Текст книги "Пограничная крепость"
Автор книги: Алексей Смирнов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 10 страниц)
Смирнов Алексей
Пограничная крепость
Алексей Смирнов
Пограничная крепость
От автора
Автор приносит извинения в связи с возможным оскорблением чувств работников органов правопорядка и госбезопасности, чья профессиональная деятельность была, по всей вероятности, освещена искаженно. Впрочем, это касается технических и процессуальных деталей. Кроме того, как будет видно из содержания, подобные промахи простительны по причине зыбкости существования самих органов.
Кроме того, автор не может отказать себе в удовольствии и сообщает, что совсем недавно, когда роман был уже почти закончен, он встретился с главным героем в метро. Главный герой не узнал автора. Он держал себя так, словно никакого автора не было и быть не могло. Возможно, он и в самом деле ничего не знал. А на плече у него... на плече у него сидел...
...Любые совпадения с "реально существующими" лицами случайны, но неизбежны.
Часть первая
Надо в дорогу, дорогу, дорогу
Мне торопиться:
Надо узнать мне, надо узнать мне
Что я за птица.
А почему, а потому:
плохо на свете, плохо на свете
Жить одному, жить одному,
жить одному.
Детская песенка
Глава 1
– Отойди! Отойди отсюда, урод!..
Но урод упоенно водил видеокамерой, снимал – наглый, волосатый, распущенный. Чавкал резинкой, прикидывался глухим. Спецназовец пошел к нему быстрыми шагами, тот по-собачьи отпрыгнул, будто ему отдавили лапу.
С лапой решили обождать: успеется.
– Еще раз увижу...
Снимавший нагло возразил на это, что телеканал, которому он служит, культовый, передача – знаковая, сам он чумовой, а съемка проводится в рамках – и это слово он выпалил без запинки – наиломовейшего проекта.
Черная пятерня прихлопнула объектив – к полному удовлетворению оператора. Теперь материал был готов. Жирная точка, она же клякса. Удавка на шее свободной прессы, мужество съемочной группы и неприкрытый произвол полный комплект.
Тем временем невдалеке от них шел деловой разговор:
– Выяснили, кто здесь живет?
– На третьем этаже – Вова-Волнорез, палатки держит на левом берегу. Вон его ауди.
– Он дома?
– Должен быть.
– Хорошо. Еще?
– Все пока, в первом прикиде.
– Пройдешься по квартирам. Понюхаешь, поспрашиваешь.
– Понял.
– Вову не трожь. Сам пойду.
– Ясно.
Де-Двоенко, носатый лысеющий мужик лет сорока, был похож на кладбищенского ворона. Правда, в нем не чувствовалось мудрости, присущей этому роду птиц. Он выщелкнул сигарету, чиркнул спичкой и тут же услышал крики: за угол! за угол!
Из опасного подъезда на цыпочках вышел сапер, державший в руках взрывное устройство.
– Черные подложили, – Дудин тоже закурил.
– Ну.
Человек в камуфляже аккуратно положил коробочку на землю, начал распрямляться и вдруг замер. Похоже, он что-то заметил. Да, точно заметил потому что заорал:
– Ложись!..
И сам, подпрыгнув, упал лицом обратно, в подъезд. Нерационально, успел подумать Де-Двоенко. Его же завалить может. Или, напротив, умно? Ноги посечет, задницу...
Тут бомба взорвалась.
Вполне приличный взрыв – не самый, конечно, сильный, не слишком громкий. Вове-Волнорезу крупно повезло, но это только в том случае, если в планы преступников заранее не входило ограничиться устрашающей акцией. Бомбу заложили под отопительную батарею, на первом этаже. Чуть выше, на закопченной стене, была нарисована питательная кислотная поганка, а рядом веселое личико, разъяснявшее, что со всеми вами скоро случится. Вова-Волнорез спасся чудом. Скорее всего, механизм должен был сработать, когда он входил в парадную.
Со всех сторон зазвучали отчаянные крики, полетела злобная брань, несколько человек бросились к саперу. Дудин, стоявший с разинутым ртом, перевел взгляд на забытую сигарету. Столбик пепла упал на его рыжий ботинок, а Де-Двоенко уже шагал решительным шагом к покореженным дверям. Дудин отшвырнул окурок и поспешил следом, на ходу вынимая из-за пазухи деловой блокнот. Он растолкал людей, отпихнул пляшущего бестолкового доктора, мимоходом взглянул на пострадавшего, который медленно поднимался на четвереньки и мотал головой.
