Текст книги "Псоглавцы"

Автор книги: Алексей Маврин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 20 страниц)

29

Кажется, над деревней Калитино появилось небо. Кирилл пил кофе и в окошке видел за крышей школы какие-то синие размывы. Лиза собирала постель: простыня, пододеяльник и наволочки – в кучу на пол, одеяло и подушки – аккуратно в шкаф. Бельё всё-таки чужое, его надо выстирать и выгладить, только потом можно положить в хозяйскую стопку.

Лиза разбудила Кирилла в 5.45. Чайник уже кипел, банка кофе и сахарница ждали на столе. Спала Лиза в эту ночь или нет? Кирилл не смог определить, а спрашивать не стал. Лиза хлопотала по дому, ликвидируя следы их ночлега. Ей легче было сделать это при Кирилле. Кирилл знал: когда он уйдёт, Лиза будет реветь над чашкой, над ложкой, над банкой кофе. И Лиза тоже это знала, а потому старалась переделать все необходимые дела и этим сократить количество будущих напоминаний о разлуке.

В халатике, растрёпанная, румяная, она была очень домашней, тёплой, своей. Но Кирилл гнал нежность прочь. Всё. Не судьба.

– Я пойду, – сказал Кирилл, отодвигая чашку. – Спасибо.

Он встал.

– Конечно, – кивнула Лиза, не глядя ему в глаза.

Кирилл поцеловал её в горячую щёку.

– Пока, – сказала Лиза.

– Пока.

Кирилл вышел на улицу. И вправду поддувал беглый ветерок. Может, дым торфяных пожаров отнесёт в сторону от деревни и хоть напоследок он вздохнёт свободно? Хотя и сейчас дышалось уже легко. Но это не из-за ветра, это из-за Лизы. Ведь обошлось без драмы.

Кирилл шагал к школе. В проулке он увидел двух коров.

Гугер сидел на крыльце школы и курил.

– Нормально ты, Кир, – хмыкнул он. – Успел всё-таки?

– Успел, – кивнул Кирилл.

– Везёт. У тебя тут сразу и триллер, и эротика. А у меня что?

– Рекламная пауза.

Гугер сплюнул, и вдруг лицо его застыло.

– Так, – сказал он, слезая с крыльца. – Только ничего не говори.

Кирилл не понял, о чём это он. Гугер пристально смотрел куда-то за плечо Кирилла. Кирилл оглянулся. Всё тот же двор школы. Бурьян. Вкопанные автопокрышки. Забор Токаревых. Угол школы. Угол сарая. В воротах сарая, в скобах, цепь висела с отомкнутым замком.

– Я его не открывал, – сказал Гугер. – Но я его закрывал.

– Может, Валерий открыл? – тревожно предположил Кирилл.

– Ключа я ему не давал.

Гугер бросил окурок, принялся рыться в карманах и вытащил ключ от замка, который Мурыгин дал Кириллу. Гугер долго глядел на ключ, а потом вдруг опять полез по карманам. Кирилл наблюдал.

– Брелока от «мерса» нет… – мёртвым голосом произнёс Гугер.

– Пойдём посмотрим, – предложил Кирилл.

Вдвоём они молча подошли к воротам сарая. Гугер взялся за скобу и потянул створку ворот на себя. Сарай был пуст. Автобус исчез.

– Блядь, – тихо сказал Гугер и заорал, топая ногами: – Блядь! Блядь! Блядь!

– Гугер, ты чего? – раздалось с крыльца. – Это уже чересчур…

Валерий вытаскивал из школы большую хозяйственную сумку.

– А ты посмотри, – мрачно предложил Кирилл.

Валерий поставил сумку на крыльцо и подошёл. Он долго смотрел в пустой сарай и жевал губами.

– Я правильно понимаю, что автобус угнали? – наконец спросил он и посмотрел на Гугера и Кирилла так, словно они были виноваты.

– Правильно, блядь.

– А кто?

– Дед Пихто.

– Нелепый вопрос, конечно, – задумчиво согласился Валерий.

– Я догадываюсь, – сказал Кирилл. – Лёха Годовалов или Саня Омский. Больше некому. И незачем.

– В деревне есть и другие мужики.

Есть, подумал Кирилл. Но на такую крупную кражу надо решиться. А решиться можно только по личным мотивам. Без личных мотивов пороха не хватит. Другие просто ограбили бы автобус.

