Текст книги "Арабо-израильские войны"
Автор книги: Алексей Смирнов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 25 страниц)
В противоречие обычной практике, король не обратился к английскому генералу, который несомненно опять бы стал под каким-нибудь предлогом «притормаживать» его распоряжение, следуя инструкциям из Лондона. Вместо этого он отдал приказ напрямую командиру 4-го механизированного полка, который находился на виду у Старой крепости: «Мой сын! Я встретился с палестинскими вождями, которых ты направил ко мне. Мы не можем ждать больше… Иди, спасай Эль-Кодс!»
Приблизительно в то же время внезапное затишье воцарилось в городе. Арабы сочли, что евреи перестраивают свои ряды, чтобы обрушить на них новый, теперь уже окончательный удар. Действительно, в штабе «Хаганы» шла в тот момент очень оживленная дискуссия. И если сам Давид Шалтиель настаивал на продолжении штурма, то другие во главе с Эфраимом Леви утверждали, что новая попытка приведет только к новым потерям и может в недопустимой степени уменьшить их общий потенциал. Сионистские вожди тогда просто не знали, на каком пределе находились мусульманские силы, и, случись штурм, вместо огневой бури они смогли бы предложить им только редкий дождик из ружейных пуль.
Следующий час определил все: из Аммана пришло сообщение: «Легион уже на марше». Посыльные тут же побежали вдоль стен, выкрикивая: «Держаться любой ценой. Помощь близка». В это же самое время Натан Лорх получил другой по содержанию приказ: «Срочно эвакуируйте всех раненых и погибших, затем баррикадируйте изнутри все дверные и оконные проемы в здании «Таннус». Пройдет почти что двадцать лет, пока израильский флаг действительно взовьется над Башней Давида.
* * *
В предрассветных сумерках майор Телль, стоя на Масличной горе, рассматривал в бинокль панораму Святого города. Вокруг него, негромко переговариваясь, собрались его солдаты. Абдулла знал, что мысленно каждый из них уже вступал в Старый город. Поначалу он считал, что следует подождать прибытия основных сил, но обстановка диктовала другое. Свой приказ он отдал лично капитану по имени Махмуд Мусса. Он был краток: взять сотню лучших солдат и через Гетсеманский сад выдвигаться к воротам Сент-Этьен. О прибытии доложить.
Ожидание не затянулось. Ровно в 3.40 утра, во вторник 18 мая, зеленая ракета, проделав в небе грациозную дугу, сообщила майору, что Легион уже находится в городе.
Новость об этом достигла Рамаллаха, где тогда находилась полевая штаб-квартира Легиона. В это же время штаб Давида Шалтиеля получил другое сообщение: «Мы достигли ворот Сиона. Срочно дайте подкреплений для прорыва в крепость». Дверь в Старый квартал была приоткрыта.
Уже светало, когда восемьдесят человек гражданских лиц, сгибаясь под грузом продуктов и боеприпасов, задыхаясь от быстрого подъема вверх, предстали перед Наркиссом и Газитом. И тот, и другой только ужаснулись при виде того подкрепления, с которым им надо было идти «брать Иерусалим». Они все были в гражданском и, очевидно, не имели никакого понятия о дисциплине и воинской организации. Единственным предметом военной экипировки была каска артиллериста морской пехоты США у каждого на голове, видимо из числа подобранных на бывших английских складах. Эти стальные шлемы были удивительно громоздки по размеру, так как в них вообще-то встраивались переговорные устройства, необходимые для обеспечения связи в ходе артиллерийских стрельб, – но не было артиллерии и не было переговорных устройств, только каски комично крутились у новичков на головах, придавая им гротескный вид средневековых аркебузьеров.
