Генерал запнулся и стал осторожно стряхивать пепел сигареты в маленькую изящную пепельницу. Ему надо собраться с мыслями. Генерал иногда ловил себя на том, что вынужден оставлять без прямого ответа, казалось бы, самый простой вопрос. И радовался, когда позже, становилось очевидным, что вопрос был не так уж прост. Вот и тогда…

О том, что случилось в его жизни тогда, много лет назад, сегодня ему напомнил Указ, опубликованный в газете: крупному ученому, в связи с восьмидесятилетием со дня рождения и за большие заслуги перед наукой, присваивалось звание Героя Социалистического Труда. Газета лежала на столе, и Указ был обведен жирным красным кругом. Бутов сразу обратил на него внимание, а генерал, перехватив вопрошающий взгляд полковника, нахмурился и негромко, тяжело роняя слова, сказал:

– Когда-нибудь, Бутов, я расскажу вам историю этого человека. Поучительная история и глубокий след в моей жизни оставила…

И не стал распространяться. Ему тяжко говорить. Время не стерло в памяти ни одной детали, будто все это стряслось вчера, а не в первые послевоенные годы.

…Клементьеву, начальнику одного из ведущих отделов, в тот день присвоили звание полковника. В кабинет заходили коллеги, поздравляли, в шутку требовали сегодня же «обмыть звездочку», иначе «отлетит». И в шутку говорили: «Смотри, Клементьев, нос не задирай. Эка, тебя сейчас вознесут по должности. Готовься…» Шутка шуткой, но в общем-то все поздравляли полковника всерьез и прочили ему быстрый скачок на новую ответственную работу. За плечами у него большой опыт. Человек он приметный – поразительная энергия, трудолюбие, аналитический склад ума, кристальная честность, партийность, принципиальность. Памятный день уже близился к концу, когда на стол полковника легло письмо с резолюцией:

«Срочно. Разберитесь, доложите».

Клементьев бегло пробежал письмо и сразу же обратил внимание на подпись: «Преданный вам А.» И все. Анонимка. В ту трудную пору, увы, анонимки имели силу, знали, что все равно письму дадут ход.

Начальник главка союзного министерства, профессор, доктор технических наук, в недавнем прошлом директор большого научно-исследовательского института, обвинялся в тяжком преступлении. Некий «А.» с поразительным знанием всех тончайших штрихов биографии профессора, обстоятельств его жизни сообщал, что начальник главка, отправившись за границу, в одну из капиталистических стран, на конгресс, прихватил с собой пол-листа машинописного текста с секретными данными – параметрами вновь сконструированной машины. «Преданный вам А.» требовал арестовать шпиона.

Под непосредственным руководством Клементьева его ближайший помощник занялся тщательной проверкой анонимки. На первый взгляд все было ясно: да, факты, сообщенные в анонимке, имели место. Да, выезжал за границу на конгресс. Да, взял листок бумаги с упомянутыми параметрами. Да, когда-то отец его был кустарем. Да, его не принимали в вуз, пока он сам не поступил на завод рабочим. Но было одно важное обстоятельство, которое автор анонимки обошел молчанием. Когда профессор уезжал за границу, данные о новых машинах уже не представляли собою секрета – они были опубликованы в открытой советской специальной печати. Более того. На профессорском листке бумаги они были записаны в весьма туманной, мало о чем говорящей форме. А что касается поведения самого профессора в заграничной командировке, то оно было безупречным. Он даже, в порядке перестраховки, принял все меры для охраны взятых им бумаг, хотя среди них и не было секретных. Так и зафиксировали в справке, подписанной Клементьевым: данных для привлечения к уголовной ответственности не имеется. Обвинение в шпионаже лишено всяких оснований.

Справку доложили Берия, и через день она вернулась к Клементьеву с резолюцией:

«Шпиона арестовать».

Что делать? Слепо выполнять приказ Берия или… Полковник хорошо знал, что может последовать за этим «или». Оставшись один на один со своей совестью, после бессонной ночи, мучительно тревожных раздумий, полковник принял решение: «Попытаюсь добиться приема и убедить…» Приема он добился и постарался максимально коротко доложить свои личные впечатления от встреч и бесед с профессором, личные выводы из тщательного анализа фактов. Клементьева грубо оборвали.

– Все! Можете идти.

Клементьев отказался писать и подписывать постановление на арест профессора. Нетрудно оценить мужество и принципиальность человека, решившегося в ту пору на этакий шаг. То был приговор самому себе. Клементьев это знал. Он имел долгий, трудный разговор с одним своим сослуживцем и другом, который вскоре перестал быть другом и даже доказывал на партбюро, что никогда в друзьях Клементьева не числился. Хотя сам себе этот «друг» говорил: «Я же сделал все, что мог. Целый вечер уговаривал его не лезть на рожон – времена дон-кихотов канули в прошлое».

Клементьева сняли с работы. Пять месяцев, по выражению того же «друга», Клементьев находился в подвешенном состоянии. С большим понижением в должности его послали на Север…

Пройдет несколько лет, и Клементьева – он остался все таким же честным, принципиальным, высоко партийным человеком – вернут в Москву, и «друг» будет лобызать его, будет доказывать товарищам, что Клементьев кристально честный человек. «Друга» давно уже нет в семье чекистов, а Клементьев нет-нет да и вспомнит о нем, и сразу же охватывает его ощущение какой-то гадливости, брезгливости, желание руки вымыть…

И вот сегодня он прочел в газете Указ. Тот самый профессор! Выжил, не погиб. Правда восторжествовала! Сегодня вечером генерал позвонит ему и поздравит. А пока надо решать дело другого ученого. Аналогичное? Нет, нет, не то! Другое, особенное, куда более сложное, при всей кажущейся простоте. Состава уголовного преступления нет, но человек этот был в двух шагах от него. Уже почти барахтался в сетях, заброшенных издалека с помощью Владика и Глебова. Клюнул на их приманку.