– Надо разобраться логически, – сказал Валерий. – Замок на сарае открыт или сорван?

– Открыт. – Гугер брякнул цепью, показывая замок.

– Замок принёс ты, Кирилл. У кого ты его купил?

– Есть тут кулак местный… Мурыгин фамилия.

– У него мог быть второй ключ?

Ещё бы, конечно, имелся, подумал Кирилл. Без вопросов. Такой уж человек Мурыгин. Но зачем он отдал ключ Сане и Лёхе? Он в доле?

– Он не сознается про второй ключ, – предупредил Кирилл.

– А мог он сам угнать автобус?

– Нет.

Мурыгин осторожный. Мурыгин и так хорошо живёт, рисковать не будет. Но свой бонус с кражи он получит.

– Значит, считаем, что автобус угнали эти двое. Или кто-то из них.

– Саня Омский – это старпер с палкой? – спросил Гугер. – Вэл, это он ночью к нам ломился.

– Зачем? – удивился Кирилл.

– Да бухой. Сначала дружка своего искал, потом тебя, потом денег на выпивку просил.

– Гугер, а как они автобус завели? – осторожно спросил Валерий.

– Брелок спёрли.

– Где? Когда?

– Откуда я знаю?

– Он же всегда при тебе был.

– Вэл, я не знаю! Я не карманник, я не в курсе, как это делают!

– Не нервничай.

– А ты вопросы дурацкие не задавай!

– Гугер, мы все попали. Надо решать, чего делать. С автобусом ясно. Угнали эти двое. Ключ взяли у этого… Мурыгина. Брелок украли. Теперь давайте сядем на крыльцо и подумаем. Но сначала пять минут будем молчать.

Кириллу понравилось, как Валерий взялся руководить процессом: деловито, по-американски. Да, мозги у него работали отлично. После чтения ЖЖ Кирилл преисполнился уважения к Валерию.

Валерий вернулся к крыльцу и демонстративно сел. Кирилл тоже подошёл к крыльцу и сел с другой стороны, спиной к Валерию. Гугер потоптался у открытых ворот сарая и ринулся к Валерию и Кириллу.

– Надо прямо щас… – начал он.

Валерий зажал уши и сказал:

– Пять минут.

Гугер ожесточённо плюхнулся задом на ступеньку и закурил.

Кирилл смотрел через забор школы на обшитый белым сайдингом соседский дом. Несколько часов назад за теми окнами он занимался сексом с Лизой. Сейчас всё это стало страшно далеко и совершенно не важно. Важен – автобус. Дело не в том, что без автобуса они застряли здесь надолго. Дело в том, что автобус «мерседес» стоит огромных денег, и выплачивать конторе проката придётся из своего кармана.

– Что ты хотел сказать? – спросил Валерий у Гугера.

– Уже ничего.

– Понятно. С чего начнём? Позвоним в милицию?

– Ближайшее отделение только в посёлке, это сорок километров, – сообщил Кирилл. – Если кто и приедет, только завтра.

– Менты ни хера не будут искать, – горько сказал Гугер. – Потому что ни хера никогда не находят. Внесут в базу данных угона, и всё.

– Уже неплохо, – осторожно заметил Валерий.

– Да ни тепло ни холодно. Чего мы в прокат сдадим? Справку? Что с ней, что без неё, – нас на бабло поставят.

– Н-да, ты прав, – согласился Валерий.

– Надо найти автобус самим, – сказал Кирилл.

Валерий и Гугер долго обдумывали его слова.

– А почему ты считаешь, что его уже сегодня вечером не продадут в Нижнем так, что концов не отыскать?

– Саня и Лёха пьяные. Им надо протрезветь.

– Сомнительный аргумент.

– Пожалуй, согласен, – неохотно признал Кирилл. – Но есть ещё одно соображение. Саня и Лёха не знают, кто мы. Кто за нами стоит. Может, мы позвоним в Москву дружкам, и завтра здесь будет фургон с ОМОНом нам на выручку. Тогда Сане с Лёхой хреново придётся. Омоновцам не нужны доказательства. На кого мы укажем, того они и вывернут наизнанку. А укажем мы на Саню с Лёхой.

– У меня нет таких знакомых. А у вас?

– И у меня нет, – сказал Кирилл.

Гугер молчал, но было понятно, что он тоже без поддержки.

