Текст книги "Пограничная крепость"
Автор книги: Алексей Смирнов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 10 страниц)
И он-таки оказался прав: Цогоев – вернее, то, что раньше им называлось, – немедленно узнало в мертвецах недавних рабочих. А потому, узнав, оно – то, что раньше, как подмечено, являлось Цогоевым, – подлежало освобождению. Во всяком случае, по данному делу. Под подписку. Дудин взглянул на руки черного и понял, что тот не сможет ничего подписать. Чтобы держать ручку, нужны как минимум пальцы.
Покуда он гадал, под каким соусом отпустить кавказца, ситуация осложнилась. Дудин получил приказ немедленно вернуться к месту взрывного происшествия. Пришлось все бросить, садиться в машину и ехать обратно. В полной растерянности лейтенант вышел из газика, поднялся на третий этаж.
– Добрались все-таки, – сплюнул он сухо, без слюны.
На пороге собственной квартиры лежал Вова-Волнорез, одетый для выхода в свет. Пиджак, корочки, цепи, перстни. Разбившиеся при падении "котлы". Кулаки сжаты, пальцы не разведены – значит, застали врасплох. И горло перерезано.
– Под самым носом, – застонал Дудин, прикрывая глазами рукой. – О-о, что теперь начнется...
Он невольно каламбурил, поминая нос, анатомически близкий к горлу, хотя в виду имел совсем другое, в совокупности своей носа не имеющее.
* * *
Топорище привел задыхавшегося Будтова в незнакомый подвал, где оба решили отсидеться. То и дело басили толстые, кишечные трубы; откуда-то капало, пару раз пробегали крысы. Захария Фролыч, обессилевший, сидел прямо на холодном каменном полу, привалившись к огромному ржавому вентилю. Нащупав "льдинку", он свернул ей голову и начал было пить, но, поперхнувшись, вспомнил о своем избавителе и протянул ополовиненный пузырек Топорищу.
– Давай-давай, – буркнул Топорище, ведя себя все более загадочно. Не в его правилах было отказываться от угощения – к тому же заслуженного. Может, сюда заявятся, – объяснил он свой отказ Будтову, который оправился достаточно, чтобы удивиться. – Будем отбиваться, надо держаться в форме.
Захария Фролыч, слабо проклиная себя за слабую же волю, допил до дна. Ну и что, что товарищ отказался? Сейчас не выпил – выпил бы потом. Со стороны Захарии Фролыча – обыкновенное свинство, черная неблагодарность.
– Ты где так махаться выучился? – спросил он вежливо, хотя в действительности, при сложившихся обстоятельствах и ощущениях, истоки боевого мастерства представляли для него второстепенный интерес.
– В десанте, – осклабился Топорище. – Вишь – осталось, не пропало... Я и не так могу.
Будтов помолчал.
– Что же ты... – начал он осторожно и не стал продолжать. Всякое бывает, зачем лезть человеку в душу.
– Срок дали за хулиганку, – объяснил Топорище. – За злостную. Два года как от хозяина. Уменье, говорю, не пропало, а жисть пропала...
– Да, не зарекайся, – вздохнул Будтов. Помолчал, выказывая сочувствие и понимание.
– А, наплевать, – и Топорище высморкался в пальцы. Стряхнув выделение, он заявил: – Давай, земеля, подумаем, как дальше быть.
– Надо переждать, – ответил Захария Фролыч. Ничего другого ему в голову не приходило.
– А потом?
Будтов беспомощно усмехнулся и развел руками.
– Потом... Ты ж их положил?
– А то как же.
– Ну, и все...
– Рано ты успокоился, Фролыч.
Будтов и сам чувствовал, что рано, но после "льдинки" ему сделалось так хорошо и сонно, что любая опасность казалась далекой и несущественной.
– Думаешь, видел кто?
– Что там видел... Даже если и видел... Я про другое.
– Так говори, чего там, – расслабленно промямлил Будтов.
– А чего говорить... Это ты скажи, зачем по тебе стреляли.
– Я почем знаю. Отморозки, вот и стреляли.
– Ну-ну. А Дашку кто поил?
– Ты ж там был, не я.
– Я не был, врешь.
– И я не был.
– Че ты разводишь! – рассердился Топорище. – Мне это надо? Давай, не кемарь!.. Он ведь про тебя спрашивал.
