Текст книги "Качество жизни"

Автор книги: Алексей Слаповский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 10 страниц)

– Послушай, Александр Николаевич, – сказала Ирина. – В конечном итоге твоя личная жизнь никого не касается. Меня – меньше всего. Но давай уж доведем дело до конца. Не потому, что я боюсь свою выгоду упустить. Это и тебе надо. Тебя предупредили: проект не на один день. Придется считаться с реальностью. Можешь жить, с кем хочешь, можешь даже жениться, если тебе приспичило. Но чтобы никому не во вред. – Тут она посмотрела на часы. Давай съездим сейчас, это недолго. А потом женись, разводись, пожалуйста. Только, сам понимаешь, без огласки пока. Пусть считается твоей племянницей и живет с тобой на этом основании. Не очень высовываясь. Или квартиру ей снимем. Причем канал снимет, я добьюсь, объясню ситуацию.

– Мне интересно! – вдруг громко сказала Даша, вставая с кресла, отойдя к стене и скрестив руки: наверное, так чувствовала себя устойчивей, тверже. – Мне интересно, почему эта (ругательство) делает вид, что меня тут нет? А? Она тебе кто, Саша? Сотрудница, что ли? А! – воскликнула она с таким видом, будто только что догадалась, – она та самая (ругательство), с которой тебя без меня поженили! Слушайте, девушка! Вы, конечно, в телевизоре там мелькаете и все такое, но Саша меня любит, понимаете? И ради меня он пошлет кого угодно куда угодно, понимаете? Тем более что вы хамски врываетесь в наш дом и ведете себя тут в высшей степени беспардонно!

Момент был драматический, но вспоминаю я речь Даши с почти эстетическим удовольствием: она на ходу искала тон и то казалась совсем простой, нарочито простой, гораздо проще самой себя, то вдруг переходила на сугубую высокопарщину, как рыночная торговка, крывшая громко и нецензурно привередливого покупателя и вдруг вспомнившая, что у нее высшее образование, да еще и гуманитарное.

– Или пусть эта (ругательство) извинится, – обратилась ко мне Даша, или я прямо сейчас уйду. И навсегда, между прочим! Я сказала!

Девушка просчиталась.

Ирина улыбалась абсолютно безмятежно, глядя то на Дашу, то на меня. Извиняться явно не собиралась. Я молчал. Даша все поняла. И решила, если уж не удалось одержать победу, хотя бы отыграться на мне, заодно меня опорочив:

– Гони деньги за услуги, ты!

И опять просчиталась:

– Не было услуг, девушка, – сказал я. – Могу пару сотен на такси дать.

– Обойдусь! Нет, домой поеду, к маме! – заявила Даша, направляясь в прихожую. – У вас тут радиация или что, но вы тут все чокнутые, я вам точно говорю! До встречи в эфире!

Она открыла дверь, но тут же вернулась, подошла к Ирине. Я на всякий случай тоже приблизился.

– Два вопроса можно? – обратилась она к Ирине с подчеркнутой вежливостью.

– Можно.

– У вас на телевидении есть шанс как-нибудь устроиться?

– Смотря кем. У нас работа, требующая квалификации.

– Ясно. Второй вопрос: вы брови так выщипываете, или они сами так растут?

– Сами. Но, если честно, немного подправляю.

– Я так и думала. И третье...

– Ты два вопроса собиралась задать, – напомнил я.

– Это не вопрос, не мешай! – отмахнулась Даша, нагнулась и достала с нижней полки журнального столика телевизионный журнал, на обложке которого была изображена Ирина (когда она успела его углядеть, интересно?).

– Подпишите! – протянула она журнал Ирине. – Только с моим именем. Даше. А то не поверят.

"Даше!!!" – крупно начертала Ирина поперек своего лица. И расписалась.

– Ну, и все. Будьте здоровы.

Когда хлопнула дверь, Ирина встала, подошла ко мне, дотронулась рукой до плеча.

– Что с тобой происходит?

– Ну тебя к черту, – сказал я. – Будто не понимаешь?

– Грозный какой. Опять ударишь?

– Могу, между прочим.