– Продолжай, – попросил Валерий.

– Но Саня и Лёха не знают, есть ли за нами сила. Потому сначала проверят. Ворьё всегда так поступает. Если силы нет, если никто не приедет, тогда спокойно продадут автобус. Но у нас фора пару дней.

– Думаешь, наш «мерс» где-то рядом с этой деревней спрятан? – с надеждой спросил Гугер. – И будет стоять там?

– Думаю, да.

Валерий и Гугер размышляли.

– Мы сами не найдём, – наконец подвёл итог Валерий. – Огромная территория. Заповедник. Здесь столько закоулков.

– Это так кажется. Дорог-то ведь тоже нету.

– Автобус не танк, – подтвердил Гугер. – Городская машина. Он по просёлкам не пройдёт. Его не так-то легко спрятать.

– Автобус можно спрятать в двух местах, – размышлял Кирилл. – На карьерах или на каком-нибудь отвороте с грейдера. Больше негде.

– Предлагаешь побегать поискать? – Валерий оглянулся.

– Да.

Гугер закурил. Валерий достал из кармана конфетку, развернул фантик и положил леденец в рот.

– Думаю, ты прав насчёт форы, – сказал Валерий Кириллу. – Но не прав насчёт того, что мы сами сможем найти автобус. Мы не знаем местности. Мало ли чего тут может быть. Да что угодно. Пока мы по лесу бегаем, время потеряем, фору свою.

– Надо не лес прочёсывать, а воров тряхнуть.

Кириллу ужасно не хотелось вновь встречаться с Лёхой и Саней. Вчерашней драки ему хватило. Второй раз Ромыч его не выручит.

– Давайте возьмём пистолет и потрясём их поодиночке, – сказал Кирилл. – Вы умеете бить человека, которого держат двое?

– Почему сразу бить? – напрягся Валерий.

– А потому, что по-другому они не понимают. Как животные.

– Припугнуть можно и без мордобоя.

– Чем?

– Ну, не знаю…

– Когда мы явимся трое на одного, это будет значить, что никакие омоновцы за нас не впрягутся. Какая угроза исходит от нас сейчас – такая и есть вся возможная наша угроза. А чем мы сами по себе опасны? Заявление в ментовку подадим? Это ерунда. Дом подожжём? Нет. Только мордобой и можем устроить. Но до полусмерти. А как оклемается – надо повторить, и так бить, пока не сдаст автобус.

– Пытку напоминает… – пробормотал Валерий.

А ты сам всё про это в ЖЖ и написал, подумал Кирилл.

Валерий и Гугер молчали. В их молчании Кирилл уловил какое-то согласие друг с другом, но не с собой.

– Есть ещё способ, – проскрипел Гугер.

– Какой?

– Ты иди один.

– То есть? – обомлел Кирилл.

Валерий заёрзал.

– Гугер прав, – осторожно сказал он.

– Вы о чём?! – почти закричал Кирилл.

Он уже догадался о мыслях Гугера и Валерия, но до последнего надеялся, что Гугер и Валерий не сделают неизбежных выводов.

– Угнать у нас автобус – это месть персонально тебе, – сказал Валерий. – Извини, Кирилл. Но это так. Иначе бы они просто нас ограбили. Но ты увёл у того парня девушку, а он увёл у нас автобус.

Кирилл слетел с крыльца. Валерий и Гугер сидели спинами к нему и не оборачивались.

– То есть это я во всём виноват?!

– Мы-то с Гугером ведь с ними не ссорились.

– То есть это я всех подставил?!

– Кир, не психуй, – буркнул Гугер.

Кирилла переполнила ненависть. И Лизу, значит, приплели? Не могут справиться с проблемой сами – перевалили решение на него!

– Нет, погодите, давайте разберёмся! – Кирилла подбрасывало. – Значит, вы такие белые и пушистые, а я тут со всеми разосрался, отбил девчонку, и в отместку они угнали нашу тачку?

– Да! – крикнул Гугер. – Да, Кир! Не хер было тут для них своего корчить! Не хер за их баб хвататься! Ты чужой здесь! Полез в свои – получи как свой! Ты по их правилам начал играть! Забыл, что наше дело – сторона! Расхлёбывай теперь!

Значит, по мнению Гугера, у Кирилла выбор был такой: или Годовалов насилует Лизу, или угоняет автобус. Кирилл выбрал спасти Лизу. Ушёл от своих, ввязавшись в разборки внутри чужого лагеря.

