Текст книги "Охота на Буджума. Гении Английского сыска. Второй состав"

Автор книги: Алексей Сергиенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 6 страниц)

Мы переглянулись. Приказчик с помощниками сбежали пока Элиза била кирпичами стекла. Тщательный обыск лавки показал, что следов Холмса и Лиса там нет. Полисмены сейчас опрашивали домовладельца, перетряхивали товар, демонтировали причудливый агрегат с блестящими никелированными трубками и манометром. Баллоны были украшены незнакомым мне логотипом – жирным белым котом с вытянутой мордочкой. Или белой пушистой лисичкой, окруженной буквами «Н.О.Р.Д.»

Я перерисовал фирменный знак, чтоб потом написать поставщику о ненадлежащем контроле за продажей медицинского оборудования. Но это был уже хлеб полиции, и нам не стоило подменять собой официальные службы Её Величества. Ведь, несмотря на то, то нам улыбнулась удача и мы способствовали прикрытию лавки мошенников, к главной цели это нас не приблизило ни на йоту.

Вздохну, я посмотрел на часы. Намек был понят. Элиза с серьёзным облизала ложечку, подчеркнуто аккуратно положила её на блюдце, и уставилась на нас своими большими серыми глазами.

– А ты что увидела?

– Я глядела со стороны двора, и видела, как приказчик повернул кран на газовой трубе. У нас так сосед скрозь стену подвала пускал газы, чтоб крысы дохли. Ну и зафинтилила булыганами.

Да. Элиза поспела вовремя. Расколотив камнями стекла она открыла доступ воздуха, попутно привлекая внимание полиции. Полисмен был немало удивлен, увидев, что бьющий стекла оборванец, не пытается убежать, а орет что-то об дохнущих крысах.

– Как ты думаешь, почему нам досталось больше газа? спросил я обращаясь к Лейстрейду.

– Элементарно, Ватсон. Я стал дергать ручку, они заподозрили неладное, и нас решили просто усыпить. Поскольку только полный кретин будет убивать инспектора полиции, то фармазоны просто съехали бы, оставив нас спящими.

– Но Холмс не был инспектором полиции.

Мы испуганно переглянулись еще раз. Волшебную лавку не стояло окончательно сбрасывать со счетов.

Расплатившись, мы вышли из кофейни. Темнело. Нужно было ехать домой, и решать вопрос с Элизой. Ни я не Лейстрейд не были склонны отвечать злом на добро. Так что нужно было решить вопрос деликатно. К тому же мне пришел в голову одна интересная мысль – а что если мы наймем Элизу на все время расследования. Девчушка она бойкая, глазастая – и самое главное, никто и не заподозрит что мы как-то связаны с ней. Он может не вызывая подозрений страховать меня и Лейстрейда.

– Послушай Элиза. Мы отвезем тебя домой. А завтра утром заедем, и ты дальше будешь помогать нам в поисках Шерлока, сказал я.

Мы подошли к стоянке кебов, и я начал постукивать тростью по брусчатке, подзывая отошедшего конюха. Когда же он пришел, произошел конфуз. Стоило ему усесться на козлы, как раздался протяжный, утробный звук выходящих газов. Да такой громкий, что испугал даже лошадь. Возница багрово покраснел. Мы сделали вид, что не заметили, и сели в кеб. При этом Лейстрейд внимательно оглядел Элизу, но промолчал.

Я тоже заметил, что после короткого пребывания в лавке фокусов, Элиза заметно поправилась в талии. Но поскольку владельцы лавки столь нелюбезно травили нас газом, то я не стал возмущаться пропажей их собственности. К тому же я сильно сомневался в необходимости конфискации, в доход Её Величества собачьих какашек из крашенного папье-маше.

Высадив Элизу возле Глостер-роуд, мы заехали в паб, «немного разбавить стресс». Так что вечером я не смог прочитать оставшиеся папки – так как был вынужден восстанавливать нарушенные семейные отношения. Уснул я далеко не сразу, ворочаясь и вспоминая события дня. Мне все казалось, что я забыл, что-то важное, причем напрямую связанное с Холмсом, я ворочался, вставал. Но так и не вспомнил.

