Текст книги "Пограничная крепость"
Автор книги: Алексей Смирнов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 10 страниц)
Исключительных успехов добился Будтов, общаясь с Минус Первым, который преподавал идеологию и общую стратегию. После этих занятий у Будтова особенно разыгрывалась фантазия. В немногие свободные минуты, которые у него выдавались, Захария Фролыч воображал различных существ и героев, обращавшихся к нему с просьбой представить ту или иную действительность. Минус Второй предупреждал, что эта практика никоим образом не повлияет на объективную реальность, однако выгодно обогатит сознание Спящего, переместив границы мышления и воображения за пределы хозяйственного магазина.
Перед сном, стараясь не слушать стонов измученной Даши, у которой болели все мышцы, Будтов упражнялся в насильственном бодрствовании. Его фантазия, влачившая до недавнего времени жалкое существование, расправляла крылья и начинала поставлять всевозможных сказочных героев. Первым всегда приходил благообразный патриарх в рубахе до пят и клюкой: отшельник. Клюку украшал огромный магический сапфир, распространявший волшебное сияние и являвшийся символом духовных достижений старца. Мудрец рокотал, приглашая Спящего принять участие в поисках чудотворного камня, в котором заключен смысл мироздания. По мнению отшельника, поиски не должны были вызвать особых затруднений. Камень носил сложное и длинное название, об которое можно было сломать язык, и тоже волшебное. На вопрос Будтова, какие конкретные преимущества даст ему обладание камнем, отшельник отвечал торжественным молчанием. Это, конечно, вызывалось неспособностью самого Захарии Фролыча облечь в слова свои смутные грезы о классическом прекрасном. Старец понемногу таял, а перед глазами Спящего мелькали хрустальные башни, воздушные дороги, прекрасные дамы, равноправные граждане и прочие атрибуты города Солнца.
Затем появлялся раненый герой, некий рыцарь на мощной ломовой лошади. Рыцарь, позвякивая доспехами, падал в дорожную грязь, приподнимался на локте и, с мольбой в глазах, протягивал Будтову сломанный меч. Захария Фролыч прикасался к клинку, и тот мгновенно восстанавливался, обещая разить и рубить. Раны рыцаря затягивались; герой благодарно кивал плюмажем, подавал Спящему руку, закованную в железную перчатку, и явно собирался куда-то отвести – то ли сразиться с неприятельской ордой, то ли управлять совместно с рыцарем каким-нибудь счастливым королевством. Но, поскольку в своих лекциях Минус Первый пока не касался вопросов управления, декорации быстро осыпались, а Будтова встречал третий проситель.
Им неизменно оказывался сам диавол (мысленно Захария Фролыч оперировал этим словом в орфографии Даши). Скаля клыки, искуситель взмывал в поднебесье, увлекая Будтова за собой. При этом он держал Спящего за шиворот и там, под облаками, широким жестом обводил равнины и горы. "Хочешь, поставлю тебя надо всем этим?" – сурово вопрошал диавол, а Будтов кротко мотал головой и отвечал, что нет, он не хочет. "Да почему?" – удивлялся враг. Этого Захария Фролыч и сам не знал, но чувствовал, что отказывается правильно. Сатана потел, являя Спящему горы злата и серебра, проводя перед ним миллиардные армии, наделяя властью над планетами, галактиками и всем видимым космосом; Будтов оставался непоколебим. Рыча от бессильного бешенства, диавол разжимал когти, и Захария Фролыч начинал падать. И тут же, в награду за стойкость, его подхватывали воздушные потоки, постепенно становившиеся чисто эфирными, и относили к стопам Божества.