– Не орите! – крикнул и Валерий. – Гугер, замолчи! Кирилл, выслушай! Выслушай!

– А чего я ещё от вас не услышал?!

– Кирилл, тебе надо поговорить с этим парнем. Один на один. Без драки. Скажи, что мы уезжаем. Что у тебя нет видов на эту девушку. Просто отдай ему её. Это их жизнь, их отношения, понимаешь? Скажи, что мы заплатим. Пусть вернут автобус, и всё закончится.

В общем, Кирилл и так уже сделал всё это, когда час назад сказал Лизе: «Пока!» – и поцеловал в горячую щёку. В чём проблема-то?

Проблема в том, что, сказав «Пока!», он, Кирилл, стал подлецом для… Нет, не для Лизы. Лиза его простила. Для деревни Калитино. И на это ему плевать. Он здесь не живёт. Но если он поговорит с Лёхой Годоваловым, то будет подлецом для Валерия и Гугера.

Лично на них ему тоже плевать. Но они – свои. Они представляют не себя, а всех своих, вместе взятых. И пускай они никому ничего не расскажут. В душе Кирилл всё равно признает, что для своего мира, который он любил, он – подлец, бросивший девчонку, как собачонку.

Нет, он не пойдёт к Лёхе Годовалову с предложением забрать Лизу и отдать автобус, потому что этим предаст весь свой мир: все кафешки у Нескучного, Кутузовский и толстый, трогательно-могучий космический самолёт «Буран» возле Пушкинской набережной.

30

Пускай Валерий и Гугер прутся пешедралом восемь километров до карьеров, чтобы искать там автобус. Кирилл был уверен: автобус спрятан где-то вблизи дороги. Раиса Петровна говорила, что раньше недалеко от деревни стоял кордон заповедника, куда дважды в день приезжала вахтовка. Туда и шла Лиза, когда возле промоины на неё напал Годовалов. Кордона сейчас уже нет. Но его площадка-то осталась. Там и можно спрятать автобус. И недалеко, и возле трассы.

Мятая грейдерная дорога, засыпанная белёсым гравием, казалась вымощенной сохлой рыбьей чешуёй. Вдоль боковых канав плотной стеной стояли пыльные кусты. Над ними поднимались лохматые шапки осинников или высокая арматура сосновых боров. Небо шевелилось под ветерком, который перемешивал загустевшую дымную мглу, и от этого по зелени кустов и по гравию дороги перетекали тени, словно кто-то менял резкость изображения.

Ритм ходьбы успокаивал, и вскоре Кирилл перестал психовать из-за Валерия с Гугером и автобуса. Валерий с Гугером просто хотели перевалить проблему на него, это понятно. А вот автобус…

Наверное, пьяный Лёха завалился к Лизе – а её нет. Мать вряд ли выдала, где находится Лиза, но Лёха сообразил, с кем она. И взбесился. Днём Кирилл швырял в него кирпичи, а вечером увёл любовницу. Тогда в отместку Лёха ночью угнал автобус. Всё логично.

Годовалов, конечно, идиот, но ведь не до такой же степени, чтобы продавать автобус. Нет. Это уголовка, ясная как божий день. Статья и срок. Значит, Годовалов скоро объявится и, шантажируя автобусом, станет что-нибудь вымогать. А вымогательство – ситуация понятная. В общем, автобус всё равно вернётся. Чёрт его знает каким образом, но вернётся. Если Кирилл вообще не отыщет его сам до начала торга.

Кирилл дошёл до промоины. Никаких отворотов по пути он не встретил. Лишь в одном месте показалось, что отворот есть, но через десять шагов Кирилл понял, что здесь какой-то пьяный тракторист просто съехал с дороги, проломился сквозь кусты и врезался в дерево.

Промоина оказалась руслом лесного ручья, даже небольшой речки. Сейчас речка пересохла. Сквозь насыпь грейдера для неё были проложены трубы, но их давно забило гнилым мусором. Весной речка не могла протиснуться сквозь пробку из веток, палой листвы и смытых кусков дёрна и ломилась поверху, прямо через дорогу.

Вот здесь остановился их автобус, когда они ехали в деревню. На том рыжем обрывчике Кирилл увидел двух собак, когда Лиза сбежала из автобуса. А вот за обрывчиком и отворот. В тот раз Кирилл смотрел на собак, на Лизу, и не обратил внимания на неприметный съезд.