– Да она фуфло двигает.
– Да? Что ж он – просто так ей стакан налил?
– Может, и не налил. Мало ли, что она скажет.
– Оно конечно. А я не так думаю. Ты, Фролыч, важной птицей заделался. У вас, я слышал, взорвали кого-то?
– Не успели. Ментовскую жопу только царапнули.
– Все равно. Бомба-то где лежала?
– В парадняке, под батареей.
– Ну вот, а ты говоришь!
– Да я-то причем?
– А притом. Может, ты видел кого?
– Ничего я не видел! Спал. Потом с Василием треснули, а скоро рвануло. Это в бандюгу метили, который на третьем этаже. Жаль, он целый остался. Его кореша мне как-то раз вломили, думал – все... Сломали аж два ребра.
Будтов расстроился. Спаситель превращался в мучителя, допрашивал, блаженство испарялось. Он сунул руку в карман, перебрал монеты. Плохи твои дела, Фролыч, сказал он себе. Мало осталось.
Топорище сидел, глубоко задумавшись.
– Может, они след путают, – сказал он с фальшивой неуверенностью. Дескать, бандюга не при чем...
– Вот уж додумался. Это на меня-то, с бомбой? Кто ж поверит? Менты?
– Да, менты не поверят, – Топорище пожевал губами. – Правильно мыслишь. Значит, остается одно: где-то ты им перешел дорогу.
– Е-мое, спал я!
– Ты всегда спишь, – последовал непонятный ответ.
Будтов, чьи заботы вновь сосредоточились на моющих и чистящих средствах, внезапно похолодел. К тому же начал болеть поврежденный бок, и он вспомнил про лихой автомобиль: тогда, убегая, Захарий Фролыч был слишком занят обменом веществ на посуду и воспринял смертельную угрозу как мелкую помеху, подлую выдумку судьбы, имеющую целью перемолоть, перекрошить содержимое сеточки. Но после, когда в него стали стрелять, сеточка была уже пуста, а значит, палили не по посуде. Бомба, "фиат" и ночные ассасины выстроились в ряд, и Будтов признал, что Топорище, пожалуй прав. Похоже, что он свидетель, и жить не должен. Знать бы только, чему он свидетель...
Захария Фролыч прокашлялся и осторожно рассказал товарищу про взбесившуюся машину.
Бугристое лицо Топорища, и без того не слишком подвижное, закаменело намертво. Он погладил лежавший в кармане пистолет, прихваченный с пустыря.
– Думай, Фролыч, думай, – процедил он сквозь зубы. – Спасаться тебе надо, бежать.
– Куда ж я побегу? – потерянно спросил Будтов.
– Не знаю, куда. Только они тебя в покое не оставят.
– Попробую у Дашки перекантоваться, – сокрушенно молвил Захария Фролыч, подозревая, что к женщине без гостинца нельзя, а делиться не просто жаль нечем.
Топорище немного подумал.
– Стремно, – сказал он с сомнением. – Ну, как к ней придут? Если только рискнуть... забежать на минутку, разузнать про того хмыря, который тобой интересовался.
– Ох, бля... Может, один из тех, кого ты завалил?
– Запросто. Она могла не узнать, в потемках-то. Но все равно надо спросить. Давай, подымайся! Сразу и пойдем.
Будтов, кряхтя, поднялся и тяжело поплелся к выходу. Отряхиваться он не стал. Вдруг Захария Фролыч остановился, уставился на Топорище:
– А чего это ты такой заботливый? Надо, что ль, чего?
– Так повязаны мы теперь с тобою, – пожал плечами тот. – Раз уж я ввязался... Вот найдут они тебя, яйца отрежут – ты им вмиг про пустырь разболтаешь. Нет, дело надо довести до конца.
Возле выхода Будтов остановился:
– Топор, поправиться бы надо.
И взгляд его, и интонации стали умоляющими, собачьими – как будто Топорище (а в обстоятельствах исключительных и судьбоносных – Топор) был ему женой или милиционером. А просто так ничего не бывает, Захария Фролыч верно почуял, что нужно именно просить, поскольку Топорище, до нуклеиновых кислот пропитанный морилкой, строго ответствовал:
– И не думай, Захария, и не думай!
Фановый голос приобрел торжественность, запахло неуместным витийством.
– Но как же не думать, – проскулил Будтов, одновременно понимая, что все.
