Текст книги "Пограничная крепость"
Автор книги: Алексей Смирнов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 10 страниц)
– Где?..
Челюсть говорившего отвисла. Топорище поднял голову и посмотрел в окно. Точка прыгнула с груди на лоб, потом обратно на грудь, и он инстинктивно присел, но слишком поздно. Звонко разлетелось стекло, пуля пробила ватник и телогрейку. Мобильный телефон вывалился из обмякшей руки, стукнулся об пол.
– Топор! Топор! – бросился к товарищу Захария Фролыч.
Изо рта Топорища хлынула кровь.
– Будтов, – прошептал он. – Беги... Пистолет... возьми с собой пистолет... в кармане... визитку не потеряй... Иди в клинику...
– Ладно, ладно, молчи, – Будтов суетился, но ничем не мог ему помочь. Не двигайся, земеля, обойдется...
– Возьми весь бумажник, – не унимался Топорище. – Там еще карточка... телефоны... Служба Консервации... я агент класса минус три... забирай и беги... Они охотятся за тобой, Будтов... Бизнесмен – ширма... им нужен ты...
– Кому? Зачем? – не удержался Захария Фролыч, хотя догадывался, что лишнее слово может убить раненого.
– Радикалам... – Топорище всхлипнул необычным всхлипом и замолчал. Будтов осторожно опустил его на грязные доски. Не зная, что и почему он делает, Захария Фролыч переложил к себе бумажник с пистолетом; не забыл он и телефон. Ему было ясно одно: он и впрямь должен как можно скорее убраться из этого дома. Тут взгляд Будтова упал на разложенные фотографии, а после – на Дашу. Будтов собрал снимки, сунул в карман, подбежал к хозяйке и принялся остервенело трясти ее за плечи.
– Вставай сейчас же! Ментура! – нашел он единственные правильные слова.
Даша взвилась, как дикая лань и ошалело уставилась на мертвого .
Верный устойчивым привычкам, но в тот момент думая больше о маневренности дамы, Захария Фролыч взял последнюю вещь: ополовиненную бутылку.
Из коридора послышались стук и треск: ломали наружную дверь.
– Есть черный ход? – спросил Будтов, и Даша молча кивнула. Она, вполне владевшая искусством отступления, схватила Захарию Фролыча за руку и потащила в кухню. Трещало дерево, голосили соседи. Протиснувшись среди столов и газовых плит, Даша Капюшонова поднатужилась, отворила налегла на тяжелую дверь и вытолкнула Будтова на узкую, путаную лестницу, которая должна была вывести их в соседний двор. Сзади донесся топот, Будтов захлопнул дверь, и оба, не разбирая дороги, устремились вниз.
Глава 6
Дудину было тесно и душно, физически. Да и морально, если разобраться, тоже: он ведь был не лейтенант, а повыше. Тот, кто когда-нибудь носил погоны, сразу поймет, как это неуютно, неприятно, когда тебя – пусть в интересах дела – понижают на целое звание. Ведь Дудин был старший лейтенант, госбезопасности вдобавок, так что физический дискомфорт сообщался ему унизительными погонами, которые делали узкой вполне приличную милицейскую форму. И форма эта поджимала, хотя Дудин ее не носил, он ходил в штатском такая получалась цепь умозрительных причин и следствий. Лейтенанта, навьюченного скучными мелкоуголовными делами, подчас не грело даже сознание своей шпионской роли, не радовала тайная власть с вытекающим из нее чувством превосходства над временными коллегами. Мотаясь взад-вперед в убогом газике, он, случалось, забывал об истинной задаче, решение которой ему поручили в "конторе". Вспоминал он о ней лишь под вечер, когда связывался с руководством и докладывал о действиях, предпринятых его поднадзорными: полковником Андоновым и майором Де-Двоенко. И мучился нетерпением: когда же, когда наконец "красные", к которым он был приставлен в качестве соглядатая, выйдут на след объекта и вытащат каштан из огня. "Красными" в целях секретности и по причине сходства с ними в методах и приемах именовались "радикалы", о которых не успел рассказать Будтову Топорище. Между тем именно к "радикалам" относилось милицейское начальство Дудина, не подозревая, что дубоватый, исполнительный лейтеха-работяга видит его насквозь и контролирует каждый его шаг. Объект же представлялся иголкой в сене, его искали давно; Дудин, состоя при Де-Двоенко и Андонове, имел перед