...Первый этаж разочаровывал. В квартире под номером одиннадцать произрастал на поганочный лад, от настенного гриба научившись, гражданин Будтов, Захария Фролыч. Не было ни дверной ручки, ни звонка, но был почему-то резиновый коврик. Дудин, когда ему отворили, втянул воздух и вспомнил отделение милиции, обезьянник. И, пожалуй, кабинеты некоторых сотрудников. Пахло сложным органическим составом из лаборатории Франкенштейна. Возле дверей стояла готовая сеточка с нестандартной посудой, которую мало где берут, но надо знать места. Захария Фролыч знал.
– Лейтенант Дудин, – рассеянно представился Дудин, зыркая по сторонам. Лицо у него было рыхлое, словно пропущенное сквозь сито, а после снова слепленное, как казенная котлета. Из страшной кухни вышел сильно пьяный кот, завалился. Некоторые коты и вообще животные умеют притворяться мертвыми, но этот притворялся живым. Будтов с привычным подобострастием начал кивать, дыша при этом в себя.
– В вашем подъезде обезврежено взрывное устройство. Мы ищем свидетелей. Вы никого не видели?
Захария Фролыч помотал головой и произвел отрицательный хрип.
– Незнакомые люди? Подозрительные предметы? – Дудин убрал блокнот за спину.
– Боже упаси, – сказал Будтов категорично. – Я тут всех знаю, – и он неопределенно махнул рукой. – Это бизнесмена хотели взорвать.
– Какого бизнесмена? – прищурился Дудин.
– Того, что на третьем этаже, – Захария Фролыч заговорил осторожнее. Вова-Волнорез, который постоянно натыкался на спящего в подъезде Будтова, не раз грозился вытравить его пятновыводителем.
– Вы с ним, разумеется, не знакомы?
– Так вот же! – солидарно хохотнул Будтов, указывая на сеточку. Он намекал, что их с бизнесменом интересы не пересекаются.
– Советую сидеть дома, – бросил на прощание Дудин и тоже показал на сеточку, очень доходчиво.
– Все-все! – несостоявшийся свидетель выставил руки, отрицая самую мысль о странствиях и путешествиях. Кот излучал запредельное блаженство.
Дудин развернулся и позвонил в квартиру номер двенадцать. Ему не ответили.
Тринадцатая квартира, находившаяся уже на втором этаже, тоже молчала. В четырнадцатой сидел перепуганный молодой человек, по виду – студент.
– Я ничего не заметил, совсем ничего, – заговорил он быстро, приглашая Дудина войти. Тот жестом отказался: чего входить, если ничего не заметил. Черт побери, я только-только пришел, и дверью еще хлопнул, входной.
– Ну, а людей? – спросил Дудин. – Вы не видели устройства, понимаю, но как насчет посторонних людей?
– Да-да, – кивнул возбужденный жилец. – С утра какие-то крутились, что-то варили, тянули шланг. Кто же мог подумать... У меня стекло вылетело.
Пришлось войти.
– Значит, тянули шланг, – Дудин занес над блокнотом карандаш. Представьтесь, пожалуйста.
– Цогоев, Дато Арсенович, – сказал молодой человек упавшим голосом.
Сыщик замер.
– Прописаны?
– Да, конечно, конечно! – Цогоев бросился за паспортом.
– Чем занимаетесь?
– Торгую на вещевом рынке.
"Студент, разорви тебя, – подумал Дудин. – Действительно, Дато, если приглядеться. А сразу не скажешь. Ну, голуба, ты попал".
– Во сколько вы видели рабочих?
– Утром, утром, часов в десять.
– Сколько их было?
– Я видел двоих. Но у них во дворе какая-то машина стояла, так что, может, еще кто-то был.
– Лиц не запомнили?
– Ну, кто же знал. Рабочие же – в ватниках, штанах своих... сапоги на них были резиновые.
– Плохо. Разговоры разговаривали?
– Что-то бормотали, но я не слышал. Я торопился.
– Куда?
– На вещевой рынок.
– Разрешение есть?
– Есть, есть разрешение...
Цогоев снова метнулся к вешалке, начал шарить в кармане кожаной куртки.
– А где они варили?
– Да там и варили, возле батареи – где бомба...
– А откуда вы знаете, где бомба?
– Так слышал... все кричали...