Я приподнял руку.

– Ну, ну... – она взяла руку и прижала к своей щеке.

30

"Это была борьба двух тел, каждое из которых желало победить, но так, чтобы победителем оказалось другое тело; и в этой ситуации, наперекор всем законам ведения войны, одержать верх, или, проще говоря, оказаться сверху, еще не означало торжествовать, наоборот, часто повергнутое тело смеялось и исполняло неистовый танец торжества, а тело верхнее недоумевало и никак не могло усмирить нижнее; но потом вдруг оказывалось, что уже все равно, кто и где, и полубезумный взгляд одного из тел без удивления обнаруживал у себя четыре ноги и не находил ничего странного в таком количестве конечностей, как и в том, что в другом месте находится четыре руки, и поневоле приходили сомнения: а мои ли глаза смотрят на это, может, я уже полностью в другом теле, и теперь оно мое, а мое – его; ведь полное ощущение, что я чувствую то, что чувствует оно, а оно то, что я, но вот наступает момент, когда нет совсем ничего, есть только единый и неделимый сгусток протоплазмы, который набухает, наливается блаженной тяжестью в едином и неделимом теле – и вдруг беззвучно, но ослепительно взрывается, и от этого взрыва рушится и разлетается на мельчайшие части весь окружающий мир, а потом, как после любого взрыва, – оседает розовая пыль... тишина... умиротворение... покой..."

Нет, это не Темнова и не Ликина, до таких высот я не опускался. Это подлинная цитата из подлинной книги писательницы Серовой, которой на самом деле в природе не существует; книга называется "Голая королева".

Подозреваю, писала эту книжку девочка лет двадцати, филологиня, дочка хороших родителей: в этом сложносочиненном эротизме видятся на самом деле невинность и простодушие, а простодушие чуть ли не единственное достоинство массовой литературы, часто окупающее остальные недостатки, ибо все-таки дураков меньше, чем нам хочется думать, и мало кто прельстится на холодную, хитроумно спланированную и сконструированную дрянь, именно простодушием эта литература и берет.

Впрочем, нет товара, который нельзя продать...

31

..........................

..........................

..........................

32

– Знаешь что, – сказала Ирина. – Я, между прочим, прочла твои книги, не все, конечно...

– Не мои.

– Твои, твои! Я понимаю, стилизация. Но там есть замечательные страницы. Хотя и ерунды много. Особенно интересно, где ты чуть ли не напророчил все, что сейчас с нами происходит. В "Звезде эфира" вообще фактически про меня.

– Да? В финале героиня почти гибнет.

– Гибнуть не согласна, даже почти! Но ты слушай. Если все это привести в нормальный вид, из тебя получится второй К.! Коротко, просто и гениально.

– К. тебе нравится?

– Нет. Но народу нравится. Я теперь знаю, почему тебя в издательстве Хазарова решили обвести. Они прекрасно поняли, что у них в руках золотая жила. Ничего, я Лапикову уже сказала, а он Кичину скажет, они примут меры. У нас на канале замечательные юристы, они их прижмут к ногтю.

– Вторым К. я быть не хочу.

– Ты будешь первым, будешь лучше! Популярность и качество вполне могут сочетаться. Я из своей передачи тоже не собираюсь делать дешевое шоу.

– А что такое "Были о небывалом"?

– О, это я давно вынашиваю... Необычные истории, которые происходят с обычными людьми. У меня, например, уже есть один людоед. Сорок лет назад заблудился с товарищем в тайге, товарищ упал с обрыва, погиб. А зима. И этот человек подумал: все равно погибать и замерзать. И съел товарища. И пошел куда глаза глядят, и через двое суток набрел на село. Таких историй много, а когда начнется передача, будет еще больше, завалят письмами и звонками. И не думай, не только про людоедство, у меня есть еще женщина, которая однажды встретила свою погибшую мать. Встретила в подъезде, говорила с ней полчаса и в корне изменила свою жизнь.

– Прямо-таки простых людей будешь приглашать?

– Конечно, для затравки сначала знаменитостей, это уж закон, его не обойти. А потом да, простых людей. Они живут рядом, и мы даже не подозреваем, насколько фантастические истории с ними происходят. Кстати, тебе бы тоже хорошо историю.

