Текст книги "Пропавшие в Бермудии"

Автор книги: Алексей Слаповский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

36. Уроки

Первым уроком в обеих школах была самая скучная наука здоровья. Скауты и Ник невнимательно слушали Кривого Блюма, которому, похоже, самому было не очень интересно вести урок, хотя он то и дело повышал голос, требуя внимания. «Не отвлекаться, сорок четыре микроба вам в нос!» – покрикивал он, ругаясь при этом по теме. Вик очень старался усвоить все, что говорила Солнце Лучезарова, но через десять минут его стало клонить в сон, а одноклассники давно уже дремали с открытыми глазами – они это умели. И обещали научить Вика. Трудно только первые лет семь, а потом само будет получаться.

Наука будущего преподавалась наглядно. Солнце Лучезарова, сторонница теории разумного распределения, расставила на своем столе стаканчики с йогуртом и сказала печальным голосом:

– Давайте представим, что у нас ничего нет…

Ученики представили – и йогурты тут же исчезли.

– Дослушайте меня! – попросила Солнце, вернув йогурты. (Умник Жень Чжао опять попытался мысленно их убрать, но Солнце это почувствовала и удержала йогурты: уровень ее воображелания был намного выше.)

– Итак, у нас ничего нет, кроме этих йогуртов. Их шесть, а нас восемь. Надо решить, кому они достанутся, исходя не из личностей, а их качеств, – не совсем понятно, как показалось Вику, объяснила Солнце. – При этом ориентируйтесь не на ваши эгоистические побуждения, а на соображения высокой морали! – выразилась она еще туманнее.

Ученики начали рассуждать вслух – для них это было привычное дело.

Крошка Жун Фен сказала, что йогурты надо дать самым слабым, иначе они умрут. А сильные потерпят.

Умник Жень Чжао сказал, что йогурты надо дать самым умным, чтобы они придумали выход из положения. А глупые подождут – от них все равно нет толка.

Мечтатель Янг Ли сказал, что нужно дать самым талантливым.

Хозяйственная Ли Чен – что самым полезным.

Воздухоплаватель Патрик – что самым влюбленным, потому что где любовь, там жизнь.

Худышка Мойра поморщилась и сказала, что лучше уж тогда никому не давать!

Ждали, что ответит Вик. А он размышлял. Он любил логические задачи, ему нравилось решать их быстрее всех в классе. Сейчас, думая об оптимальном решении, он понял, что самое правильное – съесть йогурты кому-то одному. У него останутся силы, чтобы найти или воображелать другую пищу. Иначе все останутся голодными, ослабнут и умрут. Но он постеснялся высказать свои соображения – подумал, что его сочтут жестоким. Да еще обвинят в том, что он имеет в виду себя. Вик вспомнил учителя математики Евгения Абрамовича, который в подобных случаях говорил: «Некорректное условие!» Или: «Некорректное решение!» Или: «Мухин, ты ведешь себя некорректно!» – в то время, когда Мухин не то что некорректно, а просто нагло пихал локтем соседку Белухину, мешая ей писать.

И Вик сказал:

– Это некорректно. Почему шесть йогуртов?

– Потому что таково условие задачи, – сказала Солнце Лучезарова.

– А откуда оно взялось, это условие?

– Из допущения, что у нас ограниченное количество продуктов.

– Тогда лучше заранее подумать над тем, чтобы этого не случилось! – предложил Вик.

Всем его ответ понравился – кроме Солнца.

– Это уход от конкретной проблемы! – заявила она. – Что же касается ваших ответов, ребята, то вы не подумали вот о чем: как бы вы решили, кому именно не дать йогуртов? Ведь пришлось бы назвать самых слабых, самых глупых и самых бесталанных. Вы к этому готовы?

Ученики понурились – они к этому не были готовы.

Выждав паузу, Солнце улыбнулась, предчувствуя эффект, и произнесла:

– Правильное решение такое. Надо открыть эти йогурты, перелить в одну емкость и поделить поровну!

Ученики были в восторге. Так просто – а они не додумались.

Правда, некоторые мысленно не очень-то восторгались: йогурты и без того маленькие, а если их еще делить…

В школе Блюма было веселее. Он тоже поставил йогурты (в соответствии с учебной программой), которых было меньше на две штуки, чем учеников, взял в руку секундомер, велел всем отойти на сто метров, а потом крикнул:

– Внимание! Марш!