…Каждому выдали новую чешскую винтовку, 80 штук патронов и 4 гранаты. По тому, как они обращались с боеприпасами, Газит понял, что большинство видит боевые патроны первый раз в жизни. Мысленно обозвав их «жалким стадом», Мотке тем не менее отдал свое первое распоряжение, согласно которому самый воинственный на вид назначался сержант-мажором (в России его бы назвали «старшина роты»). Однако этот выбор оказался очень неудачным: бросив свою винтовку и каску, этот человек дезертировал спустя несколько часов. Впрочем, в течение нескольких последующих дней разбежалась добрая четверть вновь прибывших…
И вот с этими людьми ему предстояло идти на приступ Старого города? Кипя от гнева, Наркисс стал названивать Шалтиелю, но последний заявил лишь одно: «Других у меня просто нет, обходитесь с этими». Большинство из вновь прибывших территориальных гвардейцев были убеждены, что их привлекли к данной операции лишь в качестве носильщиков грузов. Наркисс не стал их разубеждать, но на острие удара могли идти лишь кадровые «палмахники». Их оставалось всего 40 человек – из тех 400, которые начинали операцию «Нахсон» за 6 недель до этого. Передовую группу из 20 парней и 2 девушек возглавил Давид Элазар, который так отличился при взятии Катамона. Он принял очередную допинговую таблетку, но усталость брала свое, и новадрин почти не действовал. Из имевшейся пары минометов пустили несколько мин. Пока внимание защитников было отвлечено, два сапера быстро подтащили к воротам заряд тротила в 60 килограммов. Грянувший взрыв разнес их створки в щепки. «За мной!!» – закричал Элазар и, пригибаясь, бросился вперед.
За ним никто не последовал. Элазар вернулся обратно и увидел: устроившись за прочной каменной стеной кладбища, все 20 человек спали. Отчаянно ругаясь на всех известных ему языках мира, Элазар стал поднимать их пинками ног. Вид этих поднявшихся лунатиков наверное был страшен, находившиеся на стенах «иррегуляры» попятились, увлекая за собой легионеров лейтенанта Науфа Эль-Хамуда (того самого, который за четыре дня до этого спас от верной смерти Элизу Фейтвангер). «Палмахники» уже были внутри и группами по 2–3 человека побежали вдоль Армянского квартала к Улице Евреев.
Впервые за тысячелетие со времен Иуды Маккаби еврейские военачальники Наркисс и Элазар ввели свои войска в пределы Старого города. Их было всего лишь сорок (но не тысяч).
Искренне считая, что спасение уже пришло, жители квартала с криками радости бросились к ним навстречу. Но совсем другой была реакция Моше Русснака. Как только он увидел первого вооруженного «палмахника», ворвавшегося в его штаб, он воскликнул: «Ну вот, наконец-то теперь я могу поспать!» Он не спал уже пять дней. Рядом с ним таким же трупом упал и заснул его адъютант.
Приблизительно в это же время Мотке Газит получил приказ ввести в крепость по очищенному проходу свой отряд из 80 «территориалов». С трудом разыскав их среди могильных камней все того же кладбища, он повел эту группу к воротам Сиона. Но это оказался тот рубеж, который отказались преодолеть многие из них под предлогом, что они «отцы семейств с малыми детьми», «освобождены от воинской повинности» и т. п.
Прошедший школу Кастеля, Газит был быстр и решителен. Вскинув свой автомат, он дал длинную очередь поверх голов «отказников», заявив затем, что собственноручно пристрелит каждого, кто только посмеет сделать шаг назад. Приведенные в чувство отцы семейств безмолвно двинулись вперед, сгибаясь под грузом оружия, боеприпасов и продуктов.
Они были последними, кто сумел пройти из Нового города в Старый. Придя в себя, «джихадовцы» и легионеры, увидев, как незначительны были еврейские силы вторжения, стали давить со всех сторон, стремясь закрыть отворенную дверь.
То, что произошло потом, стало предметом обширных дискуссий в военно-политических кругах Израиля все последующие 20 лет. В самый последний момент Наркисс и Элазар со своими людьми сумели выскользнуть наружу. На последующие упреки Шалтиеля Наркисс отвечал, что не получив достойных подкреплений, он решил не жертвовать своими людьми, а спасти их от верной гибели.