– Кого знаете из соседей?
– Никого не знаю?
– Что так?
Молодой человек с преувеличенным недоумением пожал плечами.
– Не знаю... Мне никто не нужен.
– А с Волнорезом давно знакомы?
Цогоев на секунду замялся, и Дудину этого хватило.
– В каких вы отношениях с Волнорезом?
– Так... здороваемся...
– Но вы же никого здесь не знаете.
– Его немножко знаю.
– Почему сразу не сказали?
– Забыл.
– Ясно.
Дудин вздохнул и вынул рацию.
– За что, начальник? – ужаснулся Цогоев, и вот теперь его этническая принадлежность сделалась совершенно очевидной.
– За то, что темнишь, – отозвался лейтенант. – Будешь темнить и дальше – в свидетелях не задержишься. Сейчас поедешь с нами.
Тот обмяк, но говорить ничего не стал. "Опытный, – усмехнулся про себя Дудин. – Ну, подожди, крыса. Бомба не бомба, а что-нибудь за тобой да водится".
Он дождался подкрепления и, когда Цогоева повели вниз, живо представил трех богатырей: какие они были бы со спины, в масках-чулках, на буланых конях, с бесшумными автоматами – как они обитают в чистом поле, высматривают Золотую Орду. Отогнав фантастическое видение, Дудин вознесся выше, на третий этаж. Дверь в квартиру Вовы-Волнореза была распахнута; внутри уже не вороном, но выпью, носатой и грустной, маячил Де-Двоенко.
– Эй! – позвал он лейтенанта. – Притормози-ка, зайди.
Вова-Волнорез, крутя по привычке пальцами, озабоченно торчал у него за спиной. Дудин, оценив его брюхо, прикинул в уме тротиловый эквивалент и почесал в затылке.
– Знаешь, что он говорит? – Де-Двоенко кивнул на Волнореза.
"А он что – разговаривает?" – едва не спросил Дудин и пожал плечами, выказывая полную неосведомленность.
– Он говорит, что был на Цейлоне, – вздохнул Де-Двоенко.
Сыщик поднял брови, ожидая продолжения.
– Торговал там слона, – Де-Двоенко достал очередную сигарету. Толковал с тамбовскими. И вот вернулся: неожиданно. Понимаешь?
– Слона, понимаю, – согласился Дудин.
– Оставь слона в покое. Он неожиданно вернулся, сечешь? И никому не сказал. Его ждали через четыре дня.
Дудин посмотрел на Вову с откровенной ненавистью, желая, чтобы предмет переговоров объявился в квартире и начал размахивать хоботом среди фарфора и антиквариата.
– Не меня это пасли, братан, – вмешался Вова, говоря о том, про что Дудин и так уже сообразил. – Я сразу, как рвануло, прозвонился, кругом могила.
– Ну, так не бывает, – сказал Дудин с сомнением. – Кто-нибудь всегда знает.
– Никто не знал, – настаивал Вова. – И даже если бы знали... киллер с понятием разве так сделает? Это сявки какие-то, лохи... Может, отморозки из мелких, кислотники – здесь их до, – и он провел растопыренной ладонью по горлу. Приосанился: – Я человек деловой, и если уж меня валить, то тоже по-деловому... Тачку бы взорвали или снайпера навели. А не на первый этаж, под батарею...
– А что это вы такой смелый, Волнорез? – спросил вдруг Де-Двоенко. Кто это вам здесь братан? Какие-такие у вас дела, за которые валят?
Вова стал серьезным и предупредительным:
– Извини, командир, занесло. Переволновался. Ты мне, если что надо, только скажи... У наших с вашими мир да любовь. Может, по стаканчику?
– Не стоит, – холодно отозвался Де-Двоенко. – Мы будем разбираться, Волнорез. Будем копать. Это вам не шутка, взрывать подъезды. В следующий раз подгонят грузовик с пластидом и снесут весь дом к чертям, для верности. Снайпера ему, понимаешь, найдут...
Он повернулся и начал спускаться по лестнице. Дудин двинулся следом.
– Из города не уезжайте, – бросил он через плечо.
Волнорез кивнул. Он уже запихнул себе в ухо сотовую трубу.
– Сейчас понаедут, – буркнул Де-Двоенко, запахивая плащ.
– Мне – как? – спросил Дудин, когда они вышли. – Два этажа осталось. Два с половиной.