И все бросились наперегонки к йогуртам.

Блюм подбадривал:

– Быстрее! Активнее, триста пиявок вам в пятки!

В результате первыми добежали, схватили йогурты и тут же их съели Задира Майк, Роджер-Обжора (еще бы не он!), Спорщик Сэм, Ворчун Дэвид, Шутник Вацлав и, конечно же, Командир Томас. Кислому Юлу ничего не досталось. Не досталось и Нику, но тот не горевал. Кривой Блюм хотел поругать его за нерасторопность, но увидел, что у Ника в руках большой стакан с йогуртом, и Ник его преспокойно уплетает.

– Молодчина, двести двадцать мух тебе в рот! – прорычал Блюм. Но тут же поправился: – И все-таки это не дело. Тренировка – для всех тренировка!

Потом в обеих школах были уроки желанообмена и воображелания. На них не произошло ничего особенного, кто-то отличился, а кто-то получил двойки: например, Сэм-Спорщик на уроке желанообмена никак не мог угадать, что сделает Блюм, если у того из кармана стянуть шоколадку (правильный ответ был: ничего не сделает, потому что Блюм сладкого не ест и никакой шоколадки у него в кармане нет и быть не может). А Ли Чен на уроке воображелания, когда тренировались в ограничении, не смогла справиться с задачей убрать с глаз долой три пирожка с вареньем (вредные, кстати, для нее из-за склонности к полноте). Она очень старалась – и вот уже один из пирожков начал дрожать и расплываться в воздухе, готовый исчезнуть. И исчез. Но, видимо, Ли Чен так стало жаль его, что на том же месте появилось целых два. Солнце мягко упрекнула Ли Чен, та расстроилась.

– Чтоб вы все пропали! – пожелала она злосчастным пирожкам.

Но они не только не пропали, а в силу закона подлости умножились. Получилась целая корзинка. Солнце смирилась, а ученики зато угостились отличными пирожками, которые Ли Чен умела воображелать как никто. Она и сама съела несколько штук. Немного, не больше десятка. Плакала, но ела.

Короче, все было нормально, однако и Вик, и Ник с нетерпением ждали, когда кончатся уроки: Нику хотелось играть, а Вика мучила проблема, как найти выход из Бермудии. Иначе и быть не могло: они попали сюда с этими желаниями, следовательно, не могли от них избавиться.

37. Если уж в Бермудии играют, то так играют…

Рыская в Интернете, Ник набрел на новейшую и сложнейшую игру «ZZZ-333», где было тридцать три уровня, а внутри каждого уровня шесть этапов. Ник показал ее новым товарищам, они тоже увлеклись. И вот полтора десятка школьников уселись перед компьютерами, не сводя с них глаз, надели наушники, чтобы ничто не мешало, и полностью погрузились в мир игры. Каждому хотелось обойти товарищей. На каком-то этапе это удавалось Юлу, или Томасу, или Нику, они тут же делились с остальными найденными способами прохождения и устремлялись дальше. Тут ведь дело было не только в соревновании, а в желании, которое овладело всеми: во что бы то ни стало дойти до конца.

Они перестали пить и есть.

Кривой Блюм, заметив это, сообщил в ЦРУ, что в школе эпидемия игромании.

Там не удивились – такие эпидемии в Бермудии вспыхивали сплошь и рядом, бороться с ними было бессмысленно, оставалось только ждать, когда они утихнут сами (никогда не проходя окончательно).

Были выделены специальные люди, которые подносили игрокам еду и питье. Один раскрывал рот, например, Вацлаву, а второй вливал туда сок или всовывал ложку с супом. Труднее было со сном. Игроки, конечно, не желали спать, но организм брал свое, глаза слипались, голова падала. Но Ник, Томас или Майк не хотели, чтобы их обогнали, пока они спят, да и просто жалко было спать. Они знали – надо преодолеть только первые позывы ко сну, потом легче. И в самом деле, смотришь: поклевал тот же Юл носом, похлопал глазами – и опять играет, свежий и бодрый, будто не сидел за компьютером целые сутки.

Возникает вопрос: неужели взрослые не могли прекратить это в приказном порядке? Уничтожить компьютеры силой воображелания, насильно уложить спать и т. п.?