* * *

Я уже далеко не мальчик, поэтому утреннее пробуждение после столь напряженного вчерашнего дня, было мучительным. Болел живот, болело горло, болела спина. Доктор Фаркер любил приговаривать, что пять минут здорового смеха, продляют жизнь на день. Интересно, на сколько сократили мою жизнь пять минут нездорового смеха?

Намазав спину опельдоком я сел в кресло, попросив горничную принести мне шашку крепкого кофе. Расследование не клеилось. Гений Холмса, ко всему прочему, заключался и в определенном подборе дел. У читателя может создаться впечатление, что все, за что стоит Холмсу взяться за дело – и можно преподносить результат клиенту на блюдечке с голубой каёмочкой. Нет, нет и еще раз нет. Сразу опровергну и другую крайность – нет, Холмс не отказывал в помощи даже безденежному клиенту, если реально мог помочь. Это было неплохой рекламой, но для Шерлока, смею Вас заверить, это было не главное. Но это не означало, что к Холмс брался за любую кражу кошелька на привокзальной барахолке. Внимательно выслушав клиента, он сразу решал, есть ли в деле минимальные зацепки для его дедукции. «Мой разум имеет когти, как у кошки, и зачастую я могу зацепиться за неровность, которую даже в лупу не заметят коллеги Лейстрейда. Но даже кошачий коготь спасует перед стеклянной стеной». Дела без зацепок, Шерлок без сожаления отдавал полиции. Для похорон в архивах.

В этом деле не было зацепок, и на долю меня и Лейстрейда выпала незавидная участь бултыхаться как приманки в мутной воде, надеясь, что за нами следует внимательный и холодный взгляд хищника из глубины. Жалея себя, я начал потягивать маленькими глотками кофе, почитывая свежий «Таймс».

Звякнул дверной звонок. Я повернулся, испытывая сильнейшее дежавю. Именно так и начались наши вчерашние похождения. И тут, словно пелена, спала с моих глаз. Я вспомнил, от чтения, какого именно объявления отвлек меня Лейстрейд.

От дома по Бейкер Стрит 221 Б

Пропала собака.

Рыжая, тощая сука.

С поиском я помогу.

Тощая. Так. Рыжая. Так так… Сука. Все-таки до чего я обожаю свою страну. Все становилась на свои места. Холмс не убит, Холмс похищен. Английский преступник, конечно хитер, но до убийства скатываются только отдельные маргиналы. И теперь нужно было выйти на след похитителей, и передать им Майкрофтовы деньги. У него сейф ломится от специально напечатанных купюр – с водяным знаком «АРЕСТУЙТЕ ПОДАТЕЛЯ АССИГНАЦИИ».

Впрочем, можно и не рисковать, и отдать настоящие деньги. И предоставить возможность Холмсу самому ловить своих похитителей. Забыв о боли в спине я радостно вскочил, вытащил спрятанную от жены трубку, закурил от газового рожка и распахнул окон.

Чтоб столкнуться лицом к лицу с Лейстрейдом. Он балансировал на карнизе, держась руками за, вылепленный с размахом, бюст гипсовой кариатиды. В зубах у него был зажат, купленный на личные деньги браунинг. Я ошеломленно молчал.

Инспектор подтянулся, залез на подоконник, встав на вышитую моей женой салфетку, и спрыгнул в комнату. Пауза затягивалась. Наконец я собрался силами и сказал:

– Доброе утро.

– Кому как, подчеркнуто ядовито, ответил недовольный Лейстрейд. Ты, значит, куришь, и дверь открыть не можешь. А я то, дурак, надеялся, что тебя, Ватсон, расчленяют. Думал всю банду на тепленьком повяжу.

– Сссслужанка… когда я волнуюсь, афганская контузия напоминает о себе.

– Ушла, надо полагать на рынок. Инспектор сел в кресло, положил ногу на ногу и отхлебнул остывший кофе. А ты, значит, опять задумался и уснул стоя. У тебя лошадей, в роду не было? Ты хоть понимаешь, что я волновался?

– Понимаю. Смотри лучше, что я нашел.

