Текст книги "Псоглавцы"

Автор книги: Алексей Маврин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 20 страниц)

15

С утра появилась надежда, что ветер разгуляется и разгонит дым. Мгла над деревней волновалась, в её трясинах вдруг начинало светить солнце, но быстро гасло. Кирилл шагал по улице к дому Мурыгина. Всё. Он должен добыть замок и цепь, чтобы автобус ночью стоял в сарае. Больше ночевать в одиночку Кирилл не будет. Хватит ужасов. Проситься к Гугеру и Валерию в автобус Кириллу казалось чем-то детским, малодушным, стыдным, поэтому надо перевести парней в школу. Если, конечно, в эту ночь не придётся караулить церковь, чтобы козёл Годовалов не порубил фреску топором, как он пообещал.

За заборами пели петухи. Кирилл помнил, что петухи должны петь на рассвете, а не когда попало. Но на рассвете Кирилл никакого кукареканья не слышал. Видимо, крестьянский мир деревни Калитино деградировал уже так, что и петухи забыли своё святое назначенье.

Кирилл чувствовал решимость схватить Мурыгина за грудки и вытрясти из него замок и цепь. Ведь Мурыгин из одной компании с Лёхой Годоваловым и разными Санями Омскими, пусть и отвечает за своих. Он, Мурыгин, взял на себя обеспечение деревни Калитино плодами цивилизации, значит, обязан дать Кириллу цивилизованное орудие защиты от посягательств Годовалова.

Однако для претензий к Мурыгину Кириллу надо быть в деревне своим. Чужой не имеет права на претензии. Чужой должен вести себя тихо и смиренно, а не нравится – вали отсюда нафиг. Своим, конечно, Кирилл здесь не стал. Но и чужим уже не был. Как-то незаметно, бочком, он пристроился к деревне, вжился, вступил в отношения. Вот Гугер и Валерий – нет, они остались чужаками. Поэтому у них не было права трясти Мурыгина, а у Кирилла – появилось.

В этот раз возле магазина Мурыгина никаких туристов Кирилл не встретил. Но и дверь в магазин оказалась заперта изнутри. Пока решимость не испарилась, Кирилл принялся бренчать в дверь кулаком.

Через некоторое время сбоку от Кирилла на фасаде дома открылось окошко, и выглянула жена Мурыгина.

– Чего надо?

– Хозяина.

Кирилл говорил уверенно и раздражённо.

– Он болеет.

– Ходить может? Пусть подойдёт.

Голова жены исчезла.

– Паша, – раздалось в глубине дома, – тебя тут зовут как на пожар. Подойди, что ли.

Болеет он, подумал Кирилл. Вчера тоже болел. Ежедневная утренняя болезнь. Похмело называется. Из окошка выглянул Мурыгин.

– Павел Иваныч, мне с вами поговорить надо, – сказал Кирилл уже совсем не тем тоном, которым разговаривал с женой Мурыгина.

Что Мурыгина зовут Павел, Кирилл услышал вот только что от жены. «Иваныча» придумал наугад. Мурыгина Кирилл решил умаслить уважением. Нахрап против похмельного мужика не прокатит.

– Я Константиныч.

– Павел Константиныч, вы тут главный в деревне. Давайте поговорим немножко. Сядем где-нибудь, выпьем по сотке.

Сотка и лесть произвели на Мурыгина должное впечатление.

– Я не алкаш на свои пить, – пробурчал Мурыгин.

Видимо, для Мурыгина алкашом был тот, кто пьёт на свои. Потому он и маялся без опохмелки – никто не подносил, а тратить кровные Мурыгин не желал из гордости, ведь он не алкаш.

– Я проставлюсь. Мне у вас спросить кое-что надо.

Мурыгин, не отвечая, захлопнул окно. В глубине дома раздались невнятные сердитые голоса, мужской и женский: от перебранки задрожало стекло. Потом где-то за домом хлопнула дверь, и Мурыгин вышел из-за угла. В руке он нёс бутылку водки.

