Текст книги "В поисках Золотого тельца"

Автор книги: Алексей Курилко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 6 страниц)

Когда мы отъезжали от заправки, я обернулся и посмотрел на оставляемую тройку. Вместе они смотрелись ещё ненормальнее, чем по отдельности: сумасшедший бомж в канотье, в недавнем прошлом явно артист театра оперетты; деревенский босяк, отоварившийся в секонд хенде; и девушка из высшего общества, потерявшая память и чувство реальности. Такой у них был вид.

…В сельсовете мы председателя не нашли. Нас направили прямо к нему домой.

Дом председателя – голубой с бордовой крышей – был не новый, но крепкий и ухоженный. Чувствовалось, что хозяин за домом следит, любит свой дом, словом, мужик хозяйственный…

Сам председатель произвёл на меня благоприятное впечатление. Упитанный и бодрый. Такой, показалось мне, своего не упустит, но и чужого не возьмёт до тех пор, пока оно чужое… С таким хозяйственным мужичком, решил я, будет легко договориться…

– Добрый день! – воскликнул я, когда он вышел на крыльцо к нам навстречу. – Что ж вы нас не встречаете? – Я обменялся выразительными взглядами с Бурмакой. – Признаться, не на такой приём мы рассчитывали.

На полных губах председателя забродила неуверенная улыбка:

– Простите, я не совсем понимаю…

– Да вот и мы, – говорю, – не понимаем! Вы подали в наш театр заявку с просьбой прислать к вам творческую группу для проведения в вашем клубе культурно-развлекательного мероприятия. Администрация нашего театра приняла решение дать положительный ответ на вашу заявку. Мы специально прибыли за день до выступления, о чём вас заранее уведомляли…

– Боюсь, здесь какая-то ошибка, – сказал председатель, придя в себя. – Вы из какого театра?

– Киевский театр драмы и комедии, – я вынул из внутреннего кармана пиджака записную книжку. – Какая ошибка? Киевская область, Васильковский район, село ЧуднОе…

Село ЧУдное, как я узнал у Рудольфа, находилось по соседству от Заболотного и пребывало в полнейшем запустении и упадке.

– Ну, вот видите! – обрадовался председатель.

– Что? Это не ЧуднОе?

– ЧУдное… Оно по трассе налево, а вы, вероятно, свернули направо. Мы Заболотное.

– Что?

– Я – Антон Васильевич Игнат, председатель села Заболотное.

Мы с Бурмакой изобразили растерянность. Бурмака даже принялся нервно икать, что, по моему твёрдому убеждению, уже было лишним.

– Что ж, – говорю, – тогда просим пардона.

Мы развернулись, чтобы уйти, но, как я и предполагал, настоящий хозяин не потерпит, чтобы что-то – пусть и артисты – не использовалось в хозяйстве.

– А вас что – Самсонов, значит, пригласил?

– Самсонов, – вздохнул, а точнее, выдохнул я утвердительно.

– Надо же, – криво усмехнулся Антон Васильевич, – на ремонт школы у него денег нет, а приглашать столичных артистов – сколько угодно!

– Да, я уже понял, что ваш Самсонов – тот ещё голова.

Было видно, эти слова пришлись Антону Васильевичу по душе.

– Это точно, – подхватил он. – Вот если бы я вас приглашал, я бы автобус за вами прислал.

– Жаль, – искренне заметил я, – что не вы наш заказчик.

– Послушайте! – воскликнул наконец-то председатель. – А не желаете выступить у нас?

Я посмотрел на Бурмаку, тот заикал сильнее.

– Но ведь у нас договор… – напомнил я тихо.

– На завтра, – напомнил мне в свою очередь Антон Васильевич. – А я приглашаю вас на сегодня.

Тут я наигранно замялся:

– Даже не знаю… разве что неофициально… без формальностей…

– Какие формальности! Договоримся так! Как деловые люди! Прошу в дом.

На этих словах талантливый Бурмака прекратил икать, и мы направились в дом – договариваться.

Глава 3

Выступление началось ровно в восемнадцать ноль-ноль.

За пять часов до этого успели сделать простенькую афишу:

«Творческий вечер актёров столичного театра драмы и комедии».