Кирилл свернул на узкий просёлок. Узкий, но довольно ровный. Автобус по нему проедет, это точно. Через сто метров просёлок вывел на большую, укатанную автомобилями поляну. Видимо, место кордона.

Издалека поляна выглядела идиллически: травка, очаг из кирпичей, навес на столбах, под навесом – вкопанный длинный стол и лавочки, мангал, поодаль – зелёный вагончик. Автобуса не было.

Кирилл направился к вагончику, и вблизи идиллия лесного лагеря развеялась. В траве валялись пожелтевшие сигаретные пачки и смятые колёсами пластиковые бутылки. Вокруг очага рассыпались ржавые и обгорелые консервные банки. Навес соорудили из листов фанеры, рваного полиэтилена, полос рубероида. Доски стола были покрыты выцарапанными надписями: «Сёма Саратов», «Оля Анжела», «Лысый Нижний», «Надька жёпа», «УНТ Толик», «2009 Серый 2009», «Вика дала Киту». Взгляд Кирилла зацепился за четыре слова, написанные в столбик: «Кирьян Лера Дэн Москва». Кирилла продрало ознобом по спине. Словно намёк. Хотя наверняка совпадение. Кирьян – может, какой-нибудь Кирьянов. Лера – похоже, девушка. Дэн – не Денис, как Гугер, а Данила. А в Москве пятнадцать миллионов. И всё равно очень неприятно. Будто бы кто-то ждал его здесь.

Но ещё неприятнее выглядел вагончик. Некогда синий, сейчас он был грязно-ржаво-облупленный. Окошки заколочены. Все четыре колеса спущены. Под днищем чернели кучи мусора. И самое главное – вся стенка была густо издырявлена. Похоже, по вагончику в упор лупили дробью, лупили долго и зло, десятками выстрелов.

Под дверкой на земле вместо приступочка лежал пластиковый ящик из-под бутылок. Кирилл встал на ящик, взялся за ручку и увидел на двери выцветшую надпись фломастером. Сначала Кирилл подумал, что надпись сделана по-английски, но потом понял, что по-русски, только в зеркальной проекции. Все буквы – наоборот, а слова – справа налево. Кирилл нагнул голову, читая, и его снова продрало по хребту. «Месяц Золотые Рожки обрати зверя в человека пролить мне ножом булатным его руду горячую».

Да что здесь творится? Что за проклятая деревня, не отпускающая его от себя? Что произошло на этой поляне, что видели эти деревья и птицы? Кирилл оглядывался. Пусто. Серый дым вместо неба. Навес. Трава. Мусор. Тишина. Но здесь вовсе не выморочный мир, нет. Этот мир оскорблён. И у него ещё есть сила отомстить.

Кирилл открыл дверь. Внутри вагончика оказалось не так уж и страшно. Даже довольно чисто. Два клеёнчатых топчана. Откидной столик. Печка-буржуйка с трубой, выведенной сквозь крышу, а рядом – горка поленьев и старый топор. Только все стены исписаны и разрисованы, но это уже неизбежно. Кирилл повертел головой и выбрался обратно.

Что теперь делать? Он стоял посреди поляны. Автобуса здесь нет. А просёлок?.. Кирилл вернулся к краю поляны и увидел, что просёлок на поляне не заканчивается, а уходит дальше в лес. Пойти дальше?..

Кирилл колебался. С одной стороны, страшно. Все эти оборотни, псоглавцы. С другой стороны, автобус-то нужен. А с третьей стороны… «Руду горячую», «нож булатный»… Какие-то сказочные, древние выражения. Здесь, в Калитине, Кирилл встретил настоящую Тайну. Быть может, единственную настоящую тайну в своей жизни. Пусть она перемешана с грязью и скотством, но всё равно – Тайна.

Кирилл двинулся по просёлку в лес. Он решил, что сразу повернёт обратно, едва встретится первый же буерак, через который автобусу не проехать. Но пока просёлок бежал по лесным прогалинам двумя ровными колеями в пожухлой траве.