– Не время сейчас, – изрек Топорище в манере героя сталинского эпоса на колхозно-пограничные темы. И милостиво добавил, сбиваясь с эпоса на критический реализм, а то и на фэнтэзи: – Вот к Дашке придем, там подумаем. Может, у нее чего есть...
Точно, совершенная фэнтези. Захария Фролыч поверхностно вздохнул и осторожно толкнул скрипучую железную дверь. Он оказался под лестничным пролетом, и обстановка напомнила ему о бомбе. Будтов вторично оценил опасность, грозившую если и не ему лично, то от того не менее серьезную. И настороженно огляделся: нет ли взрывчатки и тут.
Взрывчатки не было. Зато, едва они вышли на пустынную, мрачную улицу, как тут же увидели недавний "фиат", который медленно катил, высвечивая фарами дорогу. Топорище не зря побоялся размениваться на оздоровительные планы и мечты: автомобиль резко остановился, начал разворачиваться; стекло быстро опустилось, из оконца высунулась черная рука. В свете фонаря сверкнула дорогая запонка. Захария Фролыч, наученный опытом, понял, что снова будут стрелять. Он пригнулся, и очень вовремя: пуля умертвила таксофон.
– Ноги! – крикнул Топорище, задыхаясь. – Против колес не попрешь!
Он схватил Будтова за рукав и потащил в подворотню.
Сзади рокотал мотор.
– Х-холера... – бормотал Топорище, несясь во всю прыть и подталкивая Захария Фролыча, бежавшего впереди. – Нашли они тебя, Фролыч! Нашли!..
Будтов, ничего не соображал, понимая одно: нашли, это верно. Он спасался, как мог. Но им не повезло – подворотня подвернулась не такая, какая нужна, она не вела в лабиринт других подворотен и дворов, спасительно узких и заваленных строительным мусором. Оба выскочили на проспект и остановились, не зная, куда податься. Будтов безумно смотрел налево, Топорище – направо, направление взглядов менялось с мультипликационной скоростью.
Машина удовлетворенно взревела, настигая.
– Разбегаемся! – крикнул Захария Фролыч.
– Нет! – упрямо рявкнул Топорище.
– Ну, вместе здесь сдохнем, – простонал тот, однако ошибся.
Горячая волна ударила их в спины. Беглецы бросились ничком на асфальт; рулевое колесо пронеслось над ними, упало на проезжую часть и покатилось. Подворотня заполнилась огнем и громом; там, где только что ликовали преследователи, выл костер.
– Молодцы ребята, успели, – лежавший Топорище утерся рукавом, а Будтов снова его не понял.
– Ты про кого? – спросил он, дрожа.
– Про нас, про кого же, – ответил Топорище. – Чем мы не молодцы?
Но Захария Фролыч ему не поверил.
Глава 4
Дудин немного опоздал: Де-Двоенко, когда он прибыл, уже приступил к осмотру места очередного дерзкого преступления. Лейтенант столкнулся с ним в дверях, когда майор выходил из квартиры Волнореза.
– Все виноваты, – подытожил тот, кладя руку на плечо Дудина. – Нет, какова наглость! На все наплевать, явиться, доделать дело...
– Надо было охрану, – покачал головой Дудин. – Моя вина. Не подсуетился.
– Вместе ответим, – вздохнул Де-Двоенко, теребя кончик длинного носа и думая о другом. – Что на пустыре?
– Два мертвяка. Не местные. Одному проломили голову, второго задушили цепью, да так, что вообще башку свернули на хрен. Очень грамотно.
– Грамотно? Это плохо.
– Почему? – встрепенулся Дудин.
Но Де-Двоенко не ответил.
– В жакт, конечно, сходим, – продолжил лейтенант, – но это, по-моему, дохлый номер. Уверен, что там таких в глаза не видели.
– А черный точно опознал? Может, у него зрение слегка повредилось...
– Аллахом клянется. И мамой.
– Все равно его придется отработать.
– Само собой.
– Что на верхних этажах? – спросил Де-Двоенко равнодушно.
– Глухо. А что у вас с ухом, товарищ майор?
– А? – Де-Двоенко машинально дотронулся до уха, кое-как залепленного телесным пластырем.
– Ухо, спрашиваю, где поранили?
– Да не поранил, зараза какая-то кусила, расчесал, – небрежно объяснил майор.