– Делай, как еще, – раздраженно ответил тот. – А что на первых двух?
– Алкаш, ни хрена не видел, – доложил лейтенант. – Думаю, кемарил или по помойкам ходил. Второго прибрал, подозрительный. Черный, на рынке ошивается, под культурного косит. Может, это его заказали?
– Может, может... Он где?
– В машине. Твердит, что видел утром слесарей. Варили-паяли, тянули шланг.
– Зайди в жакт, проверь.
– А как же, будет сделано.
– Черного потом тряхани. Не это, так что другое вылезет.
– Понял.
– Волнореза не трожь, поберегись. Я сам.
– Слушаюсь.
– Давай, шуруй наверх, заканчивай.
– Есть.
"Есть", – с тоской подумал Де-Двоенко, передразнивая преданного, блеклого Дудина. Тот снова скрылся в подъезде. Что есть-то? Ну, пускай пройдется. Прихватит пару-другую обезьян, и вся любовь.
Он злобно оскалился – предварительно оглянувшись: не видит ли кто. Мерзавцы, канальи... Кто так делает? Новостей насмотрелись – не могли ножом, в переулке! "Слесаря", надо же! Изжарить. Сослать недоумков на марсово поле чудес, спалить их на вечном, холодном огне... Этот идиот, конечно, сходит в жакт, узнает, что слесарей никто не посылал, загорится... Ну, пусть ищет ветра в поле.
Де-Двоенко, мрачнее тучи, сел в машину. Оглянулся, презрительно посмотрел на Цогоева, маячившего за решеткой.
– Поехали в отдел, – велел он водителю.
...Тем временем Будтов, который горел и не сгорал без всякого холодного огня, грезившегося майору, осторожно приоткрыл дверь и высунулся. Сеточка позвякивала, суля капиталец. Десять минут – и Захария Фролыч сделается состоятельным человеком. Он станет единоличным и полноправным обладателем "льдинки".
Никто не заметил, как щуплый, порывистый в движениях субъект переходного возраста вышел на цыпочках из квартиры, выглянул на улицу. Милиция все еще здесь – это очень плохо, но дело безотлагательное, а Захария Фролыч, когда случалось у него безотлагательное дело, перемещался по воздуху – бесшумный и незаметный.
Он быстро вышел и, сливаясь с кустами акации, дворовыми скамейками и грязными панелями дома, шмыгнул за угол. Сердце стучало, щеки и горло пылали. На лбу выступил жирный пот. Удачно, Захария Фролыч, ничего не скажешь. Тонкое мастерство, высший пилотаж. Як-истребитель.
Будтов зашагал прочь, стараясь не звенеть пивными бутылками – светлыми. Принимать предпочитают, как известно, темные: зеленые и коричневые, а где принимают светлые, знал только Захария Фролыч. Ну, понятно, еще несколько сведущих людей знали тоже. Будтову, прорвавшемуся сквозь оцепление, хотелось петь, но он сдерживался, потому что не время пока.
Автомобиль вынырнул внезапно, из-за мусорных бачков. Будтов шел подворотнями и ничего такого не ждал.
Фары зажглись, сообщая, что система самонаведения запущена. Захария Фролыч, спасая посуду, вжался в желтую стену с такой силой, что даже чуть-чуть отпечатался на штукатурке.
Безумный "фиат" промчался мимо, чиркнув по впалому животу. Хрустнуло ломкое ребро, давно страдавшее от недостатка кальция и фосфора.
Взвизгнули тормоза, машина резко остановилась и стала разворачиваться.
Будтов бросился бежать. Ездят, гоняют...
Его носило дворами – простыми и проходными – пока не вынесло на шумную вечернюю улицу. Он, до судороги в пальцах сжимавший сеточку, оглянулся: пусто. "Фиат" исчез.
Глава 2
Подъехав к отделению и выйдя из машины, Де-Двоенко увидел, как в двери вводят поющую и бьющую в бубен харе-кришну, в количестве восьми человек.
– Зачем? – спросил он устало.
– Назойливое приставание к гражданам, – весело улыбнулся сержант. Обкурились!
"Что за болван, – подумал Де-Двоенко. – На ночь глядя, не было у бабы хлопот".
– Кавказца закрой, – он, сутулясь, взбежал по ступеням и нырнул в здание. Не отвечая на оклики, взлетел наверх, к полковнику Андонову. Внизу тем временем потихоньку начиналась Индия.