И я рассказал об объявлении. Надо отдать должное Лейстрейду, саму идею он ухватил сразу. Мы вскочили и бросились искать вчерашнюю газету. Несколько минут мы рылись в конторке. Газета как сквозь землю провалилась. Во время поисков я вспомнил вчерашний метод Элизы.

– Лейстрейд, кстати, если бы ты был газетой, ты бы где лежал?

– Висел на гвозде в сортире – не раздумывая, отмахнулся инспектор.

– О!

Мы бросились в ватерклозет, и тут же нашли большую часть вчерашнего «Таймс-а». Найдя нужный кусок, мы склонились над текстом, чтоб через секунду с ужасом отпрянуть.

Объявление было без подписи, только с обратным адресом, напечатанным мелким типографским шрифтом, но от этого не менее страшным.

Бедлам. Восточное крыло.

Это звучало как приговор. Адрес, а точнее, человек, если конечно это существо можно так назвать, скрывающееся за этим адресом, таил в себе смертельную опасность.

Мало кто знает, что восточное крыло Лондонской психиатрической лечебницы, было предназначено для содержания буйнопомешенных преступников. Еще меньше людей знает, что подвал скрывает в себе самую засекреченную в Англии тюрьму, тюрьму, которую курирует контора Майкрофта, тюрьму, в которой в глубочайшей тайне содержится пойманный Холмсом шесть лет назад Мориарти.

Вздохнув, я встал. Меня ожидала очень, очень, очень неприятная встреча.

* * *

Выйдя из кеба, мы с Лейстрейдом пошли по аллее к виднеющемуся на холме корпусу лечебницы. Разговаривать не хотелось. Я не испытывал сильной ненависти к поверженному противнику, просто хорошо отдавал себе отчет в том, насколько его холодный и оточенный ум превосходит мой. Он был сильным противником. В его сражении с Холмсом, на стороне Шерлока играл Майкрофт с конторскими волкодавами, Лейстрейд с ищейками из криминальной полиции… Фактически эта была полномасштабная военная операция, с применением армии, и спецслужб. Среди рядовых участников об истинной подоплеке событий знал хорошо, если каждый сотый, но отголоски тех событий до сих пор служат источником слухов и теорий в пабах.

Тогда я впервые увидел в своих волосах седину.

Погруженный в эти мрачные мысли, я шел, не замечая окружающих. Больные, оккупировавшие скамейки, своими цветастыми халатами на завязках весьма походили на афганцев. Так же молча и безучастно провожали меня ничего не выражающими глазами. Чувствовалось, что это настойчивое внимание начинает раздражать Лейстрейда. Инспектор не первый раз имел дело с психиатрической клиникой, и не переносил ни больных, не персонала. В глубине души он так и остался парнем с рабочей окраины, где городская беднота признает только два лекарства – виски и касторку. Сама идея болезней разума, вызывала в его простой душе некоторую оторопь.

– Вот ты Ватсон, скажи мне как доктор, зачем вообще завели эту богадельню? Эти психи – они кому нужны? От них что ли червячки, какие-то появляются нужные для природы? Или без них Англия усохнет?

– Знаешь, Лейстрейд, было как-то на континенте такое государство – Спарта. Стоило там народиться младенчику, с каким-нибудь отклонением, пальцем там сросшимся, или просто роста мелкого… Выдержав положенную драматическую паузу, я продолжил – то они сразу кидали его в море.

– Ну, правильно. Чего малого мучить?

– Это неправильный вопрос Лейстрейд. Правильный вопрос будет – и где сейчас это Спарта.

Лейстрейд задумался. Впрочем он не был бы самим собой, если бы не нашел что ответить.

– Угу. А не вы ли, медики, собрались и Спарту прихлопнули? А что, все сходится. Как я понял, больных там вовсе не было, а это ваш бизнес губит.

Я вздохнул. Все-таки отсутствие классического образования дает о себе знать. Да, мы с Лейстрейдом друзья, и я готов рискнуть своей жизнью ради него, но… Впрочем я тут же одернул себя. Множество подлостей, которых я слышал, начинались со слов «Он лучший мой друг, но…» Так что пусть Лейстрейд, если хочет, делает любые выводы из моих слов. Я могу позволить другу быть самим собой.