И в эту секунду у обоих зазвонили телефоны.
Де-Двоенко вынул свой, пряча его в костлявой лапе так, чтобы Дудину не бросились в глаза странности конструкции. Выслушав сообщение, он схватился за сердце и прислонился к стене. Но, мгновенно собравшись, гаркнул в микрофон:
– Кто?.. Как это произошло?..
В его вопросах слышалось изумление наивысшей пробы.
– Это не ваш вопрос, – бросил он заинтересовавшемуся Дудину.
Тот кивнул и начал в свою очередь слушать то, что говорили ему.
– Мы нашли его, – просто и внятно сказали в трубке.
– Дальше, – Дудин напрягся.
В трубке назвали имя, фамилию, отчество и адрес.
– Боже мой, – прошептал лейтенант и тоже взялся за сердце. – Это не ваш вопрос, – ответил он на взгляд Де-Двоенко.
* * *
Раннее утро застало полковника Андонова на ногах. Ночью он не спал ни секунды, но главная работа была впереди. И не только работа. Когда полковник очутился перед величественным старинным особняком с атлантами, серпастыми гербами и прочей красотой, его простуженные глаза испуганно забегали; Андонов потрогал горемычное ухо, шмыгнул носом и совсем не по-военному затрусил в подъезд. Дверь была огромная, тяжелая, пришлось приналечь. Скотина водитель даже не шелохнулся.
Древний лифт, лязгая и подвывая, поднял его на четвертый этаж. Полковник вышел, одернул китель, снял фуражку и подкрался к массивной двери без номера. Рядом на цепочке висел резной молоток, который чудом до сих пор не украли; правда, Андонов никакого чуда в этом не видел. Он прекрасно знал, что ждет любого, кто вздумает посягнуть на сей предмет: ему приходилось быть свидетелем дальнейшего и даже участвовать в экзекуции лично.
После трех деликатных ударов дверь распахнулась. Горничная сделала книксен и приняла фуражку. Полковник пригладил редкие волосы, зачесанные назад, и мягко ступил в кабинет. В кабинете, в кожаном кресле, закутавшись в японский халат, бодрствовал дедуля. Дедуля был сущий боров – розовый, гладкий, с умильным ежиком седых волос и мягкими толстыми пальчиками. На каждом из пальчиков сидело по два перстня; некоторые из них, как было известно Андонову, содержали в себе опасную отраву. Но полковника больше страшили не перстни, а широкие рукава халата.
– Не желаешь ли присесть, труженик? – заботливо спросил дедуля.
Андонов сглотнул и шагнул к свободному креслу.
– Желаешь? – дедуля поднял почти невидимые брови. – Тогда стой.
На колени к дедуле запрыгнул кот и начал умываться.
– Мясыч, поди вон, – хозяин легким движением смахнул его на пол, от греха подальше.
"Кота отсылает, боится покалечить", – в ужасе отметил полковник.
Дедуля сцепил брякнувшие пальчики.
– Ну, говори, – пригласил он.
– Он ушел, – признался Андонов и чуть поклонился, готовя голову к отсечению.
– А я тебя предупреждал, – немедленно ответил довольный дедуля. – Я тебе говорил, что все надо делать самому, а не посылать всяких кретинов. Впрочем, ты сам кретин.
Хозяин потянулся, взял со столика квадратный стакан с темно-красной жидкостью, отхлебнул.
– Как же это он так ушел? – в ласковом недоумении нахмурился дедуля. Он ведь, как я слышал, неважно передвигается, вечно пьян...
– Я думаю, что нас опередил противник, – Андонов, понимая, что терять ему нечего и говорить все равно придется, вымолвил самое страшное.
– Ах, вот как ты думаешь, – кивнул толстяк. – Ну-ну. И что же это я не удивляюсь? А? Как ты считаешь?
Полковник, не склонный по причине худобы к обильному потоотделению, почувствовал, что промок насквозь.
– Я ведь предупреждал, – дедуля мрачно пожевал губами. – Я ведь говорил. Что твое ушко – слышит еще?
– Так точно, – Андонов погладил пластырь.
– Взять! – тявкнуло из кресла.
Дедуля взмахнул рукавом. Из черной, надушенной норы выскочила длинная сороконожка с мордой рептилии. Она прыгнула и мертвой хваткой впилась в здоровое ухо полковника. Тот горестно закричал и принялся махать руками, не осмеливаясь дотронуться до бешеной твари.
