Текст книги "Центр роста"

Автор книги: Алексей Смирнов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 21 страниц)

Эпилог

На гранитной набережной расположились два человека.

Один был худ и сутул, второй напоминал сдувшийся мячик. Падал снег, ночной припорошенный лед отсвечивал зеленоватыми фонарями. В зияющей полынье кружила утка. Между сидевшими стояла бутылка, опустошенная на две трети; грубые стаканы, бесхитростная закуска на газетном листе.

– Это не провал, товарищ майор, – в десятый раз твердил Балансиров. – Десять процентов – это победа. Кто же мог знать, что он отмочит? А он давно замышлял…

– Не надо сластить пилюлю, капитан, – Медовик неотрывно смотрел в черное небо, безуспешно пытаясь различить звезды. – Десять процентов ничего не решат. Мы могли взять больше. А нашего спасителя человечества я посажу к обезьянам и буду кормить морковью.

Балансиров ничего не ответил и разлил остатки водки.

– Не убивайтесь, – сказал он после паузы, протягивая стакан Медору.

– Время, – возразил тот. – Время уходит.

– Но ты прав, капитан, – сказал он, усвоив стакан. – Нам не пристало убиваться. Десять процентов потенциально спасенных для Бога и государства. Да что государства, бери выше – для мировой деревни. Может быть, этого достаточно? – спросил он себя с надеждой. – Может быть, продержимся на соплях? Тем более что они будут густеть…

Балансиров выпил.

– Мне нельзя пить, печень больная, – пожаловался он. – Я напьюсь только в одном случае: на радостях, когда вас не станет. Так что живите долго, – иногда Балансиров позволял себе шутить с майором. Сейчас он чувствовал, что шутка сойдет ему с рук.

Оба помолчали, обдумывая продолжение.

Утка плавала и опасливо поглядывала вверх.

– Требуется плотная кладка, – с пьяной уверенностью добавил капитан. – Мы заделаем щели, залатаем прорехи. Стена реальности, бетонные блоки накрепко схвачены раствором. Инородные чудеса не пролезут.

– Ты не масон?

Оба горько расхохотались и ударили друг друга по плечу.

Медор окинул взглядом спящий город.

– Узок круг их интересов. Он ограничивается зеркалом. И что за беда? – для собственного успокоения он пожал плечами. – Российский блин обуглился по краям, но основная мякоть уцелела… Настанет день, и всех нас куда-нибудь заберут, всех похитят, искусят и соблазнят, – тихо молвил Медовик. Он подставил ладонь, и снежинки таяли. – Потому что человек убог и глуп. Человек и человечество держатся сами на себе, на глупости и убожестве, потому что если дать им силу и великую мысль… о, что будет! Какой наступит кошмар…

– Мы этого не допустим, – Балансиров качнулся.

…Ночные призраки, повинуясь космическим позывным, выползали из подворотен и окружали беседующих, но не решались приблизиться.

Декабрь 2003 – май 2004

ИСПОЛНЕНИЕ ЧИСЕЛ

…Ибо то, что не есть Он, нам понятней, чем то, что Он есть.

Поэтому чем далее отстоят уподобления от Него, тем истиннее мы постигаем.

Посвящается терпеливой жене, спутнице и свидетельнице

Ф. Аквинский, вопрос 1, раздел 9, том 1

От автора

В этой повести наверняка будет много противоречий и нестыковок, да и с логикой плоховато. Но ведь и в жизни не все удается продумать наверняка, правда? Тем более, в проекте такого масштаба, о котором пойдет у нас речь. Сие положение дел печально. К тому же это повесть о малоизученном явлении любви. А каждому известно, что нет повести печальнее на свете, чем…

Вместо солидного пролога – очень короткий

– Карточки украли! Карточки! – по древней привычке заголосила какая-то бабка, хотя речь шла только об одной, особенной, карточке.

Вокруг – дело происходило на городском базаре с павильонами и свободным проездом – столпился народ.