"Чего тебе надобно? – спрашивал Бог, пряча милосердную улыбку. – Проси, ты камень во главе угла, альфа и омега". Будтов, стараясь не отвлекаться на Дашин скулеж, просил: "Не забижал бы Ты никого, Всесильный Боже. Сделай так, чтобы там, где Ты обитаешь, оказалась всякая тварь, грешная и безгрешная. Что Тебе наши грехи? Пустяк ведь, честное слово". "Да это уже сделано, ответствовал Создатель. – Ведь Я могу все, а раз могу – то и должен. Могу Я сотворить мир, в котором спасу и помилую всякую грешную тварь? Могу, и уже сотворил. А кроме того, мир, в котором не спасется лишь один, а все остальные спасутся. Вдобавок есть и третий мир, как две капли похожий на первые два – с той лишь разницей, что в ад там отправятся трое. Имеется четвертый..." И Бог начинал разрастаться, подавляя величием Захарию Фролыча. "Все это задумано и сотворено от века, – гремел Бог. – Миров триллион! В одном тебе пряник, в десятом тебе кнут! Дерзай же, покуда Меня видишь, проси чего-нибудь другого!"
"Тогда... тогда... – начинал запинаться Будтов. Тут ему на память приходила спасительная сказка про кота в сапогах, в которой хитрый кот побуждает людоеда превратиться в мышку. – Тогда – попробуй не быть! Ты ведь можешь все! А не быть ты можешь?"
"Могу ли? Могу ли?" – Создатель, гневаясь, быстро раздувался. "Могу! Могу! Могу и буду!"
И – пропадал, лопаясь первопричиной и порождая ошметки созвездий. Звенел звонок, играл невидимый горн, и Будтов, одеваясь с солдатским проворством, выбегал на плац, где занималось утро нового дня.
А после полуночи все повторялось.
К шестой перемене суток Захарию Фролычу надоели герои и боги. Он все больше стремился в обычный, будничный мир, и перед сном рисовал себе картины осеннего дня, а он, Спящий его производитель, идет себе по серому проспекту, глазея на афиши и вывески, где булочная, почта, казино, где группа выступает во дворце спортивных состязаний – Манн, который Манфред, а не Томас, и не Генрих, и не Клаус, и не личность, а гитара, барабан, вокал и клавишник, где соловьи-бомбардировщики, сопля в ведре, ну, что же к ней прицепится еще... Постепенно Захария Фролыч засыпал. С четвертой ночи начиная, в его обычные сны стала все более уверенно встраиваться странная конструкция, похожая на маленькую бомбу. Наблюдая этот предмет, он точно знал, что это бомба и есть, очень мощная, способная взорвать всю Солнечную систему сразу, а заодно и все, что покоится за ее границами. Будтов ворочался, недовольный явившимся образом; бомба нехотя бледнела и растворялась. Утром же Минус Второй начинал занятия с обзора свежих газет, с удовольствием констатируя разрядку международной напряженности.
– Там договорились, тут встретились, – тыкал он пальцем в строчки. Капля камень точит. Вот что значит ваше, Спящий, здоровое и трезвое сознание! А иначе что это такое – "Будтов улыбнулся!"
Минус Первый намекал на недавнее сообщение о взрыве первого индийского ядерного заряда – событии недопустимом. "Будда улыбнулся" – так прокомментировали это достижение военные. Консерватор между тем подозревал, что журналисты могли ошибиться в своем понимании субъекта улыбки, а проницательные индусы, всегда знавшие о мире много чего интересного, назвали совсем другое имя.
Однако Будтову было по-прежнему трудно связать изменения в большой геополитике с собственным воздержанием от денатурата и лаков.
Тем более, что это воздержание вскоре сделалось не таким уж абсолютным.
Когда закончилась их первая неделя жизни в лагере, Даша решила, что с нее довольно, и перешла к активным действиям. В час, когда Минус Первый накачивал Захарию Фролыча идеологией и теорией, у его подруги образовывалось "окно", личное свободное время. Хитросплетения Сна мало волновали Дашу, и вскоре она остановила свой выбор на том самом ладном солдатике, который несколькими днями раньше препятствовал их с Будтовым выходу из казармы. Эффект вытрезвления оказался в данном случае более наглядным, чем события мировой политики. После получасового разговора, построенного по всем правилам женского коварства и вероломства, солдат стал всецело принадлежать Даше и согласился доставлять ей – только ей! – жидкое топливо из ближайшего магазинчика. За свой, разумеется счет; "Сочтемся!" – вдохнула ему Даша в классическое веснушчатое ухо.
И тот продался за понюшку спешной, суетливой любви, которой они, поминутно оглядываясь, предавались на заднем дворе.
Солдатик смущался.