Это было слишком опасно. В мальчике, который играет, сила увлечения растет по мере углубленности в игру, она увеличивает силу воображелания. А все, что может помешать игре, вызывает приступ агрессии, который может привести к непредсказуемым последствиям. Все бермудяне помнят, как Задира Майк, мальчик и без того неуравновешенный, просто стер с лица земли координатора ЦРУ, который был обеспокоен тем, что Майк, вторую неделю проходя какой-то суперсложный уровень, отказался пить и есть – отвлекало. «Стер с лица земли» – это выражение, все было проще: координатор осторожно подошел и нежно прошептал: «Майк, старина…», – а Майк только глянул на него и рявкнул: «Исчезни!»

И координатор исчез, хотя у него был восьмой уровень воображелания и соответственно сопротивляемости, а у Майка всего лишь пятый.

Координатора нашли через месяц в каком-то бункере, где он сидел с запасом продуктов, словно прячась от ядерной войны. С трудом его уговорили выйти на поверхность. Но с тех пор он никуда не выходит без помощника, которого выделило ему ЦРУ, тот предварительно осматривает окрестности в радиусе мили, возвращается и докладывает: «Майка нет!» Тогда бедняга соглашается прогуляться, но, сделав десяток шагов, останавливается как вкопанный и опять просит помощника убедиться, что Майка на горизонте не видно.

Забегая чуть вперед, скажу, что на этот раз эпидемия длилась не очень долго – двое суток. К исходу этого срока все уже изнемогли, особенно неопытный Ник. Это у себя он был король игры и хвастался тем, что может просидеть двадцать часов, не отрываясь. Тут некоторым и по двести часов приходилось играть. Ник в какой-то момент вдруг понял, что ему надоело, но он не может перестать.

– Не хочу! Сейчас брошу! – грозил Ник игре. И – не бросал.

Потом все-таки попробовал – усилием воли оторвался, отпрыгнул от компьютера и даже пошел прочь, но тут же стремглав помчался обратно и заиграл с удвоенной энергией. Однако приступы усталости одолевали его все чаще. А потом он четко понял, что игра ему отвратительна. Но ведь пройдено только пятнадцать уровней! Он умрет, но пройдет остальные! И тут Ник понял, что умереть, пожалуй, легче, чем пройти – по крайней мере, за один присест. И он закричал: «Не хочу! Надоело!»

Его крик подхватили и другие.

Опытные координаторы поняли, что произошло, и стали потихоньку-помаленьку отклеивать игроков от столов, с которыми они, казалось, срослись. Крича, что не хотят, не могут, что надоело, они тем не менее продолжали цепляться руками и ногами.

Наконец всех оторвали, уложили на носилки, оттащили в спальни и уложили на кровати.

Игроки впали в мертвецкий сон.

38. Вик, ракета, попугай и кот

Размышления – самый интересный вид деятельности человека, который он, однако, мало ценит. Может, потому, что слишком доступный? Золота мало, поэтому оно ценится, оно недоступно. А воды много (пока), поэтому она гораздо дешевле золота. Но разве же можно сравнить настоящую ценность воды и золота? Без золота легко проживет любой, а без воды не проживет никто.

Вик был с утра до вечера занят размышлениями. Не потому, что он такой умный, хотя умный, конечно, этого у него не отнять. Просто он обречен был искать выход, а так как найти его физически не представлялось возможным, приходилось работать головой.

Целыми часами Вик неподвижно сидел и пытался понять, как и что устроено в Бермудии.

Все тут построено на желаниях, думал он.

Но не все исполняются.

Это понятно: например, если я хочу вообразить настоящую космическую ракету, то ничего не выйдет. Я не знаю, как она устроена. Я не знаю точно, как она выглядит. А главное – она мне не нужна. А раз не нужна, то и желание мое – слабенькое.

Тут Вик увидел вдалеке что-то высокое и заостренное.

Неужели ракета?

Он пошел туда.

Под ногами был гладкий асфальт. По такому хорошо бы на роликах.

И на ногах Вика появились ролики. Он покатил на них и добрался до ракеты через пять минут.

Она была очень высокой. К ней вели платформы, лестницы, трубы, провода, кабели…

Ничего не понимаю, подумал Вик.

