Текст книги "Качество жизни"

Автор книги: Алексей Слаповский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 10 страниц)

Ольга Ликина. "Моя любовь Любовь".

Даша, как только мы улеглись, тут же начала возиться со мной, деловито пошмыгивая своим слегка простуженным носом. Я, понимая, что такой красоты сроду в руках не держал (истинная правда!), должен был блаженствовать и восхищаться, но как-то не получалось. Отстранив ее, я сказал:

– Постой. Полежи спокойно.

– Может, вообще заснуть? – обиделась она.

Я не ответил. И начал действовать сам.

Наверное, во мне и тут проснулся адаптатор, а процесс того, что было дальше и описания чего вы ждете, но не дождетесь, был схож с процессом адаптации текста, ибо текст, который ты взялся привести в удобоваримый вид, обычно покорен, безропотен и молчалив. А если бы каким-то образом зашевелился, заартачился, запищал или, напротив, взялся помогать (смешно представить), это очень помешало бы.

И еще. Впервые я понял, что именно такие простушки мне всю жизнь и нравились, просто я не имел к ним доступа. В них все настолько понятно, если не искать сложностей там, где их нет, настолько адаптировано, извините за долбление в одну точку, настолько просто и мило, что... что? Пока извинялся, забыл. Ну, и не надо.

12

Даша осталась у меня. И, надо заметить, здоровье мое в это время заметно улучшилось.

И деньги появились: Костик позвал и вручил конверт. Я заглянул.

– Однако...

– Это в связи с тем договором, – сказал он.

– А-а...

И я мог бы в этот момент опять попросить показать договор. Но не попросил. Небрежно сунул деньги в карман. С мыслью, что, в принципе, моя деятельность в издательстве стоит даже больше. Так что все справедливо.

Даша привыкла ко мне, как к доброму дядюшке. Удивительно быстро привыкла и удивительно крепко. Я, конечно, не очень в это верил, хотя и умилялся. Она весьма облегчила мою жизнь: убиралась, готовила, стирала. Я уже подумывал, что надо бы увеличить ее жалованье. В свободное от хозяйства время она смотрела телевизор и читала все подряд из моей библиотеки. По вечерам пересказывала прочитанное, часто делая точные замечания. На основании этого я чуть было не сделал вывод о ее природном вкусе и попросил перечислить любимые книги.

– Да у меня много, – сказала она. – Ну, если детские тоже считать, "Незнайка на Луне", "Человек-амфибия", то есть весь Беляев вообще, у нас в районной библиотеке собрание его было, я все прочитала. "Республика Шкид", значит, потом... Ну, зарубежные, то есть "Дон Кихот", "Робинзон Крузо", "Гулливер"... Это детские. Ну, потом классика, само собой. "Анна Каренина" нравится. "Война и мир" нет, нудно. Достоевский тяжелый, но "Братья Карамазовы" ничего, я только пропускала, где там про детей и про Алешу, помнишь, да? Но все равно тяжелый. А Чехов еще тяжелее.

– Ранние рассказы смешные. "Хамелеон", например.

– А это разве его?

– А ты думала, чье?

– Мало ли. В школе проходили, а я там через раз была... Нет, рассказ помню. Но я думала – Зощенко какой-нибудь.

– Это до революции было, а Зощенко писал после.

– Ну и пусть. Чего пристал вообще?

Я отстал и решил сводить ее в кино. Кино модное и кассовое. Фантастика, спецэффекты, зрелище масштабное и качественное мне скорее даже понравилось, ибо давно отучил себя от эстетства. Но Даша осталась недовольна:

– Надоело как-то быстро, одно и то же. Мне про людей нравится.

– Если про людей, пойдем в театр. Там живые актеры играют.

– Издеваешься? Думаешь, я в театре не была?

Я взял билеты в один из самых известных театров, на одну из самых известных постановок: "Вишневый сад".

Играли, на мой взгляд, не ахти. Режиссура была слишком режиссурой и показывала себя в каждой мизансцене. Но я постарался это не замечать и в который раз наслаждался чеховским текстом.

А Даша начала ерзать уже на десятой минуте. А на пятнадцатой шепнула:

– Ты извини, мне чего-то нехорошо. Я тебя снаружи подожду. В смысле – в фойе.

Я не стал дожидаться антракта и вышел вслед за нею.

– Опять не понравилось? Про людей же.

