Текст книги "Центр роста"

Автор книги: Алексей Смирнов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 21 страниц)

Часть вторая
Направляющий

1. Список 2, фрагмент, в порядке умножения шансов

6506890145…

6506890146. Михаил Мякушев, Екатеринбург, e-mail…

6506890147. Луиджи Фосса, Неаполь, e-mail…

6506890148. Сведений нет

6506890149. Сведений нет.

6506890150. Сведений нет.

6506890151 Тамерлан Извлеченный, Казань, e-mail…

6506890152. Сведений нет.

6506890153. Устин Садко, Санкт-Петербург, e-mail…

6506890154. Русудан Монтекян, Санкт-Петербург, e-mail…

6506890155. Сведений нет.

6506890156. Сведений нет.

6506890157. Сведений нет.

6506890158. Сведений нет.

6506890159. Сведений нет.

6506890160. Умар Гянджиев, Узбекистан, e-mail…

6506890161. Глеб Стогов, дер. Таракановка, Новгородская обл…

6506890162. Анна Дюхина, дер. Жабны, Новгородская обл…

6506890163. Сведений нет.

6506890164. Сведений нет.

6506890165. Ангелина Фрайман, Мюнхен, e-mail…

6506890166. Сведений нет.

6506890167. Сведений нет.

6506890168. Сведений нет.

6506890169. Сведений нет.

6506890170. Беслан Гогоев, Грозный, e-mail (-), адрес…

6506890171. Сведений нет.

6506890172. Грегори Максвелл, Атланта, e-mail…

6506890173. Сведений нет.

6506890174. Каспар Караганов, пос. Васкелово,

Ленинградская область, e-mail (-), адрес…

2. Основы нумерологии, продолжение

Когда наступило время хосписа, и учительница сгинула без памятного следа, Устина Садко пригласили выступить в гимназии с уроком мужества и добросердечия, а также основами нумерологии.

Формально он подвизался на второстепенных ролях в прокуратуре, но из отдела образования поступил деликатный совет, составленный в приказном формате – особенно в свете недавней гибели старшеклассника: пригласить Устина, и педагоги догадались, что это малопонятное юридическое подвижничество заявлено в качестве откровенного прикрытия.

Устин появился в классе, и там уже никто не помыслил пустить ему между лопаток озорной шарик.

Парта, что стояла у стеллажа, испарилась. Место, где недавно высился сам стеллаж с экспонатами, пустовало тоже, оставив по себе мемориал: продолговатый прямоугольник самобытного цвета мастики, утомленной и затравленной нежитью, которая что-то же излучала и чем-то же эманировала.

– Все вы мужественные ребята, – начал Садко, усевшись за стол и внимательно оглядывая класс. – На ваших глазах погиб ваш товарищ. Быть очевидцами подобного происшествия всегда тяжело, особенно теперь, когда мир катится к миру… движется к миру, – поправил себя Садко. – Я надеюсь, что среди присутствующих нет его Замыкающего.

– Нет, – прошелестело в классе.

– И замечательно. Меня пригласили рассказать вам об истории того, чего, возможно, не успела поведать ваша наставница, да продлятся ее дни. Я начну с главного, я ненавижу вступления и предисловия. Но сначала мне хочется объявить минуту молчания по вашему однокласснику.

Все, грохоча партами, встали – привычное дело для гимназистов, вставать и садиться по двадцать раз на дню. Случается и помолчать, когда устраивают разнос или просто рассматривают испепеляющим взглядом. Постояли и нынче, не сломались.

– Прошу садиться, – Устин Садко аккуратно сел в новенькое кресло, доставленное взамен хрустнувшего. – Итак, позвольте мне перейти к делу.

Все это его слушатели слышали уже тысячу раз, но хорошо понимали, что тысяча одна ночь – она и есть тысяча и одна ночь; усомнившиеся рискуют головой, ибо Шахрияр беспощаден, как Белый Бычок.