И нарочно отошел от ракеты, не стал ею интересоваться.

Зачем же появляется тут то, что не нужно? – задал себе вопрос Вик.

И не нашел ответа.

Хорошо, подумал он, хочу мороженого.

И мороженое появилось. Но, пока оно появлялось, Вик успел подумать, что Бермудия может свредничать и вместо мороженого наложить ему в стаканчик какой-нибудь белой ерунды вроде крошек из пенопласта.

Так и вышло: появился стаканчик, наполненный крошками из пенопласта.

Хорошо, подумал Вик, хочу еще такой же стаканчик с такой же ерундой.

Но вместо этого появился стаканчик с мороженым.

Ладно, подумал Вик, пусть это исчезнет, а появится…

Появилась жердочка с цветистым и ярким попугаем.

– Попугай… – растерянно сказал Вик.

– Именно, – подтвердил попугай специфическим попугайским голосом, то есть скрипучим и противным.

– Говорящий?

– Еще как!

– А почему ты появился? Я думал про мороженое, а сначала про ракету. Про тебя я совсем не думал. Я не люблю попугаев.

– Значит, ты думал о том, что не любишь попугаев. Вот я и появился.

– Да не думал я об этом, с какой стати мне об этом думать? Я в жизни вообще никогда не думал о попугаях!

– Да? А откуда ты знаешь, что я попугай?

– Видел. По телевизору, на фотографиях, в зоопарке.

– Ну вот! А чего же ты тогда врешь, что никогда не думал про попугаев?

– Не вру! Не думал! Ну, видел, и что?

– Постой. Ты смотрел на попугая в зоопарке и что думал? Зебра? Медведь? Курица? – попугай захихикал – сравнение себя с курицей показалось ему забавным.

– Допустим, да, я подумал: вот попугай. И все.

– Как это все? Ты подумал – и это осталось в тебе навсегда! Мысль о попугае теперь может выскочить в твоей голове в любой момент!

– Зачем? Зачем мне ни с того ни с сего думать о попугае?

– А чем я тебе, собственно, не нравлюсь? – нахохлилась философствующая птица.

Вик смутился. Он не любил обижать ни людей, ни животных.

– Да нет, ты мне нравишься. Но я о тебе не думаю.

– Вот люди! – саркастически сказал попугай. – Нравится – но не думаю! Не нравится – но думаю! Разобраться вы в себе не можете, вот что. Я вот хочу – клюю корм, не хочу – не клюю! – и в подтверждение своей мысли попугай клюнул зернышко и проглотил его, потому что хотел это сделать.

– Но ты меня тоже пойми! – сказал Вик. – В мире много всего. Очень много. Почему я вдруг подумал именно о тебе? Кошек я видел гораздо больше, чем попугаев, почему появилась не кошка, а ты?

– Какой ты подлый! – просипел попугай. – Решил отделаться от меня таким способом?

И Вик увидел, как к клетке подкрадывается огромный черный кот. А клетка при этом – исчезла. Попугай пытался взлететь, но он оказался привязан за лапу веревочкой. Он беспомощно трепыхался, а кот приближался, глаза его были неподвижны и ужасны, как у крокодила или змеи.

– Отпусти меня! – молил попугай. – Он же меня сожрет!

Вик бросился, чтобы отвязать веревку, но кот оказался проворней. Одним прыжком он достиг попугая, схватил его и уже готов был откусить ему голову. Но тут Вик отцепил попугая, дернул и закричал:

– Отдай!

Кот мяукнул басом и цапнул Вика когтями. Но попугай был освобожден. Он суматошно захлопал крыльями, взлетел и с высоты капнул Вику на голову.

Вик вытер голову ладонью, посмотрел на ладонь и возмутился:

– Я тебя освободил, а ты?! – закричал он вверх.

– Скажи спасибо, что у меня ракет под крыльями нет! – закричал попугай и взмыл на недосягаемую высоту.

– Этот гадит, этот царапается… – хмуро сказал Вик.

– А не надо было мешать, – сказал кот, облизывая лапу, будто его царапнули, а не он. – Ты же хотел, чтобы я его разорвал и слопал.

– Ничего подобного.