Полковник, несмотря на поздний час, был на месте – иного Де-Двоенко и не ждал. Андонов, сняв китель, сидел за столом и пил грейпфрутовый сок. Перед ним лежал раскрытый на третьей странице роман, написанный в жанре киберпанка.
Увидев мрачное лицо Де-Двоенко, полковник расплылся в притворной улыбке.
– И в чем же дело? – спросил он вкрадчиво. Одновременно он стал подниматься из-за стола: длинный, поджарый, с прозябшим взглядом. Для улыбки лицо его оказалось слишком узким, так что рот, растянувшись, начисто отрезал подбородок, и нижняя челюсть двигалась, как у куклы, как будто кто-то внизу дергал ее за веревочку.
– Живой, – промямлил Де-Двоенко про то, что и так было ясно.
– Понимаю, – зловеще кивнул Андонов, огибая стол.
– Первый блин, товарищ полковник. Я хочу сказать, комом.
– Угу.
Начальник взял Де-Двоенко за дряблое горло. Клювовидный нос майора запрокинулся.
– Собака! Ты что – ребенок малый? Сложное задание? Обстановка помешала?
– Виноват.
– Мне какое дело, что ты виноват! – заорал Андонов, не боясь быть услышанным. Полковник орал всегда, это знала каждая собака. – Спросят-то с меня! Меня раком поставят!.. Почему бомба?
– Решали непосредственные исполнители, товарищ полковник...
– Ах, вон оно что! С какой же стати?
– У них рука набита, им виднее...
– А ты, ты на что? !
– Виноват, – повторил Де-Двоенко, задыхаясь. Кольцо костлявых пальцев сжималось. – Не проследил... положился...
– Но бомба-то, бомба?... .Почему бомба, я тебя спрашиваю? Почему тогда не "Тополь-М"? Боевые газы?
– Исправим, товарищ полковник...
– Исправим!.. Вы бы еще со спутника прицелились! Хватило бы кривого ножа...
– Думали, наверно, замести следы...
– О, мой бог, – Андонов отпустил Де-Двоенко и взялся за виски. – Следы. Зачем их заметать? Кто их увидел бы, эти следы, если б у вас, пораженцев, все получилось?!.. Всем было бы до фонаря... Значит, заранее рассчитывали на провал! Вот оно! Заранее! А почему?
И полковник, вздохнув, вернулся к горлу.
– Переметнулись? – спросил он тихо, участливо – и тем более страшно. Продались? Я вас насквозь вижу! – снова закричал Андонов, грозя пальцем. Что молчишь?
Де-Двоенко глотал воздух, пытаясь всеми мускулами лица объяснить, почему он молчит.
– Лично вернешься и все доделаешь, мерзавец, – сказал полковник, яростно раздувая тонкие ноздри. – Срок – сутки. Нет – двенадцать часов. Или даже десять. Дьявол тебя оближи – ведь и часа достаточно! Ты мне ноги должен целовать...
Де-Двоенко поспешно задергался, намекая, что этот свой долг он готов исполнить безотлагательно. Отпущенный, он действительно повалился на колени и вытянул губы трубочкой, целясь в ботинок.
Андонов пнул его в щеку:
– Время, время!..
Де-Двоенко суетливо вскочил, быстро отряхнулся и попятился к выходу, но Андонов знаком приказал ему задержаться еще чуть-чуть.
Полковник шагнул к столу, снял телефонную трубку, набрал номер.
– Говорит Плюс Девятый, – произнес он почтительно. – Докладываю: полеты разобраны. Исполнителю поставлено на вид. Делаю все возможное...
Из трубки выскочила длинная, зубастая пасть, схватила полковника за ухо, стала трепать.
– О-ох! – простонал Андонов, синея лицом и не осмеливаясь защититься.
– Ррра... ррракалья... – рычала пасть в промежутках между укусами. Рррниже... ниже тррубку опусти... Тварррь... Еще ниже...
– На, побеседуй, послушай, – просипел полковник из последних сил, протягивая трубку Де-Двоенко.
* * *
Послушав трубку, Де-Двоенко, побежал выполнять задание дальше. На бегу, держась за ухо, он вытащил из кармана теперь уже свой собственный сотовый телефон: с одной-единственной кнопкой. Спрятался в кабинке сортира, надавил.
– М-да?.. – немедленно ответил хриплый голос.
