Текст книги "Псоглавцы"

Автор книги: Алексей Маврин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 20 страниц)

13

За окнами школы всё как-то потяжелело. Разозлённые Гугер с Валерием опять ушли в автобус, и Кирилл в пустом здании в одиночку встречал тьму деревни Калитино.

Кирилл не хотел, чтобы наступающая ночь стала для него новой ночью кошмаров. А что сделать? Либо сразу уснуть, либо вообще не спать. Кирилл решил совместить обе технологии: сесть за ноутбук и бродить в поисковиках до тех пор, пока не свалится и не отрубится.

Он залил в чайник воду, поставил на одну из парт кружку, банку растворимого кофе, коробку рафинада и фонарь, расстелил на полу коврик и спальный мешок. Когда потянет в сон, нельзя терять ни секунды на приготовления – вдруг дрёма развеется?

Кирилл сходил к выходу, тщательно прикрыл дверь и чуть-чуть привалил её доской: доска упадёт, когда дверь откроют, но упадёт как бы невзначай, чтобы Гугер или Валерий не догадались об этой его сигнализации, если это они войдут. Дверь в свой класс Кирилл тоже закрыл и загородил другой партой, на которую положил ноутбук.

От всяких страхов его надёжно отвлекла бы порнуха, но Кирилл опасался словить вирус и подвесить ноут, а здесь его не восстановить. Ни в ЖЖ, ни в «аську», ни в Twitter, ни в You Tube, ни ещё куда Кирилла совершенно не тянуло. Только Гугер мог преспокойно играть онлайн, пребывая в деревне псоглавца. А для Кирилла мир прежних коммуникаций сделался безмерно далёк и даже как-то нелеп. И потому в окошке вызова Кирилл настукал «Святой Христофор». Святой не мог приносить зла, а в идеале должен избавить от наваждений.

47 тысяч результатов. Кирилл принялся листать страницы. Может быть, выяснив о Христофоре всё, он поймёт, что здесь творится? А ведь здесь что-то происходит. Что-то странное и нехорошее.

В первую очередь Кирилла интересовало, почему у святого собачья голова. Версий оказалось много.

Первая версия, не мудрствуя лукаво, дала Христофору собачью голову от рождения. Мол, сразу был таким, и точка.

Вторая гласила: до крещения Христофор был людоедом. В этом Кирилл усомнился. Он уже читал, что из-за латинского слова «канис» каннибалы стали псоглавцами. Но вряд ли даже самый упёртый миссионер пожелал бы крестить людоеда. Как-то это через край.

Третья версия заключалась в том, что Христофор был варваром. Понятно, все варвары с собачьими головами. Легенда уточняла, что он происходил из страны Ханаан, а латинское «ханаанский» – «cananeus» – по написанию похоже на «canineus» – «собакоподобный». Ханаан лежал между Евфратом, Иорданом и Средиземным морем.

Четвёртая версия делала Христофора греком из Киноскефалии – местности в стране Фессалии, которая находилась под горой Олимп. Киноскефал – киноцефал – псоглавец.

Кириллу больше понравилась пятая версия. Будто бы Христофор отличался редкой красотой. Женщины к нему так и липли, и это жутко отвлекало от добродетели. Тогда Христофор попросил у бога отвадить женщин, и бог превратил голову Христофора в собачью башку. Бабы отцепились. Эту версию придумали христиане на острове Кипр.

Кипру Кирилл поверил. На Кипр летала его тётка Анжела, которая сдавала ему квартиру, и тётка Анжела всегда брала туда с собой дядю Димку, своего любовника. Никудышный дядя Димка до полтинника сохранился инфантильным подростком. Он жил за счёт тётки, а потому вынужден был ублажать её, особенно на Кипре. Кирилл любил неугомонную тётку Анжелу, но, если бы тётка стала принуждать его лечь с нею в постель, он бы тоже попросил у бога собачью голову.

Кирилл продолжал изыскания. Его удивило, что о Христофоре ничего толком не известно. Когда он вообще жил? Большинство текстов называло середину III века новой эры. Тогда римским императором стал полководец Гай Квинт Деций Траян. Его послали в провинцию усмирять восставшие легионы, а легионы потребовали, чтобы он объявил себя цезарем и взял Рим. Деций так и поступил. Римские христиане были недовольны, и Деций их изрядно приплющил. Но поцезарить долго он не сумел: всего-то на второй год правления его войско разбили готы, и Деций при бегстве утонул в болоте. Однако он запомнился гонениями на последователей Христа, и ему приписали казнь Христофора, хотя бывшего псоглавца, скорее всего, казнил следующий император Максимин Даза. Это случилось в 251 году.