– Рассказывай! – протянул кот с выражением беспредельного цинизма на лице… то есть на морде. – Каждый мальчик хочет хоть раз в жизни увидеть, как кошка ловит птицу и жрет ее. Инстинкт охотника, дружочек. Все мы звери – и коты, и люди. Все хотим убивать и жрать.

– Неправда! – воскликнул Вик.

Ему стало нехорошо.

Он понял, что, размышляя о Бермудии, он набрёл на такие мысли, которые ему следовало бы обдумать годика через два. Но что делать, если они приходят уже сейчас?

Тут Вик услышал веселые крики: школьники играли в футбол.

И он торопливо побежал к ним: надо отвлечься. А то от этих умственных поисков выхода с ума сойдешь!

Это тоже будет выход! – шепнул кто-то гадкий.

Но Вик сделал вид, что не расслышал.

39. Арестованные Олеги. Настя выбирает мужа

Футболисты привезли всех десятерых Олегов в ЦРУ и оставили там.

Их развели по отдельным комнатам, развязали, дали воды, кофе, чая, фруктов, но каждого заперли. При этом не на обычные замки, а на «антивоображелательные». Кто знает, вдруг узники имеют достаточный уровень воображелания, чтобы взять да и представить себя вне стен комнаты, ничего не взламывая? Вот и придумали особые замки – что-то вроде поля, окружающего помещения. Естественно, поле это поддерживается бермудянином высокого уровня, который, собственно, и есть «человек-замок» в данной ситуации.

Ольмек и Мьянти позвали на совещание руководителей офисов: надо было понять, что делать с таким скопищем одинаковых мужчин. Они могут внести лишнюю сумятицу в предстоящие выборы короля, а главное, в выборы участи. Людям надо будет сконцентрироваться, чтобы принять чистосердечное решение, а как сконцентрируешься, глядя на эти чудеса? И потом: по Конституции каждый, независимо от времени прибытия, должен был принимать участие в голосовании. И что делать – допустить всех десятерых? Это как-то неправильно. Доверить за десятерых голосовать одному? Но вдруг у них у всех разные мнения?

Перед совещанием они зашли к Печальному Принцу и задали ему эти вопросы.

Но тот вздохнул и сказал:

– Это пустяки. Как там мальчики?

– Отличные мальчики! – порадовал его Ольмек.

– Они по-прежнему враждуют?

– Нет, – сказал Мьянти. – Они не имеют такой возможности – не видят и не слышат друг друга.

– Значит, все-таки враждуют. Что ж… Надеюсь, выборы помогут им помириться.

Ольмек сомневался в этом, но Мьянти знал, каково чутье Печального Принца и догадывался: тот что-то такое предвидит. И это что-то касается именно братьев.

– Вообще-то, – деликатно сказал он, – мы думали, что выборы не для них, а для народа. Для блага Бермудии.

– Ах, бросьте, – вяло махнул рукой Печальный Принц. – Какое может быть благо какой-то Бермудии, если два брата поссорились? Бермудия сама с собой разберется, а тут…

– Что?

Печальный Принц не ответил, только странно улыбнулся.

– Идите и работайте, – напутствовал он Председателей.

Ольмек, выйдя, негодовал:

– Ничего не сказал по делу, совсем стал плохой! Его об одном спрашивают, а он про другое…

– Сами сообразим, – успокоил его Мьянти. – И коллеги помогут. Не брать же на себя всю ответственность.

И вот руководителям офисов объяснили ситуацию, и те стали думать. Тут никто не торопился сразу высказываться. Времени в Бермудии много, поэтому неразумно тратить его слишком быстро.

Пока они думают, заметим, что синие госслужащие Бермудии выглядели мрачнее, чем зеленые, и это объяснимо: каждый из них попал сюда с какой-то болячкой, от которой хотел избавиться, поэтому и желал вернуться. У одного болело горло, у второго, как у Насти, – голова, третий попал сюда с вывихом ноги, и сколько ни вправляли, вывих тут же снова появлялся, а главное – всегда болел. Хуже всех было вице-председателю синих, заместительнице Мьянти, Грязи Кошмаровне Сволочатовой. У этой худой и нервной дамы лет пятидесяти болела душа. Если другие хотя бы знали, где болит, могли приложить компресс, помассировать, то Грязь Кошмаровна чувствовала боль, не понимая ее местонахождения.