ними лишь то преимущество, что был в точности осведомлен о предмете их поисков, и только. В остальном полковник с майором, рывшие землю рогом, знали о личности и местонахождении объекта не больше, чем госбезопасность. Однако в розысках шли на полголовы впереди, что лейтенанту стало очевидно после звонка, полученного возле квартиры убитого Волнореза, которого, путая след, умертвил, конечно же, сам Де-Двоенко – это было ясно, как день. Звонок принес Дудину долгожданное известие, но тот не обрадовался. Во-первых, "красные" сумели-таки их опередить, им был известен объект, и они уже приступили к реализации своих людоедских планов. В свете новых сведений бомба, стрельба на пустыре, убийство Волнореза связались воедино единственным возможным образом. Особенно досадно было то, что Дудин встречался с объектом и разговаривал с ним, не смея даже в самых безумных фантазиях предположить, кто именно стоит перед ним, одетый черт-те как и скрашивающий одиночество беседами с пьяным котом. Во-вторых, полученная информация недвусмысленно говорила о пропорционально возросшей активности "белых". Ангелы-хранители, как и думала госбезопасность, не дремали и в нужный момент оказали объекту действенную помощь. В третьих же – и Дудин казнил себя, как только умел – судьбоносный звонок прозвучал не вовремя. Похоже, что Де-Двоенко что-то заподозрил, а это очень плохо, это может перечеркнуть все планы "конторы" в отношении объекта. То, что известно об объекте, заставляет думать, что в случае его ликвидации никакая маскировка уже не потребуется. И у "красных" были все основания пойти ва-банк – правда, создается впечатление, что они сами не знают, что делают, продвигаются на ощупь, взрывают – и тут же отступают, поджав хвосты, как будто не уверены, выжидают, ищут какой-то дополнительной информации... Тут много неясностей, признал Дудин. Специфика "красных" не позволяла внедрить в их команду подлинного разведчика, способного разговаривать с ними на равных. Качества "красных" и навыки, которыми они наверняка владеют, госбезопасности известны не до конца. А то немногое, что известно, не поддается воспроизведению при нынешнем уровне развития науки и техники.
С видом серьезным и встревоженным, одновременно говорившим о готовности незамедлительно исполнить любой приказ, Дудин поднялся в зал для рабочих совещаний. Людей там было немного, пять человек: непосредственное начальство в лице подвижного, скользкого мужчины лет сорока пяти, непосредственное начальство непосредственного начальства, представленное двумя сумрачными субъектами с глазами цвета вываренной рыбы; наконец, начальство стороннее, как бы непричемное, но явно высокое и авторитетное, в генеральской форме. Незнакомое Дудину. И секретарь.
Непосредственное начальство быстро посмотрело на часы. Дудин щелкнул каблуками. Начальство раскрыло рот, но генерал остановил его мановением ладони.
– После, – молвил он недовольно. – Докладывайте, старший лейтенант.
Дудин вопросительно взглянул на патрона.
– Товарищ генерал представляет контролирующие структуры, – объяснил тот, поднимая брови и тем показывая, что в мире нет ничего проще контролирующих структур.
– С самого начала? – уточнил Дудин.
– Я практически не в курсе, – генерал закинул ногу на ногу. Руководство получило информацию о положительных сдвигах в расследовании, которое ранее считалось малоперспективным и обреченным на неудачу. Меня наделили полномочиями общего надзора и курации, буде такие потребуются. Решать насчет целесообразности самого расследования также поручено мне. Рассказывайте. И сделайте одолжение – сядьте, не маячьте перед глазами.
Дудин послушно сел, раскрыл папку, но, покуда говорил, не заглянул в нее ни разу. Все подробности дела он знал назубок.
По мере того, как он говорил, генерал темнел лицом. Когда лейтенант завершил доклад, он с обманчивой вкрадчивостью осведомился:
– Получается, что вся информация, о которой вы тут битый час глаголили, исходит от источников в Потьме?
– Так точно, товарищ генерал, – отчеканил Дудин.
– Тридцатилетней давности, – уточнил непрошеный куратор.