– Какую?

– Простую и яркую. Я вот читала про певца, который был немым, его напугали в детстве, а потом опять напугали, то есть перенапугали, и он сразу запел. И с тех пор поет.

– А без истории никак нельзя?

– Можно, но с историей лучше. Это такой автоматически возникающий ассоциативный ряд. Асимов – какой Асимов? А-а, это тот самый, который – и дальше история. Выпал из самолета, но не разбился, подлинный случай, между прочим, в моей передаче будет. Или: восемь лет жил в лесу, в шалаше, скрывался, думал, что человека машиной до смерти сбил, а потом выяснилось: человек жив остался. Или: был женщиной, сменил пол, раскаялся, опять сменил пол, то есть вернул, опять недоволен и теперь уже не понимает, мужчина он или женщина. Тоже, кстати, реальная история.

– Это все интересно, только зачем? – спрашивал я не потому, что действительно не понимал, но мне нравилось смотреть и слушать, как она объясняет.

– Как зачем? История – визитная карточка! И в мнемонических целях хорошо. Вместе с историей любая личность запоминается лучше. Обрати внимание: даже те, кто не читал Есенина, Маяковского или Фадеева, знают, что Есенин повесился, Маяковский застрелился, Фадеев тоже. Другие яркие факты тоже хорошо помнят: Пастернаку Нобелевскую премию фактически запретили получать. Солженицын от рака вылечился. Бродского за тунеядство судили и выслали. Лимонов с негром оральным сексом занимался, а когда про него забыли, он в тюрьму сел, чтобы вспомнили! Ерофеев Виктор в "Метрополе" участвовал. Его этот "Метрополь" всю жизнь кормит! Не в материальном даже плане, а имиджевом, понимаешь?

– Не увлекайся, – предостерег я, любуясь Ириной. – Ты меня уверяла, что не умная, а сообразительная. Но сейчас обнаруживаешь слишком много ума. Я могу насторожиться.

– Это как раз сообразительность, а не ум. Нет, правда, ты же о себе ничего не рассказывал, может, у тебя уже есть что-то в этом духе?

– Увы. Не был, не участвовал, не привлекался!

– Жаль...

33

Мы совещаемся: Женечка Лапиков, Ирина, я и один из юристов канала Сергей Чуинков, совсем юный человечек, рост маленький, чубчик косенький, взгляд остренький; он считается чуть ли не лучшим специалистом по авторскому праву в телевизионных околотках.

Пункт первый: Беклеяев.

Пункт второй: отношения с издательством Хазарова.

Пункт третий: одновременное превращение Ирины Виленской в окончательную телезвезду, а А.Н. Анисимова в З. Асимова.

Пункт четвертый: разное.

Докладчиком по первому пункту был сам Лапиков, рассказавший, как опомнившийся Беклеяев ищет пути примирения с каналом Кичина, понимая, что за ним стоит канал более мощный, один из самых мощных. И несколько крупнотиражных газет в придачу. Но не выйдет, публичной порки ему не миновать! Однако уничтожать до конца не будем, заверил нас Женечка, будто нас это волновало. Хватит выпихивать олигархов за рубеж, это нерационально, это бесхозяйственность, дорогие мои! Цена вопроса другая: впереди очередные выборы, и далеко не безразлично, кому из кандидатов Баязет Бекмуратович даст свои деньги! Понимаете?

Мы поняли.

По пункту второму докладывал Чуинков. Он похвалил меня, что я не подписывал никаких бумаг. Мешать издательству пока не будем: пусть сдадут в типографию первую книгу, которую их адаптаторы сварганили, тут-то мы и схватим их за руки и потащим в суд. Для этого удобней, кстати, права на Шебуева, Ликину, Темнову и Панаевского передать каналу – не полностью, а на условиях долевого участия с гарантией правовой защиты.

– Да ради бога, – согласился я. – Только права у разных издательств.

– Будут у нас! Заодно подпишем договор на правовую защиту Асимова, если вы не против.

– Не против.

– Чудесно!