Разные попадались там лица: красные, сизые, бледные, под барашковыми шапками и неестественными шляпами, под узорными платами; сплотились салопы, шинели, пальто, плащи, дутые куртки. Бритые черепа покачивались в образовавшемся море людей, как смертоносные мины, замаскированные под охранительные буйки.

Остановился трамвай и наглухо перекрыл движению горло. Из нескольких сверкающих мерседесов, разбавленных ауди, под шелест распахиваемых дверей, степенно шагнули на мостовую респектабельные фигуры. Молодые и не очень молодые. Недовольные пожилые оставались согреваться в салонах, ибо их кровь остывала. Вдобавок резонно напомнить, что у пожилых владельцев такого рода машин, случись им выйти, кровь остывает еще быстрее и сразу сворачивается. Многие, чуть ли не все, полезли по карманам и бумажникам, интересуясь сохранностью собственных «карточек».

Поминали великую, бессмертную Аннушку, разлившую масло – таких осточертевших и начитанных субъектов знатоки норовили изматерить заслуженной бранью.

– Опомнись, бабка! – урезонивали старуху. – Ты посмотри, какое у нас на дворе тысячелетие! Или ты блокадница из уцелевших, не разбираешь времен!

Скоро выяснилось, что «утащили» пластиковую карточку: даймер, за показаниями которого старуха жадно следила, теряя остатки разума – кому он нужен? Мы имеем в виду даймер, да и разум сомнителен. Потеряла…

– Тогда понятно, – присвистнул кто-то. – Велика беда! Так зачем же ты вопишь? Добрые люди, отведите ее на ближайший пункт, пусть ей выдадут новый… Всего и хлопот, бабушка! И добрая старость не в радость…

Часть первая
Арифметика

1. Список 1, фрагмент, в порядке умножения шансов

107543219…

107543220. Карл Гумменмахер, Лейпциг, e-mail…

107543221. Анжела Маус, Веллингтон, e-mail…

107543222. Луиза Тевистер, Джорджтаун, e-mail…

107543223. Сведений нет.

107543224. Сведений нет.

107543225. Абу Хассан Авад эль Саид Хисин,

Эль-Минья, e-mail…

107543226. Сведений нет.

107543227. Жак Маршак, Клюни, e-mail…

107543228. Марат Приморский-Постинорский,

Мурманск, e-mail…

107543229. Тихон Пластинов, Санкт-Петербург, e-mail…

107543230. Сведений нет.

107543231. Сведений нет.

107543232. Сведений нет.

107543233. Сведений нет.

107543234. Осип Охотов, Харьков, e-mail…

107543235. Капитолина Кузнецова,

Москва, e-mail(-), адрес…

107543236. Рю Мокуами, Киото, e-mail…

107543237. Сведений нет.

107543238. Тельма Йенсен, Кельн, e-mail…

107543239. Фарид Аднан, Кандагар, e-mail (-), адрес…

107543240. Сведений нет.

107543241. Сведений нет.

107543242. Сведений нет.

107543243. Сведений нет.

107543244. Зебадия Томпсон, Нью-Йорк, Бронкс,

других сведений нет.

107543245. Джон Монтгомери, Лас-Вегас, e-mail…

107543246. Оксана Светлова, Москва, e-mail…

107543247. Сведений нет.

107543248. Сведений нет.

2. Вершины нумерологии

Выдержка из секретной и не в полном объеме санкционированной аудиозаписи, произведенной во время рабочего заседания международной комиссии по обеспечению продолжительной жизни в условиях демографического кризиса, глобального контроля, управляемой заботы и взаимной поддержки.

Ответственные организации: федеральные контролирующие органы и учреждения, ведающие вопросами помощи извне, самопомощи и помощи принудительного характера.