– Да ну! Нет, играют хорошо, стараются, но ведь тоска же! Интересно когда? Когда не знаешь, чем кончится. А тут же сразу ясно, что они этот сад продадут.

– Ты пьесу читала?

– Я пьес вообще читать не могу. Все только говорят, никаких описаний.

– Ты ошибаешься. В последний момент у них появятся деньги, и сад они не продадут.

– Без разницы. Деньги они все равно протратят. Ясно же, что люди непрактичные. Только ясно слишком как-то сразу, зачем мне все время про это слушать? Ты иди смотри, если нравится, я тут подожду.

– Мне тоже не нравится, – сознался я.

– Ну вот, а сам говорит!

Так я ее культурно развлекал, хотя она не очень напрашивалась, больше всего любила сидеть дома. Мне иногда казалось, что она не просто сидит, а отсиживается, отдыхает от своей предыдущей бурной жизни. Недаром же она без меня ходила только в соседний магазин, не выезжая в город, словно боялась там кого-то встретить и сбиться с пути истинного. Несколько раз в день звонила мне на работу, причем не с мобильного телефона, который я ей подарил, а с домашнего, как бы отмечаясь и желая показать мне, что она дома, полностью мне верна, ждет, скучает. Я, повторяю, на всякий случай не верил ей, но было все-таки приятно.

13

Неожиданно звонок Ирины. Без приветствия:

– Слушайте, скажите своему сыну, пусть он перестанет меня преследовать! Звонит, у дома караулит, у телецентра дежурит, это что такое? И, главное, звонить-то звонит, караулить-то караулит, а хочу с ним поговорить – уезжает или молчит в трубку. Идиотизм какой-то!

– Да... Все не так просто. Давайте встретимся, обсудим.

– Вы думаете, у меня время есть? Я работаю двадцать часов в сутки, между прочим!

– Как хотите...

– Да ничего я не хочу! Ладно, где встретимся?

– Ну, не знаю. В ресторанчике каком-нибудь...

– Какой, к черту, ресторанчик? Когда?!

– Вы не ругайтесь. Назначьте сами.

– Приезжайте сюда, в Останкино, через главный вход, это справа, если ехать от центра. Как ваша фамилия? – пропуск выписать.

– Как и у сына.

– Думаете, я знаю его фамилию? Мне имени хватало! Через два часа жду. Не раньше и, естественно, не позже!

Я приехал, и случилось то, с чего, собственно, и можно начать будущим адаптаторам данного текста. А все, что ранее, беспощадно выкинуть. Я бы выкинул. Своего не жаль. Или это только мне своего не жаль, а другим наоборот? Странный же я человек в таком случае...

14

Ирина встретила меня и повела в ресторан телецентра (если уж тратить время, то хоть пообедать заодно). Там надо подняться по широкой лестнице. Справа внизу – четырехгранный столб-колонна. Я остановился. Ирина тоже остановилась и повернулась. Наверное, думала, что я собираюсь что-то сказать. Она была как раз около этого столба. Я сделал шаг, оказался рядом с ней и оперся рукой о столб, поверх ее плеча. Ирина удивилась, я обнял ее и прижал ее к столбу.

Это реконструкция событий, на самом деле я этого момента не помню. Очнулся быстро, через несколько секунд, увидел, что повис на ней, будто раненый солдат на сестре милосердия, понял, что надо отстраниться, но тело было наполнено свинцовой тяжестью, ноги ослабели, голова кружилась.

– Вы что? – спрашивала Ирина. – Что с вами? Вам плохо?

Она придерживала меня, заглядывая мне в лицо.

– Ничего, – сказал я. – Сейчас...

Все это длилось не так уж долго, но и не одно мгновенье. Никто из сотрудников телецентра в это время не прошел мимо, зато очень повезло какому-то фотографу. Возможно, это был даже не папарацци, не охотник за знаменитостями. Просто случайный человек. Шел, увидел занятную сценку, наставил оказавшийся по счастью с собой фотоаппарат. Вспышка – готово. И быстро скрылся, мы не успели его разглядеть.

Фотографию он продал сразу в несколько желтых изданий.