Подворье Мурыгина было обширным. За домом громоздились крытые пристройки. Заборчик выгородил дорожку с улицы к двери веранды, в которой располагался магазин. Сами же хозяева входили в дом сзади, через сараи и подсобки. Перед фасадом в палисаднике в землю был врыт летний стол и пара лавочек. Мурыгин поставил бутылку на стол и открыл Кириллу калитку в заборчике.

– Восемьдесят рублей.

Пока Кирилл отсчитывал без сдачи, Мурыгин грузно сел на лавку под окном и стукнул костяшками пальцев в стекло над головой.

– Галина, прими деньги. Стопки дай, и на закуску чего.

Кирилл протянул мурыгинской жене в окошко купюры, получил в обмен две гранёные стопки и сел за стол напротив Мурыгина.

Мурыгин ожесточённо скрутил пробку с горлышка бутылки и разлил в стопки по полной. Сам тотчас опрокинул стопку в рот и зажмурился. Кирилл выплеснул свою водку в клумбу. Пить с утра эту палёную отраву – ещё чего не хватало.

– Х-халин-на, с-сука, – прохрипел Мурыгин.

Над его головой на подоконник жена с бряканьем кинула блюдечко. Мурыгин, не глядя, снял его и поставил к бутылке. На блюдечке лежала порезанная кольцами луковица.

– Хорошее у вас хозяйство, Павел Константиныч, – сказал Кирилл.

Мурыгин хмыкнул.

– Скотину держите?

– Корова.

Кирилл не знал, чего бы ещё спросить такого деревенского.

– Я тебя где видел? – вдруг спросил Мурыгин.

Кирилл знал где, но не хотел напоминать Мурыгину о вчерашнем «иди на хер», во всяком случае, пока не разговорит Мурыгина.

– Где-нибудь на улице. Я тут с друзьями в школе остановился. Мы от музея в церкви работаем.

– A-а, икону-то снимаете…

– На реставрацию.

– Бабе своей рассказывай. В прошлое лето Годовалов у лошаков тоже мотор на реставрацию унёс.

– У каких лошаков? Куда унёс? – не понял Кирилл.

– У лодочников. Которые плавают тут, суки.

Кирилл понял, что Годовалов украл у туристов лодочный мотор. А выкупил его у Лёхи, наверное, Мурыгин. Кому же ещё? Но говорить об этом не хотелось. Кирилл решил напрямик спросить у Мурыгина про Псоглавца. Телефон с диктофоном он оставил в школе, на подзарядке, но ведь не похоже, чтобы Мурыгин мог что-то рассказать.

– А почему там на иконе святой с собачьей головой нарисован?

– Хер знает. Старая икона-то.

Кирилл догадался, что у Мурыгина кончился бензин для движения дальше вдоль по беседе. Кирилл опять разлил водку.

– А себе чего половинку наливаешь?

– Я же городской. У меня такого здоровья нет, как у вас.

Мурыгина ответ удовлетворил. Он снова выпил и закусил луком.

– Ихону при Ифане Хросном нарисофали… – просипел Мурыгин.

– Ну и что?

– У Грозного армия была – с собачьими головами и мётлами. Вот ихнего святого так и нарисовали.

Мурыгину было всё ясно про Псоглавца, вопросов не возникало. Кирилл подумал, что правда о Псоглавце, святом Христофоре, в деревне не только не известна никому, но даже и не интересна.

– Мог бы я сам эту икону продать, давно бы и продал, – сообщил Мурыгин. – Только в Семёнове её не возьмут, а в Нижнем у меня подвязки не те. В Москве, понятно, всё можно. Ладно, ваша добыча.

– А как у вас торговля? – Кирилл быстро свернул с покатой тропки.

– Нормально.

– Покупателей-то немного…

– Почему немного? – даже обиделся Мурыгин. – Лошаки всё лето плывут. Одичают на реке. Чего у себя в городе на хер не брали, нос воротили, тут сметают. Надо просто башкой думать, где чего продавать. Я в Семёнове в «Хозтоварах» спрашивал у Наташки: часто плоскогубцы берут? Она говорит, штук двадцать в год. А у меня столько за три месяца уходит.