«Шуршание пленки:

– Мыслишка не новая, но у Земли больно много пупов. И больно – в буквальном понимании слова. Куда ни ткни – угодишь в самобытный пупок…ибо пуп Земли – человеческая особь. По примерным подсчетам, их миллиардов десять или двенадцать – и как же оно все рожалось? Иные отверстия зияют и кровоточат, иные потом гноятся, в отдельных местах заросло, повсеместно – пупочный сепсис, частые случаи обвития пуповины с выпучиванием глаз и последующим безумием. Кому-то эту хорду перестригали, кому-то – перекусывали, а иным отделяли плаценту вручную, с наматыванием на предплечье, что крайне опасно и чревато смертельными осложнениями. Короче говоря, пупов земли, именно – особей – образовалось столько, что стали они смахивать на ветряночную сыпь, которую впору мазать зеленкой, но лучше – сразу лбы… не надо припоминать разросшийся виноградник при едином стволе… оставим клерикальную демагогию любителям.

– Значит, господа, вы все-таки думаете их метить? Нас метить?

– Отстаньте вы с вашими кликушеством и поповством! Покажите мне зверя – кто здесь вышел из вод? Кто исчисляется тремя шестерками? Мы его вызовем… Бросьте, в конце концов, молоть чепуху.

В записи – пауза. По всей вероятности, настраивают экран с изображением.

Сердитый и агрессивный голос, согласный, однако, на примирение:

– Смотрите, вот же заснят весь процесс. Вот головка прорезалась… удивляюсь я вам, дамы и господа. Можно подумать, будто вас рожали как-то иначе. Не буду уточнять, во избежание склоки… Вот, уже вынули. Смотрите: ручонку прикладывают к цифровому комбинаторию. Все! Вся процедура! Какие тут чертовы метки? Они же, якобы, черные? Смотрите, какой у мальчугана номер!… Жить да жить!… Не забывайте, конечно, что номера меняются автоматически; они порядковые и не касаются судьбы… Сейчас ему вручат его пожизненный персональный даймер… прикрутят к ножке, вместе с бирочкой… видите, цифры забегали!… Ну, это ведется счет дням и часам, вы понимаете…

– Долго проживет, – кричит кто-то.

– Это бабушка сказала надвое, – доносится чье-то едва различимое ворчание.

Вмешивается старческий – а значит, умудренный, и потому – наверняка недоброжелательный голос:

– Почтенный коллега, а что вы нам тут художественно рассказывали о гноящихся пупах Земли, которыми все мы, если я правильно уловил ваш сарказм, себя почитаем? И о том, что надо бы смазывать лбы раствором бриллиантового зеленого? Вы знаете, каково предназначение данной процедуры? Какого сорта структуры занимаются ее осуществлением?

– Об этом вам будет сообщено во второй части моего доклада, – отозвался оппонент не без оскорбительного гонора. – Эта часть не для записи на манжетах. При переходе к ней выключите записывающую аппаратуру. Выходя из этого здания, каждый из вас даст подписку о неразглашении услышанного. Первую часть заседания международной комиссии «Человек человеку – брат» объявляю закрытой. Перерыв, господа, прошу в фойе. Вы можете посетить буфет, столовую… бар не могу рекомендовать, но не могу и препятствовать…

Шорох пленки не прекращается: кто-то, имеющий либо власть, либо мужество, а скорее всего – глупость, переговаривается шепотом с неустановленной особой:

– Вы не знаете, кому пришло в голову такое удачное название – даймер? Вот уж всем карточкам кредитная карточка. Не таймер, не будильник какой!

– Усыпальник. Понятия не имею. Ясно, что от английского „умирать“. Не нахожу ничего удачного… Довольно мрачно…

– А вы знаете, как они договорились с цыганами? О линиях жизни?

– Судьбы, вы хотите сказать?

– Плевать покамест на судьбу; я говорю то, что я говорю – о линиях жизни.

– Ну а как же. Им подарили целое государство, как евреям. Нарезали от соседей…

– К радости первых…

– И к восторгу вторых… Однако и первые не ликовали. Всех не переловили, но согнали многих – миллионы. Протянули проволоку. Демаркировали границы. Поставили пулеметы и велели делиться прабабушкиными секретами. Голос, хироманты-хиропрактики! Голос! Ав-ав!… Иначе – огонь! Выбирайте! Те смотрят себе на ладошки, и вроде бы помирать им не время, но вот уже первая очередь, поверх голов… Судьба начинает вмешиваться в намеченное… ангелы света и ангелы тьмы готовятся к рукопашной. Уже бьют крылами…

– Какой ужас. Это, конечно, не добрый старенький Павлов. Хорошо, что у Мальтуса не было ни автоматов, ни интереса к собакам. Мгновенный рефлекс. И что же те?