– Т-т-ты, сантехник, – застучал зубами Де-Двоенко. – Ты что натворил?
– Исправим, – бодро заверил невидимый хрипач.
– Срок – восемь... нет, шесть часов! – тот в изнеможении опустился на стульчак. – И только посмейте еще раз...
– Да мы хотели, как вернее, – обиженно ответил голос. – Какой-то негодяй заметил и позвонил. Все было бы справно. Мы ждали, он к вечеру выползет – и привет...
– Не надо ждать! – взвизгнул Де-Двоенко. – Ноги в руки – и за дело! Застрелите, разрежьте на куски, утопите – только скорее!
– Уже работаем, – примирительно сказали в трубке. – Не волнуйся, Плюс-Двенадцать, не подведем.
– Не подведем, – шепотом передразнил Де-Двоенко, отключаясь. "Ах, силы небесные..." Вышел из кабинки, заглянул в остальные: проверил, не слышал ли кто. Убрал телефон и спустился вниз, в дежурку.
– Черный где? – спросил он требовательно.
– Который Цогоев?
– Ну да, да, да!
– Так вон он, товарищ майор, в угол забился.
– Тащи его, падлу, наверх. Наручники захвати, и противогаз тоже. И позови Папана.
– Он, товарищ майор, на больняке.
– Что? На больняке? Какой, к лешему, больняк такому бугаю? Что с ним?
– Палец вывихнул, на правой ноге, когда дубасил. Большой. Торчит и не ложится, как этот самый.
– Тьфу, – плюнул Де-Двоенко. – Производственный травматизм. Сачок. Ну, сам пойдешь.
Дежурный, поигрывая ключами, приблизился к клетке.
– Бонжур, – сказал он обезумевшему от ужаса Цогоеву.
* * *
Сеточка Будтова, обогащенная уменьшительным суффиксом, казалась сеточкой лишь одному Захарии Фролычу – по принципу "своя ноша не тянет". Будучи вовсе не сеточкой, а огромной, битком набитой авоськой, окрыленному Будтову она представлялась невесомой. Он горы мог свернуть, предвкушая "льдинку"; суффикс, таким образом, помимо уменьшительного значения, имел еще ласкательно-заботливый смысл. В магазине скорой помощи, которая оказывалась круглосуточно, то есть двадцать четыре часа, сеточка была развязана, а ее содержимое расставлено по ящикам. Будтов разбогател. Он постоял в продуктовом отделе и посмотрел, как неизвестный мозжечок-с-ноготок хитрит и пытается сэкономить, выкраивая что-то для себя из колбасных семейных денег. Сколько останется сдачи? Один неосторожный взмах ножом способен перерезать крылья вместе с душой. Налюбовавшись, Захария Фролыч телепортировался в отдел бытовой химии, где сделал покупки.
Карманы Будтова оттопырились; сам же он зашагал к пустырю, где возле штабеля сырых, прогнивших досок околачивался Топорище.
Топорищу было лет тридцать-шестьдесят, свое прозвище он заработал как производное от фамилии "Топоров", которую друзья его узнали случайно, во время антитеррористического милицейского рейда. Тогда у Топорища еще был паспорт, но его, отобрав посмотреть, тут же порвали на части, а самому Топорищу дали в морду. С тех пор, лишившись документа, он уже не мог носить свою звучную, солидную фамилию, и в кличке теперь воплощался остаток утраченного достоинства. Все эти события развернулись за какие-то месяц-полтора – именно столько прошло с момента первого появления Топорища, однако всем казалось, что он был здесь всегда и всегда будет. Или не будет.
– Ххооо, – засипел Топорище, взмахивая рукой.
Захария Фролыч, не отвечая, степенно присел на доски и вынул "Приму".
– Дашка-то придет? – спросил он деловым голосом.
– А кто ж знает? – развел руками Топорище. – Пять минут как Сапожонок ее увел. Пошел корягу попарить. Вернется, что ей...
Будтов издал мычание: принял, мол, к сведению, чиркнул спичкой.
– А ты что – груженый? – заинтересовался Топорище как бы между прочим.
– Отваливай, отваливай, – замахал на него Будтов. – Лечиться буду.
– Да я просто так, – развязно объяснил Топорище и встревоженно прошелся по кругу.
Захария Фролыч положил дымящийся окурок рядом, откупорил "льдинку" и чуть ли не целиком вложил пузырек в задохнувшийся рот.