– Да-а, у вас всё рассчитано, – уважительно сказал Кирилл.

– А ты думал? Только в Москве умные живут? Надо прикидывать, где чего можно брать.

– И чего тут можно брать, в Калитине?

– От своих – пенсию. Тут половина всех пенсий – моя.

Мурыгин ничуть не смущался цинизмом своего расчёта.

– Всё равно мало, – провоцировал Кирилл.

– Мало, – согласился Мурыгин. – Но есть лошаки. Есть река. Наши рыбу берут – куда девать? Чё-то продадут туристам, а остальное? Вот тут и Павел Константиныч нужен. Увези на рынок, родной. Есть лес.

– Заповедник же.

– Ну, да. Заповедник – херово. Раньше можно было на лося там охоту, на кабана, а щас егеря больше сдерут, чем выручишь… Хотя всё равно можно. Да от леса не зверя брать надо. Бабы вон ягоды собирают, грибы, травы лечебные, а кто всё продаёт? Я.

Кирилл вспомнил, что и Лизу в первый раз он встретил, когда она собирала ягоды. Видно, тоже сдавала их Мурыгину.

– Лес – это дрова, – откровенничал захмелевший на старые дрожжи Мурыгин. Он снова разливал водку. – У меня егеря всё подмечают. Могу делянку указать, чтоб без порубочного билета, могу сам машину брёвен подогнать. Но этого понемногу, зарываться нельзя.

– Вы тут всей округе хозяин, – добавлял масла Кирилл.

– А без хозяина ничо нигде никогда не бывает. Кто-то всегда чо-то берёт. Если ты об этом не знаешь, так сам дурак. Хозяин у всего есть.

Не бери у нас ничего,вспомнил Кирилл. Он покивал, словно осмыслял величие Мурыгина, но во власть Мурыгина не поверил. Никакой Мурыгин не хозяин. Просто самоуверенный жлоб.

– Был до меня настоящий хозяин – кум на зоне, был, да сплыл, – с тайным удовлетворением сообщил Мурыгин.

– Без зоны хуже стало жить?

– Хуже, даже мне, – вздохнул Мурыгин. – Зона тут всё отстроила. На зоне чо угодно можно было взять. При зоне и деревня всем была нужна. И зэкам, и охране, и властям. Люди были, жизнь. А щас чего? Только лошаки. Лошаки, они и есть лошаки.

– А вы тогда кем работали, Пал Константиныч?

– Я-то? Я тогда молодой был. Машинистом работал. Когда мотовоз водил, когда мотрису. Каждый день в городе бывал. Всё, что нужно в городе, шло через меня. Дела кипели.

– Мне говорили, у вас и сейчас дрезина есть, – припомнил Кирилл.

– Есть, ну и что? Я её у начальника выкупил. Хера ли дрезина, когда дороги нет? Сам кум меня и кинул. Мне дрезину продал, чтобы я по рельсам катался, а рельсы ещё кому-то загнал на металлолом. На, жри, Паша, поминай добрым словом. Сразу за карьерами дорогу и разобрали. Теперь на дрезине можно только отсюда до карьеров, а дальше хер. Ну, своим-то я сдаю дрезину, чтобы за торфом ездили, только это не деньги. Не на то я рассчитывал.

– А как же вы товар из города возите?

– Не я вожу. Мишка, сын. Раз в неделю приезжает. Он в Нижнем живёт, у него «буханка» своя. Парень с башкой, молодец.

Кирилл обрадовался, что разговор сам собой выворачивает на тему машины.

– Машина – это главное, – сказал Кирилл. – Без машины – конец. У нас вот автобус. Только боимся его ночью на улице оставлять. Лёха Годовалов грозился искурочить.

– Годовалов может, – весело хмыкнул Мурыгин. – Годовалов да Саня этот, зэк, вообще безбашенные. Была бы страна нормальная, так сидели безвылазно бы. А так волокут всё, что не приколочено. Чего не своруют, то сломают или изгадят. Гондоны.