– Двадцати девяти, – подало голос прилизанное начальство.
– Неважно, – отмахнулся генерал. – В данном случае неважно, подчеркнул он змеиным голосом. – Товарищи офицеры, я огорчен. Более того – я возмущен и оскорблен за ведомство, которому я отдал сорок лет безупречной службы!
И тут генерал вскочил и в ярости трахнул ладонью по столу.
– Товарищ генерал... – пробормотал Дудин.
– Молчать! – взревел тот и заметался по залу, натыкаясь на кресла. – Я понимаю – да, заняться нечем, особенно некоторым отделам. Да, в каком-то смысле фикция если не простительна, то понятна. Придумали же когда-то Промпартию, трудовиков, и всех остальных – знаем, помним, сочувствуем. Но должен быть предел! На основании высосанных из пальца... ну да, я догадываюсь, как именно были получены показания в Потьме... неважно... вы исходите из бреда, если верить которому, то... – Генерал задохнулся и описал рукой широкий круг. – Выходит, что все это – я, – он ткнул себя в грудь, ты, – он ткнул в грудь Дудина, – и вообще, что все мы...
Куратор, вне себя от негодования, плюхнулся на стул.
– Абсурдность выдумки меня не столько оскорбляет, сколько поражает, сообщил он, обводя безмолвных сотрудников холодным взглядом. – Как же вы могли рассчитывать, что вам зачтется подобная разработка? Как такое сварилось в голове? Ну, захотелось вам премий и звезд на погоны – так сочините что-то дельное, мало-мальски правдоподобное! Зачем уж так-то? За идиотов держите руководство?
– Никак нет, товарищ генерал, – отважно возразил Дудин.
– Тогда в чем же дело? Какое общество, какая организация? Какие-такие красные и белые? Причем тут генетика, откуда сны?
– Одним из доказательств нашей правоты, товарищ генерал, являются экстраординарные способности майора Де-Двоенко и полковника Андонова, защищался лейтенант. – Их, скажем так, парапсихологические таланты вполне укладываются в общую картину ситуации.
– Куда вы лезете? – зло огрызнулся генерал. – Парапсихология не в вашей компетенции! Ею занимается специальный отдел. И дело свое делает хорошо – в отличие от вас! С какой, разрешите полюбопытствовать, стати вы прицепились к этому алкашу?
– Мы восстановили генеалогическую линию, товарищ генерал, – вмешалось непосредственное начальство Дудина. – Нам удалось разыскать его отца. Документы, изъятые у диссидентов, отбывавших наказание в Потьме, полностью согласуются с новыми данными.
– Знаете что, подполковник? – прищурился генерал. – Если бы, к примеру, в Потьму отправили меня, я бы вам и не такого наплел. Интеллигенция издевается над органами, а органы и рады – слепо ей верят, идут на поводу! Он всплеснул руками.
– На Будтова охотятся, – не сдавался Дудин. – Он скрылся, он не мог уйти самостоятельно... он не способен к этому в силу общей деградации. Ему помогают... и это опять подтверждает...
– Вы это видели? – перебил его генерал. – Почему вы так уверены, что он не валяется где-нибудь в подвале, под забором, в канаве? Не держите меня за мальчика – я внимательнейшим образом выслушал ваш рапорт, в нем все притянуто за уши! Временное совпадение нескольких инцидентов еще не повод считать ваши бредни доказанными!
– Был перехвачен телефонный разговор, – Дудин упрямо стоял на своем. Андонов обсуждал личность объекта с...
– Кто вам позволил брать на контроль телефоны полковника милиции?
И лейтенант замолчал. Ему вдруг стало ясно, что генералу не нужны никакие доказательства, генералу нужно другое. Он хочет закрыть дело и свернуть работы. Одному богу известно, какие коридорные интриги толкают его на подобные действия, но вопрос, по всей видимости, давно решен. И если он, Дудин, надеется спасти свою голову, ему лучше помалкивать в тряпочку. Когда генерал закрыл рот, лейтенант не издал больше ни звука. Непосредственное начальство бросило на него быстрый взгляд, двое же других за всю процедуру разноса так и не проронили ни единого слова. Они слились со своими креслами и, будь на то их воля, предпочли бы довершить трансформацию и превратиться в предметы комнатной обстановки. Но Дудин знал точно, что этой воли нет. В них. Авторучка секретаря зависла в воздухе, сам писарь не повернул головы, по-прежнему глядя в блокнот.