Сетевые умники оспорили эту версию и годом гибели святого назвали 301-й. Умники выяснили, что Христофор служил в 3-й мармаритской когорте императора Гая Валерия Диоклетиана, который тоже не давал житья христианам Египта и Сирии. Кириллу приятно было читать про цезарей, Рим и когорты. Всё это никак не сцеплялось с торфяной деревней Калитино, а сияло солнцем, медью и мрамором.

На солдатском сословии Христофора настаивало православие. Для него псоглавец был воинским святым, и на фреске, которую снимал Гугер, Христофор тоже был изображён в доспехах и с копьём.

Образцовое житие Христофора содержалось в Четьях минеях, это сборник жизнеописаний святых для чтения, а не для богослужения. Самые популярные Четьи минеи составил при Петре I святитель Димитрий Ростовский. Он начал писать свои Четьи ещё в 1684 году в Киево-Печерской лавре, а умер в 1709 году в Ростове, не завершив задуманной грандиозной работы. Его похоронили под чугунным полом Зачатьевской церкви, а в могильный сруб положили черновики трудов. В 1752 году чугунные плиты пола над могилой провалились, и попы обнаружили нетленные мощи Димитрия. Начались чудеса. Святителя канонизировали, он стал единственным православным святым за весь XVIII век, и на перенесении его мощей в серебряный гроб-раку присутствовала сама императрица Екатерина.

Четьи минеи святителя Димитрия заняли второе место в топе самых читаемых русских книг. Первое место всегда оставалось за Евангелиями. Для своих житий Димитрий использовал более старые Четьи, летописи, сказания и латинскую книгу «Acta Sanctorum». Свод «Acta Sanctorum» – Деяния святых – монахи-иезуиты начали собирать примерно в 1620 году и завершили через 320 лет. Получилось 68 томов. Впрочем, насколько иезуиты помогли Димитрию с житием Христофора, Кирилл так и не выяснил. Да и не важно: Димитрий не списывал тексты, как троечник на зачёте, а перерабатывал документы, зачастую руководствуясь здравым смыслом и поэтическим чутьём.

По Димитрию, Христофор сначала был собакоголовым людоедом по имени Репрев, то есть «негодный». В Ливии он попал в плен к римлянам, увидел христиан и взмолился, чтобы их господь дал ему человеческую речь. Господь дал. Репрев стал служить христианам. За это некий Вакх отмутузил его, а он принял побои со смирением, как подобает верующему во Христа. Народ изумился такому поведению бывшего людоеда с собачьей головой.

Весть о псоглавце дошла до императора Деция. Деций послал две сотни солдат, чтобы они доставили ему это верующее чудище. Солдаты повели Репрева в Антиохию. По дороге Репрев умножил голодающим солдатам их хлеб и вырастил из сухой палки зелёное дерево. Солдаты тоже уверовали во Христа. В Антиохии они первым делом пошли не во дворец, а в церковь, где епископ Вавила провёл для всех обряд крещения. Репрев стал Христофором. Всем им, включая Вавилу, император Деций потом отрубит головы.

Увидев Репрева-Христофора, Деций сначала свалился в обморок, а затем, придя в себя, начал испытывать веру псоглавца. Псоглавец отбил все словесные аргументы Деция. Тогда Деций велел запереть Христофора в комнате с блудницами Каллиникией и Акилиной. Деций надеялся, что ради такого удовольствия Христофор пожертвует верой. Император ошибся. Христофор рассказал о Христе, а потрясённые Каллиникия и Акилина поклялись завязать с греховной жизнью и принять святое крещение. Их ждала мучительная смерть на пытках.

Децию надоели успехи псоглавца-проповедника. Христофора засунули в медный котёл, приколотили гвоздями к стенкам, созвали народ и начали жарить. Но Христофор не погибал, а кричал из котла о прекрасном муже в белых одеждах, который разгоняет полчища демонов. Народ проломил оцепление и вытащил Христофора из огня. Пятидесятитысячная толпа обратилась в христианство вся целиком.