– Нам бы автобус защитить, Пал Констаниныч… – заканючил Кирилл. – Посоветуйте… Вы ж тут главный.

– А чё я посоветую? У меня гаража нет. Караульте по ночам.

– Как укараулить? Лёха два колеса нам проколет, а у нас запаска только одна. И шиномонтажа здесь нету.

– А я при чём? – куражился Мурыгин.

– Мы бы в сарай автобус загнали, но сарай запереть нечем. Нужен замок и цепь.

– Замки все продал.

– Ну, может, свой дадите на время? У вас вон какое хозяйство, наверняка и замок запасной найдётся.

– У меня всё найдётся. Но своё – дороже.

– Заплатим! – воодушевлённо заверил Кирилл.

За спиной у Кирилла стукнула калитка. Кирилл оглянулся: по проходу вдоль штакетника шагала Лиза. Она увидела Кирилла с Мурыгиным и словно испугалась.

– Пять тысяч, – негромко сказал Мурыгин.

– Сколько?! – изумился Кирилл. – За четыре дня?

– Четыре тыщи, – тотчас сбавил Мурыгин, говоря ещё тише, чтобы Лиза не услышала.

Лиза открыла калитку в палисадник, где сидели Кирилл и Мурыгин, и подошла к их столику.

– Привет, – сказал Кирилл.

Лиза молча положила на стол бумажку в сто рублей.

– М-машину… – прошептала она.

Кирилл понял, что Лиза пришла взять дрезину напрокат.

– Я ведь не покупаю замок, мне его просто на четыре дня надо! – сказал Кирилл Мурыгину. – По тысяче за день – это что за цена?!

– У тебя автобус сколько стоит? – Мурыгин разозлился, что Лиза слышит, как они торгуются. – Ну и посчитай! Или щас по штуке за день, или за ремонт и буксировку сто штук отдашь! Если Годовалов пообещал расхерачить вашу тачку, значит, расхерачит, он долбанутый!

– За штуку в день вместо замка сторожа нанять могу…

– Ну и нанимай, бля! – рявкнул Мурыгин, поднимаясь. – Много тут кого наймёшь! Омского найми! Он сам Годовалову твою тачку отгонит!

Лиза вдруг тронула Кирилла за плечо, закрыла глаза и, набрав воздуха, на выдохе прошептала:

– У меня… есть… Я дам…

– Ты чо лезешь, Лизка?! – разъярился Мурыгин.

– Я лучше ей штуку заплачу, – сказал Кирилл.

Мурыгин застыл, переводя взгляд с Кирилла на Лизу. Соображал он быстро и сразу понял пределы своей выгоды.

– Ладно, – прорычал он. – За штуку на четыре дня. Щас принесу.

Он опрокинул в рот стопку, что налил, но не пил, ожидая Кирилла, встал и, сутулясь, ушёл за угол. Кирилл посмотрел на Лизу.

– Я тут замок у него беру, с цепью. Чтобы автобус на ночь в сарае запирать. А то Годовалов напакостит.

Лиза молчала, опустив глаза. Она была в синей полосатой рубашке и в брюках, заправленных в зелёные резиновые сапоги. Под мышкой она держала свёрток из дерюжных мешков.

– Мурыгин мне сначала не хотел замок давать, а я его подпоил, – пояснил Кирилл, кивая на бутылку водки.

Лиза понимающе кивнула.

Мурыгин вышел из-за угла с ржавой собачьей цепью, намотанной на руку. Он сердито ссыпал цепь на стол. На конце цепи болтался навесной замок. Мурыгин порылся в кармане и бросил рядом с цепью связку ключей для Лизы. Кирилл протянул купюру.

– Забирайте и уматывайте, – сказал Мурыгин.

Лиза взяла ключи. Кирилл попробовал собрать цепь в кучу, но она со звоном растекалась из рук. Лиза молча вытащила из своего свёртка один мешок и протянула Кириллу.

– Спасибо, – сказал Кирилл, загребая цепь в мешок.

– Водку забирай, – буркнул Мурыгин.

– Водка вам. Мне хватит.