С председателем договорились просто: он кормит нас обильным обедом и отдаёт семьдесят процентов от выручки за входные билеты. Антон Васильевич был щедр. Думаю, сильнее всего его радовал тот факт, что приглашённые Самсоновым артисты сначала выступят у него, а уж потом у самого Самсонова. Я опасался только одного – как бы он на радостях не позвонил этому самому Самсонову и не стал бы хвастать: тогда бы наш невинный обман вскрылся и кто знает, чем бы это нам грозило.

За само выступление я тоже слегка беспокоился, но всё-таки гораздо меньше. Как-никак, Танелюк пусть и совершенно другого театра, но актёр. Да и у меня имелся небогатый, но дорогой опыт работы и в театре, и в кино.

Зал был на двести мест. И почти все места были раскуплены. Кто бы мог подумать, что у заболотцев такая могучая тяга к искусству.

На сцене стоял чёрный рояль. Я хотел попросить, чтобы его отодвинули за кулису, но выяснилось, что у Насти за спиной ещё и музыкальное образование и она в совершенстве владеет этим инструментом. Поэтому решили, что она весь вечер будет нам аккомпанировать.

Ах, как эффектно смотрелась она, огненно-рыжая, в красном платье, за чёрным роялем!... Должно быть, именно тогда я окончательно осознал, насколько Настя Заречная красива.

…Под совершенно неуместный «Полонез Огинского» я бравым шагом вышел на сцену и, снисходительно переждав шум аплодисментов, начал свою речь громко и пафосно:

– Добрый вечер, дорогие зрители! Я вижу, здесь собрались истинные ценители прекрасного. Но, как поётся в старой песне: мы к вам заехали на час! И сегодня перед вами выступят – не побоюсь этого слова – настоящие звёзды, народные и заслуженные артисты Украины, лучшие актёры нашего театра. От стариков и до молодой поросли…

И так далее, в том же духе… Даже не знаю, откуда во мне появилось столько наглости? Наверное, она всегда присутствовала в глубине моей невинной души, но спала, ожидая таких экстремальных условий.

В принципе концерт прошёл, что называется, на высоком идейном уровне. Танелюк прочёл монолог Фамусова, Крошкин рассказал несколько анекдотов, Бурмака показал малопонятную пантомиму под названием «Марсиане», а я криво-косо прочитал монолог Гамлета. Правда, финал монолога я забыл, но с умным видом продолжал нести какую-то ахинею, придерживаясь александрийского стиха. В финале все вчетвером мы лихо исполнили матросский танец под «Собачий вальс» в исполнении Насти. Как оказалось, без нот она могла исполнять только две мелодии: «Собачий вальс» и «Полонез Огинского». Впрочем, исполнение матросского танца под «Собачий вальс» могло бы трактоваться как неожиданное, новое театральное веяние в стиле Жолдака или Романа Виктюка.

Публика была в восторге. К тому же, как оказалось, половина из них перед выступлением хорошенечко подготовилась, разогрев себя посещением ближайшего сельмага.

Антон Васильевич был доволен настолько, что по-отечески облобызал каждого из нас, включая вновь заикавшего Бурмаку. Заречную он держал в объятиях чуть дольше остальных, но его можно понять – председатель был мужчиной, а Заречная действительно была прекрасна.

Я почувствовал лёгкий укол ревности, и это удивило меня – ведь я даже свою бывшую жену не ревновал, хотя и любил её, как мне казалось, сильнее, чем политики власть, а поэты – славу.

На уговоры остаться на ночь в Заболотном мы не поддались и немедленно отправились в дорогу.

Уезжая, Бурмака расстроенно заметил:

– Я бы мог этим селянам рассказать о размножении членистоногих… Но ведь не оценили бы… Как считаешь, командор?

Я кивнул:

– Убеждён.

И, подумав, добавил:

– Расскажешь нам. Это не даст тебе уснуть во время езды.

Крошкин шепнул мне:

– Но это явно усыпит нас.

Я шепнул в ответ:

– Мы не за рулём. Подремлем.

Глава 4

Днём мы въехали в Судак, словно победители в поверженный город. Мы все были переполнены энтузиазма. Только Бурмака имел бледный вид и красные глаза.

Около получаса колесили по городу в поисках улицы Ленина. Наконец были найдены и улица, и нужный дом. Казалось, цель достигнута. Однако посланный к бабушке за Верой и деньгами Крошкин вернулся через десять минут и просто потряс нас следующей информацией. Вера и её любовник были здесь вчера, но сегодня утром укатили в Ялту на концерт Григория Лепса.