Снимок получился эффектный. Мужчина в возрасте, с заурядным профилем, тискает юную красавицу, прижав к столбу, будто пьяный преподаватель пьяную студентку в день 8 Марта в общежитии, куда он забрел в холостяцкой одинокой печали. Одна рука по-свойски на плече, вторая где-то в области талии, а то и ниже, положение корпуса мужчины позволяет строить самые смелые догадки. А студентка, похоже, не отталкивает, не бьет преподавателя по роже, отнюдь, она смотрит на него с выражением чуть ли не любви (игра света и тени, вот как это получилось), чуть ли не обожания – и уж как минимум благодарности за внимание. И руки не на плечах мужчины, как, например, в вежливом и формальном танце, руки сзади, под лопатками, обнимают крепко и...

И, в общем, что хочешь, то и думай.

15

"С КЕМ ОБНИМАЕТСЯ ВИЛЕНСКАЯ?" – таков был заголовок в одной из газет, причем на первой полосе. И оно ясно: лето, сезон если не мертвый, то полудохлый, поэтому курьез, претендующий на скандал, вполне достоин первой страницы.

Другая газета тоже поставила знак вопроса в заголовке, но смысл более хамский: "ВИЛЕНСКАЯ ИЗМЕНЯЕТ БЕКЛЕЯЕВУ???". И небольшой текст: ясно, дескать, почему рекламная, светская и телевизионная знаменитость все откладывает свадьбу со знаменитостью современного российского капитала Баязетом Беклеяевым. Хахаль у нее, судя по всему, завелся! Горе, горе Баязету Бекмуратовичу! Как он мог позволить, как он допустил?!

Естественно, в конце текста содержались обычные для такого рода изданий оговорки. Вроде того, что, возможно, это была всего лишь репетиция очередного телевизионного шоу. Возможно, мы видим не то, что думаем, впрочем, мы и не думаем того, что видим...

Еще пара изданий повторили то же самое, а одно особо отличилось. Кажется, газета "Ж..." или еще что-то паскудное этого рода. Наверное, кто-то из сотрудников газеты где-то встречал меня. Может, книгу у нас издавал. Он меня опознал. И, даже если не вполне был уверен в сходстве, поспешил порадовать руководство догадкой, а оно ухватилось. Поэтому заголовок на первой полосе был длинным, зато информативным. И тоже, естественно, с вопросительным знаком: "ПОЧЕМУ ИЗВЕСТНАЯ ВСЕМ ТЕЛЕВЕДУЩАЯ ВИЛЕНСКАЯ ОБНИМАЕТСЯ С НИКОМУ НЕ ИЗВЕСТНЫМ ИЗДАТЕЛЬСКИМ СЛУЖАЩИМ АНИСИМОВЫМ?". В заметке все сводилось к идиотской игре слов насчет того, что если это роман, то вряд ли тот, который издает Анисимов в своем издательстве, а совсем другой, но мы не можем поручиться – и так далее. Наглый и безответственный брех.

Но это было после, как любят писать в тех романах, которые все-таки издает в своем издательстве издатель Анисимов и даже сам их пишет. Писал.

А тогда, у столба, я довольно быстро вернулся в сознание. Мне даже стало как-то особенно свежо и бодро, но я, конечно, это не демонстрировал. Ирина посматривала на меня так, будто готова была в любой момент поддержать под руку.

– Вы нормально себя чувствуете?

– Более или менее.

Чувствовал я себя гораздо более, чем менее: у меня даже вдруг проснулся зверский аппетит. Но я все-таки ограничился какой-то рыбой. Ел, молчал, в голове вертелась фраза из тех, которые нам кажутся вычитанными, но мы не можем вспомнить, кто написал. На самом деле ниоткуда мы такие фразы не вычитываем. И все же они наверняка кем-то написаны: не может быть, чтобы такую пошлость кто-то не увековечил! "Любой человек может умереть в любой момент" – вот эта фраза. Я мог умереть, но выжил, уцелел, спасся. И от этого ощущал себя как-то торжественно и значительно...

А Ирина не торопилась начать разговор о Валере: боялась, наверно, что я разволнуюсь и опять упаду в обморок, на этот раз прилюдно. Я начал сам.

– Мне важно понять, – сказал я, – насколько для него это серьезно. Вдруг он действительно что-нибудь учудит?

– Я должна об этом думать?

– Хорошо. Придется мне поговорить с ним.

– И что вы скажете?

– Скажу, что вы его не любите.