– Сначала, конечно, они прокляли нас всех и навсегда. Я хочу сказать: всех, кто не они. А когда увидели, что дело серьезное… Ну, опереточных баронов поназначали министрами, прочих – выборной демократией. Языки-то и развязались. Между прочим, раз уж заговорили о судьбе, то гуляют нелепые слухи, что по судьбе уже тоже получены некоторые, крайне скудные, данные… допускающие определенные перестановки…

Запись обрывается».

3. Основы нумерологии

- Итак, господа гимназисты, позвольте ознакомить вас с изменчивостью номеров. Записывайте: Дано…

Пожилая учительница в штопаной шали, ранее преподававшая невразумительное обществоведение, повысила – с учетом былых заслуг – квалификацию за государственный счет – и теперь преподавала основы народившейся нумерологии вкупе с началами мировых религий.

Кто-то плюнул ей прямо в заплату изжеванной промокашкой – попал.

Личный номер учительницы неуклонно полз вверх; впрочем, ее подопечные весьма удивились бы, узнав, что в иерархии выживания кое-кто из их братии находится еще выше. А чем выше – тем хуже, этому учат с яслей. Но никто не интересовался ее даймером. Да и за своими по молодости не особо следили.

– Дано… номера 20, 21, 22, x, y, b, z… Неожиданно стало: 40, а, с, 42, n, 43, 44… Вопрос: почему это произошло? Почему перетасовались номера?

Мертвая тишина в классе. Жужжит, разумеется, пронумерованная кем-то высоким, но никому не интересная муха. Очередность в мире людей принципиально не отличалась от таковой в мире животных и растений, но это были разные очереди. Они не пересекались.

– Настругали… – с последней парты раздается писк.

Учительница, что хватает силы, бьет указкой по стопке сочинений на свободную тему.

– Правильно, – переводит она дыхание. – По причине неожиданного прироста населения верхние номера сместились вниз… Вам нужно понять, что кто-то из новорожденных умрет в 40 лет, но другой, например, приговорен судьбой скончаться годиков в 60… или в два с половиной…

Она неожиданно хихикнула. Она почувствовала, что путается в цифрах, и ей самой солидно за 60. Она умолкла, и класс, который отреагировал послушанием не на увещевания, а на сдвиг, не без ужаса наблюдал, как учительница озирается по сторонам, но вместо учеников обнаруживает, следя за ними, внимающих ей заспиртованных змей, чучела птиц, головы крокодилов и прочих рептилий с амфибиями – биологические экспонаты, давно и далеко улетевшие в минус, если отсчитывать от нуля-эталона, и все это явственно отражалось в ее зрачках, как на экране, видное, будто по волшебству, даже с последней парты для дальнозорких.

Потом она замолчала, потому что ее уже ждали в хосписе, и она дорабатывала последние дни; хоспис был ей как обещан, так и оплачен школьной администрацией.

Потом учительница рухнула в кресло, из-за чего старые ножки – его, не ее, конечно, – захрумкали, будто свиньи, которым подложили морковь. Это произошло мгновением позже грохота, потрясшего класс: кто-то, балуясь, исподтишка раскачал стеллаж и обрушил его на шею соседа, который успел, управился высказаться на тему прироста населения и этим выполнил свою последнюю миссию в подлунном мире.

Скажи ему кто, что сейчас приведется опередить учительницу, он сильно бы удивился. Даймер, самоуверенно заброшенный вглубь ящика письменного стола, дома, жижикнул и выдал замороженный ноль.

4. Явление сна

Горы, скалы, сопки; выжженная земля. Ни травинки, ни ручейка. Изредка попадаются мелкие ямы, заполненные вечным снегом под корочкой пресного наста. Декоративное солнце, продолговатое рваное облако – невзирая на пронизывающий до костей ветер, замершее на месте.