Шалтиель в свою очередь утверждал, что Наркисс действовал без согласования с вышестоящим штабом и не потрудился правильно довести до него обстановку. Ясно было одно – отсутствие координации и общее истощение израильских сил помешало им овладеть еврейскими святынями еще в 1948 году.
Пройдет еще 19 лет, перед тем как евреи в очередной раз преодолеют эти крепостные стены. А пока, под занявшимся солнцем утра 18 мая, куфии мусульманских ополченцев и легионеров лейтенанта Эль-Хамуда вновь замелькали среди зубцов крепостной стены. В это время другие арабы уже воздвигали новую баррикаду, на месте разрушенных створок ворот Башни Сиона. Еврейский квартал вновь оказался в осаде.
* * *
Уже рассвело, и солнце поднялось достаточно высоко. Группа солдат «Хаганы», которая в противоположном конце города засела в «Доме Мандельбаума», с напряжением вглядывалась в направлении арабского квартала Шейх Джерра. Им уже хорошо был слышен слитный рокот мощных моторов. Их басовитый звук свидетельствовал только об одном: знаменитые «Харрингтоны» характерной песчаной раскраски пришли все-таки в движение. Спустя несколько мгновений голова колонны уже была хорошо видна. Офицер Джозеф Нево был ошеломлен. «Идут, как на параде, – пробормотал он вслух, а про себя подумал: – Если их не остановить, то через час они будут на площади Сиона» (то есть в центре еврейского города).
Другой офицер, Яков Бен Ур, не отрываясь от бинокля, вел счет приближающимся аутоканонам. В поле своей видимости он насчитал их семнадцать. «Сколько у нас снарядов?» – спросил он у подчиненного, русского еврея Рабиновича. «Семь», – ответил последний. Мишка был самым ценным бойцом в его отряде. Отслужив в свое время в британской армии, он наверное был единственным, кто знал и умел пользоваться противотанковым гранатометом, который американцы называли «базука». Этот гранатомет также был единственным у них. Однако в тот день Мишка явно был «не в форме», потому что накануне у него взрывом оторвало несколько пальцев на правой руке. Поэтому он быстро проинструктировал своего напарника, молодого поляка, о порядке стрельбы из этого оружия. Он приказал поляку нацелить его на дорожный указатель с большой отчетливой надписью «Jerusalem, 1 km», положить палец на спуск и ждать его команды.
А дальше произошло следующее. Чуть выше указателя, в начале улицы Сент-Джордж была развилка, причем одна дорога уходила резко влево, прямо к воротам Дамаска Старой крепости. Другая же дорога вела прямо к «Дому Мандельбаума». Вообще согласно приказу того дня, предполагалось только соединение с теми подразделениями Легиона, которые уже находились внутри Старого города, но до сидевшего в передней бронемашине лейтенанта Мухаммеда Негиба такой приказ скорее всего не был доведен, а его водитель вообще не знал правильной дороги.
После некоторого колебания на упомянутой развилке он двинул машину вперед, а не влево и эта ошибка простого солдата имела тяжелые последствия для всей арабской нации в первую арабо-израильскую войну. В состоянии какого-то безумного восторга Мишка прокричал поляку «Готовься!», а когда броневик поравнялся с указателем, – «Стреляй!». В отличие от базуки в Кфар Этционе, этот гранатомет сработал отлично. Ракета вылетела из сопла и поразила цель прямо «в десятку». Броневик опрокинулся и загорелся. На помощь ему поспешили другие. В это время с еврейской стороны выдвинулась бронемашина «Даймлер» и открыла огонь по сгрудившимся машинам. Ее появление, видимо, было совсем неожиданным, и у арабов загорелся второй броневик. Всю эту картину прямо из окна своего гостиничного номера наблюдал и описал английский журналист Эрик Даунтаун.