– Итак, мы ловим издательство и судимся на предмет нарушения авторских прав. Предполагаемая сумма компенсации упущенной выгоды и возмещения морального ущерба – тысяч сто.

– Пятьсот, не меньше! – поправил Женечка.

– Я не с потолка цифры беру! – профессионально оскорбился Чуинков.

– Не сомневаюсь! Но Кичину это издательство не нравится, и он хочет его наказать. Он недавно взял почитать книжку, которую его семилетний сын читает, этим издательством выпущенную, и пришел в ужас. Детская порнография под видом современной сказки!

При этих словах Женечка и сам пришел в ужас, он разгневался так, будто у самого было трое малолетних детей, над которыми нависла опасность заразиться поганым чтивом, выпускаемым гадким издательством.

– Зачем же мы с ними дело заимели? – задала Ирина резонный вопрос. – Ты этим занимался, Женечка, разве нет?

– Не сообразил, ошибся, бывает, – спокойно ответил Женечка. – Зато теперь мы точно знаем, с кем будем работать. Кичин считает, что издательство Азархова не в пример лучше.

– Еще бы, – осведомленно согласился Чуинков. – У Азархова с Кичиным деньги в одном банке! Ты не в курсе?

– Теперь в курсе, спасибо.

И Женечка перешел к третьему пункту.

– Итак, родные мои, с Хазаровым судимся или договариваемся по принципу "не хотите по-плохому, по-хорошему будет хуже", берем у него на корню проект "Метро-ном". Кичин в восторге от проекта, но предлагает его перепозиционировать. Не человек, живущий в метро, а человек города, ибо метро, господа, прежде всего город, понимаете? – Женечка явно гордился своей приближенностью к мыслительной лаборатории господина Кичина, с результатами работы которой теперь знакомил нас. – Итак, человек города. Ну, и метро как такового. Кичин предлагает объединить идею книжную и идею телевизионную: "Метро-ном" – это общее название серии книг Зиновия Асимова, то есть ваших, Алекасандр Николаевич, и – ток-шоу.

– Какого еще ток-шоу? – удивилась Ирина. – Минуточку! А "Были о небывалом"?

– Иришечка, не торопись! Кичин гениально придумал! Ток-шоу, соединенное с игрой! Представьте: каждую, к примеру, пятницу, при стечении публики, возле уменьшенной копии эскалатора, которую мы построим в павильоне, собираются финалисты. Они всю неделю покупали в метро билеты лотереи – и выиграли. Их будет двенадцать. Задача этих двенадцати – оказаться наверху. Эскалатор идет медленно, все резиновое, никакого травматизма. Разрешается бежать, скакать, отшвыривать соперников, но не бить при этом! Толкать, пихать, но не бить! Ну, если кто-то исподтишка – это на совести участников, за всеми не уследишь. Выигравший становится участником собственно ток-шоу. Понимаешь, Иришечка? Ты сможешь показать себя в полном блеске! Ты должна за пять минут узнать о нем все или почти все. В студии звонки, люди, знающие финалиста, звонят и говорят о нем правду или клепают, неважно. Финалист должен доказать, что достоин получить деньги, а это будет серьезная сумма, господа! – и убедить, что он достойно их потратит! А? Красиво?

– Не очень, – сказала Ирина. – Пять минут? Я на час рассчитывала.

– В этом и прелесть! За час человека раскрутить любой умеет, а за пять минут – это высший пилотаж! Я вас уверяю, Кичин не ошибается, рейтинг будет бешеный! Через два месяца, Иришечка, ты становишься супер-звездой, мега-звездой, и, – понизил голос Женечка, – Кичин вынужден будет платить тебе гораздо больше, чтобы тебя не переманили на другой канал! Это мое предположение, прошу на меня не ссылаться! Параллельно, Александр Николаевич, на рынок вбрасываются книги Асимова. Кичин очень вас просит в первый же роман заложить тему метро, при вашем таланте это можно сделать легко и быстро. Знаете, он действительно гениален! – Женечка покачал головой, будто сочувствовал начальнику, который несет на себе тяжелое бремя гениальности. – Он, знаете, что сказал? Говорит: метро – пространство забвения и анонимности. Опускаешь монету – и теряешь себя, сливаешься с толпой, она ведь там гораздо однородней, чем на улице! Роскошная мысль! Но каждый все-таки мечтает выделиться, и мы – поможем!

