Текст книги "Центр роста"

Автор книги: Алексей Смирнов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 21 страниц)

Часть пятая
Триумвират

1. Свадебный подарок

Роммель Копулятов и Русудан Монтекян познакомились едва ли не во младенчестве. Их родители были соседями, их коляски парковались на одной лестничной клетке.

Дети росли, благодаря чему постепенно становилось понятно, что их семьи объединяет нечто большое, чем соседство. Они, эти двое, становились все больше похожими друг на друга. И начались ссоры; поползли зловещие слухи о том, что мама Копулятова попросту притворялась, удерживая подушку при помощи бандажа под платьем, а настоящей мамой была мама Русудан, чей муж, человек недалекий, лишь радовался жениной полноте, ибо любил женщин полных и не задумывался, чем же вызвана сия неожиданная объемистость: хорошо, хорошо кушаешь! – говорил он, когда вываливал на обеденный стол продукты из магазина, которым сначала заведовал, а в дальнейшем – единолично владел.

Мамы легли на больничные койки одновременно: одна – в акушерство, рожать Роммеля Копулятова от недалекого, но пространственно близкого, магазинщика; другая – в инфекционное отделение, рожать подушку, откуда вернулась до того похудевшей, что муж всплеснул руками и закачался, близкий к обмороку. Он решил, что понос уничтожил все его гастрономические старания. Он горевал и убивался: «Люди скажут, что я торгую дерьмом».

Однако слухи поползли – во-первых, по причине уже несомненного сходства двух новорожденных; во-вторых, из-за явного совпадения депрессивных идей, которые и Роммель, и Русудан переняли от Копулятова-папы, который копулировал с соседями, чтобы избавиться от хронической и клинической тоски. У него было психическое расстройство, передавшееся обоим – да и многим другим, не поминаемым здесь.

Еще в песочнице Роммель и Русудан постановили быть верными друг дружке всю недолгую жизнь и умереть одновременно. К этому времени даймеры успели войти в обиход, и цифры сильно мешали их планам – точнее, надеждам, обращая их в безнадежность. Им было неприятно постоянно знать, как далеко до могилы. Любовь и непоколебимая решимость дойти-таки до конца, лишь усилились и разожглись. Созрев достаточно, влюбленные стали искать пути обойти проклятые цифры. Их разделяло несколько человек.

Вот позднейшая картина из полуночных и сновидческих: поломался светофор. Копулятов стоит у перехода и упорно бьет белой тростью, но машины все мчатся и мчатся, и прохожие умиляются уличному метроному, хотя час неурочный. Может, кто-то Направляющего ищет, из шишек? – обмирают некоторые, хотя никого из прохожих никакие шишки не направляли. Вообще, братство выражалось в более узких кругах; в основной же массе оно увеличилось, но не успело пропитать сознание.

Даже не картина, а зарисовка, секундный срез бытия, но и его хватало, чтобы достаточно показательно отобразить абсурд.

Первое, на что они наткнулись, объединившись после длинной взлетной полосы кровавых неудач, была неформальная секта смертников, которая, однако, оказалась не такой уж неформальной, а просто законспирированной анонимной сетью, призванной прореживать земное население за счет истребления своих персональных Направляющих.

– Копылятов, – дразнился теперь Садко, заслышав знакомый стук.

Пора.

…Венчание было запланировано на один из ближайших дней.

– Согласись, – обратился Садко к Русудан накануне со всем смирением, какое мог себе позволить и на какое был способен. – Само существование номеров указывает на высший промысел. Но мы с тобой – различного вероисповедания, и ты, как жена мне, обязана…

– Я перейду в твою веру, любимый, – Русудан Монтекян не дала ему договорить. Она еще спела: – «Будет все, как ты захочешь…», с восточным, но вокальным вилянием бедрами на звуке «о».

– А я перейду в твою, – вмешался Копулятов, навинчивая на себя всевозможные устройства. Он ловко орудовал гаечным ключом, иногда – разводным, а случалось – и вантузом.

Устин Садко приблизился к потайному сейфу, пошарил там, достал подушечку, напоминавшую пушистый коробок: внутри, в узеньких гнездах, сидели обручальные кольца.

Он передал коробочку Копулятову: сюрприз!