…Вон сколько тревожных мыслей может пронестись за какие-то мгновения! А Бутов терпеливо ждет, уловив в последней реплике генерала «тем не менее» какое-то неполное согласие с его позицией. Однако, кажется, пора подать голос.

– Итак, какие будут указания, товарищ генерал?

– Я полагаю, что следует использовать сложившуюся ситуацию и взять под контроль действия противника. Все обстоятельства – за…

– Использовать? В какой мере? И как тут совместить?.. Мы привлечем Рубина к игре… Значит, он уже не ответствен за все свои прошлые деяния? Значит, мы оказываем ему доверие? Как он это истолкует? Есть ли у нас основание и право на такое доверие ему?

Полковник несколько запальчиво выплеснул все эти вопросы и теперь выжидающе смотрел на генерала. А тот улыбнулся:

– Эх, Бутов, Бутов!.. Хотите генерала в угол загнать? Ишь сколько сомнений сразу: «Есть ли основание, право?..» Да поймите же вы, что у нас практически нет выбора. Кем вы замените Рубина в игре? А она обязательно должна состояться. Этого требуют интересы государства. Противник, продолжая начатую операцию, вступил в непосредственный контакт с Рубиным, и мы обязаны вклиниться в эту операцию. Да, Рубин человек ничтожный. Вы правы. Он заслуживает наказания. Ему надо искупать свою вину…

– Он меньше всего сейчас думает о том, как будет искупать свою вину, – сказал Бутов. – Его сегодня интересует лишь собственная персона. Если бы он мог, то сегодня же скрылся… Поймут ли нас, товарищ генерал. Уж больно грязен этот Рубин…

– Когда речь идет о безопасности государства, нельзя пугаться – а что скажут, поймут ли? Не бойтесь – поймут! Мы не отпускаем Рубину его грехи. Но он вместе со всеми своими грехами нужен нам сейчас для контрдействий против противника. В интересах тех, кто, может, не сразу и не совсем поймет нас. Практически Рубин останется вне игры. Подчеркиваю – вне игры! Да и не требуется его непосредственное участие в игре. Эту работу возьмете на себя. Но Рубин приманка для шакалов. Мы заинтересованы в том, чтобы он пребывал в здравии и даже вел прежний образ жизни. Его хозяева несомненно будут интересоваться им, проверять. Значит, и нам нельзя быть в стороне…

Генерал поднялся с места и чуть резковато, твердо объявил:

– Действуйте, Бутов! Как условились…

И в той же тональности последовал ответ – короткий, четкий: «Будет сделано». Только где-то про себя Бутов продолжал диалог, подумывая о том, что у Клементьева всегда вот так – его мало интересует: «Что скажут, поймут ли?» Его надежные ориентиры – закон, безопасность государства, долг коммуниста. По этим ориентирам он и находит единственно правильное решение. Бутов не знал, что так было и тогда, когда Клементьев держал труднейший в жизни экзамен, и обведенная красным кругом заметка в газете имеет к тому экзамену прямое отношение.

…Итак, с Сократом все ясно. Теперь надо решать последний и, учитывая предстоящую игру, не менее сложный вопрос: Веселовский. Следствие закончено. Веселовский во всем сознался и дал исчерпывающие показания. Состав преступления налицо, и дело надо передавать в суд. Однако после суда хозяева Владика могут получить сигнал тревоги: советская контрразведка начинает ворошить гнездо, к которому и Сократ в какой-то мере причастен был. Значит, операция может сорваться? Если арестовали Веселовского, то и до Рубина доберутся…

– Что же будем делать, товарищ генерал?.. Может, и Владика на волю выпустим?.. Пусть живет, как прежде жил. – И Бутов хитро улыбнулся.

Но генерал не склонен принимать этот шутливый настрой полковника. С Веселовским не до шуток. Дело трудное, надо что-то придумать.

Веселовского арестовали на пути в Батуми, вечером, в вагоне пригородного поезда. Ирина и Сергей предупреждены: «Никто не должен знать о том, что вас вызывали в КГБ». Все это во имя далеко идущего замысла. И вот настала пора ставить все точки над «и».

– Действуйте, Бутов, как условились… Веселовский не из тех, которые спешат оповестить друзей о случившемся: «Присел, братцы, я крепко…» Нет, это не в его правилах. Фанфарон! Король не захочет признать себя голым. И охотно ухватится за нашу подсказку: «Рванул, братцы, на Север, разрабатывать золотую жилу… Вернусь крезом, но, вероятно, не очень скоро». Он ведь не дурак и сразу поймет – что к чему… Близких родственников нет, а дружки… «Пишите, буду рад…» Помните, Виктор Павлович, как на одном из первых допросов Веселовский просил следователя: нельзя ли сделать так, чтобы о его аресте и о суде не сообщалось в прессе, чтобы в общем-то не афишировалось его грехопадение, хочет скрыть от дружков… Пожалуй, есть смысл пойти ему навстречу… Как считаете, Бутов? Вариант, как говорится, в унисон с нашими намерениями. А детали… Вы их отличнейшим образом отработаете сами? Так?

И, не ожидая ответа, приказал:

– Дальнейшее оформление возьмете на себя.

…Ровно через пять дней после отъезда Нандора в почтовый ящик была опущена открытка с венским адресом и с видом Красной площади. Бутов вступил в игру.