Рассуждая подобным образом мы подошли к огороженному массивной решеткой внутреннему дворику. Около ворот, опираясь ногой о стену, стоял праздный гуляка. Впрочем, праздным он был только на непосвященный взгляд, внимательный наблюдатель обратил бы внимание, что этот гуляка подпирает собой стену исключительно по четным дням, а по нечетным его сменяет коллега, выгуливающий пуделя.

На все эти предосторожности Майкрофт пустился после четвертой или пятой попытки подельников Мориарти освободить своего шефа. Не мудрствуя лукаво, Майкрофт загнал в бедлам пару дюжин армейских, но попечительный совет Бедлама решительно воспротивился, небезосновательно считая, что мундиры и сияющие сапоги плохо скажутся на драгоценном душевном равновесии пациентов.

И как Майкрофт не рыл носом землю, обойти попечительский совет ему не удавалось. Более того, явная малозначительность и никчемность вопроса не позволяла ему рявкнуть. То, есть он конечно, мог, если бы захотел, но каждый его рык был на счету, и он вовсе не собирался разменивать его на столь пустячный вопрос. Но и отступать Майкрофт тоже не привык.

Так в Бедламе появились праздные гуляки, с военными манерами, плохо выбритые кормилицы с деревянными младенцами, аристократы с собачками в заношенных армейских брюках…. Вся эта публика гуляла в точном соответствии с графиком дежурств, обменивалась многозначительными знаками, цепко оглядывала настоящих посетителей.

Довольно быстро попечительский совет Бедлама понял, что переодетые посетителями охранники действуют на больных еще хуже. Параноики и без этого считали, что их окружают переодетые агенты спецслужб, и присутствие настоящих переодетых агентов вовсе не способствовало скорейшему выздоровлению. Но, увы, пойти на попятую было невозможно из политических соображений. Так что все оставалось в неустойчивом, и неудобном равновесии.

Откуда я узнал все подробности? Дело в том, что весь этот карнавал подчинился моему бывшему коллеге по пятому Нортумберлендскому стрелковому полку, доктору Фредерику Чилтону.

Я был демобилизован раньше, так как был ранен, а старина Фред остался штопать раненых на Кандагаре. Я изредка вспоминал наше военное братство, запах спирта и камфары, вкус виски с хиной. Демобилизовавшись по выслуге лет, мой коллега был устроен Майкрофтом на непыльную должность главврача восточного крыла. Мы изредка сталкивались по работе, что почти всегда приводило к долгим беседам на военные темы.

Фредерик откровенно скучал. Из-за специфики отделения, надеяться, что поправившийся больной выйдет в свет с благодарностью доктору на устах, было бесполезно. Буйнопомешенные преступники – люди, конечно, занимательные, но у общающегося с ними долгие годы Чилтона, я начал замечать некоторые забавные странности.

Так он, например, раздав пациентам мелки и бумагу, начал собирать музей творчества душевнобольных. В прошлый наш визит, его восторженный рассказ о выдающемся творческом потенциале отдельных больных, был прерван Лейстрейдом, который поинтересовался материалом, из которого находящийся на излечении «недооценённый творец» довольно похоже вылепил бюстик Чилтона.

Фредерик долго упирался и не хотел признавать очевидного, но последующей обыск в камере позволил установить, что страдающий шизофренией Алан спрятал выданную ему глину в подушку. Раздосадованный Чилтон сгреб бюст совком, и не доверяя прислуге собственноручно выбросил его в выгребную яму.

Мы миновали несколько постов охраны, расписались в книге визитов, поднялись по забранной решеткой лестнице, чувствуя затылком, что за любым нашими движениями следит в глазок вооруженный охранник, расписались еще раз, и пройдя по унылому коридору с обитыми войлоком стенами, оказались в кабинете главного врача.

Чилтон встретил нас у дверей. За его столом сидел одетый в фирменный халат с завязками, улыбающийся Алан, и опять чего-то лепил. Подозрительный Лейстрейд принюхался.