Далее вокруг «Дома Мандельбаума» разгорелось целое сражение. Арабские пехотинцы в бело-красных клетчатых куфиях, очевидно, хотели выбить защитников одним ударом. Солдаты «Хаганы» ответили дружным огнем, а бойцы организации «Гадна» стали забрасывать их бутылками с горючей смесью, которых у них имелся солидный запас. Картина с пламенем и дымом, разрывами гранат и снарядов получилась очень зрелищная и позднее была описана Даунтауном «в цветах и красках».
Солдаты-бедуины не ожидали и не готовились к такому ожесточенному сопротивлению. Постепенно их нажим стал слабеть. Утренний приказ наконец-то дошел и до передних подразделений, и колонна повернула на правильную дорогу к воротам Дамаска.
Позади остались только остовы трех сгоревших арабских бронемашин.
Эта первая и совсем неожиданная победа имела неоценимое значение. Горстка солдат «Хаганы» под командованием Нево и Бен Ура и группа пацанов из «Гадны» остановила передовой отряд своего самого опасного противника Арабского легиона.
Этот, как они заявили, подвиг помог покончить с паническими настроениями у части евреев, укрепить их дух и придал им мужества, столь необходимого в последующие дни.
Сражение у «Дома Мандельбаума» оставило горький привкус у арабской стороны. Абдулла Телль решил кардинально изменить эту ситуацию. Прибыв в школу «Рауда», он счел, что она вполне подходит для размещения его штаба. После этого оттуда немедленно были изгнаны все лишние люди, поставлены часовые, и штаб стал функционировать. На стене в бывшем гимнастическом зале был повешен громадный план города, где были обозначены все до единого здания. Булавки с красной головкой четко указывали позиции его войск. Вместо беспорядочных и неорганизованных атак «иррегуляров» был предложен методичный план давления на противника, с вытеснением и захватом его позиций одна за другой. Чтобы сберечь жизни своих солдат – а они могли потребоваться в другое время и в другом месте, – Телль настоял на более активном применении артиллерии.
Однако на одном из первых мест в его плане стояло взятие здания «Нотр-Дам де Франс».
Этот дом был в свое время построен французами для размещения своих паломников, посещавших «святую землю». Он имел пять этажей и был огромен, так как насчитывал 546 (!) комнат. «Нотр-Дам» имел поистине стратегическую важность, так как стоял прямо на границе еврейской и арабской зон. Его невозможно было обойти, и тот, кто хотел овладеть другой частью города, должен был в первую очередь занять «Нотр-Дам».
В ночь на 19 мая, воспользовавшись психологическим шоком у противника после первого столкновения у «Дома Мандельбаума», его заняли подростки из отряда «Гадна», и они уже не собирались оттуда уходить. Даже генерал Глабб, ознакомившись подробнее с обстановкой, пришел к выводу, что если бы удалось взять «Нотр-Дам», тогда можно было планировать дальнейший захват еврейского Иерусалима. Если нет, то нужно было бы изобретать что-то другое для его покорения.
Спустя пару дней легионеры попытались отвоевать «Нотр-Дам» по всем правилам военной науки. В течение двух часов арабы потеряли сразу сто человек убитыми и ранеными из двухсот атаковавших. После этого генерал Глабб приказал остановить все попытки подобных штурмов. Он не мог позволить Легиону платить такую цену за каждый отдельный дом в Иерусалиме.
* * *
Итак, методичный план Абдуллы Телля начал срабатывать. В оставшиеся дни мая Давид Шалтиель и его штаб начали оценивать ситуацию как почти критическую, от которой всего лишь шаг был до катастрофической. Все другие фронты, несмотря на вполне объяснимые потери людей и территорий, считались достаточно устойчивыми. Только Иерусалим – причем самый большой и важный фронт – находился в полной изоляции и осаде. Спасало пока то, что арабы еще не догадывались, насколько плохим было положение в городе с продуктами, водой, боеприпасами, да и вообще со всем. Никакого подвоза этих припасов в город не было, так как артерия жизни Тель-Авив – Иерусалим была плотно запечатана Легионом в местечке Латрун, прямо в центре все того же Баб-эль-Уэда.