Генерал тоже сразу понял, что до Дудина дошло.
– Дело закрыть, наработки – ко мне, наблюдение и прослушивание снять, бросил он усталым голосом и встал. – Молитесь, чтобы ваша группа не была расформирована.
Генерал, ни на кого не глядя, пошел к дверям. Предложение молиться прозвучало в его устах довольно фальшиво.
Оставшиеся тоже не смотрели друг на друга.
– Псст, – шепнул начальник секретарю и сделал пальцами. Секретарь выскочил из зала.
– Старший лейтенант, продолжайте разработку, – мягким голосом приказало непосредственное начальство, вертя карандаш.
...Генерал, покинув зал, ослабил узел галстука, потеребил воротничок. Оказавшись в своем кабинете, он воспользовался особо секретной телефонной линией. Когда ему ответили, генерал настолько разволновался, что стал заикаться.
– Алло, г-г-госп-пподин К-кахаль, – произнес он в трубку. – Это я. Я выполнил вв-все, ч-что вы в-в-велели. Да. Но они, господин Кахаль, нарыли порядком. Мне пришлось очень тяжело, господин Кахаль. Нет, что вы, я готов и впредь... всегда, всегда на страже ваших интересов... до свидания, господин Кахаль... кланяюсь...
Но трубку на том конце провода уже положили.
Генерал выпил полный стакан коньяку и налил другой. Выглянул в предбанник:
– Меня нет, – сказал он секретарше.
Глава 7
Высокий, приличный мужчина в сером плаще и шляпе покупал себе шоколадный батончик.
– У вас не будет пятидесяти копеек? – спросила молоденькая продавщица, изгибаясь и заглядывая в ларечное оконце.
– Э, – изрек мужчина и широко улыбнулся. Девица увидела красный сухой язык – раздвоенный по всему длиннику. Она медленно осела.
Аль-Кахаль, продолжая улыбаться, забрал с блюдечка и батончик, и деньги.
Ни слова не проронив, он отошел от ларька, сорвал обертку. Жуя батончик, он с брезгливым лицом созерцал особняк. Уличные часы показывали полдень.
Аль-Кахаль выглядел так жутко, что жуть претерпевала диалектические изменения: страшно – нелепо – нелепо в высшей степени – нелепо так, что снова страшно.
Язык ему разрубили шашкой, когда дразнился.
Он раздавил недоеденную шоколадку каблуком и неторопливо пересек трамвайные пути.
Лифтом Аль-Кахаль пренебрег и на четвертом этаже очутился легко, одним прыжком. Прислонившись к косяку, он лениво пробарабанил длинными пальцами марш собственного сочинения. За дверью шикнули на горничную, дедуля отворил лично.
Аль-Кахаль коснулся шляпы и, глядя поверх кудахтавшего хозяина, без приглашения проследовал в кабинет. Дедуля бросился следом, путаясь в халате.
– Что тут у вас? – поморщился Аль-Кахаль, садясь.
Он показал на кровать. На ней, спеленатый и закованный в наручники, постанывал полковник Андонов. С того момента, как он покинул дедулю, прошло всего несколько часов – и вот он, срочным порядком вызванный, снова был здесь. Лежавший был одет в одно лишь нижнее белье, мундир аккуратно висел на спинке стула. Изящный столик, стоявший рядом, был уставлен ветхими коробками с пузырьками. Повсюду были разбросаны разноцветные таблетки.
– Вот, сударь, проверяю, – суетливо объяснил дедуля. – Лекарств много, названия все незнакомые. У некоторых срок, может, вышел, а выбросить жалко. Я ему уже скормил аспирину три упаковки, дибазол – уж пожелтел от времени... тетрациклину пачку, стугерону...
Полковник, тяжело дыша, смотрел в потолок.
– Надо понимать, снова упустили, – наклонил голову Аль-Кахаль.
Дедуля сник.
– Да вы не бойтесь, – жало гостя прошлось по шоколадным губам. – Я другого от вас и не ждал. И Главный не особенно гневается – себя винит. Дескать, не надо было связываться с убогими.