– А то он не знает! И ему все равно, он-то любит, для него это главное. И на сто процентов уверен, что я рано или поздно отвечу тем же. Все влюбленные страшные мучители, разве не знаете? Не люблю влюбленных.

– Должно быть, самой не повезло? – спросил я с мудрым сожалением.

– Мне везло. Мне всю жизнь везет. Знаете, я вам скажу то, что никакая женщина о себе не скажет. Я только кажусь умной. На самом деле я не умная, а сообразительная. И очень банальная. Люблю быть здоровой и красивой, одежду люблю хорошую и модную, страшно вообще зависима от моды, люблю популярность – дешевую или какую, мне все равно. Хочу богатого мужа, чтобы быть обеспеченной. Большую квартиру, загородный дом хочу. За границу хочу ездить, на море отдыхать. Вот и все.

– Боулинг, шопинг, дайвинг, факинг? – прокомментировал я, как мне казалось, остроумно.

– Примерно так, – улыбнулась Ирина, показывая, что моя ирония ее ничуть не трогает. – Валера ваш красивый и очень талантливый в определенном смысле, нам было хорошо, что ему еще? Он сам виноват. Мы могли бы еще встречаться и... А теперь – нет. Очень жаль.

– А жених для этого совсем не подходит? Или он не жених? Спонсор?

– Между нами?

– Конечно.

– Он вообще другой ориентации. Я ему для прикрытия, по взаимной договоренности. Он ведь не эстрадная звезда, человек серьезный, ему эта слава не нужна.

(Шебуев, Темнова, Панаевский и Ликина завопили от восторга и захлопали в ладоши: вот это да, вот это сюжет!)

– А вы, значит, нарциссизмом больны?

– Почему больна? Я наслаждаюсь чувством своей заурядности! Я в восторге от себя и от всего красивого, что вокруг. Некрасивое ненавижу. Нищих старух когда встречаю, расстреливала бы просто! – рассмеялась Ирина.

– Даже так?

– А что?

– Собственную, может, старость хотите расстрелять? – старался я быть мудрым, чувствуя себя при этом полным дураком.

– У меня старости не будет, – ответила Ирина.

– Почему?

– Не буду дожидаться. Повешусь.

– Да? Тогда мне пора покупать веревку и мыло, – сказал я, надеясь, что она хотя бы из вежливости успокоит: рано, мол, вам о старости думать.

Она не успокоила. Промолчала. Согласилась, стало быть.

16

Итак, газеты вышли.

Первым позвонил Валера. Рано утром. Он даже не из газет узнал, а из Интернета, который всасывает в себя, как огромный пылесос, все без разбора. Всосал и эту новость.

– Это что? – спросил Валера.

– Что?

– Фотография – это что?

– Какая фотография?

Он объяснил.

Я удивился. Стал рассказывать, как все было: обморок, я чуть не упал, Ирина поддержала. Остальное выдумки.

– А зачем ты к ней пошел?

– Поговорить.

– О чем?

– Мало ли.

– Обо мне?

– Ну, допустим.

– А тебя просили? С какой стати вообще? Блин, хамство просто какое-то!

– Это ты кому?

– Тебе, извини! Зачем ты поперся?

– Послушай...

– Она что, жаловалась, что ли? Будто я ее преследую, что ли? Пусть не берет в голову! Я ей просто собирался сказать кое-что, а она боится! На всякий случай могу тебе сказать, кто она такая вообще!

– Мне это не пригодится.

– А зачем тогда пошел к ней?

– Она сама позвала. О тебе поговорить. О ситуации.

– И что обо мне говорила?

– Ты ей очень нравишься. Но не более того.

– А мне ничего и не надо было, между прочим! Она сказать это могла нормально? Мне, а не кому-то там! И вообще, хотя бы поговорить можно было или нет? Пусть скажет все, что обо мне думает, но не кому-то, а мне! Ты ей это можешь передать?

– Что?

– Что я хочу с ней поговорить. Минут пять, не больше, пусть не боится. Она ведь на самом деле мучается, я же знаю, будто я, вроде того, переживаю из-за нее. Вот я и хочу сказать, чтобы не мучилась, я не очень-то переживаю. Но я сам это ей хочу сказать, понимаешь?

– Да.

– Передашь?

– Ладно.

..........................

(Тут были мои комментарии к этому разговору. Опустим.)

Потом позвонила Нина.

– Анисимов, это ты?

– Я.

– Нет, в газете, на фотографии, это ты?