Самое удивительное, что все могло быть иначе. Накануне 15 мая занимавший Латрун отряд «каукджевцев» ушел из него (очевидно, по причине общей передислокации арабских сил на тот момент). Где-то в полдень 15 мая, в момент, когда битва за «святой город» еще была далека от завершения, в Латрун зашел небольшой отряд из бригады «Гивати».
Противник ничем себя не проявил, и солдаты разместились на короткий отдых внутри помещений брошенного поста английской полиции. Это было весьма солидное здание из прочного камня, да еще окруженное колючей проволокой, там же имелись отрытые окопчики, пулеметные гнезда и т. п.
Не до конца веря в свою удачу, да еще опасаясь какого-нибудь подвоха со стороны невидимого противника, еврейский командир послал несколько групп разведчиков по разным направлениям. Те осмотрели окружавшие пшеничные поля, виноградники, оливковую рощу, маленький монастырь монахов-траппистов – все было спокойно. Командир радировал о своем удивительном открытии в Тель-Авив, ожидая, что в ответ ему тут же прикажут окапываться и «седлать» эту важнейшую дорогу.
Но приказ был другим: уходить на запад, навстречу наступающей армии короля Фарука. И солдаты ушли. На тот момент армия Израиля напоминала, очевидно, обнаженную женщину, у которой был только один платочек, чтобы прикрыть все свои места. Последствия такого приказа будут ужасающими и проявятся буквально через несколько дней.
Спустя сутки Латрун уже был занят частью офицера Хабеса Маджелли, и теперь уже не «Хагана», а Легион окапывался на территории бывшего поста английской полиции, прямо на виду которого проходила «дорога жизни». Прошла еще неделя, а с ней и горячка первых дней независимости. Вот тут-то военно-политическое руководство Израиля осознало, что такое «замEок Латруна» (в значении затвор, запор). Ясно было одно: для спасения города его нужно было вскрыть. Сил у Шалтиеля для этого не было, значит, вскрывать его нужно было снаружи. Но и там никаких свободных резервов не имелось, все войска стояли на своих позициях, и ни одну часть нельзя было снять и перебросить под Латрун. Выход был один: формировать новую часть специально для решения этой задачи.
Итак, ветерану «Хаганы», 33-летнему Шломо Шамиру, уроженцу России, было поручено в течение буквально двух-трех дней создать первую воинскую часть в новом государстве. Помощниками у него стали также бывшие россияне.
Хаим Ласков стал командовать частью, помпезно названной «79-й механизированный батальон». Батальон включал 20 автомобилей, прикрытых листами металла в мастерских Жозефа Авидара, и дюжину полугусеничных броневиков «хав-траков», только что доставленных от Ксиеля Федермана из Бельгии. Эти «хав-траки» не были оснащены вооружением, радиостанциями, инструментом, а прикомандированные водители не имели никакой практики их вождения. Все это, как признался сам Хаим Ласков, составляло «пародию на бронетанковые силы».
Зви Гуревиц стал командовать 72-м пехотным батальоном, который еще только предстояло создать. За первые два дня он сумел набрать лишь где-то сотню человек из учебного центра в Тал Хашомер и частью прямо на тротуарах Тель-Авива. Но самое большое подкрепление поступило к нему чуть позже: по личному указанию Бен-Гуриона весь контингент мужчин, только что прибывших на пароходе «Каланит», поступил в его распоряжение. Эти 450 иммигрантов были выстроены на плацу. Они еще не знали, что им было суждено своими жизнями оплатить свое право на поселение в «земле обетованной». В основном это были выходцы из Восточной Европы: поляки, румыны, чехи, болгары, русские.
Когда Гуревиц обратился к ним, то сразу стало ясно, что его иврит был им непонятен. Ситуацию спас его адъютант – поляк, который сразу стал переводить речь командира на идиш и польский.