– Да в рот бегемот! – озвучил нашу общую мысль Танелюк и в отчаянии забился лбом о ветровое стекло.

Я попытался сохранить хладнокровие самоубийцы:

– Едем в Ялту, – сказал я. – Заодно поглядим на домик Чехова.

– Нет, – отказался Бурмака. – Я должен поспать, у меня кипит мозг.

Поразмыслив несколько секунд, я решил:

– Ладно. Ты ложись, отдыхай, а мы пойдем, окунём наши грешные тела в вечные воды Чёрного моря. В конце концов, пара часов все равно ничего не меняют.

– Я хочу есть, – капризным тоном заявила Настя.

Я отрезал:

– Кушать перед водными процедурами вредно для организма.

Бурмака остался высыпаться в машине, а мы отправились на поиски бесплатного пляжа.

На бесплатном пляже народ лежал чуть ли не друг на друге. Множество варёных тел реально заградили свободный путь к воде. Пришлось переступать через них осторожно, как цапля. В самой воде народу тоже было, как на митинге. Нельзя было нырнуть, чтобы под водой не уткнуться в чей-нибудь пах.

Купальника у Насти не было. Её это, впрочем, не смущало. Она купалась топлесс. Из-за чего многие мужики, загоравшие на берегу, вынужденно перевернулись на животы. Настин бюст притягивал взор, волновал плоть и усиливал сердцебиение.

Думаю, именно по причине перевозбуждения Шура Крошкин долго не вылезал из воды и пытался не смотреть на улёгшуюся загорать Заречную.

Седой не купался. Он даже брюк не снял, только рубашку. Его волновали не Настины прелести, а непристойно дефилирующие мимо торговцы пивом. Когда они рекламно выкрикивали «Пиво! Холодное пиво!», он судорожно сглатывал слюну и тихо постанывал.

– Эх, Настя, – шутливо сказал я Заречной, – если б не эта сумасшедшая погоня за золотым тельцом, я бы остался с вами тут навсегда и построил бы хижину где-нибудь там, у основания вон той горы.

– Я не согласилась бы жить в хижине, – серьёзно ответила Настя.

Я рассмеялся:

– Со временем я бы выстроил дворец.

– Ты архитектор? – спросила она. – Или фантазёр?

– «Кто я? Что я? Только лишь мечтатель…»

– То есть фантазёр.

– Значит, я могу строить воздушные замки.

– Только не со мной.

– Жаль. У нас могли бы получиться красивые дети.

– Дети – не моя цель.

– При чём здесь цель? Я говорю о процессе.

– Ты кобель?

– Ну, в общем-то, да. Как всякий мужчина, я становлюсь им всякий раз в присутствии красивой женщины.

– Ты Казанова. Я это сразу поняла.

– Скорее Дон Жуан. Ведь меня одолевает не похоть. Меня гложет чувство…

– Чувство любви?

Тема разговора становилась опасной. Поэтому я осторожно возразил:

– Чувство одиночества. А также чувство долга. Перед потомками.

Глава 5

Мы прибыли в Ялту в двадцать сорок пять. И бросились в Дом культуры «Олимпийский», где собственно и проходил концерт Григория Лепса.

По дороге я пытался рассказать о последних днях жизни Антона Чехова и о том, как перед смертью он попросил бокал шампанского, сказал «Их штербе», что означало «я умираю», а потом добавил: «Давно я не пил шампанского» – и умер. Но меня никто особенно не слушал, поэтому я умолк. Мы добежали до «Олимпийского» и заняли выжидательную позицию у центрального входа в ДК. Концерт ещё шёл, мы отлично слышали надрывное пение Лепса. Оставалось только ждать.

В этот момент мне на мобильный пришло сообщение о том, что Верин номер появился в сети и я могу перезвонить. Чем я, конечно, мгновенно воспользовался. Долго никто не отвечал, наконец я услышал:

– Да, алло.

– Вера, – почти закричал я в трубку, – где вы?

– В каком смысле?

– В самом что ни на есть прямом! Где вы сейчас?

– В Евпатории…

– Где?!

– В Евпатории. У Лёнькиной сестры здесь день рождения.

– Сколько вы там ещё пробудете?