Аль-Кахаль прикурил от ногтя, прицелился в кровать и выпустил молнию тонкую, как игла, и быструю, как само время. Андонов тут же замолчал, из глаз его, ушей и ноздрей повалил смрадный дым. Кожа натянулась и заиграла радугой, трусы и футболка вспыхнули белым огнем.
– Хватит дурью маяться, – пояснил Аль-Кахаль дедуле.
– Как вам будет угодно, – с готовностью согласился тот и позвонил в колокольчик с бантиком. Вбежала горничная.
– Постель убери, – приказал дедуля.
Горничная ловко свернула паленый матрас вместе с полковником, приняла под мышку и бесшумно покинула комнату.
Дедуля дернулся было предложить напитки, но Аль-Кахаль пресек его порыв и молча указал на кресло. Хозяин был уже там, сжимая и разжимая пальцы.
– Субъект, возможно, пойдет к отцу... – начал дедуля.
– Там уже ждут, – краешком рта улыбнулся Аль-Кахаль и стал рассматривать свои ногти. – Засада.
– Ага, ага, – старик тоже заулыбался.
– А вам-то радоваться нечего, – удивился гость. – Дельце поручено мне. Вы понимаете, что это значит?
– Конечно, – прошептал дедуля убитым голосом. Глаза его моментально ввалились, рот приоткрылся. Аль-Кахаль тем временем встал, прошелся по комнате, смахнул со столика таблетки и пузырьки.
– Черт-те что, – пробормотал он и резко повернулся к толстяку. – Вот что: вы точно знаете, что у него не осталось потомства?
– Насколько мы успели понять, нет, – лепет дедули прозвучал крайне невыгодно. – Контактов не зафиксировано...
– Славно! – хлопнул в ладоши гость. – Молодцы! Если принять во внимание его контакты с собственными родителями, то перспектива вообще безоблачная. Забота, внимание, сплошное баловство, элитное образование... – Он склонился над дедулей. – Вы понимаете, что он может не знать, есть ли у него дети? А что, если есть? Что тогда? Что, если он их под забором настрогал, застигнутый внезапной романтикой? А?.. Не слышу!.. "Насколько мы успели понять", – передразнил он сварливо. – А доложили, что точно нет! А мы стараемся, мы начали отстрел! Сдается мне, что это даже лучше, что он жив. Допрашивать надо было, допрашивать! А вы устроили ex juvantibus. Умри он – с кого спросить? Где искать ублюдков? За задницы трясетесь!
Хозяин чуть не плакал:
– Но как мы можем знать наверняка? – он всплеснул руками.
– Тогда на кой дьявол вы вообще нужны? – недоуменно пожал плечами Аль-Кахаль. – Что это за работа? Где сила мысли, где творчество? Я давно говорил Главному, что параллельные структуры вредят делу. Все должно быть сосредоточено в одних руках! Какие-то взрывы, стрельба, наезды... Только я собрался вмешаться, помочь, как вы все испортили. Я про пустырь говорю, гость передернулся, намекая, что разговор о таких материях, как пустырь, унижает его достоинство. – Майора вы тоже лекарствами накормили?
– Нет-нет, живой пока, – заверил его дедуля.
– Ну, можете накормить, – махнул рукой Аль-Кахаль. – Вряд ли я найду ему применение. Впрочем, не забивайте себе голову чепухой. Дети! прикрикнул он. – Все силы, вся энергия – на поиски детей! Чтоб каждую сифилитичку допросили! Это работа нудная, кропотливая, вот и выполняйте. А я займусь непосредственно субъектом, оперативными мероприятиями. Допрошу, хотя что толку? Он, может, ни сном, ни духом... Если после его устранения все останется без изменений, то значит, дети есть. И все внимание, мой свет, переключится на вас, – и Аль-Кахаль мечтательно оскалил мелкие зубы, числом в сорок пять и росшие местами в два ряда. – Спалить вас – дело нехитрое, зачем? Незачем, будет иначе, – ответил он сам себе и начал застегивать плащ. – Собственно, это все. Никакие конкретные вопросы я с вами обсуждать не собираюсь. Уж больно вы тупой. Я приходил довести до сведения. Опосредованная связь ненадежна – можете не понять. И в глазки хотел заглянуть, – и он приблизил свое лицо к дедулиному. – В маленькие, глупенькие, свиные глазки, в поросячьи глазки, в глазки младенчески пустые, бессмысленные, оловянные...