– Мысль неплохая, – сказал я, – но почему монету опускать надо?

– А что? Жетон?

– Карточку.

– Да? – Женечка посмотрел на Чуинкова, словно сомневаясь.

– Там давно карточки, – подтвердил Чуинков. – По крайней мере, год назад были.

– А я уже лет десять туда не спускался, – сокрушенно вздохнул Женечка. Получалось, беря во внимание его возраст, что последний раз он катался на метро примерно восемнадцати лет от роду. Если, конечно, не врал, таким странным образом набивая себе цену (или просто ради удовольствия безнаказанно соврать).

– Ну, милые мои! – хлопнул в ладоши Женечка. – Вопросы есть?

Вопросов у нас не было, мы понимали: все уже решено. И Женечка, в соответствии с распорядком, приступил к пункту "Разное". Или, как он его озаглавил, "Лав-стори", документальный сериал о горячей любви.

– Нам нужна, дорогие мои влюбленные, серия ваших фотографий на фоне моря, – сказал он. – Опубликуем в нескольких телевизионных журналах, в кое-каких газетах, в Интернете вывесим. Продлите себе лето, разве плохо?

– Наверняка какая-нибудь туристическая фирма заказала, – догадалась Ирина.

– А если и так? Хорошо всем: и вам, и каналу, и фирме. Бесплатно в ... слетать и пожить в "..." я бы не отказался!* Фотографа, правда, дать не можем, и так большие расходы, дадим хороший фотоаппарат, снимете себя сами. Годится?

–

* Прошу не удивляться, что здесь, как и ранее, как и далее, я не даю названий кафе, клубов, ресторанов и даже стран: сказывается телевизионная привычка избегать скрытой рекламы. – А. А.

–

– Годится! – поспешил сказать я и лишь после этого посмотрел на Ирину, чтобы увидеть, какова ее реакция.

Она улыбалась.

34

После этого Ирина захотела поговорить с Аней о моем имидже.

– Ты, конечно, специалист, Анечка, – сказала она, тончайшим обертоном голоса давая понять, что так не считает, именно тончайшим, расслышать почти невозможно, а уж придраться тем более. – Ты специалист, но как-то ты не продумала, мне кажется. Не маловато одной бейсболки для имиджа?

– Имидж строится на детали. Излишество вредит. Часы не на левой руке, а на правой – и всё. Просто и внятно! Или кепка, сами знаете, у кого. Эта кепка стоит пару миллионов избирательских голосов, золотая кепка!

– Но кроме часов и кепки там еще что-то есть. Нужна мнемоническая история, – снизошла до объяснения Ирина. И изложила свои мысли по этому поводу, с которыми до этого познакомила меня.

Аня слушала, иронически улыбаясь. И сказала:

– Извини, Ириша, но ничего уже не надо придумывать. Уже есть.

– Что?

– Обморок, потеря сознания! С этого ведь у вас все и началось. Пусть Александр Николаевич время от времени падает в обморок. Он творец, у него воспаленная психика. Он себя заводит и не выдерживает. Причем публично. Например, во время выступления. Народ будет просто ломиться, чтобы своими глазами это увидеть. Будут пари заключать: упадет или не упадет?

Я, слушавший до этого их девичье щебетанье с усмешкой, сообразил, что они говорят серьезно.

– Девочки, алло, вас куда это несет? У нас не шапито, я не клоун!