Солдаты изрубили тех, кто спас Христофора, вырвали псоглавца из рук толпы, повесили ему на шею камень и бросили в колодец. Теперь уже ангелы подняли Христофора обратно. Римляне отбили псоглавца даже у ангелов, надели на него раскалённую медную одежду, и палач снёс Христофору с плеч собачью голову.

Кирилла совершенно увлекла эта картина битвы легионеров, ангелов и толпы на пыльной площади античной Антиохии. Он будто наяву увидел, как на каменных плитах дымит гора углей, а в ней лежит опрокинутый медный котёл с дырявыми стенками. Кирилл выбрался из-за ноутбука, включил чайник и, забыв о своих страхах, молча глядел в тёмное окно, пока закипала вода. Орущая толпа тащила окровавленного, оборванного человека с косматой головой пса и с гвоздями, что торчали сквозь ладони, а над толпой, теряя перья, как огромные голуби метались ангелы, и в гущу народа врубались воины с бронзовыми мечами, прямоугольными щитами и в шлемах с коротким гребнем. С кружкой кофе Кирилл сел обратно за ноутбук.

Католическая версия отличалась от православной и настроением, и происхождением. Оформил эту версию монах-доминиканец Иаков Ворагинский, епископ Генуи, канонизированный, как и Димитрий Ростовский, но в лике блаженных. Иаков где-тo в 1260 году написал книгу «Legenda Sanctorum», «Золотая легенда», – свой сборник житий и притч. Он не сверял тексты, как святитель Димитрий, а валил в одну кучу и апокрифы, и предания, и свидетельства древних манускриптов, и устные байки. Главными критериями для Иакова были занимательность и выразительность. Это из книжки Иакова пошли гулять утверждения, что Мария Магдалина была блудницей, что святой Георгий сражался с драконом, а волхвы были таинственными восточными царями Гаспаром, Мельхиором и Бальтазаром. 300 лет «Золотая легенда» была европейским бестселлером, уступающим лишь Библии. На русский язык её не переводили.

«Золотая легенда» рассказывала, что изначально святой Христофор не был никаким псоглавцем, а был он великаном по имени Офферо. На хлеб он зарабатывал тем, что на спине перетаскивал путников через какую-то речку. Офферо жил в Палестине. У Кирилла Вероника ездила по путёвке в Израиль и видела знаменитый Иордан – мутную речонку шириной меньше Керженца в деревне Калитино. Похоже, сильно горбатиться великану Офферо не приходилось.

Однажды какой-то мальчик попросил великана переправить его на другой берег. Офферо легко посадил мальчишку на плечи и пошлёпал по мелководью. Но на середине речки мальчик вдруг потяжелел так, что Офферо еле доковылял до отмели. Этот мальчик оказался юным Христом, хотя от распятия прошло больше двух веков. Офферо на своём примере испытал всю тяжесть грехов, что Христос взял на себя. С тех пор духом Офферо овладела мысль, что надо помочь Христу нести его невыносимый груз.

Про церковь простодушный Офферо ещё не знал. Он отправился искать владыку, которому может служить во имя праведного дела, и добрался до Антиохии, до императора Деция. Римская империя была велика и непобедима, но её император трепетал перед сатаной. Сатана был сильнее Рима. А Христос был сильнее сатаны. Значит, ему и следует служить. Офферо принял крещение от епископа Вавилы и стал Христофором. Христофор – даже не имя, а звание: дословно оно означает «несущий Христа». До IV века в мире не существовало такого имени – Христофор.

Деций разгневался, что его воин-великан предпочёл другого владыку. Римские легионеры отыскали Христофора в стране Ликии на реке Ксанф у Средиземного моря. Кирилл с изумлением узнал, что Ликия – нынешняя турецкая Анталия. Для Христофора она оказалась вовсе не курортом. Великана кинули в тюрьму. Образумить его Деций подослал двух блудниц, но те вышли из узилища псоглавца христианками. Тогда Деций велел казнить Христофора.

Великана жарили в медном ящике, по он остался жив и здоров, потом целый день солдаты стреляли в него из луков, а стрелы не причинили Христофору вреда. 50 тысяч зрителей увидели спасительность христианской веры. Тогда великана обезглавили. Тело его христиане перевезли в Александрию, потом – в Толедо в Испании, в конце концов мученика погребли во Франции в аббатстве Сен-Дени.