– Вам известно, что в мире стало опасно жить. Еще недавно любая секунда грозила вам ударом, пулей, ножом, направленным и нечаянным взрывом. И потому для сплочения человечества, прибегнув к помощи древнего цыганского народа, людей – признаю откровенно – силком, по принуждению заставили, говоря грубо, беречь и хранить шкуру своего ближнего. Возлюби ближнего своего, как самого себя – это из Евангелия. У вас ведь преподают Закон Божий? Вы в курсе?

– Даааааааа, – изнеможенно протянуло несколько человек.

– Это означает, – продолжал Устин, все более вдохновляясь своими марионетками, – что не надо рыть яму другому, ибо ты сам угодишь в яму… Не надо ловить его сетью, ибо ты сам будешь уловлен в сеть… Короче говоря, человеческое содружество укрепилось настолько, что даже возникли давно забытые странники и пилигримы, которые, не имея сведений о своих Направляющих, ищут их, чтобы оберегать… себя в том числе, то есть косвенно. Иногда пилигримы пускаются в путь заодно с Замыкающими. Вы уже проходили Чернышевского, его теорию разумного эгоизма? Мне будет хорошо, если тебе будет хорошо… Каждый человек – Замыкающий, Центровой и Направляющий сразу, и в этом слились Прошлое, Настоящее и Будущее, одновременно видимые только Творцу, его подобие и образ, Троица. Юноши! Надо жить будущим! А прошлое само о себе позаботится. Пусть и не обманешь судьбу, но в наших силах продлевать сроки…

– Почему бывает «нет сведений»? – проквакал некто со средней парты.

Устин Садко, изготовившийся к высокому слогу, был сбит и немного замешкался, переходя на приземленный.

– «Нет сведений» означает, что человек, может быть, еще и не родился, а как родится – сразу умрет. Или его не найти, он проживает в бедной стране, не имея подчас самого имени – туда не добраться с даймером: например, в заросли Амазонки… в Экваториальную Африку…

– Только Дон и Магдалина, быстроходные суда, – пропели в классе дуэтом.

– Что такое? – не понял Садко.

– Только Дон и Магдалина ходят по морю туда. Это Киплинг, господин лектор. Извините, что мы вас перебили.

– Можно взглянуть на твой даймер? – осведомился Садко у отвечавшего.

– Дома забыл, – пробурчал паренек, словно речь шла о дневнике. Он нюхом чуял, что лектор не любит, когда его перебивают. И оттого нисколечко, совершенно не хотелось показывать ему даймер. Что-нибудь другое – пожалуйста, вплоть до причинных мест. А даймер – нет. Лектор не властен над даймером разумом, но властен, как все мы, дурным и недоброжелательным глазом…

Лектор продолжил:

– Бог с тобой, давайте продолжим. Итак, Направляющий, Центровой, Замыкающий – это Вчера, Сегодня, Завтра. Это Божественная троичность в ее мирском отражении: начало, процесс, завершение. Человек, если вспомнить Булгакова, смертен так же дьявольски внезапно, как и прежде, но при этом он сделался более человеколюбивым – хотел он того или нет. Многим такое не нравится, и приходится не по их вольнолюбивому, а чаще – просто разнузданному нутру. Но это изменится, это поселится в генах – поселился же ужас… Поглядите, какие, благодаря управляемой заботе, появились зазоры, как увеличились промежутки между смертями. Сейчас, например, сию вот секунду, в нашем мире не умирает никто. Потому что ваш погибший товарищ был Замыкающим вашей учительницы. Там кое-что перетряхнулось, в базе данных, и она, непривычная к высоким технологиям, не знала… Теперь, пока она в хосписе, на Земле не умрет ни один человек…

…В хосписах, гуманности ради, даймеры отбирали, но пациенты давно уже вызубрили все назубок и примерно представляли себе очередность… Они вычисляли, кто станет следующим, и, рассаженные по коляскам, привычно слушали маленькие радиоприемники.

Учительницу биологии ожидали давно, и облегченно – прерывисто, правда – вздохнули, когда въехало кресло, заполненное ею, учительницей. Она, напичканная лекарствами, благожелательно и сонно рассылала улыбки налево и направо.

Какая-то раковая больная, из местных заводил, которые всегда объявляются при всяком сообществе, особенно замкнутом, достала блокнот и со значением посмотрела на ветерана, который был глух и смотрел телевизор: показывали старинный парад.