– Дней семь-восемь… А что?

– Ничего. Нам срочно нужно тебя увидеть. Продиктуй адрес!

– Я не понимаю…

– Адрес, Вера, адрес!

Лишь только она сообщила, где живёт сестра её хахаля, я облегчённо нажал кнопку «сброс» и, утерев пот с лица, закурил.

Мои товарищи по несчастью жадными взглядами впились в моё лицо. Первым не выдержал Крошкин:

– Ну что?

– Ваша сестра, Шура, типичная лягушка-путешественница.

Он автоматически кивнул:

– И что?

– Они в Евпатории.

– В Евпатории? – упавшим голосом переспросил Танелюк.

– В Евпатории, – подтвердил я. – Там много калек, инвалидов и детей. Даже не знаю, под какую категорию подпадает Вера.

– В Евпатории, – сообщил Бурмака, – есть памятник Тарасу Шевченко.

Я дал ему понять, что считаю эту информацию весьма ценной. Затем, отбросив окурок в сторону, предложил:

– Прежде всего нам необходимо подкрепиться. Кто за? Единогласно. Тогда полный вперёд! Заседание продолжается!

Мы зашли в какое-то дешёвое кафе и заказали пять порций пельменей и два литра томатного сока. После ужина нас разморило, и мы сидели за столиком сонные и вялые. Как мухи поздней осенью.

Бурмака бухтел о математическом моделировании социальных процессов в экономике. Крошкина одолевала зевота.

– Я спросил Заречную:

– Ты любишь Есенина?

Она, подумав, ответила:

– Я люблю фаршированную рыбу.

– Какой изысканный вкус…

Потом мы собрались уходить, но вдруг заметили отсутствие Танелюка.

– А где Седой? – спрашиваю.

Но все только плечами пожимали и вертели головами, пытаясь увидеть, куда подевался наш Паниковский.

Мы посидели в кафе ещё с полчаса, надеясь, что Танелюк вернётся.

– Может, ему перезвонить? – предложил Крошкин.

– Какая оригинальная идея, – скривился я, не скрывая сарказма. – Только он не взял с собой телефона.

Мы заказали по чашке зелёного чая и подождали ещё минут двадцать.

Затем я принял решение: ждать не имеет смысла – надо идти. Но ведь и искать было бесполезно. Что же делать? Ехать без него мы не могли. Ситуация была патовой.

Ночь мы провели на пляже. Блестели звезды… О чём-то романтичном шептало море… Во сне Настя доверчиво прижималась ко мне. Я нежно обнимал её и пытался не шевелиться, чтобы не потревожить её сон. Сам я уснул лишь под утро. Мне снилась стая волков, преследующих молодую самку оленя.

Утром мы долго бродили по Ялте. И нашли Танелюка у ресторана «Каравелла». Он лежал у входа в ресторан в бессознательном состоянии, раскинув руки, как распятый Христос.

Привести его в чувство не удалось, он лишь хрипел и матерился, но глаз не открывал, не шевелился…

Бурмака подогнал машину, и мы с трудом погрузили это безжизненное тело в салон.

Крошкин предлагал засунуть его в багажник, но это было бы жестоко.

Теперь можно было ехать в Евпаторию.

Глава 6

Через час Танелюк пришёл в себя и стал требовать пива. Он уверял, что ему очень плохо и он умирает.

– Ты не умрёшь, – успокаивал я. – Ты будешь жить вечно.

– Я устал, – захныкал он.

– От чего ты устал? От беспробудного пьянства?

– Кто бы говорил! Ты сам каждый год на три недели уходишь в запой!

– Это творческий отпуск, – парировал я. – А также уход от реальности и верный способ похудеть. Ничего не попишешь – я обязан держать себя в форме. В конце концов, я почти медийное лицо.

– Ты наглая самовлюблённая рожа! – выкрикнул Танелюк.

– Не будем переходить на личности. Скажи лучше, как тебе удалось так нажраться, не имея за душой ни копейки.

– Нашлись, – пробурчал Седой, – добрые женщины.

– Ах вот оно что! Шерше ля фам… Так вы, батенька, альфонс…

Танелюк загрустил:

– Просто я обаятельный.

– Вот с этим спорить бесполезно.

– Прекрати на него наезжать, – вступилась за Седого Заречная. – Он добрый, а ты злой.