– Мне надо снять напряжение, – лепетал он.
– Нет, тебе надо снять штаны, – бормотала Даша. – Пихай, пихай... В карман, дурак, сначала! Успеешь...
Солдат приносил две плоские полулитровые фляжки, которые отлично помещались в накладные карманы брючного камуфляжа, что были на голенях справа и слева.
Уже наступил вторник – шел первый час ночи, и Будтов уже распрощался со старцем, трясшим головой и помававшим посохом, уже различал знакомые очертания межпланетной бомбы, когда Даша Капюшонова соскользнула с кровати и потрясла его за плечо.
– Фролыч! – прошептала она, пугливо озираясь. – Фролыч! Гостинец приехал!
Спросонья Будтов никак не мог взять в толк, о чем ему говорят, а когда понял, то расплылся в хитрющей улыбке.
– Вот тебе и гипноз! – сказал он торжествующе. – Молодец, Дашка! Нам их гипноз – тьфу, мы люди тертые... .
И он, немало не тревожась о гибельных кодах и антиалкогольных шифрах, приложился к фляжке. Как он и думал, ужасного ничего не случилось, только хорошее. На следующий день Минус Второй, развернув газету, озадаченно шмыгнул носом: ни с того, ни с сего обострились трения в Юго-Восточной Азии. Он подозрительно взглянул на Захарию Фролыча, перевел взгляд на Дашу, но оба выглядели невинными и безмятежными. Консерватор пожал плечами и перешел к разбору современных охранных систем.
Будтов украдкой подмигнул Даше.
Та кокетливо улыбнулась, посмотрела на свое слабое отражение в оконном стекле.
– Красота спасет мир, – сказала она тихо.
Глава 4
Минус Первый, памятуя о пожелании Захарии Фролыча, съездил в город и вернулся мрачный.
– Меня опередили, – сообщил он встревоженно. – Кто-то уже разбил ваше окно, и кот убежал.
Будтов, которому только что за десять минут закачали с сидерома в голову всю мировую литературу, ахнул и всплеснул руками, сожалея о верном товарище – все, бывало, терпевшем, все прощавшем.
Но кот не пропал. Он был голоден, верен хозяину и твердо намеревался разыскать последнего, тем самым органично вплетаясь в планы Аль-Кахаля. Аль-Кахаль и разбил окно, надеясь выманить кота и выследить с его помощью Захарию Фролыча.
Известно, что кошки, лишившись хозяина, способны проделать путь во многие и многие сотни километров. Не раз сообщалось, как они, израненные, ободранные и отощавшие, внезапно возникали на пороге нового жилья, где их встречали растроганные владельцы. Тем паче это касалось кота Будтова, которого гнала в путь не только тоска по собеседнику, но и жесточайший абстинентный синдром. С ним творился подлинный Котарсис.
Аль-Кахаль обратил внимание на кота сразу, как только занял позицию напротив осиротевшего окна (встал в тени за телефонной будкой). Зачем он это сделал, Радикал не знал и сам. Вообще, у него было скверное настроение: Ревизор, о присутствии которого доложил пронырливый стукач, был фигурой совершенно лишней. И, наверно, единственной, которой Аль-Кахаль побаивался. Особенно мерзким было то, что Ревизор мог скрываться под личиной любого, кто так или иначе оказался замешан в происходящее. Дедуля. Майор. Генерал-гебист. Сам Спящий, наконец, вот будет номер...
И Аль-Кахаль доверился интуиции. Вскоре он был вознагражден: заметил за пыльным стеклом кота, стоявшего на задних лапах и усиленно пытавшегося достать до форточки. Аль-Кахаль улыбнулся, мысленно хваля Будтова за присутствие в его снах милых и преданных четвероногих друзей. Он вышел из тени, воровато оглянулся, подобрал кирпич и быстро пересек улицу. Стараясь не задеть кота, разбил стекло, но тот перепугался и спрыгнул с подоконника в комнату. Аль-Кахаль нахмурился, однако через пять минут просиял: кот осторожно выглядывал из-за парадной двери. Радикал обругал себя стареющим уродом: зачем было устраивать погром? Дверь! Дверь в квартиру Будтова оставалась незапертой, и кот мог выйти, когда ему вздумается. Аль-Кахаль утешился тем, что выступил в роли катализатора, стимула к этому нелегкому кошачьему решению. Кот, который, вероятно, привык в своих путешествиях пользоваться окном, скоблил его лапой, не помня с похмелья об альтернативных возможностях.