3. Перекресток

Устин Садко стоял на перекрестке, когда до него, Садко, дотронулся заросший космами, весь битый-перебитый калека с искривленной шеей и костылем; он был, однако, одет в дорогой, но донельзя выпачканный спортивный костюм; через лицо бежала тугая повязка, не скрывавшая, но подчеркивавшая одноглазость. Это был пилигрим, которых за годы повального человеческого братания действительно развелось видимо-невидимо. Такие скитальцы странствовали, разыскивая своих Направляющих и Замыкающих, выступая в качестве одиноких сирот-Центровых, а то и вовсе не поймешь, кто по счету за ними тянулся, и перед ними кто стоял – целые стайки людей, и каждый человек был человекам Направляющим и Замыкающим, а иногда, в приличных кругах, почитался за Центрового. Люди искали, о ком позаботиться, чтобы оберечься чужой неприкосновенностью. Искали, предчувствуя беды и тех, кто позаботился, а то и пекся бы о них непрерывно. Их заносило в пустыни и топи; они проникали в лепрозории Таиланда и Бирмы, высаживались на антарктических берегах.

Этот пилигрим явно нуждался в ком-нибудь, похожем на стряпуху с ушедшими в прошлое пирогами – Капитолину Кузнецову, но был, к сожалению, бесконечно и очевидно одинок.

– Извините, – обратился он к Устину. – Какой у вас номер?

Спросить об этом было столь же естественным делом, как справиться о времени или ближайшем отхожем месте.

Садко пошарил в карманах.

– Мой Бог! – он огорченно взъерошил – встревожил короткие волосы. – Вообразите – впервые в жизни! Я позабыл даймер дома. Но там стояла довольно крупная цифра. Во всяком случае, с утра.

– Благодарю вас, – печально изогнул голову странник. – Мне показалось, что убойные номера проживают где-то рядом.

– Воспользуйтесь электронной почтой, – бестактно и не подумав предложил ему Садко. – На бесплатной нумерологической бирже. Это в двух шагах отсюда.

Пилигрим вздохнул и, как мог, повел сведенными мускулами искалеченного шейного пояса.

– Ах, ну да. Нет сведений, – спохватился тот, уже репетируя будущие дела. – Извините. Мои соболезнования.

Устину моментально пришло в голову, что довольно странно искать и восстанавливать свою диаду наобум, в большом городе, где на случай, когда нет электронного адреса, существует специальный паспортный архив; сведения там отсутствуют лишь о жителях далеких кишлаков и архипелагов, где некуда сунуть младенческую руку для регистрации, да и носителя руки, не успеешь глазом моргнуть, уже не найти – не спрячут, так сожрут.

Прощаясь, пилигрим едва не шагнул прямо под колеса, но несколько цепких, осьминожьих щупалец из толпы его выдернули. Это смахивало на кадр из фильма ужасов, в котором хватают.

Краснея от возбуждения, Садко заглянул себе под ноги и отразился в мутной осенней луже: бритый ежом, с усиками, ладный и статный, но с укороченными по закону водных и атмосферных перспектив ногами. В руке – кожаный кейс, запертый на три замочка.

Он любил старые песни, спел и сейчас: «Осень, я давно с тобою не был». В луже действительно отражались птицы с облаками, но их заслонял Устин.

Рядом стояла мама с девочкой лет пяти.

– Красный свет, – сказала девочка строго и придержала маму за плащ, тогда как та явно спешила и порывалась идти. – Не забывай, что я твоя Замыкающая.

«Надо же, как бывает затейливо, – подумал Садко. – Мать и дочка – в отношениях последовательности первого порядка».

– Ах, сделай милость, отвяжись, – раздраженно вскинулась женщина, но все же повиновалась.

Зеленый огонь уже горел, и обе пересекли половину проспекта, когда ополоумевший микроавтобус влетел в пешеходную зону и выбил из мамы мозги.