– Я.

– Как ты с ней познакомился? Как вообще попал в эти круги?

– Попал вот. Ты меня поздравить хочешь?

– А разве есть с чем?

– А разве не с чем?

Потом звонил недоумевающий Костик. Я сказал, что, да, застукали, Ирина Виленская моя любовница. Каюсь.

– Вообще-то для издательства скандал не помешает. Но не знаю, как Щирый посмотрит. Для нашего нового дела – ты понимаешь? – для нашего нового дела нужна как раз тишина. А где ты с ней познакомился?

– Мы вместе в школе учились.

– Ясно... Постой, ты же, вроде, не москвич?

– Ну и что? Она тоже.

– Да? Ясно... Постой, а ей сколько лет?

– Сколько и мне. Просто пластическая операция.

– Да? Ясно...

Ну, и другие звонили.

Сам я купил газеты в метро. Стоял в углу вагона, стиснутый, читал, рассматривал фотографию. Раздраженно скомкал, сунул в сумку.

Напротив стояла женщина, тоже с газетой в руках. Рассеянно глянула на меня. И – в газету. И опять на меня. И вдруг улыбнулась – как знакомому. И я понял, что человек, чье лицо становится известным, тут же делается для всех – а это миллионы! – своим, близким, кем-то вроде соседа или доброго приятеля. Потому что не близкому, не соседу и не приятелю не будешь же вот так улыбаться! Эта мысль меня, грубо говоря, потрясла. А женщина порылась в сумочке, достала ручку и протянула ее вместе с газетой. Я взял газету и расписался под фотографией. Она хотела что-то сказать, но я приложил палец к губам. Она поняла и кивнула, очень довольная. И даже отошла, оттиснулась от меня, чтобы удобней было хранить тайну. Я отвернулся.

В издательстве меня встретили, как именинника.

– Кто бы мог подумать! – воскликнула Гурьева, женщина из бухгалтерии, очень простая на язык.

– Неужели нельзя подумать? – галантно спросил я ее.

Она оценила меня взглядом, словно впервые видела. И сказала с оттенком удивления:

– Можно...

– Спасибо.

А Костик, улыбаясь, спросил:

– Нет, а как это делается вообще?

– Что?

– Ну, такая женщина – и ты!

– Если отбросить социальные и другие причиндалы, она просто женщина, я просто мужчина.

– Это ты прав! – одобрил Костик.

17

Пока я раздумывал, позвонить ли Ирине, она позвонила сама и назначила встречу в "...". Это подвальный клуб-ресторан на Никольской, там большей частью обретается небогатая молодежь интеллектуального пошиба.

Мы конспиративно сели в углу, она, как всегда, была в темных очках, я тоже напялил очки шпионского фасона: "я тебя вижу, ты меня нет"; при покупке они мне понравились возможностью незаметно и безнаказанно наблюдать за людьми.

Я огляделся.

– Тут всегда народ, есть места тише.

– Зато этот народ не смотрит телевизор и не читает желтых газет.

– А Интернет? Мне вот сын сообщил, он там увидел. И просил, кстати...

– Знаю! Просил о встрече. Чтобы сказать мне, что я ему не нужна. Сколько можно?! Ладно, давайте о деле.

Ирина рассказала, что у нее с утра был неприятный разговор с телевизионным начальством. Она ведь в определенным смысле лицо канала. Его репутация. Его респектабельность. Это лицо должно быть безупречным, ибо у канала большие планы, он стремится из дециметрового стать метровым и вещать на всю страну. Дециметровые девочки и мальчики могут в эфире фигурять голыми животами, татуировками, пирсингами, могут хихикать и отпускать уличные словечки; Ирина – категорически не может. Ее имидж оригинален: радость жизни, сексуальность, но при этом деловитость и серьезность.

– Сексуальная деловитость? – уточнил я. – Или деловитая сексуальность?

– Вы хамите или шутить пытаетесь?

– Извините.