– Кс-ссссс! – просвистел Аль-Кахаль.
Кот не обратил на него никакого внимания. Он деловито огляделся и быстро засеменил к помойке. Аль-Кахаль бросился за ним и настиг возле баков. Из одного торчал возбужденный, ободранный хвост; радикал на цыпочках приблизился, заглянул и увидел, что зверь облизывает битый пузырек из-под какого-то лака.
– Ага, – пробормотал Аль-Кахаль. Первым его желанием было приманить кота, купив ему спиртного, однако он тут же смекнул, что не следует портить коту аппетит. Не нужно сбивать со следа умное животное.
Кот неизбежно приведет его, куда надо. Сердобольные старушки не помеха: никто из тех, кто вздумает подкормить несчастного кашкой или рыбкой, не сможет завоевать его сердца. Догадаться же о тайном пороке кота способен не каждый – разве что тому уж слишком повезет, и он сойдется с кем-то, похожим на пропавшего хозяина. Но этого Аль-Кахаль не допустит.
Когда кот вяло нажрался каких-то обрезков, Аль-Кахаль отступил на два шага, боясь, что близость его способна возбудить чувство ужаса даже в коте. Он зря боялся: ужас, который испытывал кот, был гораздо, гораздо сильнее. Пронзительно мяукая, зверь опрометью бросился в подворотню. Аль-Кахаль выскочил за ним и побежал, поминутно останавливаясь: когда кот замирал с приподнятой лапой, выбирая направление. В первый день они продвинулись не слишком: кот устал и залег в одном из подвалов. У бомжей, обитавших по тому же адресу, возникли виды на кошатину, но Аль-Кахаль успел вовремя, после чего жители подвала уже никогда не испытывали никаких влечений естественного свойства. Там, где они очутились, хотеть было нечего и нечем. И некому; лишь голые потерянные сознания беззвучно вопили в кромешном Ничто.
Аль-Кахаль укрылся за трубами и бочками, на подстилочке. Кот, вынюхивая след, привел его в тот самый подвал, где недавно скрывались Спящий и Минус Третий. Радикал, догадываясь о такой возможности, тщательно обыскал помещение, но не нашел ничего, одну лишь пробочку с какого-то пузырька. Пробочка – она пробочка и есть, из нее много не выжмешь. Он дал коту понюхать находку, и тот сладострастно лизнул замечательный предмет. Аль-Кахаль вздохнул и начал готовиться к очередной медитации. Но ему помешали снова: злая судьба принесла в подвал то ли дезинсекторов, то ли дератизаторов. Мясные молодцы, одетые в фартуки, респираторы и сапоги при виде Аль-Кахаля на секунду опешили: уж больно прилично был одет клиент может быть, пьян? Аль-Кахаль молчал, углубляясь в тайны Космического Яйца. Часть его сознания бодрствовала: из-под полуприкрытых век он следил за котом, готовый в любое мгновение прийти ему на помощь. Однако этого не потребовалось, ибо из двух объектов – Аль-Кахаля и кота – главный дератизатор первым выбрал Аль-Кахаля. Он пнул Радикала сапогом, каковым поступком и завершилась его дежурная смена.
Аль-Кахаль послушно встал на ноги, оправил одежду и легким движением распорол верзилу от горла до паха, не пощадив ни респиратора, ни новенького комбинезона. Двое других бросились к выходу, но не добежали. Стальные отточенные шестерни, свистнув в воздухе, снесли им головы. Запахло кровавым железом, Аль-Кахаль покосился на кота. Кот продемонстрировал полное равнодушие к убоине, он спал.
– Да пребудет с вами Гнев Господень, – напутствовал Аль-Кахаль распростертых люмпенов.
Сожалея, что вынужден расходовать драгоценную метафизику на уборку, он более или менее сносно прибрал помещение. Остался только запах, с которым Аль-Кахаль не сумел справиться, как ни старался. Впрочем, это было не обязательно.