Погода была непонятно какая, мерцающая, неверная. Где-то сверху ветер крутил дымные толщи, а в лесу мгла оплетала деревья, будто рыбацкая сеть запуталась в донных корягах. Вокруг то светлело, то темнело. Кириллу казалось, что краем глаза он ловит какие-то движения, перемещения, точно кто-то крадётся за ним по лесу, но прячется всякий раз, как только он повернёт голову. Или это деревья шевелятся, будто живые, но застывают под прямым взглядом?..

И ещё было чувство, что он не один. Что на него смотрят – искоса или в спину. Что кто-то обнюхивает его следы, подаёт знаки, ждёт какой-то его ошибки или сигнала от собратьев. Так в школе на уроках на виду у учителя ученики сидят тихо и смирно, а по сторонам – шепчутся, передают записки, беззвучно толкают друг друга.

Леший шалит? Кирилл, озираясь, вытер лоб. В детских мультиках леший – старичок с моховой бородой.

Но в безжалостных преданиях народа леший – оборотень. Он может быть и карликом, и серой лесной мышью, и великаном до неба, и чудищем с головой зверя. Про леших Кирилл вспомнил, когда читал ЖЖ Валерия. Вот и аукнулось.

Они, эти исконные владыки земли, не добрые и не злые. Они не награждают за правду и не мстят за преступление. Они соблюдают законы своего мира – леса, поля, реки. Но ведь человек не знает этих законов. Он может ошибиться, не желая ничего плохого, но всё равно его настигнет кара, и он не поймёт за что, не успеет приготовиться к обороне. Чужаки погибают. Кто найдёт его в этих лесах, если здесь трудно найти даже автобус, который не умеет перелезать через буреломы, забираться на пригорки, прыгать по веткам?..

Ноги дрожали от напряжения, живот поджало, кулаки сжимались, но Кирилл без суеты, как хозяин, прошёл сотню шагов дальше и лишь тогда оглянулся. Никого. Он никогда никого не видит, но кто наводит этот морок?.. Надо было взять из вагончика топор.

Просёлок вывел к ручью, точнее, к высохшей долинке с берегами-обрывчиками. Наверное, это всё тот же ручей, что размыл грейдерную дорогу. Автомобильные колеи теперь змеились по дну долинки. Куда, чёрт возьми, ездил этот водитель?

Почему-то идти по ручью было не так страшно, как по лесной дороге, хотя над обрывчиками стоял прежний спутанный лес. Кирилл почувствовал себя бодрее. Ручей гладко вылизал своё ложе, а колеи виляли справа налево оттого, что берега осыпались: корни леса не держали пересохшей почвы. Они торчали из земли, будто костлявые и волосатые руки бессильно тянулись к путнику, но не дотягивались.

В одном таком земляном вывале Кирилл увидел грязно-жёлтый шар, облепленный глиной. Кирилл подумал, что это какая-нибудь окаменелость, какой-нибудь ископаемый трилобит, фиг его разберёт, как он называется.

Кирилл остановился и повернул шар ногой. На него уставились две чёрные дыры человеческих глазниц. Это был череп.

Кирилл отпрыгнул назад, словно кошка. Череп лежал на виске и глядел на Кирилла, точно подмигивал. Только не бежать! – сказал себе Кирилл. Ни в коем случае не бежать. Побежишь – освободишь свой страх, а страх убьёт раньше любого хищника, любого чудовища. Если кто-то наблюдает сейчас за ним, то, как собака, бросится вслед, едва он побежит. Нужно двигаться медленно и спокойно.

В земляной осыпи, которая вынесла череп, Кирилл разглядел остатки сгнившей бревенчатой кладки. Похоже, здесь было что-то вроде сруба, заполненного грунтом. В грунте желтел второй череп, торчали изогнутые кости. Над ямой со срубом в зарослях кустов, покосившись, стоял деревянный крест: высокий, тёмный, с треугольной кровлей. Это старая раскольничья могила, понял Кирилл. Он же читал, что от скитов оставались только кладбища. А у староверов в дебрях Чёрной Рамени было много разных почитаемых погребений святых и мучеников. Наверное, это – одно из них.

Могила, вскрытая ручьём, исчерпала возможности самообладания. Кирилл повернул бы обратно, но впереди сквозь кроны леса белело небо – там находилась какая-то большая поляна. Может, автобус стоит на ней? Кирилл пообещал себе: он только посмотрит поляну и пойдёт назад, хватит натягивать нервы.

Поляна оказалась обширной луговиной, по краю которой и бежал ручей. Видимо, луговину деревенские жители использовали как покос, здесь громоздились два прошлогодних стога, изопревшие и бурые. Потому сюда и вёл просёлок – вывозить сено.