– Это глина, поспешил его успокоить Фредерик. Я решил, что Алан сможет излечиться от своего пагубного пристрастия, если будет лепить под моим контролем. Я прав, Алан? Ты кажется, хотел вылепить яблоко?

– Если можно, я слеплю немецкую колбаску.

Лейстрейд засмеялся, но тут же одернул себя. Недовольный Чилтон позвонил в колокольчик и санитары увели пациента.

– Присаживайтесь, джентльмены. Я полагаю, что у вас есть предписание, разрешающее проводить опрос одного из моих подопечных?

Я был удивлен. Нелепо было ожидать от своего фронтового друга слепого следования инструкциям, но факт остается фактом – Фред стал требовать с меня пропуск. Пауза затягивалась. Я неловко опустил глаза, чувствуя, что мы проделали этот путь напрасно. Но сдаваться без боя не хотелось.

– Нет. Но мне все-таки нужно поговорить сам догадайся с кем.

Чилтон встал, подошел к окну. Мой взгляд проследовал за ним, и я невольно обратил внимание на эмалированную плевательницу, неизменный атрибут любой английской больницы. На краешке возвышался самым маленьким в мире баобабом окурок сигары «Марли». Что ж, это многое объясняет.

– Майкрофт запретил тебе пускать нас?

– Нет. Он вообще не спрашивал о посетителях. Он спустился вниз, один, выгнав даже дежурного санитара. И полтора часа беседовал с ним. Потом вышел, и не говоря ни слова уехал. А я остался здесь, чтоб вдыхать вонь от его сигары и слушать демонический хохот, доносящийся из подвала.

– Фредерик, ты понимаешь, что мы не пришли бы к тебе, если бы не настоятельная необходимо. Но Чилтон не дал мне договорить. Он повернулся, и я заметил раздражение на его мясистом лице.

– И ты, и Майкрофт забыли, что я являюсь главным врачом этого богоугодного заведения. Я, а не тварь, запертая в клетку в дальнем углу подвала. И это вы навязали мне его. Я много натерпелся от этого паука. Он был тихим, первые годы. Я подолгу беседовал с ним, удивляясь широте его кругозора. Мы обсуждали разные проблемы. И тут я открываю «Иллюстрированные Новости» и что?

На первой странице напечатан рассказ обо мне, моей работе, моей личной жизни и моих детских страхах. Кто-то из обслуги вынес статью, написанную этой скотиной, и отнес в бульварную газетенку. Я сменил весь персонал отделения, прописал ему ежедневный мыльный клистир, отобрал книги и надел смирительную рубашку, но тут моя больница стала пользоваться нездоровой популярностью. Сначала сюда приперлась восходящая звезда Уайт Холла, «министр без портфеля» Лионель Уоллес, но это было только начало. Потом был какой то чиновник от Майкрофта, потом премьер министр потом министр иностранных дел, и наконец сам Майкрофт. Теперь вот вы. Завтра моего пациента, надо полагать, отвезут на чашечку чая в Букингемский дворец?

Я посмотрел на Лейстрейда. Вопреки всему сказанному, было видно то что то из сказанного Фредом, очень заинтересовало инспектора, но я решил отложить вопросы на потом. Чилтон раздраженно ходил по комнате. Впрочем, его гнев исчезал так же быстро, как и появился. Видя что я терплю крах, в разговор вмешался Лейстрейд.

– Фред, ты зря злишься на нас. Шерлок пропал.

– Как?

– Если я скажу тебе «Внезапно» – тебя это устроит? Мы не действительно не знаем что случилось, и хотел допросить по этому поводу профессора.

– Теперь послушай меня, Лейстрейд. Во первых не забывай, что Он уже никакой не профессор. Он уголовник. И потом – ты видно подзабыл, что это самая изолированная тюрьма Англии. Перед тем как допрашивать Мориарти, поинтересуйся у меня. И я скажу, что на последние шесть лет у него стопроцентное алиби.

– Алиби? А это вот адрес под объявлением тебе о чем-то говорит?