Грязь Кошмаровна совершила гадкий поступок. Когда работала в большой организации и сидела в комнате вместе с тридцатью другими сотрудницами, она уличила одну из них, молодую, красивую женщину, в том, что та слишком часто улыбается, глядя в компьютер. Чему можно улыбаться, если ты находишься на работе? В самой работе ничего веселого нет. Значит – что-то личное. И Грязь Кошмаровна, тогда еще не имевшая такого ужасного имени, принялась то и дело проходить за спиной молодой сотрудницы. И увидела, что та пишет кому-то письма. Ей стало очень обидно. Она трудится от звонка до звонка, не позволяя себе минутной передышки, а эта, видите ли, красотка, за те же, между прочим, деньги, ничего не делает, да еще улыбается при этом! Пришлось доложить начальству, чтобы оно сделало замечание бездельнице. Но начальство почему-то разозлилось и не просто сделало замечание, а уволило молодую работницу. Та настолько была расстроена, что сказала начальству много разных слов, а потом выбежала на улицу и сгоряча попала под машину. Ее не задавило, но слегка покалечило, а у нее был жених, и этот подлый молодой человек отказался от своей пострадавшей невесты. Узнав о таких ужасных последствиях своего безобидного, на первый взгляд, поступка, который был вполне в духе той атмосферы, что царила в организации, Грязь Кошмаровна затосковала и решила слетать в Америку к живущей там сестре, чтобы та ее как-нибудь успокоила. Сестра должна это уметь, она тоже работала в большой компании и хвасталась тем, что уволила за год трех нерадивых коллег – и совесть при этом ее ни капельки не мучила, даже наоборот, она была довольна своей честностью.

Пролетая над Бермудией, Грязь Кошмаровна терзалась, она предчувствовала, что сестре не удастся ее переубедить, она всей душой желала себе куда-нибудь провалиться от стыда. Ну и провалилась, и живет теперь здесь с больной душой, с желанием вечно клеймить себя и раскаиваться. Она, по примеру Солнца Лучезаровой, сменила имя, но не на благозвучное, а на отвратительное: те, у кого болит душа, довольно часто нарочно себе вредят, надеясь, что боль уменьшится.

А вице-председателем Ольмека был человек, называвший себя Мощный Удар. Он был маленького роста, имел крошечные черные глаза, тонкие злые губы и испорченный с детства характер. Его воспитывал отец, профессиональный террорист, мальчик с пяти лет отлично стрелял и умел готовить взрывчатку. Но отца посадили в тюрьму, Мощный Удар остался один. Он ничего не знал и не умел, кроме как воевать. И ему, конечно, нашли дело – и не одно. Мощный Удар начал убивать людей. Не потому, что он был злым, просто ему сказали, что так надо, что это хорошо и правильно, ибо он убивает плохих людей ради хорошей идеи. Он привык, что есть люди свои, а есть – чужие, своих можно любить и они тебя любят, а чужих можно убивать, потому что они тебя не любят. Но однажды Мощный Удар случайно застрелил пару своих. И оказался изгоем. Его искали чужие, чтобы наказать, искали свои – для того же. Получилось, что его теперь не любил никто, и Мощного Удара это обижало. Поэтому однажды он захватил самолет, хоть толком не понимал зачем. Ему просто нравилось, что все испуганы. Если меня не любят, пусть хотя бы боятся, – думал он. – Я уничтожу весь мир, и тогда меня оценят! – мечтал он, не смущаясь тем, что в уничтоженном мире его некому будет оценить. Самолет летел над Бермудией, Мощный Удар устал грозить пассажирам пистолетом и гранатой и вести по телефону бесплодные переговоры с представителями властей сразу нескольких стран. Они предлагали деньги, он отказывался. Его спрашивали, каковы условия, он не мог сказать ничего определенного. В нем к этому моменту боролись два противоположных желания: он хотел всех уничтожить и хотел, чтобы все его любили. Отчаявшись, запутавшись в своих мыслях, он поднял гранату, чтобы взорвать себя и самолет…

И пропал вместе со всеми пассажирами, которые тоже устали бояться и желали оказаться где угодно, лишь бы не здесь.

В Бермудии Мощный Удар взял себе грозное имя. Ему было одновременно и плохо, и хорошо – как человеку, который лежит одним боком у жаркого костра, а в другой бок ему дует снежный полярный ветер. Плохо оттого, что он по-прежнему хотел уничтожить весь мир, но весь мир оказался недоступен. А хорошо оттого, что его все любили.