В католичестве святой Христофор стал защитником от заразных болезней и покровителем путешественников. В этом сказалась его профессия: переправлять путников через реку. А может, свою роль сыграла мифическая пёсья голова – видимо, подумал Кирилл, из принципа, что «для бешеной собаки семь вёрст не крюк».

В XIII–XV веках культ святого Христофора с головой собаки был в апогее, но псоглавость в конце концов и сгубила его. В ряду прочих святых Христофор смотрелся как-то слишком вызывающе. Этого не вынесли ни католики, ни православные. Большой Московский собор ещё в 1667 году указал, что собачья голова «противна естеству, истории и самой истине», а в 1722 году Псоглавца вообще запретили. В Европе, где Христофора считали скорее великаном, чем псоглавцем, долго думали, что с ним делать, и в 1960 году Ватикан осторожно понизил его ранг до местночтимых святых.

На экране ноутбука Кирилл разглядывал словно бы игрушечные книжные миниатюры со святым Христофором, расплывчатые оттиски старинных печатей, светящиеся и схематичные витражи, суровые средневековые статуи, бурные и многоцветные полотна Ренессанса. Святого Христофора в мире было много. Это лишь он, Кирилл, узнал о Христофоре две недели назад, а мировая культура давно переварила странного псоглавца. Но какой его смысл всё же ускользнул от многих исследователей и вдруг выстрелил в умирающей деревне, забывшей свою судьбу, да и свой человеческий облик тоже?

Псоглавец, святой Христофор, православный покровитель воинов и католический покровитель путешественников… Путешественников и воинов… В деревне при зоне… Бог конвоя?

14

Где-то на краю зрения мелькнуло что-то светлое, и вдруг раздался удар, похожий одновременно и на грохот, и на шорох. Кирилла подкинуло так, что коленями он стукнулся снизу в столешницу и едва не сбросил ноутбук с парты. Мгновенно Кирилл стал мокрым.

Он сидел замерев и пытался понять, что же это было. Мышцы шеи задрожали от напряжения. Где шарахнуло? Там, возле чайника и фонаря. Будто коробка с рафинадом упала на пол. Будто собака унюхала рафинад и носом столкнула коробку со стола, коробка свалилась, кубики сахара рассыпались… Кирилл ждал, что услышит хруст сахара на собачьих зубах, увидит собаку, которая, скрытая за партой, кивая, разгрызает рафинад… Собаки любят сладкое. Но больше не было никакого шума.

Просторный класс зыбко и мутно освещали дымные окна, в крайнем окне отражался голубой прямоугольник экрана ноутбука. Кирилл отчётливо видел парты, груду мусора у дальней стены, чёрную школьную доску. Собак нет. Это лишь воображение.

Кирилл медленно поднялся и осторожно подошёл к той парте, где стояли чайник и фонарь. Мне бы только схватить фонарь, думал он, и я сразу высвечу этих загробных псин… Коробка с рафинадом светлела рядом с фонарём. Никуда она не падала. Кирилл заглянул за парту.

На грязных половицах светлел кусок штукатурки, расколовшийся на крошево. Это не собака сбросила коробку сахара. Это с потолка отвалилась штукатурка и хлопнулась на пол, перепугав до полусмерти. Старое здание школы умирало – и освобождало своих призраков, словно испускало последний вздох. А какие призраки могли таиться в школе? Собаки, призраки каникул, времени собачьей звезды Сириус.

Кирилл взял увесистый фонарь, но не включил его, точно боялся выдать себя светом. На цыпочках он пересёк класс, присел и вытащил из мусора свёрток, свободной рукой растеребил его и достал пистолет. Пули, конечно, резиновые, а не серебряные, но хоть что-то… Вдруг это никакие не привидения, а обычные бродячие собаки? Тогда хватит и резиновой пули.