Лейстрейд вытащил из бумажника вырезку, и передал Фредерику. Чилтон читал, медленно меняясь в лице. Вскоре на него стало жалко смотреть. Помимо всего прочего, объявление говорило, что кто-то из персонала продолжает выполнять просьбы самого опасного пациента. Сегодня он подал от его имени объявление в газету, а завтра он принесет в камеру напильник и динамитный патрон? Или подставит под стол Чилтона медвежий капкан?

– Кто еси муж, сотворивший сие, взяв себя в руки, выдавил Фред.

– Ты не поверишь, нам самим интересно – быстро нашелся Лейстрейд.

Чилтон зло хмыкнул. Хваленая выдержка полкового английского врача справилась с минутным приступом слабости.

– Итак, господа, я к вашим услугам. Только попрошу об одном одолжении, можно даже сказать личной просьбе. Как только вы найдете Холмса, потрудитесь над выявлением крысы среди моих помощников. Не заставляйте полицию подрубать за вами хвосты. Видит Бог, это пойдет на пользу и мне и вам.

В словах Чилтона определенно присутствовала логика. Одной из сторон методы Холмса, была его вопиющая лень. Иногда мне даже казалось, что именно лень заточила его дедукцию до остроты бритвы. Обнаружив каплю воды, Холмс мог только на основании банальной логики сделать вывод о существовании океанов, тогда как среднему обывателю было не лень поискать сведения в Популярном Оксфордском Словаре.

Побочным следствием этого была порочная практика, когда поймав преступника, Холмс гордо удалялся, предоставив полиции искать подельников, собирать доказательства для суда, в общем заниматься будничной полицейской работой. Поскольку Холмс, искупавшись в лучах славы, уже снял все сливки, полицейские обычно занимались этим через пень колоду, в результате чего столь блистательно завершенные моим другом дела о Мальтийском Соколе, Стеклянном ключе и Проклятии Дейнов – так и остались неизвестными широкой публике. Описанные в них злодеи сумели оправдать своё честное имя в суде, и опубликуй я рассказ об их похождениях, могли запросто стребовать с нас компенсацию ущерба для репутации.

Впрочем, издатель заплатил за них мне малую толику от обычного гонорара, пообещав издать их, как только все забудется, слегка поменяв имена и перенеся действие за океан. Но, кажется, я отвлекся.

– Господа, голос Чилтона вернул меня к реальности – мы договорились?

– Да, ответил я. Вежливым покашливанием Лейстрейд дал понять, что я опять пропустил, что то важное, Чилтон что то прокричал в переговорную трубу, и охранник повел нас, на подземный этаж.

Лейстрейд посмотрел на меня, потом на охранника, и приложил палец к губам. Впрочем, он мог этого и не делать – я и сам знал, что все сказанное нами окажется в виде докладной на столе у Чилтона, чтоб через 15 минут, проделав головокружительный путь по извилистой трубе пневмопочты оказаться в подвале Диогена. Я понимающе кивнул, и мы продолжили наше путешествие.

Как вы поняли, эта больница-тюрьма относилась к конторе Майкрофта, следовательно, была образцово показательной. Чистые безлюдные коридоры, освещенные аккуратно вычищенными газовыми рожками, решетки толщиной с руку ребенка, и футуристичные признаки наступающего века – колючая проволока и новомодный способ штукатурки стен – под шубу, чтоб заключенным было невозможно оставлять столь милые их сердцу надписи.

Мы миновали пару постов охраны, дойдя до блока М, в котором среди прочих помещались самые опасные преступники – третий, шестой и одиннадцатый из Джеков Потрошителей, кстати, тоже пойманных Холмсом. Правда, Шерлок так и не сумел тогда определить, какой из двенадцати подозреваемых безумцев наполнил город трупами молоденьких женщин. Не справился и Майкрофт. Её Величество, даже выразила легкое недоумение… что прибавило нам рвения, но не приблизило нас к ответу на загадку. Решение, как не странно, нашел Лейстрейд. Он взял и арестовал всех подозреваемых.