– Добрый? Позвольте, я расскажу про этого добряка одну поучительную историю.

Поскольку возражений не было – я рассказал.

Однажды Танелюк с жуткого бодуна ехал в театр на спектакль. Организм страдал, а душа болела. По дороге к метро ему повстречался нищий, просящий, вернее, ждущий от проходящих мимо людей милостыни. Танелюк – человек добрый, а уж похмелье, как мы знаем, вообще смягчает сердца. Танелюк порылся в карманах, нашёл измятую гривну и бросил нищему в кепку. Тот вместо благодарности почему-то оскорбился.

– Жмотяра, – сказал он. – Мог бы и десятку бросить.

Танелюк удивился:

– Вместо того, чтобы сказать мне «спасибо», вы называете меня «жмотярой»?

– А что, мне тебе руки целовать за эту паршивую гривну? Жмот!

– Да как вам не стыдно, – сказал ошеломлённый Танелюк. – А ну отдайте немедленно мои деньги!

– Хрен тебе с перцем! Жлоб.

В общем, слово за слово – началась драка. В принципе Танелюк, даже с похмелья, легко бы справился с этим оборзевшим бомжем, но тому на помощь прибежало ещё пять бомжей, и среди них, к слову сказать, был один однорукий. Разыгралась нешуточная битва. Прямо какое-то подземное Бородино.

Кто-то вызвал милицию. Но самое интересное, что вместе с милицией приехала творческая группа программы «Магнолия ТВ» и запечатлела на камеру, как ведущий актёр столичного театра злостно избивает нищих бездомных и одного инвалида. Тем же вечером этот сюжет пошёл в эфир. Вся страна увидела жестокость доброго и обаятельного актёра.

Выслушав эту историю, Заречная с нежностью погладила Седого по голове:

– Тебя показывали в «Магнолия ТВ»?

– Показывали, – признался Танелюк.

– Ну вот, – сказала Настя, – а ты говорил, что тебя не снимают.

– Да он после того сюжета, – рассмеялся Крошкин, – просто звезда телевидения.

– Да пошёл ты на хрен! – огрызнулся Танелюк.

– А вот ругаться не стоит, – попросил я.

– Хватит! – потребовала Заречная. – Оставьте его в покое!

Мы замолчали. Все, кроме Бурмаки, который неожиданно заявил:

– А я вот читал, что среди работников телевидения сорок процентов гомосексуалистов.

Это неуместное замечание повергло нас в шок, и каждый из нас глубоко задумался о чём-то своём.

Спустя полтора часа мы были в Евпатории.

– Терпение, старик, – сказал я Седому, – ещё несколько минут, и ты из пива сможешь принимать душ! Или из шампанского.

– Я закажу себе бокал холодного пива, – сказал Танелюк. – А ещё порцию плова и голубцы. А потом куплю себе шорты.

– Какие планы! – восхитился я. – А главное – всё просто.

Глава 7

Вера выбежала из дома к нашей машине растрёпанная и заплаканная.

– Что случилось? – спросил я. – Где Лёня?

– Мы поссорились, – ответила она. – Он уехал.

– Твою мать! – выругался я. – Почему вы поцапались?

– Он не хочет заводить ребёнка.

– Твою мать! – снова выругался я. – Куда он уехал?

– В Киев. А меня оставил…

– Да не разводи ты сырость! Когда он уехал?

– Минут сорок назад.

– Позвони ему.

– Зачем?

– У него в бардачке наши деньги. Понимаешь? Все наши бабки…

– Зачем мне деньги? Я ребёнка хочу…

– Это мы решим позже! Позвони ему!

Но Вера отрицательно замотала головой:

– Я не буду ему звонить! Не дождётся!

– Вера, ты с ума сошла, – сказал Крошкин.

Вера заплакала сильнее.

– Хорошо, – сказал я. – Дай мне его телефон.

Вера продолжала рыдать. Настя обняла её за плечи и прижала к себе.

– Не плачь, – успокаивала она Веру. – Плакать из-за мужика – последнее дело.

– Дай мне его телефон, – попросил я, смягчив тон и сменив интонацию.

Слегка успокоившись, Вера продиктовала номер. И снова расплакалась.

Я оставил ребят успокаивать эту истеричку, а сам отошёл в сторону, чтобы позвонить этому ярому противнику демографического роста.