«Добро пожаловать в армию Израиля! – вновь начал Гуревиц. – Мы с нетерпением ожидали вашего прибытия. Наша духовная столица – Йерушалаим находится в смертельной опасности, и мы должны спасти ее!» Вновь прибывшие иммигранты были разбиты на роты и взводы. Каждому выдали английскую винтовку модели «Энфильд». Так как ее устройство было им незнакомо, то солдаты стали срочно изучать ее, при этом практикуя отдельные слова на иврите.
Наступление на Латрун было назначено на 24 мая, но когда Игал Ядин от Генштаба прибыл на передовые позиции, он оценил состояние сил 7-й бригады как «удручающее». Он добился переноса операции ровно на сутки. Наконец, время начала атаки было зафиксировано как 00 часов с 25 на 26 мая. Предчувствуя неизбежную катастрофу, Ядин вручил Шамиру письменный приказ: «Вы должны исполнить вашу задачу любой ценой». После этого с тяжелым сердцем он отбыл в Тель-Авив.
И опять время начала атаки было сорвано. Падая и спотыкаясь в темноте, необученные бойцы Шломо Шамира выходили на исходные позиции. Темное небо начало постепенно светлеть, лейтенант Махмуд Мейтах в очередной раз поднес бинокль к глазам и едва не вскрикнул: пересекая пшеничное поле, прямо на дула его орудий шли десятки еврейских солдат. Элемент внезапности был окончательно утерян. Из вкопанных орудий и пулеметов арабы обрушили град пуль и снарядов на наступавших. Смертоносный металл стал косить цепи необученных и неподготовленных бойцов. Они пытались залечь среди камней, но не было саперных лопаток, чтобы отрыть хотя бы небольшие окопчики.
Поднялось солнце, но его быстро застил дым от пшеничных полей, вспыхнувших от фосфорных снарядов.
На своем КП подполковник Маджелли и его ближайший помощник капитан Махмуд Русан в бинокли следили за полем боя. «Как же они нуждаются в Латруне, если их бросают на наши пушки таким образом», – сделал свой вывод и вслух произнес Русан. Оба они были особенно впечатлены стремлением израильтян унести с поля боя всех своих погибших и раненых. Шесть раз подряд они наблюдали, как группа еврейских солдат пыталась забрать с собой павших со склона Высоты 314, и каждая новая попытка стоила им еще пары-тройки убитых.
День 26 мая начался удачно для коалиции арабских государств. В этот день на севере после пятидневного сопротивления пал киббуц Яд-Мордехай. На юге во второй раз на обгоревшем дымоходе разрушенной столовой в центре киббуца Рамат Рашель пехотинцы полковника Абдель Азиза подняли египетский флаг. Первый раз они подняли его там 24 мая, а 25 мая евреи вновь отбили свое поселение. 26 мая, очевидно смирившись с его потерей, территориальные гвардейцы стали сооружать баррикады уже не перед, а за киббуцем, отгораживая его от Иерусалима.
…В этот день до полудня бронемашина Хаима Ласкова, уклоняясь от арабского огня, продолжала прочесывать пшеничные поля перед местечками Латрун и Бейт Джиз, подбирая убитых и раненых.
В 2 часа пополудни все было кончено. Всех уцелевших из батальона Зви Гуревица погрузили в автобусы, раненых и убитых в грузовики, и колонна убыла в направлении Хулда – Тель-Авив. В это время в штабе капитан Махмуд Русан просматривал десятки identification cards (удостоверений личности), подобранных на поле боя. «Они прибыли со всех концов света, чтобы забрать нашу землю», – заключил офицер, и этот тезис широко использовался арабской пропагандой позже.
По итогам первого сражения за Латрун «Хагана» официально признала 75 погибших, что несомненно было заниженной цифрой. Арабская сторона заявила о 800 убитых с еврейской стороны, что явно было преувеличением. Истина, наверное, была где-то посередине – на поле боя было подобрано 220 винтовок… В той спешке и неразберихе точные списки прибывших на пароходе «Каланит» так и не были составлены, и значительная часть этих иммигрантов пала на пшеничном поле перед бывшим постом полиции, кровью оплатив свое так и нереализованное право поселиться на «земле обетованной».