На свободном пространстве страх угас. Кирилл вертел головой, удивляясь сам себе. Да, в лесу нет обзора, кажется, что за любым деревом прячется нечисть, подкрадывается близко-близко. Но ведь для защиты лес предоставляет больше возможностей. Сучья – оружие, залезешь на дерево – будто забаррикадируешься в крепости, и вообще в лесу можно укрыться от врага так же, как и сам враг укрывается от человека. А на поляне? Враг виден издалека – это да, но тебе не убежать от него, и отбиваться нечем. Почему же в лесу страшнее? Потому что враг непобедим и единственный способ уцелеть – это увидеть его раньше, чем он увидит тебя? Или потому что тысячелетия назад твои предки были степными всадниками, владыками простора, и лес для них являлся неведомым и смертельно опасным миром?

Кирилл решил обойти луговину по опушке и возвращаться. В то, что автобус где-то здесь, он уже не верил. Просто в пути ему стало не до автобуса, и самовнушение развеялось.

Кирилл шагал, заплетаясь ногами в траве, и смотрел в зелёную глубину леса как в глубину омута, в котором живут таинственные твари. Лес шумел, дышал, чирикал, на поляне неистово стрекотали кузнечики. Пахло смолой, листвой, пылью, жарой, дымом далёких пожаров. Почему с этим прекрасным миром нельзя жить в согласии?

Обходя маленькую ёлочку, Кирилл поймал краем глаза какой-то тёмный промельк на поляне и быстро оглянулся. Ничего. Только посреди поляны стоял ещё один старинный крест. С других точек Кирилл его не видел. Кирилл пошёл к кресту. Он успокоился, ему было интересно. Ведь это же настоящий раритет раскольничьих времён. Хотя простоит ли деревянное сооружение, вкопанное в землю, целое столетие? Нет, вряд ли. Значит, какие-то последователи вкопали здесь этот крест лет 20-30-40 назад.

Крест был высотой метра два. Мощный тёсаный брус совсем сгнил у основания. Две перекладины – маленькая косая и большая прямая – были вставлены в пазы, место стыков обросло плесенью. Треугольная кровля из двух треснувших досок держалась на ржавых гвоздях.

В теле креста была вырезана ниша для иконы, и сейчас нижняя полочка нежно зеленела тонким мхом. Крест потихоньку умирал.

Удивительно, подумал Кирилл. Мировая архитектура – каменная, один раз построил – и навеки запечатлел свою идею, свою мысль. А русская архитектура – деревянная. Три-четыре десятилетия, и всё разваливается. Три-четыре десятилетия – срок одного поколения. Мысль, идею сохраняет в себе общество, бесконечно воспроизводя недолговечные и тленные формы. И с таким способом существования мысль всегда живая, всегда – гребень волны, а не глубины океана, всегда отбирается лучшее, максимально насыщенное информацией. Выходит, что деревянное зодчество – это архивация усложняющегося мира каждым новым поколением. Если в Европе её наследие – огромное множество файлов от разных поколений, то в России – один и тот же файл, который вечно в работе. Приходит поколение, этот файл разворачивает, правит, немного дополняет, архивирует. Потом следующее поколение опять разархивирует тот же файл, опять правит, опять дополняет, опять архивирует. И так далее. Такое количество работы над одним и тем же файлом превращает этот файл во что-то вроде намоленной иконы, которая способна творить чудеса.

Только вот сейчас чудес не надо, подумал Кирилл.

Он уже спускался с луговины в русло ручья и ещё раз оглянулся. Крест стоял в двух десятках шагов от него.

Кирилл попятился.

Он встретил крест у разрушенной могилы. Там и оставил его. Вышел на луговину – креста здесь не было. Обошёл луговину по кругу – и крест оказался посреди поляны. Спустился на русло – крест стоит на берегу. Крест идёт за ним, как живая тварь?..

Кирилл принялся тереть руками лоб и лицо. Крест не двигался. Да как он может двигаться, он же вкопан!.. Кирилл стал вытирать потные ладони о майку на животе и снова заметил что-то неладное… Его майка с чёрнокрасным Че Геварой… Майка была надета наизнанку.