– От так ее, от так, – подобострастно приговаривал Топорище. Глаза его вдруг сделались бездонными.
Будтов, зажмурившись, замер. Бытовое вещество вступило в контакт с пищеводом. Если бы Захария Фролыч пил с утра, ему бы пришлось просидеть чурбаном минуты две, но ближе к ночи, когда внутренний мир уже многое вытерпел и закалился, хватило двадцати секунд.
Топорище вынул что-то смутно съедобное, в тряпочке:
– На!
Будтов помотал головой. Топорищу было отлично известно, что Захария Фролыч не закусывал, и сам Захарий Фролыч тоже участвовал в этом я знаю, что ты знаешь, что я знаю, что ты, земеля подбираешься ко второму пузырьку, хрен тебе.
Метрах в ста от них, посреди пустыря, возникли две фигуры – примерно одинакового роста. Бесформенные тени спешили к доскам. Топорище приуныл. Ртов прибавлялось.
Шустрый рябой Сапожонок, который тоже промышлял стеклотарой и частенько шакалил на территории Будтова и Топорища, при виде их двоих отклеился от спутницы и начал смещаться вправо, пока не исчез совсем.
Даша Капюшонова, мелко забирая исцарапанными ножками, шла на маяк. Она знала, что Захария Фролыч не станет ее бить, потому что на пустыре царил коммунизм. Женщины, к каковым она себя по привычке причисляла, состояли в коллективной собственности, хотя уже многие годы не являлись средствами производства. С принципом "каждому по потребностям" дело обстояло, конечно, сложнее. Специфика потребностей предписывала жизнь по закону джунглей.
Даша была медсестрой – давным-давно, пока не потерялась приставка "мед". Нынешние ее сестринские полномочия простирались широко, выходя за рамки любого воображаемого сестринства. Вокруг Даши были сплошь униженные и оскорбленные, бедные люди, и Даша всем была, если угостить, сестра и подруга и прощала как преступление, так и наказание каждому идиоту. Временами ходила к Ксении Блаженной, каялась, клала булочку.
Будтов, оглаживая в кармане "льдинку", высокомерно хмыкнул. Не то, чтобы он брезговал Сапожонком, но женщину надо поучить.
– Захарий, салют! – поздоровалась Даша, бодрясь и напуская на себя беззаботность. – Чего пьешь? Оставь глоточек.
Захария Фролыч нашарил погасшую сигарету.
– Иди давай отсюда, – сказал он сурово.
– А мне что, – Даша Капюшонова надменно отвернулась. – Я уже двести граммов засандалила, понял?
Будтов махнул рукой: звезди, кто тебе даст.
– Кто ж тебе дал? – спросил вместо него Топорище.
– Хороший человек, – запальчиво выкрикнула Даша. – Всем ясно?
– Хорошие люди таких, как ты, сразу... хлебалом об стол... – высказался Захария Фролыч.
Та оскорбилась. Правая половина Дашиного лица была насыщенного лилового цвета: родимое пятно, но многим по первости – особенно в темноте – казалось, что женщину именно, как мыслил Будтов, поучили.
– А я говорю – хороший, сука, ты!.. А хлебало – это он тебе порвет...
– Это как же он сделает?
– Так и сделает! Уже спрашивал, где тебя, козла, найти!
– Меня? – недоверчиво спросил Будтов и улыбнулся: кто его может искать! Тем более за двести грамм!
– А вот увидишь. Ха, вон он идет!
Захария Фролыч оглянулся. Из-за магазина вывернул незнакомый человек, одетый в спортивную куртку и высокие резиновые сапоги.
– Нет, не он, – присмотрелась Даша.
Все однако, говорило о том, что человек направляется к их компании.
– Все, мужики, я пошла, – Даша, вглядевшись повнимательнее, сунула руки в карманы как бы плаща и стала отходить.
Будтов нахмурился. Люди, состоявшие в их неформальном обществе, развили в себе удивительную чуткость, когда дело касалось какой-нибудь опасности. Однажды он заснул на проспекте: сник, обмяк, присел у стеночки возле парикмахерской. С ним тогда был Сапожонок, тот крикнул: "Менты, Захарий!" И Захария Фролыч тут же, в мгновение ока, распрямился и вытянулся в струнку, провожая вытаращенными глазами патрульную машину. Позднее он не смог об этом вспомнить, но ни на миг не усомнился, когда Сапожонок ему рассказал: рефлекс, что ты хочешь.