И за одним сюрпризом последовал новый, но уже выраженный словесно:

– Вы – самые близкие и дорогие для меня люди, вы Ромео и Джульетта, а тем их история, длившаяся-то от силы шесть-семь дней, померещилась вечностью. Я испытывал вас на прочность. Свадьба состоится, любезная Русудан, но не наша. Вы, Роммель – вот истинно достойный избранник. Проверка доказала мне, что я не ошибся и ныне могу позволить себе насладиться торжеством, созерцая соединение любящих сердец.

Садко прижал к себе одной лапой оторопевшую Русудан, другой – онемевшего Копулятова.

– Неужели вы думали, сладчайшая Русудан, что я воспользуюсь и разобью два любящих сердца? Уже давно, как ваша пара угодила в поле моего зрения… Я не верхушка, но близок к ней…

Чего никак не ожидала Русудан Монтекян, так это того, что Садко уступит ее сопернику – не из той породы людей. В таком мероприятии, как свадьба, террористы нуждались не только для значительного скопления народа, но и по взаимной любви – не к Садко, разумеется, хотя основную страсть не затмишь никакой любовью – а иногда не затмишь и идею; когда же первое сочетается со вторым… тогда и с Устином обручишься ради массовости акции… Что, собственно говоря, до сих пор и происходило.

Но со своим благородством Устин Садко вышел на целый корпус вперед.

Копулятов молчал.

– Мы в чем-то состязаемся? – мрачно и недоверчиво процедила Русудан.

– Я не слепой, – улыбнулся Устин. – Но разрешите спросить у вас – почему вы до сих пор не состоите в браке при таком давнем и преданном чувстве? Милая Русудан – сколько раз я имел возможность исподтишка наблюдать, как вы, в минуты моего мнимого отсутствия, в минуты уединения гладили Копулятова, приговаривая: «Бедный, бедный…»

– Мы не могли, мы из секты самоубийц, – угрюмо ответил Замыкающий. – Мы уничтожали Направляющих, на нас завершится целая ветвь виноградной лозы… Вы проверьте по даймеру. Кто-то же должен истреблять это принудительное братание.

– Ну, вы перегибаете палку, – пожал плечами Садко. – Вы романтики. Вы заражены фанатизмом свободы и сеете бездумную смерть, как любые революционеры. А посему – вот вам главный свадебный подарок от думающих мальтузианцев. Вы не пожнете посеянного. У вас фальшивые даймеры. Цыганская очередность соответствует истине, но люди бывают и ближе, и дальше от смерти, чем видно из базы данных – нашими закулисными стараниями. За первыми десятками, как правило, образуется анонимная зона, где обитают лица, о которых нет сведений – чаще всего, это исполнители-ликвидаторы. Вокруг же этих десяток – зона отчуждения. У соседей, близких к десяткам, возникает боязнь на такой же манер угодить под направленный взрыв или обрушиться вместе с родным пристанищем, но тут свершается чудо: отдаленное землетрясение или повальный мор, чума, цунами, так что сроки отодвигаются и занимают положенное им место. А в это время гибнут настоящие обреченные, чьи номера внезапно перемещаются в начало списка так, что те не успевают спохватиться; все это немедленно обрастает длинными перечнями безадресных и неустановленных очередников. Вы знаете, что вся ваша братия камикадзе и бандитов наделяется фальшивыми даймерами? Извольте получить настоящие. Мне скучно, бес… Я выбрал двух кроликов, чтобы развлечься. Вам тяжко? Я дарую вам долгую, если не вечную, совместную жизнь – держите.

Он вынул и вручил им заранее приготовленные пластиковые карточки – подлинные даймеры жениха и невесты. В них не было Садко, или же сам он обосновался в каком-то новом далеком местечке, под новым именем. Зато в них значились они, в одной упряжке, под убийственно астрономическими номерами.

– Но мы хотели добраться до вас, чтобы покончить с собой! – в отчаянии крикнул инвалид. – Нам омерзительна ваша сладкая вечность с планомерным истреблением лишних! В конце концов, мы оба больны…

– …Что мне особенно приятно, – подхватил Садко. – Разве непростительно для человека, которого намеревались убить? Не стоит сокрушаться – мы делаем общее дело. У меня есть записи, я дам их вам прослушать.

Копулятов выдернул наконец свою руку из пальцев Садко.