– До стремячка жуй! До мозгов! – орал дедуля, топая банными тапочками.
– Вашество!... .– кричал в ответ Андонов. – Не погубите!... . Увидят, спросят – откуда?... .И так уж спрашивали!
– Молчи! – дедуля брызгал слюной. – Никто тебя больше не спросит!
Восторженная морда вворачивалась в слуховой проход. Из глаз полковника хлынули слезы. Кровь капала на богатый ковер, усыпанный пеплом – то ли сигарным, то ли каким похуже.
Наконец, дедуля потянул за тончайшую леску, и фантастический гад, на лету продолжая жевать, скользнул обратно в рукав. Дедуля сунул туда нос, принюхался, втянул свежий мясной запах.
– Докладывай, хватит сопли размазывать! – приказал он сварливо. Почему он ушел?
– Это Де-Двоенко виноват, – всхлипнул Андонов. – Положился на идиотов... Те бомбу зарядили... откуда хоть они ее взяли? Никогда раньше... плащ да кинжал...
– Я знаю про бомбу, – перебил его дедуля. – Почему субъект остался в живых?
– Так бомбу нашли...
– Ну и что? А дальше-то, дальше?
– Дальше люди набежали, – Андонов заговорил спокойнее, угадав, что ему еще можно пожить. – А потом объекту стали помогать. Исполнители хотели исправить ошибку товарищей, пошли на таран, но объект увернулся. Тогда его снова передали первым, которые оплошали с бомбой. Нам было известно, где его искать, информацию собрали заранее... И тут вмешался кто-то со стороны.
– Кто же? – нетерпеливо подался вперед дедуля. – И не объект, а субъект.
– Выясняем, – пролепетал полковник, прижимая к уху платок. – Но дело скверное. Исполнители устроили стрельбу, после чего были весьма профессионально ликвидированы. На подобные действия субъект заведомо неспособен.
– Горе мне! – простонал дедуля, берясь за голову. – Какие недоумки! Бомба, стрельба... Вы что – в Техасе?
– Никак нет.
Дедуля угрожающе поднял руку, и Андонов поспешил продолжить:
– Потом была уничтожена машина наружного наблюдения. Разорвана в мелкие клочья. Что лишний раз убеждает нас в посторонней помощи субъекту. Если даже допустить, что он сумел каким-то образом справиться со стрелками, взорвать машину он не мог. Если только...
– Только – что? Ты намекаешь, что он уже знает?
– Не уверен. Но это вполне вероятно. Противнику придется сообщить ему полную информацию. Или большую ее часть. Иначе им не дождаться его содействия.
– Очень им нужно его содействие! – фыркнул хозяин презрительно. – Что он умеет?
– Это нам неизвестно. Пока.
– Кошмар, – обреченно вздохнул дедуля. – Теперь начнется шум. Дело примутся раскручивать, вы все рано или поздно засветитесь... Но зачем, зачем взрывчатка? На алкаша, ублюдка, нечисть? Бутылкой по черепу – и вся работа!..
– Уже исправляем, – заверил его полковник. – Де-Двоенко лично перерезал горло бизнесмену с третьего этажа. Все снова завязывается на него, покушение состоялось. На алкаша никто не подумает.
Полковник, чувствуя, что несет вздор, запнулся. Но тут же смело поднял голову:
– Есть, вашество, и другая проблема...
– Это какая же?
– Лейтенант Дудин, – твердо ответил Андонов. – Похоже, он каким-то образом участвует в событиях. И тоже вышел на след.
– Кто такой Дудин? – злобно осведомился хозяин. – Как он может участвовать?
– Не могу знать. Это лейтенант милиции. Но нашей вины здесь нет. Информация исходит от Де-Двоенко, который доложил, что его подчиненному что-то известно, но тот скрывает, что именно. Де-Двоенко стал свидетелем подозрительного телефонного звонка... Мы пока не знаем, на чьей стороне Дудин, но к противнику он явного отношения не имеет...
– Я знать ничего не хочу ни о каком лейтенанте! – дедуля хлопнул ладонью по столику. Стакан подпрыгнул. – Как-так нету вины? Есть, не надейся! Если бы не ваша топорная работа, никто и ни о чем бы уже не узнал... В буквальном смысле никто.