Радикал вернулся на подстилку, расслабил члены, отрешенно уставился в потолок. Капли падали, трубы ворчали, кот беспокойно метался во сне. Аль-Кахаль чуть слышно пробормотал какие-то слова, достал мундштук. Аромат бойни смешался с причудливой смесью несовместимых сортов табака. Сторонняя медитация была на подходе. Но только на подходе: она, если перевести ее при известной фантазии в зримый образ, топталась на крыльце, так и не отваживаясь взяться за дверную ручку. Проклятый Ревизор путал мысли.
Конечно, ничего особо страшного не произойдет. Состоялась некоторая самодеятельность – ну и что? Да, виноват. Во Сне возможно всякое. Полапал служанку – грешен, готов искупить. Плюс Девятый был бездарен и имел невыносимый характер. Кстати сказать, еще неизвестно, кто больше перегнул с ним палку. Когда б не он, то Старый Светоч дошел бы до алхимических опытов... Вот с кем надо решать! Окружил себя нездешними тварями, брызжет ядом, и только старческая немощь не позволяет ему осуществить планы, которых наверняка переизбыток... Сам ни к чему не способен, но следит за другими, возбуждается, пускает слюни. Ходики себе завел... Агентура доносила, что хрыч приводит на квартиру беспризорников. Отлавливает чумазых пасынков какого-нибудь Приднестровья, платит из общественной кассы, а потом...
Хорошо. Со Светочем вопрос рано или поздно решится. Что еще? Билетерша в трамвае? У нее уже развивался лейкоз, Аль-Кахаль всего-то и сделал, что ускорил процесс. Там вообще обошлось без магии, ей хватило бы обычного стресса, трамвайного хама. Короче говоря, сплошные пустяки – если брать по отдельности. Но если взять в совокупности...
Размышляя об этих тревожных вещах, Аль-Кахаль гнал от себя главное обстоятельство, сводившее на нет любые смягчающие моменты. Никто не уполномочивал их решать со Спящим. Вот в чем суть, вот чего надо бояться. Ему позволялось многое, но власть его не простиралась беспредельно. Он не то что не прислушался – он даже слушать не стал Ведущую Волю, а действовал на свой страх и риск, по своему усмотрению, из личных эстетических побуждений.
– Нет! – взревел Аль-Кахаль, поднимаясь и тут же снова падая – на колени. – Нет, Господин! Все – для Тебя! Для Тебя одного! Зачем Ты терпишь?
Взывая к трубам и кранам, Аль-Кахаль знал, что ответом ему будет недоброе молчание. Он жаждал Звездного Статуса, и сделать с этим ничего было нельзя. Он будет – непременно будет – Утренней Звездой, надеждой мира. Желание шло из сокровеннейших глубин его сложного, противоречивого существа – во всяком случае, таким он себе казался.
Но Звезды падают. Прецеденты известны.
Кто же шпион? Светоч? Это невозможно, они так давно вместе, что ошибка исключается. Носатый лягаш? Шкура, которую Спящий таскает за собой? Ах, знал бы он тогда, на пустыре... Сам виноват! Аль-Кахаль в ярости укусил себя в руку. Выяснил – и распорядился, не мог сам... Вот теперь сопровождай собак и кошек.
Он поглядел на кота, прикидывая, как с ним поступить, когда поиск будет завершен.
Перегнать на спирт. И – напоить Спящего: во исполнение последнего желания перед казнью.
– Котик! – позвал Аль-Кахаль голосом, дрожащим от ненависти. – Ты выспался, котик? Может быть, побежим дальше?
Ему пришла в голову ужасная мысль: вдруг это кот? В смысле – инкогнито? Ревизор? А что, и не такое бывало. Принципиально – вполне, и даже очень...
Или вообще неодушевленный предмет?
Аль-Кахаль, понимая, что близок к безумию, переломил мундштук – на всякий случай, спокойствия ради. Суетно, эфемерно, смешно и простительно: он во Сне. Все равно, как если бы он сплюнул через плечо или перекрестился.