Преступления прекратились. Добросердечный Холмс, впрочем, предлагал выпускать в месяц по одному задержанному, рассчитывая узнать, по возобновившимся убийствам, кто именно является потрошителем, но Майкрофт отказался идти столь далеко в деле установления личности убийцы. Я как гражданин, испытывал некоторую неловкость, от того что в застенках Конторы томятся несколько моих соотечественников, верноподданных Королевы, чья вина, если называть вещи своими именами, несколько не доказана в суде. Поэтому я старался смотреть на эту проблему глазами врача, в которых помещение в образцовую лечебницу, несомненно, больных людей, где они будут получать квалифицированную помощь и гарантированно не смогут навредить ни себе, ни окружающим, является положительным поступком.

Впрочем, подобное Соломоново решение имело и очевидный минус – как уже понял читатель, рассказать об нем я не имел никакой возможности. Холмс, несомненно, спас Лондон от Потрошителя. Хорошо бы еще узнать, от которого из двенадцати….

* * *

За столом, в начале длинного коридора, стенами которого были мощные кованные решетки сидел улыбающийся санитар Барни. Весельчак и балагур, душа компании, он пользовался искреннем уважением у своих подопечных, хотя бы тем, что не пытался самоутвердится за их счет.

– Добрый день мистер Ватсон. Привет Лейстрейд. Заглянули на огонек?

– Мы бы хотел побеседовать с пациентом из последней камеры.

Барни недоуменно посмотрел на меня, как бы спрашивая, почему он заслужил такой тон. Я же, хоть и был уверен, что слабым звеном, носившим записки Мориарти на волю, был кто угодно, но не Барни, решил вести себя официально, до окончания расследования, намекая, что я сейчас на службе Её Величества.

– Проходите. Плащи и трости можете оставить здесь. Не подходите близко к решетке, не просовывайте руки, и ради бога не кормите пациента – Чилтон настаивает на строгом соблюдении календарной диеты.

– Календарной диеты?

– Да. До особых распоряжений ему положена овсянка, чай и хлеб по четным числам. По нечетным из диеты исключается овсянка и чай.

– И как он это отреагировал?

– Похудел, сэр.

Поняв, что Барни принял предложенные правила игры, я поспешил вслед за Лейстрейдом. Длинный коридор аккуратно застелен зеленой ковровой дорожкой, и казалось тянулся целую милю. Камеры по бокам освещались газовыми рожками из коридора. Было время полуденного сна, и подопечные Чилтона лежали на койках, положив, согласно предписанию доктора, руки на одеяло.

Я посмотрел в конец коридора. Намекая на особую важность одного из пациентов, там весело вогнутое зеркало, позволяющее наблюдать за тем, что происходит в камере. Также был натянут шнурок, отмечающий безопасную зону и стоял стул. Конечно, Мориарти, никогда бы не опустился до того, чтоб лично наброситься на посетителя, но у Барни было свое видение этого вопроса. Он предпочитал исключать саму возможность подобной выходки, понимая что лучше предотвратить эксцесс, чем допустить происшествие, о котором будут жалеть Мориарти, и пострадавший посетитель.

Особенно посетитель. Мориарти, при всей своей худобе и общей ледящности был большим знатоком боевых искусств, и мог легко справиться с несколькими противниками. Помнится, при аресте, Майкрофт отдал приказ отправить для захвата самых толстых полисменов, наивно полагая, что они задавят Мориарти массой.

Увы и ах. Мориарти уклонился от сражения, банально выскользнув из неловких рук толстяков, а арестовывать его, пришлось Шерлоку и вашему покорному слуге. Мориарти дрался как мангуст, и только знание Холмсом правил Джиу-Джицу, позволило нам задержать Мориарти до прибытия Лейстрейда, который, недолго думая, ударил по затылку душащего Холмса Мориарти вырванным из забора дрыном. При задержании я сломал мизинец на ноге – кто бы мог предположить, что под одеждой Мориарти носит стальную кирасу, способную остановить пулю из пистолета.

Предаваясь воспоминаниям, я шел мимо бесконечного ряда камер. Остро пахло больницей – карболка, кислая капуста и пот, все вместе создавало устойчивый аромат человеческого безумия. Последняя камера была ярко освещена четырьмя рожками, и сильно отличалась от камер мимо которых я только что проходил. Белые, гладко оштукатуренные стены были неумело разукрашены цветными мелками. Казалось, что рисовал ребенок. Или взрослый, напрочь лишенный творческой жилки.