– Алло, тёзка, это Курилко. Тот, который Бендер. С корпоратива.

– Ну и?

– Нам нужно срочно поговорить. Просто необходимо. Ты сейчас где?

– В Саках.

– Умоляю, не уезжай. Мы через полчаса будем.

– А я и не могу никуда уехать. У меня тачка сломалась.

– Отлично! Где ты конкретно?

Тот объяснил. Я дал отбой и вернулся к своим.

– Все в машину! – говорю. – Этот чудик недалеко. Сломался в Саках.

– Как сломался?– испугалась Вера, у которой мгновенно высохли слёзы.

– Где он сломался? – задал в свою очередь вопрос Шура.

– У него машина сломалась. В районе города Саки. Что не ясно? Загружаемся и едем.

– Мы все не поместимся, – мрачно проговорил Бурмака.

– Настя сядет ко мне на колени, – говорю. – Хватит болтать. Мне надоели сюрпризы судьбы. Теперь всё зависит только от нас.

– Бензина может не хватить, – забурчал Бурмака.

– Всё, хватит! Мы фартовые, вы разве не заметили? Вперёд! Труба зовёт!

Глава 8

Наконец-то нам повезло. Удача улыбнулась нам, и её лучезарная улыбка осветила наши тёмные, поросшие паутиной тоски и уныния, скверные комедийные души. Мы благополучно добрались до Лёнькиной машины и получили свои кровно заработанные. Вера с Лёней помирились. Я тут же раздал всем зарплату.

Мы вернулись в Евпаторию. Вера с кавалером возвратились в дом сестры, а мы поселились в гостинице «Украина». Сняли три номера: один трёхместный – для Крошкина, Танелюка и Бурмаки и два одноместных – для меня и Заречной.

Отдохнув, мы поели и отправились на море. Купались, загорали, пили пиво и ели варёную кукурузу.

Я настоял на том, чтобы купить Насте купальник и парео, а то в своём красном платье она привлекала к себе внимание ещё больше, чем без него.

Вечером мы обильно поужинали в ресторане «Наутилус» и, совершенно обессиленные, вернулись в гостиницу около десяти.

Я принял душ, посмотрел телевизор и уже собирался уснуть, но раздался робкий стук в дверь.

Я был в одних трусах, но меня это нисколько не смущало. Не поднимаясь с дивана, я крикнул:

– Открыто! Входите!

Вошла Заречная. В белом гостиничном халате. С мокрыми волосами.

– Не спишь? – спросила она.

– Как видишь.

– Что собираешься делать?

– А какие есть предложения?

Она помолчала. Осмотрелась.

– У тебя такой же номер, как у меня.

– Да-а… – неопределённо протянул я.

Видит Бог, я не знал, о чём говорить.

– Ко мне кто-то стучал в дверь, пока я принимала душ… Я думала, это ты…

– Нет, – говорю, – я смотрел телевизор.

– А я думала, это ты, – повторила она.

Какое-то время глупо молчали.

– Давай покурим, – предложила она.

– Хорошо.

Мы закурили. Пока курили, я гадал: зачем она пришла? Точнее, я пытался понять – она пришла за тем, о чём я думаю, или… В общем, некоторые мужчины иногда тупеют в подобных ситуациях, а я, видимо, как раз из таких мужчин.

– В Евпатории хорошо, – сказала она.

– Ну… да… неплохо…

– Лучше, чем в Ялте.

– М-м… да. Однозначно.

– И море чище, и людей поменьше…

– М-да...

– И с Судаком тоже не сравнить…

– Конечно… То есть… Здесь гораздо лучше…

Возникающие паузы просто разрывали мой пылающий мозг в клочья. Я отупел окончательно и не мог поверить в то, что она сама ко мне пришла. И пришла она явно не для того, чтобы поболтать о преимуществах Евпатории перед другими южными городами.

Когда мы докурили, я решил действовать. Я обнял её и притянул к себе. Она не сопротивлялась. Тело было податливым и горячим. Я поцеловал её в губы и почувствовал вкус клубники.

Глава 9

Утром я нашёл на столике короткую записку:

«Извини, мне срочно нужно в Джанкой. Спасибо за ночь. Было неплохо. Скоро увидимся. Настя».

Я подумал, это шутка. Но оказалось, она действительно уехала.