16

С мешком за спиной Кирилл почувствовал себя как-то очень по-деревенски, и поэтому догнать Лизу показалось ему обязательным, само собой разумеющимся делом. Лиза шла по песчаному проулку, где над заборами вяло колыхалась листва пожухлой сирени.

– Подожди, пожалуйста, – сказал Кирилл, хватая Лизу за локоть. – Ты на карьеры собралась?

Лиза не посмотрела на Кирилла и не остановилась, но и локоть не освободила. Она сдержанно кивнула.

– Можно, я с тобой?

– За… чем? – прошептала Лиза.

– Никогда не видел торфяных карьеров. Интересно. – Кириллу и вправду было интересно, как выглядят торфяные карьеры, тем более вроде бы горящие. Но, конечно, навязывался он не из-за этого.

Лиза не ответила. Кирилл расценил молчание как согласие.

– Лиза, – осмелел он, – а зачем ты собираешь торф? Ты же дровами печку топишь. Я когда приходил к вам, ты дрова колола.

Лиза хотела объяснить, но никак не могла начать и страдальчески глянула на Кирилла – ну, пойми сам! Кирилл подумал, что вопросы Лизе он должен формулировать так, чтобы она отвечала односложно.

– Разжигаешь дровами и подкладываешь торф? – подсказал он.

Лиза слабо улыбнулась и кивнула.

– А сколько дров экономится?

Кирилл готов был спрашивать о чём угодно, лишь бы расшевелить Лизу, лишь бы поговорить с ней. Лиза снова посмотрела на Кирилла, теперь уже укоризненно. Зачем спрашиваешь о том, о чём не ответить односложно? И Кирилл обрадовался. Ведь Лиза хотя бы чуть-чуть, но могла разговаривать, пусть шёпотом и с трудом. Но она не говорила совсем, потому что смущалась. А короткий укор означал, что неловкость речи признана Лизой объективной трудностью общения, вроде шума поезда при беседе в метро, и больше не является предметом стыда, который делает разговор невозможным.

– Фифти-фифти? – подсказал Кирилл. – Ну, то есть вдвое?

Лиза кивнула.

Они вышли на окраину. Последний дом деревни Калитино казался наполовину затонувшим, стоящим на дне кораблём, полным воды: бурьян рос и вокруг дома, и внутри дома, и торчал из оконных проёмов. За окраиной деревни простирался бугристый пустырь с кущами крапивы и чертополоха, кое-где поднимались тополя и косые деревянные столбы без проводов. Песчаная дорога, бывшая улица, вела напрямик и вдали терялась во мгле, понизу тёмной от леса.

Кирилл увидел добротный сарай, крытый обрывками рубероида и серыми досками. Из-под ворот сарая выбегали две ржавые нитки рельсов узкоколейки. Сарай служил гаражом для дрезины Мурыгина. Стену сарая подпирал штабель просмолённых шпал. Похоже, скряга Мурыгин приволок шпалы сам, не стерпел, что добро пропадает, хотя отремонтировать узкоколейку он, конечно, в одиночку не сможет.

На воротах висел здоровенный замок. Лиза с натугой отомкнула его и оставила висеть в одной петле, отволокла правую створку ворот. Кирилл отволок левую створку. В темноте сарая на рельсах стояло нечто удивительное.

Сначала Кириллу показалось, что это старый грузовик ГАЗ-51 с горбоносой кабиной, но потом Кирилл понял, что ошибся. Кабину и кузов 51-го смонтировали на двухосной железнодорожной тележке, и это сделали явно не умельцы с зоны. Спереди вместо бампера торчала железная лапа вагонной сцепки. Справа и слева внизу капота оттопырились полусферические фары, такая же фара стояла на крыше, повёрнутая стеклом назад, – освещать дорогу при реверсивном движении. Кабина, некогда зелёная, была совсем ржавой и мятой, боковые стенки капота отсутствовали, напросвет оголив чёрный и грязный движок. Дверок тоже не имелось. Зато в таком раздолбанном виде это чудище напоминало американский вертолёт «ирокез», побитый пулями вьетконговцев, как в «Апокалипсисе» Копполы.