Чтобы не слышать криков девочки, отделавшейся чем-то красным, Садко попятился, развернулся и быстро пошел, сам не зная куда. Хоть сам он не знал, да ноги ведали: домой. Устин жил неподалеку, в паре кварталов от перекрестка; начался дождь, и ему даже не пришлось раскрывать зонта. Ежик рыжих волос покрылся каплями, которые нанизывались на иголки, но Устин ничего не почувствовал. Зачем-то он вдруг решил сказаться больным и сегодня вообще не выходить из квартиры. Деловой кейс покачивался в руке, как неспокойная совесть.

Устин Садко обитал в старинном доме эпохи, незнакомой с очередностью. Точнее говоря, какая-то очередность – того или иного сорта – существовала всегда и касалась разных сторон человеческого бытия, но редко предавалась огласке.

«Уж лучше бы сразу назвали сроки», – мрачно мечтал Садко в минуты слабости, но это было в стародавние времена и намертво кануло в прошлое. Однако цыганам, которых вокруг и в самом деле не стало видно, такая сила ясновидения оказалась не по зубам, коронованным золотом. Они так и признались, как на духу.

«Им там, небось, несладко без своих таборов, – думал дальше Устин, пока поднимался по лестнице. – Табор там, табор тут, а толку? В таком свободном, крохотном и строго охраняемом государстве не покочуешь».

По его мнению, мировые власти поступили с цыганами достаточно разумно, но слишком сурово. Скорее всего, за ними наблюдают, проводят исследования, гипнотизируют и сами перенимают гипноз.

«Стерилизуют, – докончил он ряд и поежился. – А ну как те в отместку впаривают нам дезу? Хорошо, что это решили выстроить не у нас. Пустынь и степей хватит на всех, и к тому же накоплен богатейший опыт переселений, хотя при таких успехах естественного долголетия…»

Он вспомнил обновленную базу данных, отпер дверь, вошел в квартиру. Автоответчик уже мигал, и Устину захотелось сменить ему лампочку. Дурацкая старая мода – красный сигнал. «Ах, почему, почему, почему, был светофор зеленый? А потому, потому, потому, что был он в жизнь влюбленный!» Его распирали мелодии – так называемые «старые песни о главном», плюс неотвязная сентиментальность. Был бы зеленый – и тут его лицо перекорежило запавшим в памятное перекрестком.

Хорошо бы заняться аутотренингом. Или повторить тот, специальный, для секретных сотрудников – они называли себя корректорами.

Садко защелкал телефоном карманного проживания, наврал руководству с три короба так, что едва не прихватило по-настоящему, и острое кишечное расстройство уже подступало.

Потом занялся автоответчиком, одновременно поглаживая старинную вещицу-статуэтку: льва, плавно перетекавшего в собачку, миниатюрный памятник жертвам незрелой генетики.

Первое сообщение было с того света: от Марата Приморского-Постинорского:

– Видали, как тряхануло, а? Держитесь там, брат.

– Видал, – машинально молвил Устин. Но сообщение не завершилось, покойник добавил:

– И ящик вруби.

Пискнуло.

Полилось второе сообщение, оно было от Русудан.

– Здравствуйте, Устин – простите, что просто по имени. Надеюсь, вы не в претензии. Меня зовут Русудан, я ваша новая Замыкающая. Нам надо увидеться, перезвоните мне сразу, как только сможете.

Садко, хотя устройство прибора этого не требовало, списал себе номер на бумажку. Совсем рядом. Во всех отношениях рядом.

В новостях, запущенных по совету Марата, повествовали сразу о двух чудовищных землетрясениях: – в Токио и Дели. «Ну да, естественно, – думал Садко. – Однако мы оговаривали масштабы…» Не испытывая желания смотреть на толпу, воющую среди руин, Устин Садко в третий раз за последние несколько часов проверил базу. Она, конечно, трансформировалась, но ненамного. Он по-прежнему находился в конце перечня («Каково, интересно, тем, кто его возглавляет?» – подумал Устин, хотя еще ночью был близок к началу, но это выветривалось, вымывалось, а заодно – о беззаботной маме, которая не удосужилась ознакомиться с показателем даймера, хотя это ничего не меняло – или все же меняло?); среди недавних новорожденных оказалось сравнительно мало индусов и японцев. Его ближайшее окружение изменилось, если не считать сугубо нумерологических перемен. Сменились десятитысячные компоненты. Ах, да, извольте любить и жаловать: у Русудан Монтекян расшифровался Замыкающий: некто по фамилии Копулятов, под именем Роммель и без адреса. Интересно, как же его нашли, через какую запись… Впрочем, все это игрушка для широкой общественности.