Я находился в полнейшем недоумении. Зачем ей в Джанкой? И почему нельзя было попрощаться по-человечески? А что означает «скоро увидимся»? Когда? Где?

Признаюсь, я не мог выкинуть её из головы.

Я уговорил своих нукеров остаться в Евпатории ещё хотя бы на неделю.

На пятый день я начал выпивать. Седой с удовольствием составил мне компанию. Крошкин тоже участвовал.

Так прошло дня три. Мы уже даже не выходили из гостиницы. Непьющий Бурмака бегал нам за водкой. А ещё он купил пару книг и целыми днями беспробудно читал.

Танелюк расцвёл. Такой отдых был ему явно по душе. Он травил анекдоты, философствовал и, раздобыв где-то гитару, распевал похабные частушки.

Я же с каждым днём чувствовал себя всё хуже и хуже. И физически, и духовно.

Потом Крошкин нас покинул. Он уехал с сестрой и её хахалем – тот починил свою тачку.

Мы продолжали бухать с Танелюком уже вдвоём. Заречная не появлялась. Разве что в коротких снах…

В субботу утром Бурмака сказал:

– Мне в понедельник на работу. Нам надо ехать.

– К чёрту работу, – выкрикнул Танелюк. – Пусть работают гастарбайтеры.

– Я серьёзно, ребята, – сказал Бурмака. – Надо ехать.

Я опрокинул в себя последние сто грамм и хрипло сказал:

– Не ной, Чингизхан. Надо так надо. Собираемся.

В дороге мы почти не пили.

Бурмака увлечённо рассказывал о Древнем Риме. Танелюк дремал. А я, развалившись на заднем сиденье, страдал от головной боли и тошноты.

Я думал о том, что на самом деле Остап Бендер Зосю Синицкую не любил. У него было только лишь сильное желание любить и быть любимым. А настоящей любви, как таковой, у него не было.

Впрочем, Ильф и Петров не очень-то сильны были в лирике. Их конёк – юмор и сатира. Какая ж тут любовь? Хотя оба испытывали в своей жизни чувство любви. Я когда-то даже читал книгу Ильфа, составленную в основном из его писем. Называлась она «Письма не только о любви».

«Если не сказать – дорогая, то что же мне сказать? Я скажу, как всегда – дорогая моя, милая, добрая, нежная».

Так мог написать только глубоко и сильно любящий мужчина. Разве нет?

Мне никогда так не написать. Я не смогу. Я не умею…

Что же я чувствую к Насте Заречной? Да вот как раз именно то, что чувствовал Остап Бендер. Великий комбинатор. Желание любить и быть любимым.

Глава 10 (Эпилог)

Сейчас осень. Конец октября. Вечер. За окном хлещет дождь и сверкает молния. Я сижу дома и сочиняю никому не нужные стихи. У меня есть чай, сигареты и сэндвичи. А ещё молоко и Пражский торт. Мне ни к чему выходить на улицу. Я не люблю дождь. И у меня всё есть. При желании я могу заказать на дом пиццу. Или суши. Или ещё какую-нибудь ерунду.

Вера с Лёней неделю назад поженились. Меня пригласили на свадьбу, но я не пришёл.

Шура Крошкин уехал работать аниматором в Египет. Он писал мне Вконтакте. Недавно в море его ударил током маленький скат.

Бурмака попал в аварию. И теперь носит гипс и ездит на работу на метро.

Танелюк лечится в наркологической клинике. У него была белая горячка. К нему на балкон прилетели космические пришельцы. Или люди из будущего. В общем, какой-то бред полный.

С Владимиром Владимировичем мне всё-таки пришлось встретиться, поговорить… Но обоюдная симпатия взяла верх над его чувством долга. Он пообещал, что скажет Никите, будто я серьёзно наказан и глубоко сожалею о содеянном. Мы даже договорились сходить как-то выпить по бутылочке пива, поболтать о том о сём… Как-нибудь… Когда у нас обоих будет свободное время…

Заречную я так с тех пор и не видел.

Я не делал особых попыток её разыскать. Я надеялся на время, которое, как известно, лечит… или калечит…

Денег осталось мало. И очень скоро снова надо будет принимать какое-нибудь сумасшедшее предложение. Но предложений пока нет. И слава Богу. Я не тороплюсь…

Вот и всё…