Слепой поводырь, всего трое слепцов. Поводырь оступается, падает в пропасть; второй взмахивает посохом и отправляется следом. Откуда-то возникает четвертый, он норовит вцепиться в третьего, но поздно, все валятся в ущелье, где – странное дело – четвертый, возникший последним, погибает не сразу и продолжает шевелиться. Он делает загребающие движения; он даже и не слеп, он почему-то очень спешил задержать и спасти третьего, но просчитался. Однако он все еще знает, что ему делать: он пытается сесть, хотя ноги ему окончательно отказали – у него сломана поясница. Зато работают руки. И он, вместо ног, протягивает перспективные руки в ожидании веревки, как будто ему известно, что некто швырнет моток бечевки: он угадал, моток летит, разматываясь в полете; конец вервия падает прямо в руки четвертому с уже готовой петлей, куда тот суетливо просовывает кисти. Вообще, непонятно, что это за местность, откуда ландшафт. Камни, кривые тропы и звонки, звонки, звонки, очень тревожные. Но кому и откуда сюда звонить! Четвертый, просунув руки в петлю, дергает веревку, проверяя ее на прочность, и та, почти невесомая, падает на него, надеваясь неровными кольцами-поясами, выпущенная бросавшим сверху. А вот и кто-то новый, разрываемый звонками в болевые клочья, летит прямиком на четвертого, застывшего с разинутым ртом: это – пятый, явившийся с мотком, огромная туша, распластанная в холодном воздухе. Она сорвалась с горной тропы. Она целиком, наповал накрывает обезноженного паралитика, следящего за падением со связанными петлей руками, опутанного упавшими петлями; раздавливает четвертого и гибнет, исторгая самый главный звонок пробуждения.

Охотов звонил и звонил, часы показывали два часа ночи.

Тихон Пластинов взвился с постели, побежал в прихожую, сорвал трубку.

– Да! – закричал он. Пластинов, в ожидании важных событий, не собирался спать, но все-таки задремал.

Сонное ущелье с бесполезной, мягко падающей веревкой, по-прежнему стояло перед глазами.

Наученный ночными звонками отдаленных, особенно заботливых и тревожных Замыкающих-паникеров, особенно междугородними, он узнавал неприятные вести по их дикому торжеству, которому было тесно в прерывистом звуке, как и в самом Тихоне Пластинове. И приготовился умереть.

5. Перетасовка

– Да, – нарочито убитым голосом повторил Тихон. Талантливо убитым голосом.

Трубка трещала, как раскаленная сковорода.

– Это Охотов из Харькова, – донесся слабый голос.

– Что случилось? – Пластинов присел и посмотрел на старинный шкаф, где хранились вещи и документы.

– Гумменмахер, Маус и Тевистер умерли.

Тихон помолчал. Зная, что в базе данных видны лишь перечеркнутые фамилии, которые повисят какое-то время, а потом испарятся, он все-таки спросил:

– Что же произошло?

Как ни странно, у Охотова был приготовлен ответ.

– Они приехали в Женеву на конференцию по вопросам гуманитарной помощи Направляющим. Пошли в кафе. Там их и накрыло. Взрывом. Об этом написали в газете и передали по радио… У меня по ночам постоянно бубнит радио… на волне «Минус и Плюс»…

«Надо же, успел пронюхать. Абу Хассан почему-то медлит…»

– Я плакал, – Охотов говорил в прошедшем времени, но продолжал рыдать. – Что-то разбудило меня, что-то заставило пойти за бумажником, вынуть из потайного кармашка даймер – и… о боже, уже так близко!

Пластинов, ничего не говоря на это, слушал. Смерть была рядом. Он мог умереть в любую секунду. Не те времена, когда люди мерли миллионами в день, однако Карл Гумменмахер с недавних пор стоял во главе списка, и до Пластинова оставалось девять человек. Теперь их стало гораздо меньше.

Но могло и отбросить, однако Тихон был уверен в обратном.