В руке у незнакомца поблескивала цепь.
– Уходи, Фролыч, – шепнул Топорище. – Цепочка у него. Что ты ему сделал?
Будтов привстал.
"У меня же кот, – мелькнула запоздалая горестная мысль. – Как же ему без меня?"
В следующее мгновение он, оттолкнувшись, прыгал через штабель. Рядом приземлился Топорище, сзади послышался топот. Цепь просвистела, ударила по доскам; Будтов с Топорищем, не разбирая дороги, мчались через пустырь.
– Слева, – выдохнул Топорище, на бегу тыча пальцем в сторону.
Захария Фролыч, задыхаясь, посмотрел и увидел второго, летевшего наперерез.
До новостроек было еще очень далеко.
– Вот, мать... – забормотал в отчаянии Будтов. – Кто... они... такие...
– Напроказил ты где-то... Фролыч... нагадил...
Они бежали из последних сил.
Топот приближался, свистела цепь, раскручиваемая в воздухе. Второй нападавший вдруг остановился и чуть присел.
– Ложись, Фролыч!! – заорал вдруг Топорище и толкнул Будтова в грязь. Тот влетел в нее с размаху, лицом, раскровенив бровь о кусок арматуры.
Слева дважды бабахнуло, но пули прошли высоко.
Цепь опустилась на спину Захарии Фролыча. Стрелявший, держа пистолет двумя руками, стволом вверх, запрыгал по кочкам, спеша принять участие в расправе.
Топорище подпрыгнул. Его каблук, отлетевший почти начисто, впечатался в переносицу негодяя. Тот опешил, на секунду опустил руки; Топорище прыгнул опять, развернулся в полете и той же ногой ударил его в висок. Мужчина упал, второй остановился и начал снова наводить пистолет. Топорище, выдернув из пальцев покойника цепь, бросился навстречу. Цепь, завернувшись петлей, захватила оружие, и очередная пуля унеслась к хмельным хохочущим звездам. Петля переместилась на шею; стрелок подскочил и взбрыкнул ногами, пытаясь дотянуться до горла. Но Топорище, как бы и не участвуя ни в чем, слегка пошевелился, и голова нападавшего, увлекаемая цепью, быстро провернулась на триста шестьдесят градусов.
Глава 3
Дудин, закончив предварительный опрос жильцов, вышел из подъезда, размял сигарету и задумчиво уставился на табличку с номерами квартир. Скверное дело: никто ничего не видел. На четвертом этаже проживали две почтенные семьи: нищенствующего хирурга и ницшеанствующего православного батюшки. Слепые невинные агнцы. На пятом – очередной алкаш, одного поля ягода с Захарией Фролычем, но этот даже не справился с собственным замком и не открыл Дудину дверь. Плюс молодняк, крутивший рэп и не слышавший никакого взрыва. Этих Дудин машинально взял на заметку, припомнив поганку и личико. А вся надежда, стало быть, на Цогоева. Лейтенант вздохнул, думая, что к этому моменту Дато Арсенович уже рассказал, что было и чего не было, а может – и сознался, и даже приписал себе лично раздвоение на двух водопроводчиков, которых он так неосторожно заметил.
Но в целом Дудин был готов расслабиться, надеясь на теорию вероятности и больше ничего серьезного не ожидая – во всяком случае, от предстоящей ночи. И зря, конечно, понадеялся. Стоило ему устроиться на переднем сидении газика, как поступил сигнал: трупы на пустыре, что находился рядом с местного значения супермаркетом. Две штуки, и многие слышали стрельбу. Дудин разразился приличествующей бранью, велел ехать на пустырь и долго стоял там, рассматривая при свете табельного фонаря бездыханные тела. Никого из потерпевших он, разумеется, раньше в глаза не видел. Какие-то странные ребята: одеты простенько, дешево, но в лицах даже после смерти осталось нечто такое... несовместимое ни с ландшафтом, ни с грязными сапогами – не говоря уже о быстром и бесславном конце. Никакого оружия при убитых не нашли.
– Доставьте сюда задержанного, – вдруг сказал Дудин, сам для себя неожиданно. Светлые идеи редко приходили в его служивую голову. – Черного. Если жив.
Потом он долго ждал, пока привезут Цогоева. Нехорошее предчувствие постепенно превращалось в уверенность. Мысль, конечно, была ценной, да только что он будет делать, если окажется прав?