– Богооставленность – она как фантомная боль, – пробормотал он скорбно. – Бога нет. Где культя? Это наше Я. А дальше? Не веточка от лозы, а культя. Хочется по старой памяти пошевелить, почесать – и нечего. Конечно, мы давно и на долгом протяжении уничтожали своих Замыкающих, чтобы не путались под ногами. До неизвестных номеров, и всякий раз приходилось по новой, вечно кто-то лез с паровыми котлетами… Депрессия – не болезнь, это положительная мутация! – крикнул он в пустоту. – Убивайтесь!

Устин опустился в кресло.

– Наверное, наступает новая эра – самопожертвования, эра Духа. Не понимаю вашего огорчения, – признался он. – Вероятно, по причине моего абсолютного здоровья. Что с вами? Мы трудимся на глобальное благо… Я не верхушка, но я причастен… пока не построены звездолеты, пока не придумана транспортация в иномирные регионы, пригодные для заселения… Многое уже делается! Существует второй протокол. О целевом сокращении населения без войн и конфликтов. Управляемые стихийные бедствия возможны давно… плюс ваши секты, которые мы финансируем через десятые руки… всегда найдутся новые вирусы, озоновые дыры… Мы думаем притянуть один небольшой астероид лет через семьдесят…

– Эзопов язык переместился из кухонь и зачитанных книг в масс-медиа, где превратился в изжопов и теперь их вылизывает… – проскрежетал Роммель.

Устин оставил его слова без внимания:

– Присоединяйтесь! Не желаете? Итак, резюмируем: злодей дарует жизнь двум безумцам, кто ищет на пару, спасая друг друга до времени, до поры гибели в мире фальшивой любви… Ромео и Джульетта знали друг друга от силы неделю – и умерли. А вы были знакомы всю жизнь – и будете жить долго, очень долго. Я правильно формулирую? Нет повести печальнее на свете? – Он начал напевать нечто собственного изобретения пополам с плагиатом: – Прозелитизм! Хоть имя дико, но мне ласкает слух оно… – Он ощупал крестильный крестик, сверкнувший из выреза купального халата. С издевкой добавил: – Между прочим, даймер это еще и нестойкая двойная молекула, если потрудиться заглянуть в словарь. В этом что-то есть… и мы укрепим эту связь… Очередность невозможно фальсифицировать, нужно всего-навсего выдать неправильные даймеры. Спланированные стихийные бедствия плюс бригады убийц из фанатиков и суицидников, вроде вас, и просто отребья; о них нет сведений в списках, с которыми каждый может ознакомиться в компьютерных базах. Людям же любопытно, даймера недостаточно… Базы нужны. Мирянам выдают правильные, правдивые даймеры…

Он утопил клавишу, словно живую, окунув головой в электрическую ванну, и потекла запись…

«…активно ведутся работы по закреплению гена долгожительства… Планируется ряд крупных, атомных, катастроф, но тот или иной дуэт или триумвират, если того пожелать, сохраняется… Почему? Есть наработки и по проклятьям… Мы обещаем жизнь не вечную, но долгую, хотя как посмотреть, наука движется… у цыган же развязываются языки, когда их принимаются пилить изнутри гитарной струной – эх, пой гитарная струна, знаете? Старая штука, глотаешь кусочек сала на струне и ждешь, пока выйдет, потом пилишь… Полное искажение мироустройства. Но не так ли бывало всегда? Любовь и братство декларировались вечно… Все равно заботы и братства стало больше. Меньше зла. Незнакомец, в которого ты метишь камнем, может замыкать твое персональное потомство».

Копулятов схватился за голову, постепенно лишаясь рассудка от количества цифр.

– Ступай, девочка, убивать, – сказал Садко. – Новая Никита. Только не обматывайся взрывчаткой – она размотается, или отсыреет, или разомкнется контакт, и ты выживешь. Цыгане нас прокляли, и цыганское проклятие действует.

Русудан сказала:

– У нас нет общего дела. Мы хотим умереть друг у друга в объятиях. И ты нам мешаешь.

– Значит, свадьбу не отменять?

– Нет, не надо ее отменять. Пусть свадьба состоится. И мне безразлично, кто будет на ней женихом – Роммель или ты.

Устин Садко склонился в издевательском поклоне.

2. Список 4, фрагмент, в порядке реализации

0. Устин Садко, Санкт-Петербург, e-mail…

1. Русудан Монтекян, Санкт-Петербург, e-mail…

2. Роммель Копулятов, Санкт-Петербург…

3. Марш Мендельсона

На свадьбу явились многие: ближние, дальние, Замыкающие, но больше – Направляющие; все они были званы, и все были избраны.