Стояла тьма, Тихон медленно раздевался, чтобы сменить одежду – неважно, что это была лишь ночная одежда, для сна, таков был негласный порядок; ему не впервые приходилось видеть, как перечень сущих отмирает целыми пластами, и вымирают не только отдаленные номера. Миллионные. Тысячные. Сотые. Номера, идущие за его собственным номером. Иногда номера восстанавливались: это означало, что родился ребенок, новорожденный, которому предстоит умереть первым – до того, как обеспокоенный номер окажется перечеркнутым. Бывало, что очередь, несмотря на активнейшие мероприятия, обваливалась тысячами и десятками тысяч, однако при таких катастрофах образовавшиеся лакуны заполнялись очень быстро, и сытость возвращалась, и обволакивало войлочное спокойствие – все по демографическому закону военного и якобы мирного времени.

Пластинов знал, что сведения искажаются, но только для единиц. Мирянин Охотов, не имевший высокого допуска, об искажении сведений не знал ничего. Он не был единицей. «Единица вздор, единица ноль!» – саркастически процитировал Маяковского Пластинов. Конечно, нули стреляются.

Номера непостоянны и условны; бывает, что они обновляются на дисплее за миллисекунды, и вероятность гибели человека то возрастает, то понижается. Но сами сроки неизвестны; ясно только, что номер пятый не может умереть после номера девятого.

Пластинов ударил по клавишам и запустил базу данных. Его собственный даймер где-то валялся, опрометчиво забытый. Из базы он узнал о событиях. Да, надвигались запланированные перемены. Он прижимал плечом к уху трубку, и Охотов, его ближайший известный Замыкающий, продолжал бубнить о погибших. Потом вдруг умолк.

Тихон вынул платок и промокнул невольную испарину.

Он видел, как в базе перечеркиваются номера Абу Хассана, Жака Маршака, Марата Приморского-Постинорского, Тихона Пластинова, Осипа Охотова, Капитолины Кузнецовой… И так далее.

Еще он услышал, как в Харькове грохнулась об пол не только трубка, но и весь аппарат. Скорее всего, с Охотовым вышел удар, кровоизлияние в мозг, и он потянул за собой всю систему коммуникации.

«А Мурманск смыло в море, – подумал Тихон, вспоминая своего Направляющего, Приморского-Постинорского. Жак Маршак подавился устрицей… Абу Хассан пал, ударенный верблюжьим копытом… ужаленный верблюжьей колючкой… раздавленный верблюжьими горбами… захлебнувшийся одноименным плевком… под копытами ишака… ударенный скорпионом».

Тихон Пластинов отошел от дисплея, отомкнул дверцу шкафа и вынул документы на имя Устина Садко. Там же нашелся и даймер, на нем высвечивался его новый, обнадеживающий номер, очень крупный, весьма удаленный от первых. «Идут-идут три курочки, вторая за первОй… вторая за первОй… ну, а третья – позади», – раздраженно прервал себя Садко, изрядно подзабывший историю курочек.

6. Устин Садко

Устин Садко, как и подобало новоиспеченному, уже разделся, но еще не оделся. Стоя голым, он молвил, обращаясь к дисплею:

– Ты был заботливым Замыкающим, Осип Охотов, и я не забуду тебя никогда, как бы ни старался… Ты был несказанно глуп, но это лишь усугубляло заботу. Прискорбно, что смерть настигает лучших… и все никак не настигнет худших… Особенно жалко мне тетку Капитолину, которая заботилась о нас, закармливая тяжелыми, но отменными пирогами. Вес посылки достигал, бывало… да пребудет с ней тот Господь, которому она верила.

Страшные фигуры по прозвищу «сведений нет» давно перемешались с нормальными, полноценно идентифицированными Направляющими, Центровыми и Замыкающими. У них были адреса и телефоны, многие пользовались электронной почтой.

– Но худший – это я, а значит, дела не так безнадежны, – проурчал Устин, выбирая себе одежду. – Во всяком случае, один из худших.