Ирина, успевшая оценить идею Ани и загореться ею, несмотря на снисходительное отношение к самой Ане, тут же стала убеждать меня:

– Саша, но это ведь эффектно! И ведь тебе даже врать не придется, ты ведь в самом деле теряешь сознание! Достоевский был эпилептиком, это все помнят! У Пушкина аневризм был, Некрасов в карты играл, тоже болезнь, перечисляла Ирина, торопясь вспомнить примеры. – Тот же Есенин мало что повесился, алкоголиком был! Булгаков морфий употреблял, Горький сноху совратил, то есть у каждого большого писателя были или приступы чего-нибудь, или причуды, понимаешь? Я училась когда, у нас был педагог, лекции по античному театру читал, так он впадал в истерику, если слышал слово "кактус". У него и кличка была – Кактус. Кто-нибудь крикнет нарочно: "Кактус!" – и он начинает беситься, кричать, ногами топать, представляете! Даже пена изо рта шла. Валерьянкой отпаивали. А потом я узнала, что это он себе придумал. Зачем? Очень просто: и на лекциях всегда народу полно, и студенты его навечно запомнят! Все же мы хотим, чтобы нас помнили. А по сценической речи преподавательница даже летом пуховую шаль накидывала и курила трубку, вот такую вот длинную! – Ирина показала размер, расставив ладони. – Тоже ведь понимала: эту трубку навсегда запомнят! Понимаешь?

– Понимаю. Но нарочно в обморок падать не буду! – отрезал я.

– Как хочешь, – пожала плечами Ирина, но я видел, что она не сдалась и надеется меня уговорить.

35

Мы полетели в страну ... и поселились в отеле "...".

Обладать женщиной, которая тебя не любит, счастье сомнительное, хотя известно, что мужчины сплошь и рядом этим занимаются, ничуть не смущаясь двойственностью процесса, ведь для тебя это, говоря современно, занятие любовью, а для нее – половое сношение. Но мы отлично адаптируемся. Женщины в том числе. Нелюбящий партнер (партнерша) что-нибудь для себя придумывает. Мокшин рассказывал, что "Камасутра", например (я до сих пор не удосужился прочитать эту книгу), со знанием дела советует представить в нужный момент кого-то желанного. Результат гарантирован. А любящий, в силу извечного заблуждения, надеется, что терпение и труд все перетрут, капля камень точит, что посеешь, то и пожнешь – и т.п. То есть ждет пробуждения любви в хладной душе вследствие пробуждения тела. Если же человек заблуждаться не умеет, он придумывает что-то более хитрое. Индивидууму творческому, в частности, полезно убедить себя в том, что он, как все творцы, слегка извращенец. Значит – ему все позволено. Он мощью своего фантазийного интеллекта воображает себя поработителем женщины, рабовладельцем; дополнительное его самоутешение – не просто для себя старается, копит психологический материал для будущих творений! Как описать глубину темноты (или темноту глубины), не достигнув ее?

Но тут проблема! Двадцатый век обожал своих извращенцев и много усилий приложил, чтобы их не только реабилитировать, но и возвеличить. На фоне горячо любимых сюжетов о насилуемых девочках, о плотской любви сыновей к мамам, племянников к теткам, равно как и мам к сыновьям, а теток к племянникам, на фоне историй о любовных треугольниках, когда она любит его, а он любит другого, а другой любит ее, любя отчасти и его, при этом, чтобы никому не обидно, они все спят друг с другом поочередно или одновременно, на фоне всего этого понимаешь, что эротическая гимнастика с нелюбящей женщиной на извращение никак не тянет, слишком мелко, занятие вполне пристойное и даже респектабельное.

Мокшин, которому я как специалисту доверительно показал запись этих рассуждений, заметил, что я отстал от жизни: у любителей это теперь называется аналоговый секс. О талантливой партнерше, умеющей изобразить удовольствие или действительно испытать его, говорят: аналоговая девушка. А еще есть выражения: аналоговые стоны, аналоговые ласки, аналоговый оргазм. Действительно, я отстал...

Я нашел другое, более простое утешение: стал думать, что мы с Ириной не любовники, а сотрудники, коллеги. Приехали вместе отдыхать, не противны друг другу, есть о чем поговорить. Ну, заодно и сексом занимаются. Без ненужных слов. А зачем? Например, мужчина и женщина с удовольствием танцуют или играют друг с другом в пинг-понг. Им хорошо. Они получают радость друг от друга. Но странно ведь, если кто-то во время танца или игры вдруг спросит: "Ты меня любишь?". И в случае отрицательного ответа откажется играть!