Глава 5
Непосредственное начальство как будто и не уходило. Оно сидело, как приросшее, на прежнем месте и пристально разглядывало зеленое сукно стола.
– Нами перехвачен очередной разговор крота, – сказало оно просто, без предисловий. – Налицо какая-то активность.
– Генерал? – Дудин позволил себе почтительно усмехнуться.
– Он самый, – серьезно кивнул патрон. – Что узнали вы, товарищ старший лейтенант? – осведомился он, делая ударение на "вы".
– К сожалению, ничего, – виновато ответил тот. – Мы пока не можем найти Будтова. К отцу он не приходил. Правда, там такой отец... – Дудин невольно сделал глубокий вдох при воспоминании о запахах, царивших в каморке Фрола Захарьевича. – Я оставил в квартире наших людей, – добавил он неуверенно. Полторы недели назад, – уточнил он.
– Хорошо, – ровным голосом сказал человек за столом. – От них уже поступили какие-нибудь известия?
– Ничего конкретного, – уклончиво сказал Дудин. Когда он в очередной раз попытался связаться с засадой, ответом ему был скорбный рык и мык. Людей не хватает, – пожаловался он, набравшись смелости и намекая, что сидевших в засаде пора сменить.
– Мы ограничены в средствах, – мгновенно ответило непосредственное начальство. Жалоба давным-давно сделалась рутинной, рутинной была и реакция. – Люди пригодятся нам для более важной работы. Я хочу доверить вам, товарищ старший лейтенант, выполнение чрезвычайно ответственного поручения.
Вот в этом уже не было рутины.
Дудин щелкнул каблуками и поклонился.
Руководитель проекта проворно вынырнул из-за стола и подошел поближе. Встав на цыпочки, он ласково прошелестел:
– Крот.
Дудин непроизвольно улыбнулся. В его душе проснулось ликование.
– Вы поручаете мне... крота?
– Да, – непосредственное начальство потрепало Дудина по плечу. Именно. Пора. Я думаю, что "красным" известно гораздо больше, чем нам кажется.
– Прикажете допросить? – осведомился старший лейтенант.
– Да, пожалуй.
Дудин мечтательно прикрыл глаза, вспоминая разнос, который устроил ему генерал.
* * *
После последней беседы с Аль-Кахалем дедулин гонор резко пошел на убыль. С него слетела обычная спесь, и Де-Двоенко, вынужденный заменить дедуле Андонова, увидел вовсе не то, чего ждал и боялся. Дедуля, выглядевший совсем старым, приобнял майора за талию и провел в гостиную. Общая беда объединяет, подумал Де-Двоенко, нисколько не обманываясь в причине необычной задушевности. Соседство таинственного Ревизора – вот что вынуждало дедулю вести себя заботливо и кротко.
Впрочем, хозяин ничего и не скрывал.
– Не ты ли, майор, явился по мою душу? – хихикнул он подобострастно.
– О нет, – отказался майор, высоким "о" подчеркивая величие обстановки и отрекаясь от бренного мира, шумевшего за окном.
Но дедулю это не успокоило.
– Дай-ка понюхаю, – попросил он и, не дожидаясь разрешения, быстро опустился на колени. Он начал с шумом втягивать в себя воздух, определяя нечто такое, что было понятно ему одному. Де-Двоенко испуганно отступил; вышла горничная и тоже опешила при виде грозного хозяина, который ползал, разметав полы халата, по полу и чуть ли не носом возивший по пыльным ботинкам майора.
– Тучи над городом встали, – негромко мычал дедуля, раздувая ноздри. В воздухе пахнет грозой... Нет, – решил он без особой уверенности. – По всему выходит, что это не ты. Или ты? А кто? – Он тяжело поднялся и заглянул Де-Двоенко в глаза. – Подумай, Плюс-Двенадцать. У вас там, в ментовке, никто чужой не крутился?
Де-Двоенко, автоматически набираясь наглости, снисходительно смахнул с патрона пылинку.
– Чужих всегда хватает, – сказал он веско и стал похож на очередную птицу, хищную совершенно. – За день столько перебывает... Может, и приходил.
Тут он вспомнил, что оснований опасаться Ревизора у него немногим меньше, чем у дедули, и счел за лучшее взять нормальный тон.