Трава, деревья. Вон то зеленое – вероятно вереск. В бесформенной коричневой массе, я скорее угадал, чем узнал яблоню, ветви которой ломились от ядовито оранжевых яблок. Ну, довольно ожидаемый от заключенного поступок – он нарисовал то, чего был лишен последние шесть лет – зеленые холмы Англии.

Стул, стол, заправленная с «кантиком» кровать. Блестящая никелированная параша, и рукомойник. Та самая простота, которая хуже воровства. Поскольку глазу было больше не за что зацепиться в этом царстве уныния, я смирился с неизбежным и посмотрел в глаза стоявшему посреди камеры, вытянув руки по швам, в унылой больничной пижаме темноволосому человеку.

Чуть выше среднего роста, худощавый той знаменитой худобой, которую невнимательный глаз легко примет за истощение, Мориарти заметно сдал за последнее время. Что, впрочем, почти не сказалась на его животном магнетизме. Невыразительное лицо, серые глаза, откровенно плохие зубы, но… от этого лица невозможно было отвести взгляд.

Мориарти спокойно встретил мой взгляд, чуть заметно улыбнулся улыбкой радушного хозяина.

– Садитесь, джентльмены. Тихим, хорошо поставленным голосом сказал заключенный.

Я машинально сел, чтобы через секунду вскочить. Не хватало еще чтоб мной командовал этот… этот… Постояв секунду я все же сел. Лейстрейд, стоявший сзади за стулом, положил руку мне на плечо совершенно Холмсовским жестом. Я глубоко вздохнул. Надо признать, что в первом раунде нашей беседы победа осталась за Мориарти.

– Ватсон, нельзя сказать что я удивлен, увидев вас здесь. Именно Вас.

– Ради бога, Мориарти, мне эта беседа не доставляет никакого удовольствия. Назовите ваши условия.

– Напрасно, друг мой напрасно. Что делает хорошего врача образцовым? Умение посмотреть на мир глазами пациента, умение понять, что чувствует..

– Что вы хотите этим сказать?

– Что нужно понимать желание собеседника, Ватсон.

– Но тебя никогда не выпустят на свободу, это же очевидно.

– А что такое свобода, Ватсон? Здесь мой дух свободен от суеты и соблазнов жизни.

– Тогда… ты… ты…

– Ватсон… Ватсон… Волею судьбы, мы оказались по разные стороны барьера. Это было сделано, для безопасности страны, сказали мне. Но как, я могу нарушить безопасность, находясь здесь? Я бы хотел получать научные журналы. Иметь библиотеку. И, я…. Хотел бы увидеть солнце. Ты можешь мне в этом помочь?

Запрет на получение информации, был одним из запретов, на соблюдении которых, так настаивал Холмс. С другой, стороны, ну что плохого, мог сделать Мориарти, просто читая научные журналы? Выйти на свободу, ему удастся никогда. Так, что все его знания, будут похоронены вместе с ним. В этом угрюмом склепе. На веки вечные.

– Пожалуй, я мог бы ходатайствовать, перед больничным советом…

Не слова не говоря, Мориарти, сделал шаг вперед, к самой решетке.

– Холмс пропал, а ты будешь ходатайствовать?

– Но, я же не могу, приказать… Меня просто не послушают….

Мориарти, спокойно стоял, улыбаясь своей фирменной, исчезающей полуулыбкой. Он всегда, умел держать паузу. Чтож, в этом ему не откажешь. Холмс, как-то, прямо запретил мне заключать, сделки с преступниками. Но, но… Холмса, тут не было.

– Я, лично, обещаю, вам, Мориарти. Я лично послежу, чтоб вам, доставляли почту. Если, вы конечно, поможете мне… поможете нам, вернуть Шерлока.

Ответа не было. Мориарти, продолжал молча ухмыляться, набивая себе цену. Я просто не знал, каких жертв, потребует от меня эта затянувшаяся пауза. Положение, спас Лейстрейд, который не выдержал и вмешался в нашу беседу:

– Единственным развлечение в этой тюрьме является вечерний клистир, а мы с тобой, Ватсон, немного интересней.