Погода выпала дрянная: ветра и дождики. Служители отеля клялись, что такой погоды в их стране не было сто лет, а может, и никогда.

Что ж, я с увлечением дорабатывал первую книгу проекта "Метро-ном" (назвав ее без хитростей "Метро-ном-1"), все более сокращая и внедряя в сюжет, по просьбе Кичина, эпизоды в метро. Мне стало казаться, что в результате этой адаптации может получиться нечто действительно необычное; перечитывая, я обнаруживал за почти детской простотой и ясностью изложения смыслы, которые ранее тонули в потоке слов. То есть я всерьез озадачился целью написать вещь, понятную любому, но при этом стильную и глубокую.

(Правило беллетристики: заблуждение персонажа должно быть искренним. Но оно таким и было. Просто совпало с этим правилом. За это ручаюсь, поскольку персонаж – я сам. – А. А.)

Когда летели обратно, фотоаппарат Ирина зачем-то сдала в багаж, и он разбился. Когда вернулись, пленка оказалась засвеченной. Был скандал. Ирина оправдывалась, я ее выгораживал.

36

"– Надо же, – сказала Арина, проводя пальцами по шершавой щеке Переверчева. – В такого колючего, такого некрасивого – влюбилась!

– Хватит! – вскипел Переверчев. – Жалеешь меня – спасибо! Нравится то, что я делаю, – большое спасибо! А про любовь – молчи, дура! Убью! Корова сентиментальная!

Она привыкла к его крепким выражениям и не боялась. Больше того, они ей нравились. Но теперь она вдруг обиделась.

– Если ты мне не веришь, как ты можешь делать со мной это? – спросила она.

– Как я могу тебя ...? – переспросил Переверчев, заменив деликатный оборот прямым и грубым словом. – А почему нет? Ты мне нравишься. И надо же с кем-то ... ! Это и для здоровья полезно! И что у баб за привычка: обязательно в постели о любви поболтать! Я же не требую, заметь! Мне и так нормально!

Арина отвернулась. Плечи ее начали вздрагивать. Переверчев недоумевал.

– Чего это ты?

– Люблю я тебя, идиот! – закричала она, резко поворачиваясь к нему и показывая свое некрасивое, но прекрасное (лучше не скажешь!) лицо. – Давно люблю! Вокруг все слабые, все потакали моим капризам, все лежали у моих ног, а ты первый разрушил этот заколдованный круг, потому что любой женщине нужен властитель! Понял? Чем я еще могу доказать? Чем?

Переверчев был растерян. Он ожидал чего угодно, только не этого. В один миг он осознал, что его жизнь сейчас, вот в эту секунду, может измениться: эта женщина потенциально может заслонить собой то, ради чего он жил, и он начнет жить для нее. Поэтому, пусть это жестоко, надо сделать вид, что он ей не верит.

Нет! Это ошибка! Наоборот, надо сделать вид, что верит, но в действительности – не верить! Это слишком опасно! И нельзя позволять себе любить ее! Он никого не может любить, только свою Музу, свой талант, свои картины!

– Ладно, – сказал он с грубоватой нежностью. – Иди ко мне".

Конечно, у нас с Ириной такого разговора не было. Но в один из вечеров, выпив предварительно бутылку вина и три бутылки пива (отличалась вообще изумительной стойкостью и не только не напивалась, но, кажется, никогда особенно не хмелела), она все-таки произнесла несколько слов. И я что-то такое ответил. Вполне нежно. По упомянутым только что правилам беллетристики, тут хорошо бы затуманить, затемнить, утончить и психологизировать, но обойдусь и скажу непозволительно прямо: Ирина была актриса по образованию и по сути, а еще – женщина. Как актриса она была собой довольна, отдаваясь мне вполне достоверно, по системе Станиславского (аналогово! -А.А.), но как женщине ей мало было войти в образ, ей хотелось слиться с ним. Ибо все-таки желательно для душевного комфорта чувствовать себя немного влюбленной. От этого очень повышается качество жизни, оно ведь, как я говорил уже выше (или не говорил, не помню, а смотреть сейчас лень), очень субъективно. Овсяная каша без соли, сахара и масла противна. Но если знаешь, что ешь ее для здоровья, уже легче. Если же научишься находить в ней вкус, ты счастлив. Сужу по себе: я такую кашу ем каждое утро из года в год и, честное слово, наслаждаюсь!