– Что значит – нет сведений? – спрашивали Пластинова, а теперь будут спрашивать Садко на разного рода лекциях и семинарах. – Номера-то цыганские есть? Значит, и люди есть. Какие-нибудь бедуины, болтаются по своим пескам, лови их, присматривай за ними. Нехорошо жить вдали от цивилизации… Вон пигмеи – поди разыщи их. С любым бомжарой управиться легче, чем с аборигеном пустыни.

– Человек человеку – брат, – Пластинов обтекаемо утешал аудиторию. – Найдем, пропишем, обозначим, окружим заботой.

Любуясь собой, Устин Садко включил все освещение, какое было в комнате, и облизнулся. Он напомнил себе коварного графа Фоско из романа Уилки Коллинза – но только не такого толстого, слава богу. Он был вылитый Тихон, но вот появились халат и очень быстро нашлись подобающие фамильные перстни, и прежний Пластинов вдруг как-то сразу раздался: полноватый, но не тучный – с двойным подбородком, беременным третьим, пока еще бессмысленной вздутостью; по-новому смотрелся и маникюр, который Тихон выполнил накануне заодно с педикюром. Упругая кожа, прежний ежик рыжеватых волос, молодцеватый вид, успешность и условный фитнесс.

Садко выкатил из-под шкафа скейтборд, проехался по комнате, ударил – следуя рекламе великого чая – в боксерскую грушу: о’кей. Я снова бодр и готов продолжать мою деятельность.

Рюмка водки по Тихону, смерть отступила. Устин закусил корочкой, посыпав ее крупной каменной солью. «Где твое жало, смерть?» – осведомился Садко и принялся кощунственно заглядывать за шторы и в углы, шарить под мебелью.

«Нету тебя покуда. Нету».

Развлекаясь, Садко продекламировал: «И скучно, и грустно, и некому руку подать», намекая на более не существующего Тихона, которому, правда, ему никогда не случалось подать руки. Сцеплять на заседаниях – пожалуйста.

Новенький даймер все больше нравился Устину Садко: его привычная гибкая плоскость, заурядная бегущая строка, настроенная на передатчик специального спутника для закулисных особ, компактность, расцветка. Да, номер очень далекий. Он очутился где-то в конце очереди на казнь. Ему припомнилась набоковская книжка «Приглашение на казнь». Его, мелкого, приглашали в числе последних. Да, истинно так: Великие нарекутся Малыми.

Устин Садко вернулся к дисплею: там все давно переменилось, и он моментально отметил свою новую Замыкающую: наконец-то – Русудан Монтекян. И речь никак не шла о младенчике, компенсаторно народившемся взамен, допустим, Охотова. «Питерская прописка, зрелая женщина», – с удовольствием отметил Садко и отключил аппарат.

«Хорошо бы мне еще раз посмотреть на эту Русудан, – подумал Устин. – И кто же ее замыкает?»

После Русудан стояло избитое: «Сведений нет».

«Ну да, конечно, – усмехнулся Направляющий. – Целится в первую сотку…»

Задуманное воплощалось, как по нотам.

Ему было приятно управлять случайностями, отрадно назначать себе в компанию приглянувшихся попутчиков. Особенно эту парочку – курочку впереди, анонимного петушка – позади. Их действия давно привлекали внимание международных контролирующих структур.

Он сладко потянулся, ощутив близость гибели – пусть и фальшивую, но острую. Охотову было по кому убиваться: ни тебе привычного и недавно очень далекого Гумменмахера, ни Маус, ни Тевистер. Устин Садко слышал, что Тевистер – активная феминистка и лесбиянка, рвущаяся к власти. «Поделом. Вот уж кого не жаль». Хвала богам, что обновление базы для простолюдинов происходило мгновенно, ибо зияющие дыры в пространстве, мышлении, времени, очереди плодят сумасшедших.

Очень давно, когда он был мелок и звался не Тихоном, не Устином, а как-то иначе, он был женат на одной безмозглой и жадной стерве. Однажды та выставила его на улицу, отправила на ночь глядя жечь костры в очереди за каким-то заморским барахлом. Там действительно жгли костры, читали списки, под гармошку записывали на ладонях концентрационные номера. Когда, тремя часами позже, его номер выкрикнули, он отошел от костра, поднял руку, показал всем звериное число, повертел, чтобы все видели, и стер, размазал его плевком. И ушел, оставив по себе засиявшую память; а очередь – почти незаметно – содрогнулась, ибо столкнулась с потусторонним, для себя непонятным.