– Здорово! – восхитился Кирилл.

Лиза, нагнувшись, вытаскивала из-под колёс дрезины железные тормозные «башмаки». Кирилл посмотрел на тугую задницу Лизы и забыл про Копполу. Лиза распрямилась. Лицо её разрумянилось.

– Ты умеешь водить? – спросил Кирилл.

Лиза кивнула и полезла в кабину.

Она включила зажигание, двигатель сипло затарахтел и завёлся, Лиза потянула рычаг. Дрезина медленно тронулась и мимо Кирилла с хрустом покатилась из гаража. Посадка на железнодорожную тележку оказалась ниже, чем у грузовика, и Лиза проехала почти на одном уровне с Кириллом. Он уловил какую-то эротику: то ли в осанке Лизы с грудью вперёд и рукой, отведённой назад на рычаг, то ли в том, что девушка в сквозной кабине была словно в пятерне робота.

Кирилл, сунул свой мешок с цепью в угол гаража и вслед за дрезиной прошёл на выход, морщась от бензинового чада пополам с торфяной гарью. Не глуша мотор, Лиза остановила дрезину и выбралась наружу. Кирилл затворил ворота и продел дужку замка в петлю, Лиза заперла замок и спрятала ключ под шпалу в штабеле.

Кирилл забрался в кабину, испытывая детское удовольствие от предстоящей поездки «на машине». Здорово, что не было дверок. От Лизы его отделял облупленный рычаг коробки передач. На приборной доске перед Лизой зияли круглые дыры снятых циферблатов.

– Далеко до карьеров? – спросил Кирилл.

Лиза показала ладонь с растопыренными пальцами, потом ещё три пальца. Восемь километров.

Дрезина заклокотала и покатилась. Кирилл восторженно смотрел по сторонам. Скорость у дрезины была как у велосипеда. Всё вокруг казалось игрушечным, ненастоящим. Колея – шириной в один шаг, 750 мм, как у детской железной дороги. Грузовик ГАЗ-51 был великоват для своей платформы и громоздился на ней, будто слон на табуретке. Передние колёса дрезины стучали где-то под Кириллом. Дымка пожара гасила горизонты. Лес по правую руку выглядел нарисованным на белой холстине. По левую руку домики деревни Калитино походили на детскую площадку. И лес, и деревню от узкоколейки отделяли широкие полосы отчуждения. Дрезина бежала по невысокой насыпи.

Почему Калитино – деревня? – думал Кирилл. Может, давным-давно, при раскольниках, жители здесь и занимались хлебопашеством, но потом работали в леспромхозе и на торфозаготовках, охраняли зэков. Калитино жило вполне по-городскому, как посёлок при заводе. Всё деревенское осталось в прошлом. Впрочем, были ведь огороды, коровы, куры… Когда в детстве Кирилл ездил в деревню к бабушке приятеля, его поразили окраины Малоярославца. Такое же вот полугородское-полудеревенское существование, когда деревня влилась в город, отчасти переняла городские нормы, но сохранила привязку к земле. Как назвать такую форму жизни? Слободской?..

Калитино закончилось. Потянулась обширная пустошь, на дальнем крае которой еле угадывалась река, а затем началась роща. Над липами и берёзами вторым этажом поднимались кроны сосен. Вдруг Лиза надавила на педаль, заскрипели буксы, и дрезина остановилась.

– Что случилось? – забеспокоился Кирилл.

Лиза выключила зажигание и указала пальцем на рощу:

– П-папка…

Кирилл сначала не понял, а потом разглядел в роще железные оградки и кресты. Здесь находилось деревенское кладбище. Наверное, Лиза хотела по пути на карьеры навестить могилу отца.

Лиза выбралась из кабины и неловко полезла в кузов. Кирилл смотрел в окошко, прорезанное в затылке кабины. В кузове на полу среди торфяной крошки, щепок и кусков коры валялись грабли, лопаты, багор, лом, домкрат, ржавое полотно двуручной пилы. Кирилл догадался, что это аварийный набор на тот случай, если дрезина соскочит с рельсов или если дорогу завалит упавшее дерево. Лиза взяла штыковую лопату и грабли.