Так вот, продолжила Ирина. Здоровый, приличный скандал, сказало ей начальство, никогда не помешает. Ну, то есть, когда, например, все знают, что ведущая собирается замуж. Но что-то разлаживается. Не сошлись характерами. Или милый изменил. Вся страна сочувствует ей. Нажимают на кнопку канала, чтобы увидеть на ее лице следы переживаний. И так далее. Нездоровый скандал тоже вызывает интерес, но у него иное качество. Привлечение зрителей еще не всё. Важно привлечь серьезных инвесторов, рекламодателей, участников передач и т.п. На канал с подмоченной репутацией солидные люди не придут. Здоровый скандал, резюмировало начальство, мы всегда поддержим, мы даже, если нужно, его организуем. А вот скандала мелкого, мутного, глупого надо чураться. Если же он уже случился, надо что-то делать, надо его микшировать. Или, возможно, использовать во благо, превратив в здоровый. Неплохо бы встретиться со вторым его участником, сказало начальство.

– Вам еще не звонили? – спросила Ирина.

– Нет.

– Думаю, позвонят и позовут. Поэтому я и попросила о встрече. Вы должны понять, что многое от вас зависит. Они будут делать различные предложения...

– Какие?

– Не знаю. Но я вам советую: говорите, что вы хотите опровержения. Сами вы от газет ничего не добьетесь, а канал в силах помочь. Пусть дадут опровержение или просто опишут все так, как было. Вы работаете в издательстве, вам захотелось издать мою книгу, вернее, уговорить меня написать книгу.

– О чем?

– Какая разница? О жизни, о себе!

– Вам есть что сказать о жизни и о себе?

– Наверно, это смешно, – оценила Ирина, – но давайте я в другой раз специально найду время послушать, как вы умеете острить. В общем, вы пришли насчет книги. Вам стало плохо. Чуть не упали. Я вас поддержала. Все. Тут и врать ничего не надо, так оно все и было.

Я понимал: Ирина предлагает верный вариант. Но слишком уж она холодно и неприязненно говорила со мной. Во мне взыграло мелкое самолюбие, захотелось перечить.

– Врать все-таки придется, – сказал я.

– В чем это?

– Придется умолчать, что я в вас влюблен.

– Ой, ради бога! Охота вам, честное слово!

– Я не шучу.

– Еще хуже! Зачем вам это? Вы только представьте, каким я вас вижу, и сразу пройдет!

– А каким вы меня видите?

Ирина помолчала: официантка в это время принесла кофе и минеральную воду. Потом сняла очки, осмотрела меня. И сказала:

– Самое гадкое: у вас волосы в носу и на ушах.

Я рассмеялся. Я постарался рассмеяться.

– Что, правда?

– Неужели не замечали?

– Нет.

– Это ужасно! Из ноздрей у вас прямо-таки два пучка торчат, – со сладострастным отвращением начала описывать Ирина. – А на ушах пух курчавится. И коронку золотую вам давно поменять пора на что-нибудь приличное.

– Ее разве видно?

– Когда улыбаетесь, видно. И на шее у вас красные пупырышки, шея вообще красная, после сорока это часто бывает. Седина у вас пегая какая-то, клочками. Знаете выражение – благородная седина? Это не о вас. А руки! – вы свои руки видели?

Я растопырил над столом пальцы.

– Вот, вижу.

– Морщины сплошные – как кожа ящерицы! Кошмар! Вы не обижайтесь. На самом деле вы вполне обычный мужчина. Не очень даже старый для своего возраста. Но для меня вы, простите за откровенность, ужасающее зрелище. У вас и изо рта наверняка уже пахнет.

– Никто не жаловался.

– Ну, значит, скоро. Неизбежно. Теперь как? Все еще хочется говорить о влюбленности?

– Не очень.

– Вот и хорошо.

... Шебуев, Панаевский и другие мои авторы часто описывали ситуации, когда встречаются двое и вдруг неожиданно появляется третий. Двоим он, как правило, напрочь не нужен, зато авторам обычно позарез необходим. Для сюжета. Для обострения. И т.п. Сочиняя это, я всегда посмеивался. Нет, жизнь, конечно, богата неожиданностями, но не такими нарочитыми и специальными.

И вот не в детективно-любовном романе, а в совершенно реальном подвале нарочито и специально, детективно-любовно появился господин Беклеяев, которого я до этого не раз видел в газетах и телевизионных ток-шоу, посвященных большому бизнесу. А поодаль сели два молодых человека в черных костюмах.

Баязет Бекмуратович в свои пятьдесят с чем-то лет был хорош: строен, темноволос, глаза карие, большие, движения плавные.

– Иринушка! – сказал он ласково, сев рядом с Ириной и поцеловав ее в щеку.