Копулятов одобрительно топнул костылем.

– Все заминировано, – предупредил он с юродивой сладостью, сдобренной хитринкой.

– Это мне ясно, – сочувственно отозвался Устин Садко. – Все давно разминировано. Самоубийство – тягчайший грех. Вы все исчислены, взвешены, останетесь жить и когда-нибудь отправитесь в ад. Вы знаете, сколько людей угодило туда нехристями? Сколько людей умерло, не родившись – и они тоже там? Сколько пошло с предметных стекол из абортариев на косметику? А сколько – не зачавшись? Сколько осталось в замыслах? Огненная лавина нереализованных, незапятнанных, никогда не исполняющихся человеческих и божественных замыслов при мертвой тишине – вот что такое ад. Когда-нибудь вы это прочувствуете до мозга костей, пускай я от души желаю обратного – я постараюсь сделать вас бессмертными, я любитель театра, но не скучного ада. Итак – итак, увы! Яд ваш вылит, а вместо взрывчатки – песок.

– Не знал, что вы христианин, – заметил Роммель.

– Еще какой. Потрудитесь снять с себя лишнюю амуницию. Где там у вас выпрыгивающие ножи, шестерни, удавки? В протезах да костыле? Учтите, мои люди осмотрят вас весьма и весьма добросовестно.

Он говорил равнодушно, с любопытством рассматривая прибывающих гостей из Лондона, Саратова, Керчи, Дамаска и даже из далекого Мельбурна. С некоторыми, знакомыми лично, раскланивался, многим, приходясь дальним Замыкающим, одалживал мелкие и средние суммы.

– Не волнуйтесь! – он шутил направо и налево. – Направляющий может прожить сто лет! Запросто! Тысячу лет!

Заказав регистраторов, священнослужителей и прочих необходимых для таинства брака лиц прямо на дом, Садко, чтобы скрасить томительное ожидание, устраивал для прибывающих экскурсии по своим тематическим комнатам.

– Я останусь при молодых, – с потупленным взором признавался Устин. – Надо держаться друг друга. Надо беречь друг друга. Как видите, места здесь хватит для дюжины таких, как я… между прочим, это идея! Еще один, нескромный сюрприз по случаю первой брачной ночи – я разобьюсь в лепешку, но соберу и приведу сюда дюжину таких, как я…

Никто не понимал, о чем толкует хозяин, но никто и не спрашивал.

Наконец явились все затребованные Устином; дом был полон людей, а многие предпочитали остаться на свежем воздухе во внутреннем дворике. Священнослужители пристраивали и раскладывали свой походно-выездной инвентарь для подобных торжеств; в церемониальной очереди они занимали второе место, так как Садко, слывший государственным служащем, потребовал, чтобы гражданские процедуры исполнились в первую очередь. Полная дама с лентой и бляхой прохаживалась и ждала, когда ее призовут к отправлению привычных обязанностей. Все давно поняли, что оказались в доме высокопоставленного чиновника.

Свидетелем Роммеля Копулятова был сам Садко, а Русудан беззаботно оповестила собрание, что выберет себе первую попавшуюся свидетельницу из приглашенных, наугад. Она действительно выдернула одну из дам, с которой Устин давно состоял в секретной интимно-информационной связи, и безошибочная интуиция Русудан Монтекян на время повергла Садко в дурное расположение духа. Не слишком ли она догадлива?

Не слишком.

Церемония началась. Дама с бляхой, наговорив дежурной и напыщенной белиберды, поднесла молодоженам поднос, на котором лежали кольца.

– Согласны ли вы, имярек, взять в жены… – Роммель кивнул.

– Согласны ли вы…

– Согласна, – звонко ответила невеста. Она огладила, будто просто оправила, свой свадебный наряд.

– Не двигаться! – закричали в толпе несколько человек без роду и племени.

– Расслабьтесь, – громко возразил Садко. – Никто не взорвется, новобрачные зря стараются.

Русудан сняла с подноса кольцо и, ни слова не произнеся, надела его на палец Копулятову, хотя сей палец – фигурально выражаясь – резал глаз изувеченным сухожилием.

– Первым должен жених, – пристыдил их Устин, постепенно превращавшийся в тамаду – во всяком случае, голова его в сей момент была занята заблаговременно подобранными тостами. Он жаждал застолья.