Кирилл увязался за Лизой. Они перебрались через придорожную канаву, обросшую репейником, и по сухой траве пошагали к роще.

Могила отца под высокой сосной оказалась совсем запущенной. Некрашеный заборчик наклонился, деревянный крест тоже стоял косо.

– М-мы б-быстро, – сказала Лиза.

Она принялась торопливо скрести граблями по могиле, подбитой по краям досками, и вокруг, в ограде. Грабли вычёсывали космы сухой травы и веточки, из-под зубцов покатились сосновые шишки. Кирилл осторожно взял крест за лапу и вернул его в вертикальное положение.

В центре креста была пожелтевшая фотография под квадратиком мутного оргстекла. Довольно молодой мужчина в пиджаке как-то странно смотрел куда-то вбок, словно стеснялся, что умер. Кирилл узнал снимок. Такой же висел в доме у Токаревых, только там на руках у мужчины была шестилетняя Лиза, на неё мужчина и смотрел. Здесь Лизу отстригнули, но всё равно это показалось Кириллу жутким: словно Лиза должна быть в могиле вместе с отцом. Под фотографией темнела выжженная надпись: «Токарев Николай Петрович» – и даты.

Кирилл взял лопату, вышел из ограды и копнул в стороне, принёс земли и стал засыпать зазор, что остался от наклона креста. Потом утрамбовал землю ногой. Он подумал, не топчется ли он над головой похороненного, но Лиза ничего не сказала. Даже если и топчется – что из этого? Здесь, на кладбище, все казалось обыденным – сосны и берёзы, могилы и кресты, жизнь и смерть.

Лиза выгребла сор за ограду и остановилась, опершись на грабли.

– Папка меня любил, – совсем тихо сказала она.

Чем тише она говорит, понял Кирилл, тем лучше получается.

– Почему он умер? – Кирилл посчитал годы жизни по датам. – Ему же только сорок шесть было. Молодой.

– Его убили.

Лиза перекрестилась и начала беззвучно читать молитву. Кирилл изумлённо смотрел на Лизу. Здесь, на кладбище, действия Лизы были совершенно естественны. Это не сексуально-ролевое смирение поп-звезды, что стоит в раззолочённом храме в платочке и со свечкой.

Но и для Лизы на земле тоже начался двадцать первый век. Лиза приехала сюда на дрезине, у неё есть мобильный телефон и карточка ИНН, она смотрит по телевизору ток-шоу и сериалы. Откуда же в современном человеке всплывают эти старинные, даже древние действия, ритуалы, потребности и почему они так органичны?

Лиза взяла грабли и направилась обратно к узкоколейке. Кирилл догнал Лизу, тыкая лопатой в землю, как посохом.

– Лиза, а кто убил твоего отца? – осторожно спросил он.

– Шестаков.

Шестаков – тот богач, что построил здесь кирпичный особняк.

– А почему?

– Папа хотел… переехать в город… чтобы я не жила… в интернате.

Кирилл понял. Школа в Калитине была девятилеткой. Два последних года старшеклассники доучивались в райцентре, жили в интернате. Николай Токарев, видимо, хотел продать дом в деревне и перевезти семью в райцентр, чтобы дочь оставалась под присмотром.

– А чем Шестакову мешал ваш переезд?

Лиза долго молчала, глядя себе под ноги.

– Слуги… разбе… гаются.

Ответ ошеломил Кирилла. Вот так всё просто. Убили мужика – и его баба с девкой остались в деревне. Кто-то ведь должен прибирать в особняке, стирать бельё и ухаживать за клумбами. Возить лакеев издалека – дорого. Как сказал Мурыгин – хозяин есть всегда…

Тут, в Калитине, закрыли зону, кончились заработки и наступило крепостное право нищеты. И помещик появился – Шестаков. Помещик, усадьба и холопы. Убить раба – право господина.