– Здравствуй, Бек, – улыбнулась Ирина, погладив его по руке. – А это вот...

– Неужели ты думаешь, что я не знаю? Ты представляешь, эти глупые газеты продаются даже в Женеве. И есть люди, которые их читают! Прочли, доложили мне. Я только что прилетел – и вот, нашел тебя.

– Я не скрываюсь, Бек.

– А зачем тебе скрываться от своего жениха? – удивился Беклеяев. – Вы уже придумали, как будете объяснять это недоразумение?

– Но это действительно недоразумение, Бек! – смущенно оправдывалась Ирина – так, как добропорядочная невеста оправдывалась бы перед ревнующим женихом. – Посмотри на него!

– Вижу.

Тут Ирина изложила ему свой план, с которым только что познакомила меня.

– Значит, ему стало плохо? Это в самом деле так?

– Бек!

– Верю, Иринушка, верю. А чем болен?

– Нарушения мозгового кровообращения.

– Серьезная штука. То есть почти инсульт? Я в этом ничего не понимаю.

– Ты очень здоровый человек, Бек...

– Послушайте! – решил я вмешаться.

– Не буду слушать, – покачал головой Бек. – Серьезных слов у вас быть не может, зачем вас слушать? На карте честь и достоинство моей любимой женщины, моей невесты. – При этом он очень быстро, но медленно, я не знаю, как у него это получилось, быстро, мимолетно, но, не могу найти другого слова, медленно, почти величаво, по-орлиному как-то, посмотрел на Ирину, и была в этом взгляде уверенность, что, если Ирина предала его и рассказала мне о настоящем положении вещей, он тут же догадается; однако лицо Ирины оставалось искусно безмятежным. – Необходимо, – продолжил Беклеяев, – чтобы это недоразумение как можно скорее разъяснилось. Твои коллеги тоже это понимают? – спросил он Ирину и кивнул еще до того, как она ответила, ибо не сомневался в положительном ответе.

– Да, – сказала Ирина.

– Вот и отлично. Итак, публикуем разъяснения. Влюбленный издатель, больной на всю голову, почти маньяк, обманом добивается встречи с тобой. Набрасывается. Ты пытаешься его оттолкнуть. В этот момент вас и фотографируют. Согласна?

– Не совсем.

– Но это ведь твоя версия.

– Разве? Он все-таки не маньяк и не влюблен. Просто издатель, просто хочет издать книгу.

– А если у меня есть своя версия? – наконец сумел вставить я слово.

Беклеяев посмотрел на меня со скорбью. Увы, он вынужден считаться с тем, что окружающие недоумки тоже полагают себя людьми, на что-то имеющими право. Это их искреннее заблуждение, его трудно искоренить, и приходится всякий раз растолковывать эту ошибку. Другой бы просто пресек, но у Беклеяева репутация демократа и человеколюбивого человека.

– И какая, например? – спросил он, глянув на часы.

– Я не собирался издавать книгу. Я просто влюблен в вашу невесту. Что, нельзя?

Мне очень, очень хотелось добавить – "влюблен в невесту, которая вам совсем не невеста", но я сдержался. Еще не время. Посмотрим, что он ответит.

– Я именно это и предлагаю! – сказал мне Беклеяев вразумительно, как ребенку.

– Вы еще предлагаете меня маньяком объявить.

– Конечно! Вы сами издатель, разве не знаете законов массовой прессы? Нелепый слух ни в коем случае не должен опровергаться чистой правдой, потому что чистая правда бывает, как правило, скучной, пресной и неправдоподобной. Нам нужна контр-правда, такая же нелепая и несуразная, вот тогда поверят, тогда прочтут с удовольствием. То есть прочтут с удовольствием – и поэтому поверят. Психология!

– А если я не соглашусь?

– Значит, мы обойдемся без вашего согласия! – сразу устал Беклеяев, ибо понял, что имеет дело с человеком нереалистичным. Возможно, просто дураком. И поднялся из-за стола, в очередной раз поцеловав Ирину.