37

Настала осень: сезон телевизионный, книжный, политический.

Против Баязета Бекмуратовича кампания на телевидении развернулась вовсю, даже жалко его было. Несколько репортажей, аналитический материал одного из авторитетных журналистов (меня поразил подлинный гражданский гнев, с которым он излагал факты деятельности Беклеяева, явно направленные против государства и простого народа). Появилось и в газетах несколько статеек. Я чувствовал себя заговорщиком. Ощущение новое и занятное: видеть, как разворачиваются события, и быть одним из немногих, кто знает подоплеку именно такого разворота, такой трактовки этих событий; обыватель же ахает и ужасается вместе с журналистами, будучи утешен мыслью, что они хоть и не всегда, но вот ведь защищают же правду!

Мы с Ириной жили порознь, но вместе ходили на светские мероприятия. Иногда она приезжала вечером и оставалась ночевать. Я хоть и тверд был в намерении не обольщаться, но иногда казалось, что она и в самом деле слегка в меня все-таки влюбилась. Или я стал наконец овсяной кашей, употребляемой с внушенным себе удовольствием. Как сказала бы Темнова: "Наиболее искусно мы обманываем не других, а себя!".

Впрочем, было не до психологии: Ирина с утра до ночи занималась новой передачей, я бесконечно терзал и правил тексты, доводя их если не до совершенства, то до оптимального объема и содержания.

Издательство Азархова выпустило книгу "Метро-ном-1" сумасшедшим тиражом (даже если судить по объявленному). Аня Ликина, становящаяся все преданнее и старательнее, с гордостью сообщала, что проехалась по многим магазинам и везде книга продается у входа, на стеллажах и полках, где висят таблички: "Бестселлер месяца" или "Книга недели", или "Лидеры продаж". Помощник Азархова Кубичев, душа и честолюбие издательства, сулил мне мировую известность. Я не перечил.

Намечалась масштабная презентация книги на ВВЦ, в рамках очередной Московской международной книжной ярмарки. Я удивлялся: какая же презентация, если книга уже вовсю продается? Душа-человек Кубичев объяснил мне по телефону: надо уметь книгу сделать новостью несколько раз. После выхода книги разогреть публику, хорошо начать продавать. Чуть попривыкли к ней устроить презентацию. Опять попривыкли – что-нибудь такое выкинуть на информационный рынок, связанное с автором.

– Не надо, – сказал я. – В аварию я уже попадал.

– Зачем же так грустно? В жизни есть события попроще. Разводы, расставания, влюбления. Или, того лучше, дом человек построил. Не собираетесь дом строить?

– Нет. Интересно, что вы будете делать, когда интерес совсем иссякнет?

– Иссякнет – забудьте это слово! Возможно только некоторое снижение спроса. Условно говоря, не тысяча проданных в день книг, а триста. Для кого-то это сумасшедший успех, для вас – пробуксовка. Тут же выбрасываем новую книгу. Вы сами специалист, знаете это не хуже меня!

– Я другими делами занимался...

– Может быть, – с вежливым сомнением сказал Кубичев.

38

И вот день презентации. Ирина с утра была возбуждена, будто ее, а не меня ждало испытание. Спросила:

– Ты решил, какой отрывок будешь читать?

– Я должен что-то читать?

– А как же! Это все-таки презентация книги, текста! Я советую: вот это. Потренируйся. Хочу послушать, как звучит голос. Ты когда-нибудь читал вслух?

– Приходилось вообще-то. Работал в многотиражке на заводе, а там еще и радио было, тоже в моем ведении. За диктора даже принимали.

Я важно сел в кресло и с важным видом начал читать.

– Не так! – тут же прервала Ирина. – Слишком сухо, будто в самом деле диктор какой-то!

Я попробовал поживее. С некоторым даже артистизмом. Читал – и мне самому, честно говоря, нравился собственный текст.