Садко набрал записанный номер:

– Здравствуйте, Русудан, – начал он, и голос его внезапно треснул, переломившись надвое. Одна половина была воронья, вторая принадлежала певчему дрозду.

Часть третья
Центровая

1. Вершины нумерологии, продолжение

Шорох пленки, знакомый голос.

– Вам приходилось встречать людей, попавших, казалось бы, в безвыходную ситуацию? Из числа Направляющих? Они звонили вам, а вы молчали в бешенстве, ибо не могли им помочь. Страдали не только за себя, но и за них: теперь почувствовали, как обновляется, оживает полумертвая мораль? На девять десятых мертвая? Однако потом все как-то устраивалось само собой. Согласны?

Гул. Выкрики: «По десять раз на дню! Из-за любого прыща на жопе!»

(С усмешкой): – Ну, это дело житейское. Оно не в счет. Вы – Направляющий? Вы должны отправиться лично, высосать прыщ, смочить ранку собачьей слюной, где сто лекарств… И все это оплатить, когда Замыкающий недоступен – допустим, он в Арктике или Парагвае…

(Уже серьезно): – Я говорю о другом. У нас появились кое-какие наработки по судьбе. Самые мизерные, но руководство проектом уже занимается предварительными испытаниями…

Голос со стороны:

– Научимся проклинать?

– И до чего же у вас мозги набекрень. Но почему – не благословлять?

Пристыженная тишина. Шорох. Шаги.

– Цыганские лидеры оказались сговорчивее старух. Для черной работы мы уже научились делать клонов с линиями жизни, постепенно сокращая реальное население и создавая видимость полноты. Известно, что клоны тупы, живут недолго – считанные дни, и у них вовсе нет линий: ни судьбы, ни жизни. Теперь у клонов будут хоть и короткие, но все-таки линии, а значит – и номера. Самые малые. Жить эти клоны будут от силы два-три дня… Но это уже арифметические тонкости. Мы не будем полагаться на клонов и не позволим людям жить вечно. Это противно Богу. И еще: мы нашли очень удачную точку отсчета для нумерации. Этого умиравшего за секунду до кончины взяли за эталон, мумифицировали, выставили для экскурсионного обозрения во всемирном музее метрологии. Теперь мы высечем его в камне, выпустим игрушки – на что он вовсе не рассчитывал, и о чем он никогда не узнает.

Сочувственный смех.

– Сегодня, благо численность населения нормализуется не так быстро, как нам хотелось бы, мы побеседуем подробно о зондеркомандах для анонимной нумерации – до появления достаточного количества клонов-смертников. Зондеркоманды подстегиваются личными интересами. Это депрессивные больные, мечтающие совершить самоубийство; религиозные фанатики-мусульмане, патологические индивиды, садисты, серийные маньяки – короче все, что мы имели прежде… Теракты, направленные землетрясения и тайфуны-цунами – все это останется в нашем распоряжении…

Шорох.

Кто-то, из последних рядов:

– С психическими депрессивными пациентами работать крайне тяжело. Они изворотливы. Они готовы на все, лишь бы покончить с собой… Они расстраивают нервы Направляющим и Замыкающим…

– Я же работаю. Направляющим наплевать и направлять. А Замыкающим – замыкать и доверять провидению. Все зависит от номера. Если номер большой, то хитрецу не помогут никакие уловки, будь он нытик или маньяк… Вы давайте задавайте вопросы, время ограничено.

Шорох (не только пленки).

Выкрик:

– Что толку беречь Направляющих, если номер велик, и смерть далека?

– Отвечаю дорогому коллеге: шкатулку с фантами могут перетряхнуть.

– Тем более – в чем же тогда наша сила?