18

В тот вечер я расстался с Дашей. Она не видела газет, к Интернету и вообще к компьютеру я ее не подпускал, по телевидению информации не было, но рано или поздно все равно узнала бы. Да и не в этом дело. У Темновой написано:

"Вернувшись домой, Переверчев с удивлением смотрел на Элю (бездомная провинциалка, прибившаяся к художнику, которую он рисовал и употреблял до встречи с Ариной), как бы не понимая, что тут делает эта незнакомая девушка. То есть знакомая, и не первый день, и даже не первый уже месяц, но вдруг почудилась абсолютно чужой. Ее ужимки балованой школьницы показались нелепыми, красота большеглазого лица увиделась кукольной, глупой, словечки, над которыми он умилялся, вызывали тошноту, он даже невольно брезгливо вздрогнул, когда она подошла к нему, сидящему в кресле, и привычным жестом обняла его сзади за шею. Вот так она меня и задушит, подумал Переверчев. Задушит привычка! Задушат ее омлет по утрам, ее обеденные котлеты, ее любовь к походам в залы дешевых игровых автоматов, к которым и он глупо пристрастился, ее привычка смотреть вечерами по телевизору все подряд, выпивая четыре-пять бутылок пива (и он делает то же самое!)... И он ведь понимал, что девушка не виновата, просто все познается в сравнении, а он сегодня провел полдня с Ариной и именно сегодня понял, что только она ему нужна на белом свете. Эля – недоразумение, временный вариант! Она никуда не зовет его, она его не вдохновляет, она не побуждает его делаться другим! Казалось бы, идеальный вариант, ибо надо как раз жить с человеком, который, выражаясь современно, "не напрягает", но Переверчев вдруг понял, что это чепуха, люди обязаны напрягать друг друга, иначе заснут на ходу, заснут душой, перестанут двигаться! Именно за то он и полюбил Арину, что она вечно им недовольна: ему хочется дотянуться до нее, соответствовать ей! А тут тянуться не надо, наоборот, надо только нагибаться, подставляя щеку для поцелуя. И сок этого вполне любовного поцелуя на самом деле страшнее яда!

– Вот что, – сказал Переверчев, залезая в карман. – Я лишних слов не люблю. Это тебе деньги на первое время, а потом сама не пропадешь. И никаких вопросов, никаких скандалов, никаких слез! Выкину! Ты меня знаешь!"

Девушка Переверчева знала и убралась в течение получаса.

Мне пришлось на разговор с Дашей употребить гораздо больше времени. Ей очень не хотелось терять нагретое местечко и верный заработок. Поэтому она стала чуть ли не о любви говорить. Не выдержав, я спросил ее прямо:

– Слушай, а ты никогда не думала, что даже по любви нехорошо за деньги жить с чужим и старым дяденькой?

– Я не за деньги! – закричала Даша сквозь слезы.

– Неужели? Хорошо. Оставайся. Но платить я тебе не буду ни копейки!

– И останусь! – завопила она.

Я даже растерялся: а что делать, если останется?

Но Даша, посидев молча некоторое время, взвесила все за и против и пришла к разумному решению:

– Ладно, гад! Только за месяц ты мне еще не платил!

– Месяц только начался.

– Жаться будешь, да?

Я не стал жаться, и мы расстались почти мирно.

19

Следующая картинка, следующая глава этой образцово глупой истории.

Нас трое: Ирина, я и молодой человек Женечка Лапиков, называющийся Директором Дирекции По Связям С Общественностью И Средствами Массовой Информации. Женечка угощает нас кофе, глядит на нас весело. И бодро начинает:

– Значит так, дорогие мои!..

– Значит так, Женечка, – перебивает Ирина, – все решено. Александр Николаевич в меня влюблен. Он маньяк. Добился встречи со мной и зверски напал.

Она изложила версию, предложенную Беклеяевым, максимально просто и грубо, рассчитывая на изумление Женечки.

И Женечка изумился.

– Кто эту чушь придумал?

– Баязет Бекмуратович.

– Да? Ему так хочется? Это хорошо! – воскликнул Женечка. – Нет, то, что он придумал, это нехорошо, а вот то, что это именно он придумал, это хорошо! – Женечка вылепил эту корявую фразу с удивительной ловкостью. – В таком случае, Ириночка, мы предлагаем следующее: уважаемый Александр Николаевич никакой не маньяк. И не напал на тебя. Он скромный издательский служащий. Но ты его полюбила, потому что любовь зла и сердцу не прикажешь. Беклеяев же получил отставку, тебе стало известно, что он ухаживал за тобой для отвода глаз, по-настоящему его интересует совсем другое. Другие. Не женщины вообще. Вы это знаете? – спросил меня Женечка.