Кирилл вернулся к своей парте, что перекрывала выход из класса, бедром сдвинул её и взялся за ручку двери. Надо проверить здание. Невмоготу существовать, не зная, что творится за перегородкой. Неизвестность тяжелее всего. В неизвестности он сам напридумывает себе таких ужасов, какие десяти дьяволам не по фантазии. А если и вправду что-то есть… И это тоже лучше неизвестности. Лучше точно знать, что нежить реальна. Если она реальна, значит, реальны и силы, которые против неё. Реален бог. Если есть сатана, то есть и бог, иначе невозможно. А у бога он выпросит помощи. Он не заядлый грешник, он не убивал, не воровал, не богохульствовал, почитал родителей, не пил и не курил, и развратом-то занимался совсем чуть-чуть… Он, конечно, забыл о боге, но если он увидит нежить, то всё изменится…

Растягивая движения, Кирилл открыл дверь, надеясь, что дверь заскрипит, и она заскрипела. Истина истиной, но жуткая нежить лучше пускай уберётся и спрячется, услышав, что человек выходит в коридор. Незачем ему видеть её. Нервы-то не железные. Есть дела, которые лучше оставить недоделанными.

Длинный, тускло освещённый коридор протянулся вдоль здания школы, пустой, как отработанная шахта. Кирилл решил осмотреть все помещения одно за другим. Чтобы убедиться – чёрт знает в чём.

Это же школа, думал он, оглядывая замусоренные кабинеты с косой мебелью, мусором на полу, пыльными окнами, паутинными углами. Это не кровавый застенок, не угрюмый склеп, не готический замок. Бревенчатая, одноэтажная, заброшенная школа в вымирающей деревне. Хотя, возможно, ужас поселился здесь именно потому, что это была школа. Построенная для детей, созданная для добра, школа оказалась не нужна, выброшена из жизни. Деревня отреклась от добра, предала школу, и чем тогда школа ответит деревне?

Кроссовки хрустели сором, половицы вздыхали, под штукатуркой что-то едва слышно шуршало, осыпаясь. В одном из классов парты стояли рядами, как во время учёбы, и у Кирилла шевельнулись волосы: он понял, что за партами на каком-то невыносимо тоскливом уроке сидят невидимые ученики, они повернули головы на стон открывающейся двери и молча смотрели на Кирилла. Кирилл захлопнул дверь. Чему учили в том потустороннем мире?

В коридоре Кирилл прислонился спиной к стене. В одной руке у него был фонарь, в другой – пистолет. Запястьями Кирилл принялся тереть глаза, чтобы снять морок. Сколько можно сочинять для себя страхи? Нет ничего, все призраки – только в его сознании, это в нём мёртвые ученики и собаки сатаны, а здесь – никого. В конце концов, сегодня лишь вторая ночь, а дьявольские силы разрывают на третью… Третью ночь в деревне Калитино он, Кирилл, проведёт в церкви, как герой гоголевского «Вия»… Если, конечно, согласится.

А что в «Вие» было на вторую ночь? Как гам героя-то звали?.. Он увидел слезу, побежавшую из-под ресниц умершей панночки, и слеза превратилась в кровь… Он очертил вокруг себя мелом круг, а панночка села в гробу, потом встала, потом ходила по храму, слепо нашаривая врага руками, потом летала в гробу под потолком… В ту ночь герой «Вия» поседел… Кириллу захотелось выдрать у себя клок волос и проверить, не седой ли он сам… А когда пропели петухи, панночка опять легла в гроб.

Кирилл читал «Вия» очень давно, однако запомнил, что больше всего, до муки, его напугало, когда у Гоголя панночка, ведьма, мёртвая девушка, перед рассветом была названа «трупом». Женский род переменился на мужской, словно у могильной нечисти была особая природа, не сопрягающаяся с человеческой, и, умирая, человек менял не жизнь на смерть, а природу на природу.

Менять природу на природу – быть оборотнем. Почему оборотни – непременно из волков, – а собаки биологически те же волки, – почему не страшно превращение человека в медведя, в крокодила, в тигра?.. Потому что нет домашних крокодилов и домашних медведей? Потому что оборотни появились, только когда человек приручил волка и создал собаку – живую мину со спящей генетической программой людоеда?.. Кирилл вспомнил «Псов-воинов», культовый ужастик Мила Маршалла. Что там бормотал солдат, к которому рвался оборотень? «П-п-плохая собака!..»

В угловом кабинете царила тьма кромешная, потому что здесь выбитые окна были заколочены досками. Кирилл так и не дождался, чтобы глаза привыкли и прозрели. В чёрной комнате мог прятаться чёрный пёс. «Ты из дикого леса, дикая тварь?..»