Лиза и Кирилл дошли до дрезины, забросили в кузов грабли и лопату, забрались в кабину на свои места. Кирилл молчал. Лиза сидела неподвижно, глядела вперёд на мглистую дорогу и не поворачивала ключ зажигания.

– Это в марте было… – еле слышно, почти тайно сказала она. – Папка пошёл в Рустай… на автобус до города. Через два дня… нашли его… недалеко отсюда…

Кирилл вдруг понял, что отец Лизы погиб всё у той же промоины, где неизвестное зло напугало потом и саму Лизу. Если в проклятии деревни Калитино была система, чей-то замысел, то Николай Токарев должен был погибнуть именно на этом месте.

– Ему… горло… – Лиза не договорила.

– Перерезали?

Лиза замотала головой. Ей было трудно сказать, но не потому, что она говорила плохо.

– Разо… рвали… зубами.

Холод продрал Кирилла по хребту.

– Псоглавцы?

Лиза не ответила. Она словно не услышала вопроса, включила зажигание, завела мотор и двинула дрезину вперёд. Стукнули колёса на стыках. Качнулась и поплыла, вся в дымке, кладбищенская роща.

Может, Николая Токарева загрызли лесные звери? Заповедник же. Но здесь нет собак, даже одичавших. Здесь нет волков… Медведь? Проснулся после спячки и убил человека? А когда просыпаются медведи? И есть ли они тут? И почему зверь не съел жертву?

– А ты уверена, что это – от Шестакова?

Лиза убеждённо кивнула.

– Папка… ушёл из зоны.

Кирилл не сразу понял. То есть – ушёл из зоны? Он же здесь жил, а не сидел… Но до Кирилла дошло: а чем само Калитино отличалось от зоны, если здесь нет свободы встать и уйти? Нищая деревня – та же зона. Ну и что, что можно бухать? Невелика радость.

Была зона, о которой рассказывал Саня Омский, был её начальник полковник Рытов, а у полковника Рытова были охранники, догонявшие беглых, – псоглавцы. Лагерь закрыли. А нищета сделала деревню новой зоной, её начальником стал богач Шестаков, И почему бы ему не унаследовать спецназ Рытова – псоглавцев? Ведь крепостных надо охранять по-прежнему, а в заброшенной церкви на стене по-прежнему сжимает копьё святой Христофор, раскольничий бог конвоя?

Кладбищенская роща закончилась, и за дальним её краем во мгле Кирилл увидел усадьбу Шестакова: бетонный забор, краснокирпичные острые фронтоны, черепичные кровли и спутниковую антенну. Где Шестаков прячет псоглавцев? В подвале? Или у них логовища в лесу, как у зверей? Или они живут на карьерах, ведь Саня Омский называл их «торфяными гапонами»?..

Возле бетонной ограды шестаковской усадьбы стоял тёмно-синий микроавтобус, но Кирилл не успел задать себе вопрос, почему их «мерс» находится здесь, а не у церкви. Впрочем, до церкви было недалеко. Она поднималась на невысоком взгорье, окружённая раскидистыми деревьями, бурьяном и кучами кирпича. Где-то там Гугер и Валерий готовили страшную фреску к переезду в музей. Как псоглавцы отнесутся к тому, что их бога увезут?..

– Ты боишься здесь жить? – спросил Кирилл у Лизы.

Лиза долго думала.

– Жить… не страшно… – прошептала она. – Страшно… уйти.

Кирилл понял, что напоминает ему местная жизнь, все эти вымытые одноразовые тарелки. Это мир после ядерной войны, мир на руинах. Или жизнь бомжей на свалке. Кто они, обитатели деревни? Те же бомжи на свалке цивилизации. Но ведь и у бомжей на свалке есть какие-то жилища, а в них – мебель, посуда, вещи, механизмы, даже аппаратура… У бомжей есть свои отношения, иерархии, правила… Примитивные, убогие, жалкие, страшные…

В Калитине разве не так же? Здесь свой владыка – Шестаков, своя столица – его особняк, своя работа – в усадьбе, свой транспорт – дрезина, свой энергоноситель – торф, свой бог – Псоглавец и своё великое прошлое – зона.