– Да, понимаю, – вздохнул старик и жестом пригласил Де-Двоенко в кресле. – Ну что ж поделать, жизнь продолжается. Показывай, с чем пришел.
– Прошу, – майор протянул ему тощую папку с двумя листами, исписанными от руки.
– И это все? – хозяин разочарованно выпятил губу и потянулся за очками. Он опустился в кресло напротив, начал читать. – Тут про какую-то рощу все, дедуля вскинул на гостя глаза.
– Это специфика, – объяснил Де-Двоенко.
– Да-да, конечно, – закивал тот. Через полминуты, по прочтении первой страницы, его прорвало: – Это черт знает что! Подумать только, чем заниматься приходится! – в сердцах патрон ударил кулаком по какой-то книге.
Потревоженная ударом, из рукава выползла понурая каракатица. Де-Двоенко, чей ранг не позволял ему владеть фантастическими существами, не без злорадства оценил ее угнетенное состояние. Он дотронулся до уха и подумал, как это справедливо и правильно, когда настроение владельца передается домашнему животному.
Дедуля, яростно шевеля губами и не отрываясь от страницы, потянул бестию за хвост, и та покорно вернулась на место. Закончив чтение, он скомкал бумагу и с отвращением забросил в дальний угол, где за комок немедленно взялся подоспевший Мясыч.
– Аль-Кахаль фактически отстранил нас от дела, – молвил дедуля, показывая, что мыслит себя выше комментариев к прочитанному. – Он снимет пенки, а на нас навесят всех собак.
Де-Двоенко кашлянул.
– Мне кажется, что мой помощник заслуживает самого пристального внимания. Он что-то знает. Мы не вправе следить за Аль-Кахалем, но никто не запрещает нам усилить наблюдение за Дудиным.
– На чем основываются твои подозрения? – спросил хозяин безнадежным голосом.
– Я вам докладывал. Он поддерживает странные контакты, скрывает информацию. Но самое важное то, что я выяснил насчет его появления в милиции. Мы получили посты практически одновременно. Я попытался разобраться в обстоятельствах, и натолкнулся на сплошную секретность. Было сделано какое-то высокое распоряжение, причем мне так и не удалось установить, от кого оно исходило.
Дедуля ожил:
– Так может, он и есть...
Устрашившись, он показал пальцем на потолок.
– Это не исключено, однако недоказуемо. В то же время мы ничем не рискуем, если попробуем расшифровать его связи.
Из рукава донесся вопросительный писк. Тварь уловила надежду.
– На безрыбье и рак рыба, – сосредоточенно изрек патрон. – Все равно нам больше нечем заняться. Я, конечно, могу послать тебя на розыски всех этих русалок... – он указал на бумажный комок, с которым развлекался кот. Но в твоих словах есть нечто дельное. А потому наплюй на все и возьми своего лейтенанта в оборот. Проверь, куда он ходит, с кем встречается. И ежечасно докладывай.
– По обстановке, – возразил непочтительный Де-Двоенко, захватывая в горсть кончик носа и глядя на дедулю нахальными круглыми глазами.
Тот ответил ему долгим взглядом, но ничего не сказал.
* * *
Аль-Кахаль открыл глаза. В них не было сна, никто вообще не мог бы поручиться, что он спал. Кот сидел к нему спиной и напряженно смотрел на дверь. Маленькое оконце, через которое он проскользнул в подвал, Аль-Кахаль предусмотрительно притворил.
– Ксссс!.. – в очередной раз просвистел Радикал.
Кот оглянулся и смерил его мутным взором. Тот проворно вскочил и отряхнул одежду. Распахивая дверь, Аль-Кахаль издевательски поклонился. Кот воспринял поклон равнодушно, как должное. Не глядя на гнусного – утром все гнусно – типа, он бросился вверх по ступенькам. Аль-Кахаль, не отставая, сделал два гигантских прыжка и очутился на улице. Кот замер, принюхиваясь к воздуху.
– След, след, – негромко поощрили его сзади.
В какой-то миг Аль-Кахалю померещилось, что кот сейчас ответит ему : знаю без тебя. Нечто подобное тот действительно сказал, но не вербально, а воспользовавшись, как модно выражаться, языком телодвижений. И даже кое-что добавил, нечто вроде: держись, коли так!