...Оставив хозяина держащимся за сердце, Аль-Кахаль покинул кабинет. Возле входной двери он немного задержался. Приняв мгновенное решение, он заломал горничную, впился ей в губы и запустил ей жало глубоко в рот, в верхние отделы пищевода. Рука метнулась под фартук, другая ухитрилась захватить в горсть недоступный крестец. Завершив поцелуй, Аль-Кахаль оттолкнул партнершу, ногой распахнул дверь и, оставив ее болтаться взад-вперед на петлях, вышел из квартиры. Очутившись снаружи, он прыгнул в трамвай.
– Берите билеты – и вам ничего не будет! – монотонно кричала кондукторша, протискиваясь в толпе. – Оплачивайте проезд! Оплачивайте проезд, – налетела она на Аль-Кахаля.
Тот двумя пальцами взял ее за ремень и выпятил губы.
– Вы хотите продать мне билет? – спросил он дружелюбно.
* * *
"Льдинка", растопленная в организме Будтова вечером, к утру обернулась айсбергом. Большая часть айсберга, как водится, скрывалась глубоко в желудке, и Захария Фролыч на минуту прекратил свой отчаянный бег, прислонившись к стене. Его захватил кашель; кашляя, Будтов силился восстановить давно утраченный рвотный рефлекс, надеясь избавиться от айсберга. Глыба очень мешала утренней пробежке.
Рядом с Захарией Фролычем кашляла Даша. Ее дела были не лучше, если не хуже, но похмельная смекалка подсказала ей верное средство, о котором Будтов, чьи мысли были заняты бегством, забыл. Даша похлопала его по карману, намекая на бутылку.
Тут же вспомнил о ней и Захария Фролыч, но перемены уже стали необратимыми. Будтов отвел Дашину руку, вытер рот, и изнеможенно опустился прямо на асфальт.
– Не сейчас, – прохрипел он слабо. – После. До бати доберемся – там можно...
– Ну, глотнуть только, – попросила Даша. – А то никуда не пойду.
– Как хочешь, – отозвался Будтов. – Оставайся здесь, коли жизнь не дорога...
Даша вспомнила грохот ударов, топот ног и приглушенную ругань. И сразу пришла в неописуемую ярость, непонятно чем вызванную – то ли ночными событиями, то ли отказом спутника.
– Это все ты, чмо! – закричала она. – Сука! Что – в меня стреляли, да? На хрен ты вообще приперся? Отвечай теперь за тебя!..
Будтов, не отвечая, полез за пазуху, вынул визитку и задумчиво уставился на адрес клиники.
– Кажись, оторвались, – пробормотал он, не обращая внимания на упреки Даши.
Наконец, он утвердился в своем решении.
– Да, так и сделаем, – сказал он твердо. – Скину тебя бате, посидишь там, а я схожу разузнаю, что... – тут Захария Фролыч прикусил язык. Он вдруг сообразил, что о некоторых вещах разумнее молчать. Даше совершенно не обязательно знать, куда он отправится от бати.
Спутница Будтова замолчала, удивленная странностями его поведения. Ей показалось, что во всей фигуре Захария Фролыча проступили благородство и сила, которых там не было отродясь. "Мерещится с бодуна," – подумала Даша и протерла глаза. Однако перечить Будтову больше не собиралась. "В конце концов, плевать, – рассудила она. – К бате придем – похмелюсь. А то я умру. Ведь это невозможно? Невозможно. А значит, похмелюсь". И мысли побежали по кругу заводным паровозиком. Игрушечные рельсы дыбились, семафоры взбесились, близилось крушение с многочисленными человеческими жертвами.
Они снялись с места и вошли в отвратительный скверик, украшенный детской избушкой, детей в которую не пускали с первого же дня ее возведения.
– Мы пойдем дворами, – поделился планами Будтов. – Улицы наверняка прочесывают.
Даша с силой втянула в себя воздух, потом отхаркнула густую слюну.