Русудан и Копулятов слились в поцелуе; не глядя, Копулятов забрал у служителя второе кольцо, предназначенное невесте, надел ей на с готовностью подставленный палец; Копулятов одновременно прихватывал и ощупывал подругу, сестру и жену, разыскивая смертоносные провода, потому что под пышным свадебным нарядом невесты скрывался, как он был полностью уверен, заряд пластида, способный разнести особняк вдребезги. Наконец он нашел, что искал, соединил зажимы… «Не трудись, – прошептала Русудан, – он говорил правду. Пакет не сработает. Лучше достань свой даймер».

Ничего не понимая, Роммель вынул из нагрудного кармана карточку: там слабо высвечивалась двойка.

– Но… – зычно произнес жених, пресекая сладкие речи, растекавшиеся поверх опустевшего подноса.

– Посмотри на свой даймер, о, покидаемый возлюбленный Садко, – молвила Русудан.

– Прошу прощения?

– Посмотри на свой номер. Время рассудит, и оно уже рассуждает – похоже, иначе, приостанавливаясь, ибо становится вечностью.

Тот нехотя вынул карточку и тупо уставился на число: даймер показывал ноль.

– Недоработка. Цыгане все-таки правят судьбами, – Русудан произнесла это не без печального сожаления в адрес Устина. Вскинула уже знакомый револьвер, который прятала под корсетом, и выпустила пулю в переносицу несостоявшегося жениха. – Я владею словом, только если слово владеет мною, а все, что вокруг, всего лишь ходит у последнего в подручных…

Роммель и Русудан продолжили поцелуй.

А если вернуться от слов к материи, то люди, состоявшие подручными при последнем – Садко в данном случае – открыли огонь, украшая фату гвоздиками типа той, что торчала из карманца Копулятова, но эти гвоздики прорастали внутрь, однако так и не сумели нарушить самоубийственного шекспировского лобзания.

Очередная пуля снесла Роммелю крышку черепа.

Но молодожены непостижимым образом продолжали удерживаться на ногах – правда, уже валился костыль.

Тут вмешались новые фигуры, исхитрившиеся пронести огнестрельное оружие; округу заволокло дымом.

И вот каким-то бесом сработал пластид, перепрятанный охраной в надежное место: не иначе, подарок и фейерверк от не установленного никем и никогда анонимного гостя – то, чего доктор не прописывал, ибо поклялся безжизненным Гиппократом, и зря. Мечты сбываются. Петля, слагаясь в колеса, падала, налагая на обруч еще один обруч, и следом летела неопознанная туша, губительница всего. Стрелявшие, которые уцелели и оказались Замыкающими нежданных и негаданных покойников, бросились врассыпную, но их не задело даже кровавыми капельками: туша, неопознанное небесное тело, болиду подобное, уничтожило большинство приглашенных и садилось – в иной, недоступной простому зрению, реальности – на сгоревшую горсточку пепла.

Некоторые гости, невзирая на собственные раны, метались среди искореженных трупов: рехнулись, кроме отдельных, занятых поисками Направляющих, которых еще рассчитывали спасти.

Эпилог, который короче пролога

На всех, испарившихся и разметанных после взрыва и перестрелки, проступали их числа. Там, где они очутились, их уважительно встречали, узнавая по номерам, как по лагерным татуировкам, и говоря между собой, что те, которые явились из нашего мира с подобными номерами, пребывают в непонятном, но неоспоримом почете – достаточно скромном.

– Сюда, – любезно и тихо указывали всем входящим, – проходите, пожалуйста, вот сюда…

Там же, где нам видно, объявилась невесть откуда приковылявшая бабка – та самая, с которой мы начали, которая горевала из-за потери карточек.

Она, крестясь, бродила по пепелищу.

– Сюда нельзя, – сказали ей люди в прорезиненных одеждах. – Кто вы, зачем вам сюда?

– Так барин меня приглашал, Направляющий… или Замыкающий – а кто их разберет… Мне все равно. Я пирогов напекла, гостинцев молодым наготовила…

Какой-то гость узнал ее, протиснулся, вырвал корзинку и начал топтать:

– Тоже мне, мать Тереза! Коза таежная! И как пронюхала? Пригласили ее, держи карман шире, бездонное сердце…

Понятно, он был невменяем после случившегося.

Уходя восвояси, старуха не обижалась и лишь без умолку бормотала:.

– Не на мне люди начались, не на мне кончатся – какая-такая направляющая?