И припустил по улице.
Со стороны могло показаться, что целеустремленный владелец гонится за сбежавшим домашним животным. Аль-Кахаль бежал легко, перелетая через лужи и кучки собачьего дерьма. Прыткий кот несся по тротуару, не соблазняясь ни битой алкогольной тарой, ни гнилыми обрезками. Стая голубей взорвалась нежным взрывом, а такса, прогуливавшаяся невдалеке, даже не успела гавкнуть. Она опомнилась лишь при виде Аль-Кахаля, которым сменился кот, но Радикал на бегу замкнул ей уста.
На перекрестке разогнавшийся кот присел, прижимая уши и пропуская литой мерседес. Боковое стекло было приспущено; из салона виртуозно выщелкнули окурок, попавший в Аль-Кахаля. Тот задержался на миг: стекло аж свистнуло, взвиваясь. Начисто отхваченная рука глухо стукнулась об асфальт, и Аль-Кахаль возобновил преследование.
К полудню они выбрались на городскую окраину. Кот спешил на юго-запад, Радикал удовлетворенно кивнул. Он давно подозревал, что на юго-западе нечисто.
Кот вырулил на шоссе и затрусил по разделительной полосе. Аль-Кахаль нахмурился: бесшабашность объекта угрожала исходу дела. Он прибавил скорости, и зверь, увидев, что его догоняют, свернул на обочину.
– Так-то лучше, – похвалил его преследователь.
Вокруг простирались грязные, топкие поля, и Аль-Кахаль от души надеялся, что кот не двинет через них напрямую. Однако он просчитался, зверь помчался точнехонько в поле. Радикал заскрежетал зубами, проклиная Сон, в котором существуют вязкие пространства и прочие неудобные вещи. Он лишний раз повторил про себя, что нет, сердцу Создателя никак не могут быть милы подобные несовершенства. Затхлые пространства материков, удушливые океаны, колючие льды. Знойные радости экватора, холостое бесплодие бессмысленного космоса, дурочки-звездочки, пресные кварки. А главное – главное, на чем все это держится! На кошачьем хвосте! Рано или поздно этим хвостом махнут, и балагану для слабоумных выйдет сокрушительный шиш.
...Очередной день завершился в чахлом отравленном лесу. Вдали преступно курился комбинат. Аль-Кахаль привалился к сосенке и начал вылизывать одежду; попутно язык-гвоздодер, встречая многочисленные репьи, выхватывал их и отшвыривал прочь. К плащу и брюкам прилипли ломти глины, обувь утратила форму, веревочный галстук сбился на сторону. Кот, уставший от бега, свернулся в клубок под скорбной березой. Время от времени он приоткрывал один глаз и следил за Аль-Кахалем, пытаясь разгадать причины назойливого соседства.
– Я надеюсь, что завтра все выяснится, – в голосе Аль-Кахаля звучало осуждение. – Я очень не люблю котов. Ты знаешь об этом?
Глава 6
С первого взгляда на Минус Первого Захария Фролыч понял, что случилось нечто непредвиденное. Внешность у обоих Консерваторов была такая, что описать ее удавалось лишь в самых общих словах: моложавые, аккуратные, подтянутые, серьезные, похожие, непреклонные – и так далее. В их облике отсутствовали хоть сколько-то запоминающиеся черточки, так что курсанты, грешным делом, путали своих преподавателей, когда встречались с ними вне четкого расписания. Тем более, что те расхаживали в масках. Однажды Минус Второй разоткровенничался и, печально вздыхая, показал Будтову портрет Минус Третьего. Лицо, взиравшее со снимка, в правом углу перечеркнутое траурной ленточкой, не имело со знакомым Топорищем ничего общего. Оно отличалось от своих коллег одним лишь порядковым номером – то есть не больше, чем тройка отличается от двойки и единицы: цифра. Но сегодня дела обстояли иначе. Щеки Минус Первого набрякли, рот провалился, глаза беспокойно шныряли, не находя себе точки фиксации. Руки, перебиравшие бумаги, дрожали мелким бесом.