– В том, чтобы оттянуть момент в надежде на новое сотрясение. Люди стали жить очень долго и счастливо. Кончина пары человек, что в двух шагах от вас, – уже не такая беда. Система здравоохранения и жизнеобеспечения, выросшая из так называемой «managed care», «управляемой заботы», достаточно эффективна и способна сколь угодно долго поддерживать жизнь в безмозглом Направляющем теле. Между прочим, изменилась обстановка в местах лишения свободы. Туда проникают списки очередников, и многие пекутся о ближних, как о братьях. С воли поступает «грев», «дачки», никаких петушатников… При малейшем недомогании – немедленно в лазарет. Как видите, система срабатывает даже в пенитенциарных учреждениях. Она проникла туда, и там сильно снизился накал страстей. Отменили «прописку». Не убивают даже почти никого…

Пауза.

– Конечно, остается много нерешенных проблем. Это трагедия, когда Направляющий хочет покончить с собой… Когда Замыкающий или Центровой суицидники – тоже плохо. Они могут убить Направляющего…

Было ясно, что лектор обращается к стажеру-слушателю, уже задавшему вопрос на эту тему, и нехотя подтверждая обоснованность опасений.

– Остается утешиться, – отшутился оратор, – что Направляющего все равно караулила скорая смерть от несчастного случая, ему достался несчастливый номер. За считанные мгновения – судьба. Но продолжим. Как я умел отметить, все мы – Направляющие, Замыкающие и Центровые в едином лице. Но есть у нас и четвертая ипостась: мы – Закулисники. Мы управляем ходом вещей. Очередность неизменна. Сроки продлеваются без обмана. Население сокращается направленными стихийными бедствиями и спецбригадами. Есть и одиночки-энтузиасты, которые не хотят такой жизни из молодого мятежного сумасбродства. Протестное население из той породы, что голосует «против всех» на любых выборах. Нередко это анонимы, «сведений – якобы – нет». Их прибирают к рукам. Плюс естественная убыль: основная масса здорового человечества сохраняется и сближается. Да, Закулисники используют самоубийц, чей срок приближается, и те забирают с собой тысячу человек, устраивая взрывы и другие диверсии. Фанатикам обещают рай. Создаются особые отряды депрессивных, их чувства всячески усугубляются и разжигаются, однако досрочные суициды принципиально невозможны. Ибо Замыкающий не погибает раньше Направляющего, таков закон. Но и Направляющий не может убить Замыкающего, если не подошел срок последнего и не вмешалась судьба. И, наконец, самое главное.

Последняя пауза.

– У Закулисной Верхушки – фальшивые даймеры, они рядятся в разные личины… У меня было много имен… Кроме них, фальшивыми даймерами снабжаются…»

2. Художественная лепка

– Вы – цыганка? – полуутвердительно осведомился Садко, поднося Русудан зажигалку.

– Молдаванка, – подпела она и затянулась с такой истребительной силой, что сигарета выгорела на добрую треть. – Не без того. А это настолько заметно? – она прищурилась, как и положено щуриться по-цыгански: недобро и лукаво. Сверкнула фикса.

Устин Садко будто бы нервно пробежался рукой по взопревшему ежику. «Она издевается, – решил он сразу. – Зачем? Впрочем, догадаться нетрудно».

Потому что цветастый платок, из-под которого выбивалась прядь воронова крыла с тончайшей проседью и алой розой – грива – никоим образом не сообщал об ином происхождении. Приталенный жакет; правда, строгая, без аляповатых дачных цветов, деловая юбка. В нижней своей части – настоящая бизнес-леди из феминисток. Увесистые, наверняка фальшивого золота браслеты. Серьги колечками лука, смуглое лицо, прокуренный жемчуг зубов. А кроме того… но – молчок.

– У вас плохой Замыкающий, – наябедничал Садко. – Вы курите с каким-то остервенением, как будто перед казнью, а он совершенно не печется о вашем здоровье.

Им принесли экологически чистую пищу; официант неодобрительно повел носом, вдыхая табачный дым. В отличие от недосягаемых Замыкающих, он неусыпно и заинтересованно пекся о здоровье посетителей.