– А что ты им сделал, Фролыч? – спросила она уже другим тоном, покорившись тяжелой женской доле. – Кто они такие?
– Радикалы, – ответил Захария Фролыч так, будто это слово ему о чем-то говорило.
– Бандюганы, да? – Даша семенила и, стараясь ступать с ним в ногу, спотыкалась.
– Угу, – кивал Будтов, поминутно оглядываясь и пригибаясь.
Соседний двор оказался безлюдным, следующий – тоже.
– А где твой батя живет? – миролюбиво осведомилась Даша.
– На Колокольной, – буркнул Будтов, отчаянно пытаясь свести одно с другим.
Даша присвистнула.
– Далеко! А чего ты врал, что сиротка? Бедный, заброшенный...
– Не врал, а сам так думал. Мы с ним как-то раз случайно столкнулись, он стакан искал. Меня чего-то занесло в его края, уж и не помню, зачем. Ну, и вот. Он с пузырем шел, я попросил глоточек, а он, наверно, что-то почувствовал. Учуял родную кровинку. Иначе с чего ему мне наливать? А так только стакан спросил. Ну, я мигом крутанулся, нашел чью-то кладочку, позаимствовал. Выпили, разговорились. Тебя, спрашивает, как звать? Захария Фролыч, говорю. А он мне: надо же, етить! Ведь я-то Фрол Захарьевич, вот штука! Дальше слово за слово, ну и...
– Прямо Санта-Барбара, – ухмыльнулась Даша.
– Похоже, – согласился Будтов. – Их с мамкой родительских прав когда лишили, так он сразу в "скворечник" угодил, так переживал. А едва вышел, так в зону попал. Рубанул одну по пьяному делу, – он со значением посмотрел на Дашу. – Вышел – ни мамки, ни меня. Я к тому времени из интерната-то сбежал... Всю страну изъездил. Всяко приходилось... Батя, как я ему о себе порассказал, слезу пустил. "Видел ты, – спрашивает, – по телевизору фильм "Пятница, 13"? Так вот ты тоже, сынок, в пятницу родился". Я еще спросил его: не 13-го, надеюсь?
– Ну? – с интересом спросила Даша. – Не 13-го?
– Да нет – оказалось, не 13-го.
...Дворы закончились, дальше лежал проспект. Захария Фролыч остановился. Посмотрел на Дашино родимое пятно.
– Отметина у тебя, это плохо. Прикрылась бы чем, а то за версту видно. Они нас живо срисуют.
– Чем я укроюсь? – раздраженно ответила Даша. – Ты меня сонную выдернул.
Будтов смерил ее взглядом. Даша Капюшонова не имела привычки раздеваться ко сну. И, разумеется, они с Топорищем ее тоже не раздевали, не хотелось. Не тот был случай, чтобы Дашку раздевать.
– Хоть воротник подними, – посоветовал Захария Фролыч.
Та потянула ворот одежды, тип которой можно было определить как промежуточный.
– Меня достало! Во что ты влез? Чего они от тебя хотят?
– Не знаю, – сказал Будтов. – Минус Третий сказал, что за мной охотятся.
– Кто сказал? – не поняла Даша.
– Топорище. Он назвал себя Минус Третьим.
– Еще один агент, – хмыкнула Даша, делая ударение на "а". – Кому ты такой нужен?
– Говорю же – не знаю! Я сначала думал, что где-то ошиблись, но земеля твердил, что нет, меня ловят. Может, и лучше, чтоб побыстрее поймали? Увидят сразу, что взять с меня нечего, и отпустят.
Но, говоря так, Захария Фролыч сам себе не верил. Тот, кто хочет в чем-то разобраться или что-то получить, в первую голову ловит, а потом уж стреляет, по обстоятельствам. А не наоборот.
В тяжелую голову Даши лезли глупые, опасные мысли.
– Может, тебе ментам сдаться? Может, тебе ничего и не будет. Разберутся, а то и защитят...
В ответ на это Будтов сделал чудовищный жест: достал из кармана пленительную бутылку и угрожающе замахнулся, показывая, что вот-вот шваркнет ее о камень. Он даже сам испугался своего поступка, но Даша Капюшонова струсила еще сильнее. Она взвизгнула и повисла на рукаве Захарии Фролыча.