– Истинно так, вашество.
Дедуля прикрыл глаза и глубоко задумался. Рукав халата вздыбился: внутри возились, ворочались и устраивались поудобнее. Андонов затаил дыхание. Он не обманывался спокойствием хозяина, зная, что самые страшные решения тот принимает в состоянии полной уравновешенности. Сквозь неплотно задернутые шторы пробивался разгоравшийся день, течение которого дедуля, как казалось Андонову, мог прервать мановением раздраженной руки. В том смысле, что игрушки, типа дня, – побоку, наигрались. Дедуля сопел. Тикали ходики: розовощекий ангел с циферблатом на животе; две гирьки и маятник символизировали первичные половые признаки.
– Ну, вот что, – очнулся дедуля. – Выхода у нас нет. Противник принципиально не в силах нас опередить, поскольку ставит на выживание, тогда как в наших планах – полное уничтожение. В крайнем случае – кастрация. Тот, на кого ведется охота, рано или поздно погибает. Тем не менее, ждать мы не вправе. Если субъект будет проинформирован, это сильно осложнит нашу задачу. Его скрытые способности нам неизвестны. Противная сторона может выиграть только путем физического устранения всей нашей команды. Субъект еще никогда не оказывался в столь экстремальных условиях. Не исключено, что информированность субъекта каким-то образом повысит его боеготовность. Поэтому! – дед поднял палец.
Полковник вытянулся.
– Поэтому берите людей – и действуйте. Всех людей! Вы поняли? – хозяин понизил голос, заставляя Андонова старательно вслушиваться и тем успешнее усваивать сказанное. Он взял официальный тон и теперь обращался к Андонову на "вы". – Вы знаете, чем обернется для вас неудача. Для нас, – поправился дедуля. – Милый, сделай это, – попросил он с обманчивым добродушием. – Очень тебя прошу. Доставь старику удовольствие. Проверь все его связи, прочеши все шалманы, в которых он околачивается. Я слышал, что чудом жив его родитель наведайтесь, не пропустите. Заткните шалаву. И пожалуйста – не надо больше бомб. Жизнь только кажется простой, на самом деле она еще проще.
Андонов козырнул и щелкнул каблуками.
– Полудурок, – покачал головой старик.
Глава 5
Шалавой, которую вскользь помянул дедуля, была Даша Капюшонова. Разговор, как уже отмечалось, происходил ранним утром, и старик несколько запоздал со своими инструкциями.
Поздно ночью в дверь Дашиной квартиры постучали: сперва осторожно, потом посильнее, дальше грохнули ногой.
Топорище покачал головой и шепотом выругался.
– Дрыхнет?.. – полуутвердительно спросил, шатаясь, Захария Фролыч.
– Как знать, – пробормотал Топорище, прислушиваясь. – Зря мы сюда пришли. Может, засада за дверью...
Будтову с некоторых пор было все равно. Он уже ни о чем не спрашивал своего спутника. В его сознании великое "авось" нарастило окончание "ка"; в этой-то сеточке, предназначенной для транспортировки нестандартной стеклотары, мысленно расположился Захария Федорович – в полном согласии со всей приличествующей случаю метафизикой. Убийцы с пустыря обернулись серыми фантомами, невезучий "фиат" вообще сгорел, бомбу худо-бедно обезвредили, и вообще все это было неважно. Тем более не вдавался Захария Фролыч в причины своего настойчивого стремления посетить Дашу. Гостинец он, извернувшись, купил, но уже выпил. Потратил последние деньги. Скорее всего, ему просто хотелось полежать. Разбираться с непонятным вопрошателем, наводившим справки о его персоне, Будтов пока не хотел. Что с того, что вокруг него что-то закручивается – перемелется, и будет мука.
Между тем Топорище думал иначе.
– Замочат Дашку, – пробурчал он и в очередной раз ударил в дверь. Если уже не замочили.
– Запросто, – кивнул Захария Фролыч, заранее согласный со всем, что скажет товарищ.
– Надо уходить отсюда, пока не поздно, – продолжал тот, озираясь по сторонам и хмурясь на перила, ступени и обугленные почтовые ящики. Грязные стены были испещрены черными запятыми, англоязычными надписями, изображениями вездесущих грибов. "Greebok", – прочитал Топорище по-английски, и в ту же секунду, словно под магией пароля, дверь отворилась. Даша, толкнув ее вперед, не удержалась и упала. Топорище отскочил, а Будтов тупо уставился на мешковатое тело, одетое по-уличному, которое ворочалось и ворчало, пытаясь встать.