– Настойчивая забота о Направляющем способна превратиться в пытку, – Русудан взяла лист салата и обмакнула в белый, пресноватый соус, где заливались краской стыда ломтики редиски. – У меня был один Направляющий, он находился на ИВЛ. Вы знаете, что это такое?

Устин с убедительным отрицанием покачал головой.

– Искусственная вентиляция легких. У него была тяжелая травма черепа, – объяснила Русудан. – Мозг уже умер, зато выжило все остальное. Душа еще пряталась по каким-то закоулкам, цеплялась за сосудистые сплетения… Может быть, в мозговых оболочках, может – в сердечной. И я, как сестра человеку брат, ежедневно приходила к нему в палату, приносила продукты, которые он, конечно, съесть не мог, но регулярно выносила из-под него переполненное судно, оживляла наложением рук…

– И это умеете?

– Нет. Но пробовала. А Направляющий лежал себе колодой, с идеальными сердцем и легкими. Я следила, чтобы у него не образовывались пролежни. Стоило мне зевнуть, как они появлялись, глубокие, и перевязочная сестра доверяла мне выстригать целые гнойные гроздья. Брила щетину, подмывала, разговаривала с ним – считается, что это помогает, растормаживает. Словно общий массаж. А мне не помогал никто, мой Замыкающий жил в очень, очень далеком месте.

– Но вы знакомы с ним?

Русудан вытаращила глаза:

– Тсс!… Конечно, знакома. Но тебе не скажу ни черта. Ясно? – Глаза снова сделались нарочитыми щелочками, голос помягчел, Русудан продолжала: – Потом мне осточертело это занятие, и я, когда поблизости никого не было, на пять минут отключила аппарат.

– Вы убили Направляющего? Брата? – задохнулся Садко. Еще немного, и он заслонился бы от Замыкающей салфеткой. Голос у него провалился, как проваливается ступня в подмерзшую поверху апрельскую лужу.

– Ну и что? У меня, как видите, появился новый. Номера поменялись. Так иногда бывает, овчинка стоила выделки. Волков бояться – не бывать на волчьей охоте… выбираешь между собакой и волком… волей и псарней…

Подошли служители кафе и вежливо попросили курить снаружи, на крылечке. А если посетители числятся в списках поперед них, служителей, то их нижайше, от всей души, заклинают не отравляться и там.

– Вы прочитайте, что там написано на пачках, мелкими буковками, – всерьез советовал главный распорядитель досуга.

– Нет-нет, мы ваши Замыкающие, – успокоила их Русудан полушутя-полусерьезно, как будто могла это знать и так, без даймера, с его пляшущими под спутниковые сигналы цифрами. Но все же достала его: такие даймеры, инкрустированные мелкими драгоценными металлами и камнями, приобретались состоятельными людьми, не почитавшими внезапной перемены мест и не имевшими обыкновения кочевать. – Я ведь все-таки немного цыганка, – улыбнулась она. – Я рассмотрела ваши ладони – безупречно чистые, и это донельзя приятно.

Служители почтительно поклонились и отошли, разгоняя дым сердитыми салфетками.

– Вам бы тоже неплохо бросить курить, господин Направляющий, – подмигнула Садко Русудан. – Вы позволите мне ознакомиться с вашей медкартой? Спокойствия ради, Садко: сидит и садит одну за другой!

– Вы убили Направляющего, – тот, могло показаться непосвященному, все никак не приходил в себя. – И просите меня бросить курить?

– Да. И что? – Русудан подалась вперед, заодно подавая, как новое блюдо, глубокий, богатый содержанием, вырез. Тихон отпил джина, сильно разбавленного тоником. – И что? Вероятность скорой гибели моего Направляющего была весьма невысока. Законы с моралью, однако, требовали от меня прирасти к нему чем-то вроде питательно-выделительной трубки. Да, номеров оставалось мало. Но вот же их стало до чертиков, черти же и возьми! Всего за одну ночь. Тысячи и сотни тысяч удачных рождений. Загнись он – мне что: сидеть и дожидаться молнии с неба? – Она, сообразив, что выразилась невпопад и чуть не проговорилась, прикусила язык. – По мне, так я сделала доброе дело; теперь он направляет и замыкает кого-то еще, но не здесь и не сейчас. Я снова спрашиваю: как насчет вашей медкарты, мой обожаемый Устин? Мне нужно все о тебе знать. Я даже хочу этого… Тебя обожать – моя святая обязанность…

– И мне о тебе не мешало бы кое-что выведать, – выдавил из себя Садко. – Почему тебя… – Он не договорил.