Нет, он не смотрел на себя в зеркало, когда утром одевался… Но его видели Лиза, Валерий, Гугер… Они бы сказали, что он надел майку наизнанку… Не мог же он за целый день не обнаружить этого!

Или в раскольничьем лесу он сам медленно и незаметно превращается во что-то противоположное себе? И начинает видеть то, что в обычном мире не может существовать?

Кирилл почти бежал по руслу ручья в обратную сторону. Уже знакомый изгиб пути… За ним должна быть развалившаяся могила с черепами… Рыжая глинистая осыпь по-прежнему пересекала русло. В глине желтели два черепа… Но теперь поверх них громоздился огромный деревянный крест с кровлей домиком. Одна доска кровли оторвалась и лежала на отлёте, как сломанное крыло. Откуда крест взялся? Он упал со своего места над могилой, пока Кирилл ходил по луговине, или это тот же крест, что шёл за ним по лугу, а сейчас как-то обогнал его и лёг здесь поперёк дороги?..

Кирилл перепрыгнул через крест, ожидая, что деревянное чудище схватит его за ноги чёрными лапами… Отрубить лапы… Топор. Топор остался в вагончике.

– Кирюша! – окликнул Кирилла девичий голос за спиной.

Кирилла затрясло. Он не оглянулся, а вжал голову в плечи. Это не Лиза нашла его, как тогда на торфяных карьерах. Это не Вероника. Это кричат раскольничий лес.

Кирилл пролетел по руслу ручья, взвился на берег, помчался по просёлку. Кажется, он даже метался из стороны в сторону, как заяц.

Поляна с вагончиком и навесом выглядела точно так же, как и прежде. Никаких крестов. Кирилл остановился, перевёл дыхание и медленно двинулся к вагончику, словно по тонкому льду. Ящик вместо крылечка. Дверь.

Та же надпись фломастером: «Месяц Золотые Рожки обрати зверя в человека пролить мне ножом булатным его руду горячую». Кирилл потянул дверь на себя. В вагончике – пусто. Низкий потолок, разрисованные стены, заколоченные окошки, топчаны, печка.

Кирилл вошёл, прикрыл дверь и бросился к печке, схватил топор и оглянулся. Никто не появился, никто не ломился в дверь. Сквозь щели между досками ближнего окна Кирилл видел поляну. Пустая.

Что не так? Что, чёрт возьми, не так?!

Один из двух топчанов был изодран в лохмотья. Куски клеёнки и клочья поролона валялись на полу на бурых пятнах… бурых пятнах… высохшей крови. Кровью была измазана стенка над топчаном. Поверх рисунков и надписей Кирилл увидел глубокие царапины, по четыре в ряд. Будто кто-то царапал стену когтистой лапой.

Картинка встала перед глазами, как в кино. Псоглавец. Кто-то подстрелил псоглавца. Раненое чудовище кинулось в вагончик. А стрелок не стал заходить. Он изрешетил дробью убежище оборотня сквозь тонкие стенки. Дробины рвали тело оборотня, чудовище ревело и билось на топчане и на полу, искромсало когтями лежанку, исцарапало стену и сдохло в луже собственной крови. А стрелок так и не вошёл, но словно запечатал вагончик заговором, написанным фломастером на двери.

Этого не могло случиться, пока Кирилл ходил до луговины. Такие лужи крови за час не высохнут… Это всё было давно. И эти следы уже были, когда он заходил сюда час назад. Только он их тогда не увидел. Он не мог их увидеть, они были по другую сторону мира, лишь в зеркальном отражении. Как надпись на двери, которую он только что прочитал свободно, правильно…

Но он-то, Кирилл, живой! Он не псоглавец! Он на этой стороне! Его не остановит заговор! Кирилл топором рубанул по дверке – дверка отлетела. Кирилл выпрыгнул в траву.

Конечно, никого вокруг. Здесь всегда вокруг – никого.

Кирилл побежал к просёлку, побежал по колеям и не успел даже задохнуться, как очутился на грейдерной дороге. Гравий, обочины, пыльные кусты, лес шумит под ветром, в небе тает дым пожаров.

Он выбрался. Вырвался. Вырвался, хотя там никого не было и никто на него не нападал. Но всё случилось по-настоящему, вот в руке ржавый топор… Кирилл поглядел на топор и увидел, что на нём самом майка надета уже как обычно. Правильно. Романтичный красавчик Че Гевара с его груди смотрел в великие дали мировой революции.