Кирилл включил фонарь и тотчас пожалел об этом. Дымный сумрак ночных помещений был слегка проницаем для взгляда, но и призрачные собаки, что могли обитать в этом сумраке, тоже были неосязаемыми привидениями. Теперь широкий и яркий луч света сделал всё материальным. Здесь, в луче, нежити нет, есть лишь старая рухлядь, ободранные стены, доски, хлам. Но вокруг луча загустела непроглядная темнота, и в ней уж точно должно что-то прятаться. Тьмы не было, пока не было света, а Кирилл сам сотворил эту тьму.

Кирилл обыскал лучом все закутки. Бесполезно. Перемещается луч, и перемещаются тени, они то вырастают, будто собака осторожно высовывает острую морду, чтобы посмотреть, то поджимаются. В малобюджетных ужастиках трансформацию человека в оборотня часто показывают через изменение тени…

Почему сейчас Кирилл боится собак? Ведь человек превращается даже не в собаку, а в оборотня, в псоглавца… И куда страшнее превращение собаки в человека. В оборотне человек – исходная форма, и хоть что-то человеческое в оборотне всё равно остаётся: навыки, привычки, понимание речи… А бешеная собака-людоед, ставшая человеком, и в человечьем облике будет бешеной собакой-людоедом. Кирилл стоял в конце коридора и напрострел освещал коридор фонарём, держа пистолет в вытянутой руке.

Если появится собака, резиновая пуля её свалит. И что дальше?.. Кирилл оскалился от усилия, заставляя воображение остановиться. Не получилось… Вот сбитая пулей собака кувыркается в мусоре, вертится и визжит, и визг переходит в рык, собака растёт в размерах, раздвигая мусор своим телом, раздуваются лоб и скулы, клочьями облезает шерсть, плечи ломаются, грудь разворачивается, передние лапы превращаются в волосатые руки, вытягиваются тёмные пальцы с когтями, и новорождённое чудовище ворочается, перекатывается на брюхо, поднимается, цепляясь за стену…

В правую стену коридора были встроены печи-голландки – белёные кирпичные трубы от пола до потолка. Печки топились из коридора, чтобы, видимо, истопник не отвлекал учеников во время урока. Устья печек находились на высоте колена. Кирилл увидел, как у ближайшей голландки медленно приоткрылась чугунная дверка. Затем у двух других голландок тоже синхронно приоткрылись дверки.

Кирилл был готов заорать и выстрелить, пистолет плясал в его вытянутой руке, но Кирилл не выстрелил. И не заорал, чтобы Гугер и Валерий не узнали о его ужасе. Если он ещё стеснялся показать свой испуг, значит, не погрузился на дно безоглядного страха… Худо-бедно он ещё сохранял контроль за словами и действиями. Ведь это мог быть просто порыв ветра над крышей школы, когда сквозняк раскрывает дверки пустых печей…

Кирилл двинулся по коридору, добрался до первой печи и захлопнул дверку, повернул чугунный запорчик. Ничего. Кирилл пошёл дальше и закрыл вторую печку, потом третью. Всего-то…

Впереди была прихожая – и выход на крыльцо. Выйти на улицу? Но выходить Кирилл не хотел. Это здание – как сундук с кошмарами. Здесь, в замкнутом объёме, он ещё может справиться с собой и со своим ужасом. А если ужас продолжится и снаружи? Значит, спасения нет. Только ложись и помирай.

Надо всё закрыть, закупорить здание. Тогда своему внутреннему страху некуда будет деться, а наружный страх в школу не проберётся. В закупоренном здании Кирилл выследит свой внутренний страх, как прячущуюся собаку, и убьёт его, а внешний страх останется на улице.

В этой школе выбитые окна все заколочены, через окно в школу не пролезть. Через крышу?.. Кирилл вспомнил, что видел люк на чердак. Он бросился к той каморке, где видел люк. Оказалось, что бежать легко. Когда он стоял, то не мог сдвинуться, а как побежал, так и стало легко. Крышка люка в потолке каморки и без Кирилла была заперта на висячий замок.

Теперь подвал… Надо найти спуск в подпол. Где он может быть? Кирилл метался из помещения в помещение, освещая половицы. Это? Нет, щель… И это щель… Вот он, люк, в какой-то кладовке!