Ну что же, достопочтенный Мальтус – природа не выносит пустоты. И где отсекается одна голова, там гидра выпускает десять новых. Иногда, конечно, соотношение выбывших и прибывших настораживает и понуждает удивиться. Не иначе как люди подвластны какому-то особенному демографическому закону. Больше младенцев мужского пола рождается в предвоенные годы, а вирусы под героиновым соусом – просыпаются в мирные. Но человек человеку – брат. Под эгидой всеобщей и не вполне бескорыстной заботы это не шуточка, брат. Человек. И все же людей развелось многовато: Устин Садко, ведя разумную и рассудительную беседу без собеседников, повторял усопшему Мальтусу тезисы доклада секретной комиссии, в которой участвовал. Экая пропасть номеров, плюнуть некуда. Харькнуть побоишься, да вышла нужда поохотиться. Охота на Охотова. Язык до Харькова доведет, а плевок – до середины Днепра. Что за чушь? Что за игривые настроения?

Тихон Пластинов ни разу в жизни не видел своего Замыкающего, Охотова, но тот усиленно, даже в чем-то неразборчиво-патологически, заботился о его выживании, памятуя о гарантии в данном случае для продления собственных дней. Лагерную пайку больше не отбирали, ею делились. При этом сохранялось главное правило: «Умри ты сегодня, а я – завтра». Поправка была незначительной: вместо «умри» записали в скрижалях: «живи», да заменили союз: «а» – на «и».

Пластинов, не считая нескольких неуловимых анонимов, был его Направляющим. Направляющего надо беречь и любить. Он выживет подольше – ты выживешь подольше. Охотов слал ему посылки – сало, шоколад, лекарства; поздравительные открытки для снятия возможного стресса, который снижает иммунитет и магнетически притягивает смертельные болезни; устраивал в санатории, выручал деньгами. Пластинов, не нуждаясь в этих дарах, принимал их как должное, но вполне равнодушно, и не был уж так благодарен Охотову. Своя рубашка ближе к телу, дело известное, и Тихон был для Охотова как раз такой рубашкой – такой, да не совсем. Бывают шуточные вещи, которые растворяются: например, плавки. В рубашке не купаются, если только речь не идет об околоплодных водах, но мы и не требуем абсолютных аналогий… Пластинов служил настоящим спасательным кругом, бронежилетом, кольчугой, щитом и крепостным валом.

Все, присланное из Харькова, вместе с пирогами Капитолины Кузнецовой, Пластинов пересылал в город Мурманск Марату Приморскому-Постинорскому, которому был Замыкающим; тот же, замшелый холостячок, небогатый и одинокий, в свою очередь замыкал вообще недосягаемого Жака Маршака из французского городка Клюни, где возвышается большое конюшенное аббатство, и очень переживал, изливая Пластинову электронные слезы: ему никак невозможно самолично поучаствовать в судьбе Направляющего, но что поделать, сделать нечего. Надо жить! А жить подобная пара могла многие годы без неприятных потрясений и тревог, ибо мерли где-то и кто-то, без них, некие другие люди-братья из верхней половины списка, как бывало, в конечном счете, всегда. А вообще в окружающем мире сделалось будто бы безопаснее, но вроде и беспокойнее.

Судя по серьезным изменениям в базе, произошла очередная крупная катастрофа с прорвой погибших. Теракт? Наводнение? Но список тут же раздулся заново: младенчики народились, спасители. Волхвы, по яслям и корытам! Ни зверю, ни птице – не спать! Зажигайтесь звезды, сплошь рождественские, это кому-нибудь нужно. Благодаря кровавым, только что вынутым из чрева мальчикам, в глазах Садко стояла общая численность населения, издание новое, отредактированное, исправленное, авторы – те же.