Русудан все поняла. Похоже, она читала в мыслях, а это уже никуда не годилось.

– Я не чистокровная цыганка, – сказала Русудан и потянулась за новой сигаретой, но не взяла. – Много чего примешалось. Я никогда не жила в таборе. Это раз. У меня в Замыкающих есть особые – правда, довольно отдаленные, заступники и покровители – это два. Я не обучена карточному гаданию. А из цыганских песен знаю только одну… и спою тебе, если ты захочешь. А мне сдается – сплошными тузами из рукава – что ты этого захочешь. Я угадала?…

– Значит, ты все-таки немного умеешь гадать, – Устин Садко, в полной мере отдавшись предыдущей фамилии, размякал в чужих, ловких и сильных пальцах, привычных к лепке, приученных обжигать сырую глину, и до того осмелел и сомлел, что погрозил ей пальцем. – Хочешь, я расскажу тебе одну нашумевшую историю про убиенного Направляющего?

– Именно такие истории меня, как ты уже понял, занимают давно и мучительно, – Темная краска из глаз Русудан перетекала в светлые омуты, где сладко плавали расписные челны Садко, украшенные пиратскими флагами.

Вокруг чудодейственно холодало, но оба не замечали такой чепухи.

– Его тоже убил Замыкающий, – доверительно сообщил Пластинов, поскольку еще не привык быть Устином Садко и сбивался на прошлые интересы, забывая, что в нынешний момент они неуместны и наводят на подозрения. Его притворный ужас по поводу самого факта уничтожения Направляющего испарился бесследно. – Дело было в Америке, штата не помню. Направляющего посадили на электрический стул. А Замыкающий включил рубильник. Тот, кому полагалось пустить ток, был его Замыкающим. Дилемма ясна? И он замкнул контакт. Потом вооружился автоматическим оружием и положил во дворе целую кучу служителей правопорядка – Направляющих, Замыкающих, Центровых… пока его не уложил специальный снайпер. Чей-то Направляющий. Тянет на стихийное бедствие узкопоместного значения. Разве не так?

3. Перформанс

Воротясь домой, Устин Садко, едва помог Замыкающей сбросить – платок? нет, всего-навсего заурядный плащ, метнулся к дисплею, делая вид, что ему не терпится ознакомиться с последними сводками. Он и так знал, что стремительно удаляется от вершины, которая, по графической иронии, являлась пропастью, но старался выглядеть простым и непосвященным смертным. База данных незамедлительно отреагировала на новые наведенные бедствия компенсационными поступлениями, которых было чуть меньше погибших. Устин и Русудан оставались в связке; Садко подумал, что иначе и быть не могло. Он имел веское основание так считать.

Русудан медленно стянула платок, распустила волосы, взяла в губы розу чуть пониже шипа.

– На тебя больно глядеть, – заметила она. – Ты, видно, из тех, кто годами сидит и пялится в мельтешение цифр, ожидая неизбежного. Я слышала, что по свету уже гуляет такая компьютерная болезнь, ее лечат наркологи. Но тебя вылечу я. Наркологи тебя только погубят…

– Я здоров, – Устин провернулся в кресле-вертушке. – Разве я похож на этакого невротика? По-моему, у меня вполне барский, спокойный и сытый вид, внешность преуспевающего человека. Я сибарит. Мне нравится быть в курсе событий. Я даже не всегда вспоминаю, куда сунул даймер.

Русудан прохаживалась по хоромам Садко, про себя отмечая, что в этих апартаментах нет и примеси здоровья. Апартаменты пластинчатого Устина были просторны и содержали в себе не одну, но много комнат, где каждая была отведена под особую Зону.