Люк в полу был плотно закрыт, но без замка. Кирилл покрутился, соображая, и решил придавить крышку люка партой. Парта нашлась в соседнем кабинете. Кирилл с шумом поволок её в коридор, поднимая тучу пыли, всунул боком в кладовку и вколотил так, что потом и сам бы не вытащил. Забравшись на столешницу, он ещё попрыгал, вбивая парту между стенами на распор, и вроде успокоился.

И тут что-то легко прикоснулось к его голове. Кирилл поднял лицо и посветил над собой. Его волосы тронуло ветерком: в каморке совсем не было потолка, вместо него – чёрная дыра с обломками досок.

Кирилл слез с парты и в коридоре обессиленно сел на корточки. Всё напрасно. Дыру в потолке ему не закрыть, и кладовку не закрыть, потому что её дверь он намертво прижал расклиненной партой. Здание не загерметизировать, как подводную лодку. Страх всё равно просочится и затопит школу. Можно сделать только то, с чего он и начал: укрыться в своём классе, где остался ноутбук и чайник.

Прижимаясь спиной к стене, Кирилл пробрался ко входу в свой класс и юркнул за косяк. Сразу захлопнул дверь, чтобы ничто не проскользнуло вслед за ним, и опять задвинул её партой. Ноутбук на парте качнул экраном, и синий свет плеснулся, как вода в проруби.

Кирилл повернулся, и теперь окостенел по-настоящему. Посреди класса стояли и смотрели на него две собаки.

Это были те же самые собаки, которых он видел у промоины на откосе возле грейдерной дороги. Белёсая повыше, тёмная с пятнами пониже. Они не виляли хвостами, не улыбались, не вертели ушами. Не бери у нас ничего, вдруг всплыло в памяти Кирилла. Собаки глядели на него чёрными, разумными глазами. Ещё миг назад, когда Кирилл шнырнул в класс, собак не было, а пол под окнами был пустым и голым. Но вот теперь собаки стояли и молча смотрели на Кирилла, а потом обе разом пошли на него.

Он забыл и про фонарь, и про пистолет.

И в этот момент бликующее и мутное стекло в окне лопнуло, взорвалось осколками и разлетелось до самых ног Кирилла. Кирилл поневоле поднял взгляд на окно. А соседнее окошко тоже взорвалось, и в стену рядом с Кириллом ударил брошенный камень.

– С-суки! – заорали с улицы.

Новый камень разбил третье окно, последнее.

Кирилл снова посмотрел на собак. Собак не было. Кирилл промахнул взглядом от стены до стены – собаки исчезли.

– Пидоры московские! – орали на улице.

Кирилл узнал голос Лёхи Годовалова. Пьяный голос.

У Кирилла затряслись ноги, и он опустился коленями на пол.

Лёха, видимо, оклемался, опохмелился и рванулся к школе, где ночевал его обидчик. Стекло зазвенело в соседнем кабинете. Лёха камнями бил в школе все окна.

– Вали в Москву свою пидорскую! – орал Лёха. – Не жить вам, суки! Спалю на хер вместе со школой!

Улица в окне вдруг осветилась – это Гугер проснулся и врубил фары автобуса. Кирилл увидел гребёнку школьного забора, а за ней – растрёпанного Лёху Годовалова на фоне тёмного дома напротив.

– Тачку вашу всю на хер изувечу, в реке утоплю! – орал Лёха.

Где-то в конце коридора грохнуло – упала доска, подпиравшая входную дверь школы: сработала сигнализация Кирилла. В коридоре протопали шаги, дверь класса ударила в парту и могуче сдвинула её с места. Синий свет ноутбука опять плеснулся по комнате. В комнату ворвался Гугер – в трусах и в развязанных туфлях. Он в запале и не заметил, что Кирилл забаррикадировал вход.

– Пушку давай! – рявкнул он.

Кирилл тотчас протянул пистолет.

Гугер схватил оружие и кинулся к выбитому окну, протянул руку с пистолетом и бабахнул по Лёхе. Видимо, промазал.

– Всю икону вашу завтра топором порублю, чтобы дриснули отсюда все! – вопил Лёха.

Гугер снова бабахнул.

Кирилл увидел, как Лёха побежал по улице прочь от школы.

Гугер повернулся к Кириллу.

– Доигрался с местными, идиот? – яростно выдохнул он.