Мужчины и женщины с гордостью маршировали по той земле, которую веками топтали подошвы иноземцев.
Впервые подпольная «армия теней» вышла на солнечный свет. Задрав подбородки и размахивая руками в стиле солдат Его Величества – что моментами выглядело весьма комично, – они проходили перед импровизированной трибуной, установленной во дворе Института имени Эвелин Ротшильд.
Открыто бросая вызов британским властям, «Хагана» организовала в самом центре Иерусалима свой самый первый в истории парад. Это было по-своему уникальное зрелище – мужчины в цивильных пиджаках или рабочих комбинезонах, иногда в солдатских френчах или офицерских кителях, женщины в шортах и брюках.
На головах – оливкового цвета пилотки из списанного имущества US Army, английские каски в форме суповой тарелки и даже черные или вышитые тюбетеечки евреев-ортодоксов. Таким же разномастным было и их вооружение.
Давид Шалтиель принимал парад, стоя на трибуне посреди группы своих офицеров. Это была его идея организовать подобное прохождение своих войск на глазах у жителей, чтобы укрепить их дух, показать, что их есть кому защитить, и хотя бы в какой-то мере устранить тот страх, что испытывали многие евреи накануне решающего дня 15 мая.
Перед ним прошел почти полный состав имеющихся в его распоряжении сил – три батальона регулярной «Хаганы», несколько подразделений территориальной гвардии и с полудюжины рот, составленных из новобранцев молодежной организации «Гадна». Размещенный в городе один батальон бригады «Харель» был ему не подчинен. А группы «Иргун» и «Штерн», представлявшие собой что-то вроде диверсионно-партизанских отрядов экстремистского толка, открыто заявляли о своей неподчиненности никому.
Каждый солдат имел свой пистолет или винтовку, а вот имевшееся коллективное вооружение могло вызвать у знатоков только снисходительную улыбку. Три года спустя после Хиросимы исход битвы за Иерусалим зависел от наличия или отсутствия нескольких пулеметов с боезапасом к ним. Накануне 14 мая коллективное вооружение евреев включало 3 (!) тяжелых пулемета австрийского происхождения марки «Шпандау» (что-то вроде нашего «Максима»), 70 ручных пулеметов, 6 минометов калибра 81 мм, 3 «Давидки» и дюжину автомобилей, защищенных листами металла, которые считались «броневиками» и составляли еврейские «бронесилы» на тот период.
Каким бы смехотворным ни казался этот еврейский потенциал, он все равно на порядок превосходил тот, что мог ему предложить внутри города арабский противник. Впервые со времен Саладина и Годфруа де Буйона (французский аристократ и полководец, покоритель Иерусалима в эпоху Крестовых походов) перед Шалтиелем раскрывались головокружительные перспективы захвата колыбели трех религий и земли, почитаемой всем человечеством.
Наверное, он был самым подходящим командиром для решения этой задачи. Размышления его были следующими: конечно, можно было бы попытаться нанести один сокрушительный удар, но так как решающего преобладания в силах не было и не предвиделось, то всегда оставался риск, что удар провалится и в этом случае Иерусалим будет открытым для вторжения арабов.
Поэтому после долгих вечерних размышлений он предложил следующее: путем маневра и переброски с места на место немногочисленного резерва – на северном участке вытеснить арабов из квартала Шейх Джерра и установить прочную связь с еврейским анклавом на горе Скопус;
– на центральном участке занять общественные здания в центре города и, самое главное, все освобождаемые объекты в Бевинграде;
– в южном секторе провести «зачистку» во всех кварталах, соседствующих с Катамон – Талбия – Мекор Хаим, и обеспечить сообщение с киббуцами Рамат Рашель и Кфар Этцион.
На все это отводился срок в 24–48 часов с момента часа «Ч», то есть вывода британских солдат после окончания мандата, при этом подразумевалось, что солдаты «Хаганы» должны были в буквальном смысле «наступать им на пятки».