– Ты что? Я пошутила! Какой ты, оказывается, строгий...
Бормоча ругательства, Будтов сунул бутылку на место. Он чувствовал, что быстро трезвеет, и это его даже устраивало – впервые за долгие, неотличимые друг от друга годы. Не глядя на Дашу, он тронулся было дальше, но вдруг остановился.
– Черт, – он мотнул головой. – Они же не знают, где.
– Чего? – подсунулась Даша. Страшный жест вызвал в ней некоторое раболепие.
– Наши не знают точного адреса, – мрачно объяснил Будтов. – Я успел назвать Минус Третьему только улицу. Значит, никакой страховки.
– А наши – это которые? – спросила его спутница.
Этого Будтов не знал. Однако ему почему-то было легче думать специальными понятиями и рассуждать о "наших", "радикалах" и "минус третьем" запросто, как о чем-то обычном.
– Ну, рискнем, – вздохнул он, взял Дашу под руку – что тоже явилось для нее волшебной неожиданностью – и вывел из подворотни.
По проспекту проезжали редкие машины, прохожих было мало. Захария Фролыч втянул голову в плечи, но зря, никто не обращал внимания на выморочных существ с помойки, какими они, безусловно, виделись равнодушному зрителю. Будтов внимательно всматривался в автомобили, выделяя среди них те, что ехали медленно и, значит, могли предаваться сыску. Но по битой, ухабистой дороге медленно ехали все.
Захария Фролыч подтолкнул Дашу, предлагая ей поторопиться. Та послушно заковыляла по тротуару, держась стеночки. Будтов прикинул и решил, что за час они как-нибудь доберутся.
– Давай подъедем на чем-нибудь, – буркнула Даша, глядя себе под ноги.
Будтов колебался.
– Нет, – сказал он наконец. – Не будем лишний раз светиться. Сдадут в ментуру запросто...
И очень быстро понял, что тревожился зря: в его обычном, пешем состоянии возможность загреметь в милицию была ничуть не ниже.
...Милицейский газик тормознул, и Будтов, глядя на него, вспомнил немецкие душегубки из фильмов про войну.
– Т-твари, – прошипела Даша сквозь редкие зубы.
Дверца распахнулась; на землю, загодя улыбаясь, спрыгнул сержант с откровенно сволочной ряшкой.
– Прошу! – он изогнулся и шутовски показал на газик.
– Начальник, отпусти нас, – взмолилась Даша, прощаясь с бутылкой. В мгновение ока она возненавидела автомобильный транспорт, внутренние дела, их министра, рядовых служителей и Будтова – за то, что так и не позволил выпить.
– Обязательно, – закивал сержант, приближаясь.
– Хочешь, полюблю? – предложила Даша, одновременно прикрываясь от затрещины.
– Нас много! – весело предупредил сержант. – Перессоримся!
Он зашел газику в тыл, нажал на ручку.
– А ну, заползайте, крысы!
Захария Фролыч, кряхтя, подтянулся и скрылся внутри. Даша затянула лихую песню, выражая таким образом законный протест вольного человека. Из газика высунулись руки, схватили Дашу за одежду и вдернули в салон.
Будтов, присев на грязную лавочку, озадаченно уставился на двух вполне приличных моложавых мужчин в свежих костюмах. Мужчины сидели напротив, улыбались, и лица у них были добрые.
– Здравствуйте, Спящий, – приветствовал Будтова один из них. – Я Минус Второй, а это – Минус Первый, – он указал на напарника. – Извините, что обошлись с вами грубо, но все должно было быть естественно, правдоподобно.
– Да, извините, – подал голос снаружи сержант, запирая дверь.
– Мы едва вас не упустили, – облегченно вздохнул Минус Первый. – Но сегодня удачный день.
– Можно, я выпью чуток? – спросил Захария Фролыч. Ему вдруг стало совершенно безразлично дальнейшее. Главное, что теперь он себе не хозяин. И к черту выдержку и бдительность, они ему больше не нужны.
– Пейте, – разрешил Минус Второй. – Но учтите, что удовольствие, которое вы при этом испытаете, будет недолгим.
Газик снялся с места, покатил. Водитель включил сирену.