– Выпить принесли? – послышалось с пола.
– Достанем, – небрежно ответил Топорище. – Ты одна?
– А что – нельзя? – с вызовом спросила Даша, на секунду отрываясь от липкого каменного пола. Сглаженность черт придавала ее лицу особую одухотворенность – правда, дух был не от мира сего, не из знатных, вроде барабашки.
– Пойдем в горницу, – вздохнул тот. – Потолкуем.
– Ты кто такой? – сощурилась Даша. Приподнявшись на локте, она погрозила ночным гостям пальцем.
– Ну-ка, бери ее за ноги, – махнул рукой Топорище, нагнулся и взял хозяйку под мышки. Захария Фролыч отклеился от перил и схватил обутую в утиль ногу. Даша захохотала.
– Двоим не дам! – выкрикнула она, запинаясь. – К-козлы!..
– Нужна ты нам, – пропыхтел Топорище, занося тело в квартиру.
В адском коридоре приотворилась чья-то дверь, высунулась голова неизвестного свирепого существа. С темными силами, обитавшими в коммунальной квартире, Даша была накоротке. Она рявкнула так, что нельзя было разобрать, сколько букв было в произнесенном слове – три или пять, но это помогло, и голова нехотя втянулась обратно. В длинном ряду нор Дашина шла первой слева. Будтов и Топорище втащили хозяйку внутрь, опустили на какие-то тряпки. Захария Фролыч присел рядышком, а Топорище сразу прошел через мертвую комнату и заглянул в окно. Снаружи на него смотрела провалами и дырами черная громада дома, подготовленного к сносу. Покачивался чудом уцелевший фонарь. Топорище долго всматривался в безжизненную стену, после чего вернулся к двери и стал шарить по стене в поисках выключателя. Нашел, щелкнул и сам удивился внезапному освещению: все было за то, что света не будет. Лампочка – как и положено, пыльная и грязная – болталась на истертом шнуре. Будтов, сидевший возле стеночки, почти спал, но действия товарища изумили даже его. Топорище присел перед Дашей на корточки, сунул руку себе за пазуху и веером развернул фотографии.
– Ну-ка, глянь, – потребовал он.
Даша замычала, и Топорище отвесил ей затрещину.
– Т-ты, бб... – начала было та, но гость сунул ей карточки прямо в лицо.
– Смотри, коза! – прикрикнул он, упреждая протесты. – Который тебе наливал?
Будтов следил за Топорищем в полном недоумении.
– Мент, что ли? – осведомилась Даша сквозь полудрему.
Топорище чертыхнулся.
– Какая разница, дура! Жить хочешь? Тогда показывай быстро.
– Выпить дай, – потребовала Даша, не собираясь оставаться в живых просто так, за спасибо.
Тот на секунду замешкался, решая, и вслед за этим сделал вещь, после которой никакие другие чудеса были уже не нужны. Если бы с Топорища слезла шкура, то Будтов остался полностью равнодушным к такой трансформации. Топорище вынул из потайного кармана запечатанную бутылку "смирновки", свинтил колпачок и сунул горлышко в редкие Дашины зубы.
– Два глотка!
– Я твоя, – выдохнув сомнительную благодарность, Даша Капюшонова впилась в резьбу.
– Хватит! – ахнул Топорище при виде того, как жидкость вне всяких глотков и вопреки законам физики вливается в рот, который, кстати сказать, вот уже несколько дней как служил чему угодно, только не предписанному природой делу – поглощению пищи.
– Он, – пробулькала Даша, сосредоточенно засасывая содержимое бутылки.
– Который? – не разобрал Топорище и быстро выдернул горлышко из Даши. Послышался холостой чмокающий звук.
– Этот, – ткнула пальцем Даша. – Дай закурить!
Тот швырнул ей измятую сигарету, спички, одновременно всматриваясь в лицо, изображенное на снимке.