Еще 24 часа резервировалось на всякого рода непредвиденные ситуации плюс подготовку и, спустя 72 часа войска должны были пойти на штурм бастионов Старого города.
План был одобрен на заседании штаба и получил название операция «Фурш» (Вилка).
Но в нем не указывался самый главный и непредсказуемый элемент – каков будет промежуток времени между часом «Ч» и появлением на окрестных холмах грозных силуэтов трехосных «Харрингтонов» характерной песчаной раскраски. После этого указанный план и всю операцию «Фурш» можно было считать аннулированной.
Арабский штаб находился, естественно, в стенах Старой крепости, кстати, совсем недалеко от тех стертых каменных плит, по которым человек, называемый Сыном Бога, ушел в свой последний путь. Размещался он в помещении школы «Рауда». Некоторые из арабов когда-то ходили сюда учениками, сейчас же они заняли эти классные комнаты совсем в другом качестве.
Но если штаб Шалтиеля действительно напоминал настоящий командный пункт, то его арабский аналог был похож скорее на восточный базар. Люди приходили, уходили, толкались в коридорах, тут же молились и ели. Копии Корана лежали на столах вперемешку с военными картами. Тут же складировались ружья, патронташи, ящики ручных гранат. Сюда приходили многочисленные арабские добровольцы, надо полагать, неоднократно заглядывали за свежими новостями и Абрам Жиль с коллегами из будущего «Моссада».
Подлинную трагедию для арабской стороны составляли не люди и даже не оружие, а трагическое отсутствие подлинных руководителей. Единственный, кто мог действительно сорганизовать эти толпы, уже несколько недель покоился под кустом мимозы возле Мечети Омара. Назначенный вместо Абделя Кадера Халед Хуссейни, происходивший из того же клана, совсем не обладал тем магнетизмом, которым славился его предшественник. Другие вожди больше занимались внутренними интригами, чем реальной подготовкой к сражениям. А вот такой персонаж, как Фавзи Эл-Кутуб, который не имел хорошего образования и в сущности был недалеким человеком, правильно оценил обстановку и публично охарактеризовал штабистов как «сборище спекулянтов, трусов и британских агентов». Он вообще там не появился ни разу, предпочитая вести с сионистами свою личную войну. Точно так же были настроены и многие другие «лейтенанты» и «капитаны» арабских формирований. Накануне решающей схватки никто и не думал всерьез о соединении своих сил в единую армию, под единым командованием, чтобы дать отпор сионистам. Горькое осознание свершившегося придет к палестинцам позднее.
Пока будем констатировать, что раздробленность арабских сил никак не компенсировалась их числом. Накануне 15 мая боевой состав мусульманских отрядов не превышал трех тысяч человек, из них две тысячи составляли «Воины джихада», а из оставшейся трети самой серьезной боевой единицей считалась полицейская бригада из 600 иракцев под командованием ливанца Мунира Абу Фаделя; меньшую ценность представляли добровольцы и просто искатели приключений, вплоть до марокканцев и представителей пуштунских племен.
Даже Исмаил Сафуат наконец-то «проснулся». В порыве несвойственного ему реализма он так охарактеризовал сложившуюся обстановку (в своем послании к Лиге): «…ситуация близка к критической, наши силы понесли большие потери, а противник все усиливает нажим… Эль-Кодс должен быть удержан любой ценой, даже если придется сдать территории на других участках».
Но, конечно, не все были бесполезными или никчемными людьми. Тот же Мунир Абу Фадель составил прекрасную крупноразмерную карту Иерусалима, на которую собственноручно нанес 138 объектов, которые, на его взгляд, подлежали взятию в момент ухода оттуда англичан. Покажи он эту карту в еврейском штабе, она наверное бы на 90, а то и на все 100 процентов совпала бы с тем, что наметила «Хагана». Разница была в другом: если Шалтиель со своими штабистами заранее отрабатывали грядущую операцию в мельчайших деталях, то арабы в конечном итоге положились на анархию личных инициатив своих «взводных» и «ротных» командиров.