Ну, как все – не все, конечно. Живых бермудян не заставишь себя любить, если они того не захотят. Зато бермудийское пространство так устроено, что чутко улавливает желания и как может их удовлетворяет. Ежедневно виртуальные толпы встречали Мощный Удар утром и признавались ему в любви. Он получал любовные послания. Примерно раз в полчаса в его офис приходила красивая девушка и говорила, что он самый лучший на свете. И пусть всё было не совсем взаправду, Мощному Удару это очень нравилось.

Однако он не мог без своих и чужих, поэтому обрадовался, когда узнал, что в Бермудии есть две партии. Он стал зеленым – ему все равно было, кем стать, лишь бы окружающие привычно поделились на своих и врагов. И постепенно выдвинулся на высокий пост. Как говаривал Ольмек, цитируя одного известного писателя: «Полезно иметь под рукой человека, на непорядочность которого всегда можно положиться!»

Однако мы отвлеклись, пора вернуться в зал заседаний ЦРУ.

Ольмек сказал:

– Хорошо. Будем соблюдать субординацию. Мощный Удар, ваше мнение?

– Мое мнение отрицательное! Что, нет других кандидатов? Пацанов каких-то будем выбирать!

– Але, дорогой мой! – оборвал его Ольмек. – Мы спрашиваем не об этом! У нас экстремальная ситуация: десять экземпляров одного человека. А впереди выборы, где все может зависеть от одного голоса!

– Но они же отцы кандидатов, насколько я знаю? – спросил Мощный Удар.

– Да. И при чем тут это?

– При том, что нечего выбирать малолетних!

Ольмек наморщил лоб: он не мог постичь логики Мощного Удара. А логики никакой не было: Мощный Удар просто был обижен, что его кандидатуру даже не рассматривали, поэтому и переводил всё на эту тему.

– Если позволите, уважаемый враг? – обратился Мьянти к Ольмеку.

– Да.

– Господин Мощный Удар, предстоит решить – что делать с десятью экземплярами одного человека. Только это. Других вопросов не касаться.

– А, тут все просто! – махнул рукой Мощный Удар. – Одного оставить, а других уничтожить. Если они одинаковые, то какая разница?

– Как уничтожить? – удивился Мьянти.

– Мало ли. Хоть расстрелять. Я сам могу.

– Не сомневаюсь. Но это не решение. Они все – живые люди.

– Но при этом довольно разные, – заметил Ольмек, имевший по своим каналам достаточно сведений о поведении Олегов.

– Плохих уничтожить, хороших оставить! – предложил кто-то из руководителей.

– Ни за что! – горячо вступилась за Олегов Грязь Кошмаровна. – Не бывает безнадежно плохих, как, впрочем, и не бывает безнадежно хороших, за исключением нашего Принца, какая жалость, что он бросает нас! Каждому надо дать шанс!

– Некогда давать шанс, выборы на носу! – заспорил один из зеленых руководителей.

– Да пусть все голосуют! – по-доброму предложил кто-то из синих.

– Сочтут за провокацию! – возразили ему. – Скажут: зеленые добавляют своих избирателей!

– Почему зеленые? Почему сразу на нас валить?

– Валим не мы, а избиратели!

– Сейчас валите именно вы!

– А вы тогда валите вообще отсюда!

Поднялся невообразимый шум. Ольмек и Мьянти тщетно призывали руководителей к порядку.

Пришлось Ольмеку включить утишительную сирену: специальное устройство, визжащее так, что закладывало уши.

Но еще минут пять все спорили, пока наконец не схватились за уши и не замолчали.

Умолкла и сирена.

– Ваше мнение, уважаемый враг? – спросил Ольмек Мьянти, зная его талант находить компромиссы.

– Мое мнение такое, – взвешенно сказал Мьянти. – Десятерых выпускать нельзя. Нужен один. Доверить им самим решать, кто именно – перессорятся. Надо позвать жену. Пусть она выберет. Он и будет представительствовать, а остальных на время выборов просто изолируем.

– Убить проще, – буркнул Мощный Удар.

Но его мнение не учли и согласились с планом Мьянти.