– Да, вовремя успели, – пробормотал он и сунул фотографию Будтову. Захария Фролыч, уже завладевший спиртным, чему Топорище никак не мог противостоять, скосил глаза на карточку, где был изображен хищный субъект в надвинутой на глаза шляпе, похожий на генерала Дудаева. Человека сфотографировали в тот момент, когда он, путаясь в длинном плаще, выбирался из такси. Будтов успел мельком заметить и следующий снимок: то же такси, но уже горящее, и человека нет.
– Остановись, тебе нельзя надолго отрубаться, – попросил Топорище печальным и до странного чистым голосом. – Запомни эту физиономию.
– Кто это?
– Опаснейший тип. Сейчас он пользуется фамилией Аль-Кахаль. Его настоящее имя тебе ничего не скажет. Аль-Кахаль – это по-арабски "водка". Он считает, что в сложившихся условиях это самый удачный псевдоним.
– А ты кто?
– Всему свое время, – вздохнул Топорище, поднимаясь с корточек. Сейчас ложись, поспи. Но недолго, мы и так сильно рискуем.
Он погасил свет и устроился возле окна. В свете уличного фонаря картофельный профиль Топорища изменился, стал более утонченным. Последним, что увидел Будтов, была очередная нелепость: его заступник затеял телефонный разговор. Слов слышно не было, да он и не слишком прислушивался. Изнемогший от событий вечера, Захария Фролыч выключился из жизни. Засыпая, он видел, как тает постепенно силуэт Топорища, сжимающего в горсти невозможный мобильник, слышал, как растворяется в черноте космоса сытый храп Даши. Сон, как и следовало ожидать, продлился недолго, от силы три-четыре часа. Будтов пробудился, как будто включенный в мучительную сеть поднятием ручки беспощадного рубильника. За окном по-прежнему стояла ночь, перетекавшая в невыносимое утро, горел фонарь. Топорище сидел в прежней позе, Даша ворочалась и стонала. Захария Фролыч закашлялся и огляделся в поисках бутылки.
– Давай собираться, – шепотом позвал Топорище, не отрываясь от окна. Сто граммов, и больше ни-ни. Пойдем лечиться.
– Сто грамм-то дай, – предупредил Будтов, и тот, хмурясь, полез за спиртным.
Отдышавшись, Захария Фролыч с горем пополам ступил на новый круг привычного существования. Он задымил "примой" и осторожно осведомился:
– Лечиться – что значит лечиться? Где?
– Где все лечатся, у докторов. Вот, – Топорище подсел к нему и вручил глянцевую визитку. – Возьми на всякий случай – мало ли что. Это частная клиника.
– Ты откуда упал? – пожал плечами Будтов. – Кто меня возьмет в частную клинику? И на хрена?
– Не на хрена, а надо так, – прикрикнул товарищ, и Захария Фролыч сжался. – Раньше надо было, я им говорил, но они чего-то тянули. Тебе такому больше нельзя, пора принимать меры. А про частные дела не думай, тебя туда возьмут. Если на то пошло, то тебя – в первую очередь. Она вообще для тебя одного построена.
Захария Фролыч абсолютно ничего не понимал.
– Слушай, кто ты такой? – спросил он тихо и хрипло. – У меня с тобой никаких дел не было. Чего тебе от меня нужно?
– Я Минус Третий, – отрезал Топорище. – Вот все, что пока тебе следует знать. Давай, подымайся – уходим.
– Погоди, – расстроился Захария Фролыч, – я не хочу ни в какую клинику. Сейчас силком не лечат, не те времена. Ступай-ка ты своей дорогой – спасибо тебе, конечно, за все, но лучше я к бате пойду.
– К кому?
– К бате, – растерянно повторил Будтов.
Топорище попятился, пока не уперся в стену.
– Откуда батя?.. Ты же детдомовский!
– Батя – он есть у меня, – важно проговорил Захария Фролыч. – Сыскался, я у него редко бываю. Стар уже, из ума выжил. Но отец есть отец! На Колокольной живет...
– Ах, мать честная, – Топорище выхватил мобильник, потыкал в кнопки и шепотом забормотал. Будтов прислушался, но разобрал лишь: "минус третий... обнаружился отец... не знаю... после, после будете гавкать... Колокольная..."
Топорище оторвался от трубки.
– Дом и квартира? – он округлил глаза. – Ну живее, рожай!
– Это чего у тебя? – вместо ответа спросил Будтов, указывая пальцем на малиновую точку, скользившую по груди и животу Топорища.
